- Жадничаю, - подтвердил Виктор. - Здорово жадничаю. На рабфак хочу. Инженером хочу стать. Хочу такое открытие в науке сделать, чтобы мое имя после мировой революции во всех, какие ни есть, странах знали. Вот чего хочу. И это еще не все. Хочу и внуков своих увидеть, и правнуков, посмотреть, в каких они городах жить будут, послушать разговоры их, поглядеть на дела их…
- Сто лет жизни хватит?
- Давай сто, если больше жалко, - хохотнул Виктор и спросил: - Пишешь в газеты?
- Времени нет.
- Как это нет? Ты, Саша, в будущее смотри. Работник уголовного розыска не профессия, а нэп - дело временное. Мне Савельев как-то про червяков таких рассказывал - планарий. Если этой пакости есть не давать, она сама себя жрать начинает. Так сейчас и нэпманы. Я на этом деле сижу, знаю. А кончится нэп - преступному миру крышка. Куда ты тогда без специальности подашься? А ведь у тебя способности к литературе… Хочешь, с одним парнем-газетчиком сведу? Есть у нас тут такой Валентин Индустриальный. Он тебя быстро натаскает.
Виктор посмотрел на стенные часы и заторопился:
- Ну, это разговор долгий. Отложим до следующего раза, а то мне пора, опаздываю.
Мне хотелось дождаться Веры. Но она позвонила, что "зашивается с работой" и будет дома только вечером.
Сколько я ее помнил, она всегда "зашивается". Это у нее было такой же укоренившейся привычкой, как и тяга к нравоучениям.
Сидеть одному в квартире не хотелось. Я извлек из саквояжа свое более чем скромное имущество, побрился и отправился в розыск.
Виктор говорил, что Медведев будет сегодня целый день на совещании в административном отделе. Но, видимо, совещание отменили. Во всяком случае, секретарша Медведева сказала, что Александр Максимович у себя, но вряд ли сможет меня принять. Слово "принять" прозвучало внушительно. И где только эта курносая пигалица его подцепила!
Изменились времена. Раньше у Медведева не было секретарши, и никому не приходило в голову, что она когда-нибудь понадобится. И приемной тоже не было. В восемнадцатом году здесь обычно ночевали ребята из боевой дружины, и в том углу, где теперь стоит стол, навалом лежали шинели, матросские бушлаты и стеганки.
Пигалица села за старенький "Ундервуд". Печатала она вроде меня: медленно, тщательно прицеливаясь пальцами в клавиши машинки. В общем, не печатание, а стрельба по движущейся мишени.
- Может быть, все-таки скажете обо мне Александру Максимовичу?
Пигалица не успела ответить. Дверь из коридора с треском распахнулась, и в комнату влетел Сеня Булаев. Увидев меня, он опешил, но тут же заорал:
- Сашка, ты откуда? Из Питера? Молодчага, нечего там киснуть! Ну, дай тебя пощупать! - Он схватил меня за плечи, завертел, как куклу.- Какой парень, Шурочка, а? Хоть в гвардию правофланговым! Смотри не влюбись!
Когда Булаеву надоело меня вертеть, он толкнул меня в кресло, а сам сел верхом на стул.
- Ну, гроза петроградских налетчиков, какую тобой дырку Максимыч затыкать собирается? В секретной части служить будешь, у Сухорукова? - Я пожал плечами. - Все ясно, - догадался Сеня. - Шурочка не пускает? Сейчас устроим…
Пигалица, с любопытством прислушивавшаяся к разговору, робко сказала:
- Да не примет он его…
Но на Сеню это не произвело никакого впечатления.
- Шура, быстро! Ты что, русского языка не понимаешь? Шура!
- Ох уж этот Булаев! - вздохнула секретарша и отправилась к Медведеву.
Когда дверь за ней закрылась, Сеня сказал:
- Видал? А ты, Сашка, до сих пор не научился с женщинами разговаривать. В тебе этой интеллигентской стеснительности пруд пруди. "Ах, простите, пожалуйста, ах, извините, пожалуйста", - передразнил он. - Все это мелкобуржуазная гниль. А с женщинами как надо? Смирно! Руки по швам! Кру-угом, шагом арш! Иди к Медведеву. Вон Шурочка вышла. А вечером на торжественном заседании встретимся.
- Пройдите, товарищ Белецкий, - сказала секретарша, - товарищ Медведев ждет вас.
Я знал сдержанность Медведева, его сухость. И все же я ожидал, что встреча будет иной: слишком многое нас связывало. Но, как известно, ожидания не всегда сбываются…
Медведев сидел за большим письменным столом в глубине комнаты. Окна были зашторены, на столе горела лампа. Александр Максимович любил работать по ночам и поэтому даже день пытался превратить в ночь. Увидев меня, он встал, легким, без малейших усилий, движением руки отодвинул в сторону массивное кресло. Большой, в хорошо пригнанной гимнастерке, на широкой груди - два ордена Красного Знамени. Он был совсем прежним Медведевым. Может быть, действительно годы над ним не властны? Нет, властны… Не было тогда в его волосах вот этой белой пряди, не было и гусиных лапок у темных, слегка косящих глаз, морщины на переносице. И походка изменилась, стала более тяжелой, грузной. Постарели вы, Александр Максимович, здорово постарели!
- Здравствуй, Белецкий, садись.
Моя рука совсем потерялась в его широкой ладони.
- Ну, рассказывай, как жил.
Я начал рассказывать. Медведев не терпел многословия, поэтому я старался говорить сжато. Он внимательно слушал, опершись локтями о стол. Иногда задавал вопросы, короткие, точно сформулированные. Никогда не думал, что человеческую жизнь за несколько лет, со всеми ее событиями и треволнениями, можно изложить в десятке фраз. Оказалось, можно…
- Почему не попросил у меня рекомендацию, когда заявление в партию подавал? - спросил Медведев.
Я пожал плечами.
- Боялся, что не дам?
- Нет, не поэтому.
- А почему?
- Как-то в голову не пришло. Да и зачем? Мне кажется, что человека надо оценивать не по вчерашним, а по сегодняшним делам.
- Вот как! - сказал Медведев, и по его тону трудно было понять, одобряет он высказанную мною мысль или порицает.
- Принят сразу после партчистки?
- Через три месяца.
- Это многого стоит, больше любой характеристики. Рад за тебя. Ведь, если говорить откровенно, раньше я тебя считал… Как бы это выразиться?… - Он шевельнул пальцами, будто пытаясь схватить ускользающее слово. - Случайным человеком в нашем деле, мальчиком возле революции, что ли… В восемнадцатом много таких мальчиков было. Бренчали шпорами и в кожаных куртках ходили… В революцию играли… Веселая была игра, хоть и кровавая… А в двадцать первом стреляться начали: гибнет революция. А кто и собственную лавочку открыл. Чего стесняться, когда все в тартарары летит? Живи в свое удовольствие…
- В восемнадцатом я и был таким мальчиком, Александр Максимович…
- Был?
- Был.
Медведев посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд.
- Это хорошо, что ты в партию именно сейчас вступил, - неожиданно сказал он. - Значит, тверд в своей вере. Время сейчас трудное, запутанное. Раньше что? Здесь ты - там враг. А теперь порой человек врага в самом себе обнаруживает… А с таким врагом трудней бороться, его из нагана не уложишь… Ну да хватит об этом, - оборвал он сам себя. - Давай лучше прикинем, чем тебе заняться у нас.
- А вы разве уже не прикинули, Александр Максимович?
Медведев впервые за все время нашей беседы улыбнулся.
- Чувствую, что ты у Скворцова неплохую школу прошел. Прикинул, конечно. На нас висят девять нераскрытых убийств. Решено создать специальную группу для их расследования. Руководить ею будет следователь Фрейман. Я тебя с ним познакомлю.
- Мы уже знакомы.
- Тем лучше. Парень он толковый, университет окончил, грамотный, с хваткой, а главное - честный. Но у него совершенно нет опыта милицейской работы. Как ты смотришь на то, чтобы взять на себя все оперативные разработки? Людей вы с Фрейманом будете подбирать по своему усмотрению. Такая работа тебя устраивает?
- Конечно.
- Тогда с понедельника начинай. Приказ я оформлю сегодня. Если есть желание, зайди сейчас в секретную часть к Сухорукову. Он тебя познакомит с оперативными материалами.
Медведев встал.
- Да, чуть не забыл. Среди дел, которые вам передадут, особое внимание обрати на убийство неизвестного в полосе отчуждения железной дороги. В раскрытии этого убийства заинтересованы не только мы, но и ОГПУ. В случае необходимости сотрудники ОГПУ окажут вам помощь. На вечере сегодня у нас будешь?
- Обязательно.
- Тогда с тобой не прощаюсь. Александр… - он сделал паузу и, улыбнувшись, добавил: - Семенович.
Спросив у пигалицы, где находится секретная часть, я направился к Виктору. В кабинете, за столом он выглядел еще внушительней, чем на вокзале. О том, что я побывал у Медведева, Виктор уже знал.
- Что он тебе предложил? - спросил он, как только я переступил порог.
Я вкратце пересказал содержание разговора. Виктор поморщился. Чувствовалось, что он недоволен.
- Поспешил, Александр Максимович, поспешил, - сказал он. - Ни к чему это.
- Считаешь, что мы с Фрейманом не сработаемся?
- Наоборот, боюсь, что сработаетесь, - загадочно ответил Виктор. - Тебе бы в секретную часть замом или субинспектором района, но не к Илюше. Говорил Медведеву, но он всегда по-своему поступает.
- А что ты против Фрейма на имеешь?
- Ничего. И работник хороший, и товарищ что надо. Но…
- Что "но"?
- Ветерок у него в голове. Ну, одна голова с ветерком куда ни шло, а вот когда две подберутся… Сквозняк, Саша, получится!
- Вон как! А я не знал, что ты такого мнения о моей голове.
- Ну-ну, не петушись, - подмигнул Виктор. - Я же не сказал, что ветер, а так, ветерок. И до чего ты все-таки обидчивый! Интеллигент, одним словом. Садись, потолкуем. Работка вам предстоит тяжелая, а без секретной части и шага не ступите, так что дружбу давай не портить и на правду не обижаться. А что сделано, то сделано, чего уж там говорить!
III
Здание, занимаемое Московским уголовным розыском, не было приспособлено для торжеств. И недавно оборудованный актовый зал, несмотря на свое громкое название, был явно маловат. Сюда можно было втиснуть человек сто пятьдесят - двести, но никак не пятьсот. И, протискиваясь среди плотно сидящих в проходе людей, Сеня Булаев ругал завхоза, совдеп и свою судьбу.
- Кажется, в первом ряду есть места, - сказал я, заглядывая через головы сидящих.
- Какой дурак на глаза лезет! - удивился Сеня. - Опытный вояка всегда путь к отступлению обеспечивает. А с первого ряда легко не смотаешься…
Сеня остановился и хлопнул по плечу сидящего с краю бритого толстяка в коверкотовой гимнастерке со значком "Добролета" на груди.
- Чего тебе? - недовольно обернулся тот.
- Еще спрашивает! - сказал Сеня. - По всему управлению его разыскивают, а он и в ус не дует! Жена телефон оборвала. Раз десять уже звонила: подайте моего Филиппенку, и кончено.
Толстяк неохотно поднялся.
- Пойду позвоню. Беда с этими бабами, ни минуты покоя!
- Тебе, Филиппенко, в ликбез сходить надо, - посоветовал Сеня, усаживаясь на освободившийся стул. - Какие теперь бабы? Теперь баб нет. Ликвидированы. Теперь только вполне равноправные товарищи жены остались. Уяснил?
Толстяк хотел было огрызнуться, но только махнул рукой.
- Соврал небось насчет жены? - спросил я.
- А тебя что, совесть заедает? Ему, если хочешь знать, это вроде моциона. Мне один доктор говорил: жирным первое лекарство - пробежка. Каждая верста - год жизни. Сто верст - сто лет. Пусть побегает…
Медведев объявил вечер, посвященный годовщине рабоче-крестьянской милиции, открытым и поздравил всех сотрудников с праздником. "Москва, - сказал он, - всегда была красной пролетарской кузницей кадров. Рад сообщить вам, что подготовленные в Московском уголовно-розыскном подотделе работники проявили себя с самой положительной стороны в тех городах, куда их направили. Рад вам сообщить и другое. Как раз в эти дни занял свое почетное место среди аэропланов Красной Армии самолет "Красный милиционер". Пожелаем летчикам, которые на нем летают, зорко нести в небе милицейскую службу. Пусть этот аэроплан будет грозой для всех империалистических бандитов, если они посягнут на колыбель мировой революции!"
Зал всплеснулся аплодисментами. На авансцену, перед скрещенными знаменами, вышел красивый парень в милицейской форме. Переждав аплодисменты, он картинно поднял руку и прочел:
На ниве великой борьбы зародилась
Под звуки ликующих струн Октября,
Милиция красная,
Сила бесстрашная,
Ты Армии Красной сестра.
Свой путь расчищая руками с мозолями,
Под солнцем пылающей жизни весны
В рабоче-крестьянской
Семье пролетарской
Несешь боевые посты…
Конец этого стихотворения я забыл. Помню только, что поэт называл милицию оком пролетарской власти, а уголовный розыск сравнивал со сторожевой цепью.
Сеня Булаев, который не любил излишней торжественности, наклонившись к моему уху, на всякий случай сказал:
- Сережка Петров, делопроизводитель… В угрозыске без году неделя…
Стихи понравились. Сережке Петрову долго и громко хлопали. Наш сосед, парень с восторженными глазами, говорил, растирая покрасневшие ладони:
- Это тебе не Пушкин или там Лермонтов - настоящие стихи.
Медведев предоставил слово для доклада заместителю начальника Центророзыска Пискунову.
Пискунова, бывшего комиссара дивизии, я знал еще по Петрограду, куда он приезжал вместе с сотрудниками бригады "Мобиль" для обобщения опыта раскрытия убийств. Мне тогда пришлось работать с ним месяца полтора. Работник он был дельный, но оратор плохой. Ему не хватало пафоса и того ораторского накала, который превращает кипение души в пар слов. И все же его слушали напряженно. В этом внимании было не только уважение к его заслугам. Пискунов говорил о том, что имело самое непосредственное отношение к каждому из нас. Собравшихся волновал и налет на советское торгпредство в Берлине, и отставка Мильерана, и возобновление дипломатических отношений с Китаем, и забастовка 600 тысяч рабочих в Руре, и указание итальянского министра просвещения Муссолини об изъятии из библиотек "Капитала", и то, почему Форд снял свою кандидатуру в президенты США, и то, что переговоры советской делегации с Макдональдом о перевозке праха Карла Маркса в Москву кончились безуспешно.
Пискунов говорил о мировой буржуазии, имеющей в лице нэпманов своих агентов у нас, о "бескровной, но жестокой борьбе с частником", который захватил ряд ключевых позиций в торговле и "протягивает свои хищные щупальца к промышленности". И каждый хочешь не хочешь, а должен был понять, что даже владелец булочной, расположенной напротив МУРа, не просто частник, а полномочный представитель мировой буржуазии. Что из того, что он ни разу не пил чай с Макдональдом, не приглашал его на пульку и, возможно, даже не подозревал о его существовании? Их связывала ненависть к Советской власти, желание забрать и вручить капиталистам национализированные фабрики и заводы, сесть на шею трудовому народу России. И до чего же изворотлива эта мировая буржуазия, змеей вьется - все ищет, куда бы ужалить!
- Надо заставить нашего врага - совбура служить делу социализма. Пусть он сам копает себе могилу, - говорил Пискунов, - и мы можем многое тут сделать. Особо важно усилить контроль милицейских масс за рынком, где бушует мелкобуржуазная стихия. Государственный налоговый аппарат, - слово "аппарат" Пискунов произнес так трескуче, будто хлестнул пулеметной очередью, - недостаточно надзирает за местами выработки и хранения подакцизных товаров, и спекулянты торгуют необандероленными папиросами, восковыми свечами, чаем, сахарином и даже спиртом. Это лишает республику соответствующих доходов, ведет к торговой анархии, способствует обогащению спекулянтов и в конечном итоге укрепляет экономические и политические позиции частника. Равнодушно взирать на это - значит способствовать контрреволюции. А чтобы хорошо бороться с эксцессами нэпа, надо постоянно повышать свою политическую, правовую и профессиональную грамотность.
Пискунов рассказал о решении ЦАУ НКВД провести в республиканском масштабе единовременную аттестацию командного и административного состава милиции, о новых льготах для сотрудников милиции (бесплатное обучение детей в школах 1-й и 2-й ступени и преимущественное предоставление губкомхозами квартир в муниципализированных зданиях), о "месячнике красного милиционера" в Москве. Потом он, как и положено всем^цоклад-чикам, обратился к недостаткам.
- Московский уголовный розыск на хорошем счету. Но и у ва,с хватает недостатков. Имеются нераскрытые опасные преступления, в том числе и убийства. Настольный реестр дознаний ведется небрежно, нет точных сведений о движении дел, а постановления об аресте иногда выписываются без санкции начальника.
Видимо, одно из важнейших качеств настоящего оратора - умение чувствовать настроение аудитории. Пискунов этим качеством не обладал. Напряжение первых минут спало. Его уже слушали невнимательно, вполуха. Люди устали. Нетерпеливо поскрипывали стулья, в задних рядах шепотом переговаривались.
- Ты досиди, а я маленько передохну, - сказал Сеня. - Опять же о наших недостатках я лучше его знаю. Медведев мне уже два выговора вкатил, третий собирается…
После доклада, когда был объявлен перерыв (ожидалось еще выступление художественной самодеятельности), Булаев отыскал меня в коридоре, где я рассматривал висевший на стене праздничный номер стенгазеты "Революционное око".
- Название я придумал. Здорово? - сказал он, любуясь хороводом красных букв и нарисованным с анатомической точностью гигантским глазом. - Вчера у нас были из губотдела профсоюзов - рыдали от восторга!
- Уверен, что от восторга?
Но Сеня не обратил внимания на шпильку.
- Пошли к Савельеву. У него ребята собрались