Оттуда же, от ресторана, Ольге набрал - там тоже никого. И мобильный ее тоже молчит. Может, и не поехал бы к ней, чего мотаться впустую, праздник тем более, - но от кабака близко было, да и несолидно было игнорировать звонок. Надо было Генке показать, что не ошибся в нем, когда за себя решил оставить, - так что поехал.
То, что что-то не так, издалека было видно. Дом чуть в стороне от проспекта стоял, чуть в глубине, и он, свернув с Ленинского, а потом через десять метров уйдя направо, к подъезду, сразу увидел мигалки мусорские, и реанимация уже вылетала навстречу, и вторая за ней. И он бросил тачку, не подъезжая к подъезду, у которого кучковались мусора и гражданские, и двинул пешком. И первое, что увидел сквозь плотно валящий с неба снег, - помятый "фольксваген-гольф" с выбитыми стеклами и лужу перед ним. Мусорок тормознуть его пытался - куда, мол, прешь, - но он заглянул-таки в хорошо знакомый "гольф", увидев пятна на панели и сиденье, блестящий, свежевыкрашенный словно, руль и сумку. И когда мусорок схватил его за плечо, оттаскивая от тачки, чуть не сказал - отвали в натуре, это близкая моя была. Но промолчал и на вопрос, знает ли владелицу, пожал плечами неопределенно: видел, мол, пару раз.
Вокруг выбежавшие из дома жильцы - немногочисленная полутрезвая толпа - бубнили о киллерах и Первой градской, о том что девица из новых русских, жила небедно, так чему удивляться. Он не прислушивался ни к кому конкретно, просто впитывал то, о чем говорили, - и наконец, услышав, что из "фольксвагена" вытащили труп, медленно пошел к своему "мерсу". Оглядываясь неверяще, не в силах представить, что и Ольги уже нет. И, дойдя, привалился к "мерсу", глядя на Ольгину машину, автоматически набирая номер Корейца. И когда Генкин голос в трубке произнес сквозь хрипы и завывания короткое "да", какое-то время молчал, не зная, что сказать. И только потом произнес тихо: "Ольгу убили. Вроде убили. В Первой градской она - только увезли…"
Она жила еще в больнице, до второго дожила, до Вадюхиной годовщины. Кореец потом рассказал, когда из больницы приехал, что она киллера засекла как-то - села в машину, тот вышел перед ней из-за гаражей, а тут баба какая-то мимо шла, увидела его и орать, он ее и шмальнул первой. А Ольга, вместо того чтобы назад сдать, на него тачку направила. Могла ведь уйти - там задним ходом метров двадцать можно было проехать, хер бы догнал, - а рванула на него. А тот хоть застремался, но выстрелить успел трижды - и одна пуля в голову попала. Профи был, видать, - в такой ситуации попасть точно. Но отскочить не успел, смяла она его - так что тот в соседней с Ольгой палате оказался.
Когда второго на кладбище у Вадюхи были, Ольга еще жива была - Кореец с кладбища набрал в больницу, сказали, что пока жива, хотя ранение такое, что в любой момент все кончиться может. А он все думал тогда, что чего-чего, а этого от нее не ждал - как не ждал того, что она на Вадюхиных похоронах плакать не будет, и на поминках, и потом ни разу он ее слез не увидит. Вроде ничего в ней такого волевого, ничего от мужика, как у некоторых баб бывает, - наоборот, красивая, невысокая такая блондинка, всегда мягкая, приветливая, особенно до Вадюхиной смерти, да и потом, только потом улыбалась пореже. Из интеллигентной семьи, не хабалка какая, не телка из деревни, которая знает, под кого лечь, и за свои бабки пасть порвет кому хочешь. Да и молодая - двадцать один год всего. А на тебе - на киллера на тачке рванула, хотя должна была знать, что конец. Прям как Вадюха - тот от киллеров не побежал, на них пошел со стволом, хотя ведь должен был понимать, что шансов нет с "Макаровым" против "Калашниковых" в узкой подворотне. И она не побежала.
Он ее тогда вспоминал на кладбище - словно предвидел, что умрет она в тот день, - и еще подумал, что, найди он такую девку, женился бы в момент. Подумал, что не зря, наверное, клеился к ней - наверное, дело не в том было, что трахнуть хотел, это ведь в натуре в падлу, тем более при его уважении к Ланскому. А в том, что чувствовал в ней что-то, видать, что-то видел такое, чего в других не было, - потому и хотел, чтобы что-то между ними было. Все-таки Вадюхина жена, Вадюха просто так ни на ком бы не женился - недаром тридцать четыре года холостым прожил, ни с кем подолгу не встречался, хотя бабы у него были дай Бог каждому, а тут вдруг с молодой девицей сошелся в момент. И еще сказал себе, что зря Корейца послушал - что сто процентов у них бы с Ольгой получилось что-то, потому что они с Вадюхой похожи были. А значит…
В общем, умерла она второго. Как-то все непонятно так вышло, он у Хохла в доме сидел по договоренности с Генкой, а Кореец в больницу уехал, сказал, чтобы не ждали рано, еще, мод есть дела. А вернулся уже третьего утром - часов в шесть, что ли, жутко рано было, - сказал, что все, умерла. Генка сам и похоронами занимался - умудрился договориться, чтобы ее к Вадюхе подзахоронили. Кучу бабок отдал, видать, они же в Штатах поженились, российских бумаг никаких не было. Даже родителей ее ждать не стали - они куда-то в отпуск укатили, только в середине месяца должны были вернуться, но Генка торопился, западло ему было, чтобы жена Вадюхина в морге лежала, как бомжиха.
Как-то схимичил Кореец - без них похоронили. Шум потом был громкий - папаша у нее генерал милиции, когда вернулся, такое поднял, что мало не покажется. Корейца таскали в мусарню, да и его пару раз вызывали, а того, кто дал разрешение похоронить без родителей, грозили посадить.
А с другой стороны, чего такого - у Генки удостоверение было начальника охраны Вадюхиной фирмы, Ольга в этой фирме вице-президентом числилась, разве мало было его опознания? Андрей, кстати, свои услуги тоже предлагал - тоже там числился, - но Кореец сказал, что не надо, лучше гражданских из офиса привлечь, так надежнее. Так разве не прав он был с суетой - или надо было еще две недели в холодильнике труп держать, дожидаясь маму с папой, чтобы продемонстрировать им посиневшее тело с изуродованным лицом? Генка говорил, что жуткая картина, вообще не поймешь, что это Ольга, потому и на кремации настоял.
Девятого, кажется, ее хоронили, а может, десятого - вот этой даты он не запомнил. Запомнил только, что, когда похороны были, на памятнике уже Ольгины даты выбили и фото прикрепили - Кореец поднапряг людей. И еще запомнил, как поразился, в который раз глядя на совпадающие даты смерти с разницей в год и подумав о том, что никогда не видел таких отношений, какие были между Вадюхой и Ольгой и, судя по ней, остались и после его гибели. И в который раз сказал себе, что такую, как она, хер найдешь - а значит, надо жить, как жил, трахая классных телок, почаще меняя одну на другую, ни с кем надолго не завязываясь…
Кореец тоже о чем-то думал, видать, тоже об Ольге - но говорить о ней не стал, не поддержал разговор, начатый Андреем. К Вадюхе вернулись - и терли полночи, сейчас и не вспомнишь уже о чем. Потому что попозже еще дозу принял, да и к вискарю прикладывался, и посреди ночи вдруг сообразил, что Кореец заснул давно - прямо в кресле заснул, - а он, этого не замечая, говорит всерьез о чем-то со спящим.
Помянули, короче. А третьего он уехал утром - надо ж делать что-то, бабки нужны, навестить надо коммерсантов, с пацанами пообщаться, которых на делах оставил, к охране не привлекая, вообще вопросы порешать. А днем Мелкий на трубку позвонил, херово, мол, с Корейцем. Прилетели обратно, Наташка бледная как смерть - Генке хуже стало, врач после ежедневного осмотра и заявил, что нужна госпитализация, срочно притом, спайки не рассасываются, и с головой плохо, давление скачет, криз у него какой-то. А Мелкий, за старшего оставшийся, ни в какую - все как Андрей велел. И врача не отпускал, пока Андрей не приехал. Лепила объяснял долго и путано что-то, но Андрею так показалось, что просто испугался он, что предъявят, если с Корейцем чего, вот и страхуется.
Сам дурак, конечно, - не хера было Генке пива давать, и вискаря наливать, и сигарами угощать. Наташку успокоил кое-как, не то вся дерганая, руки трясутся, а ей уколы делать. А потом к Яну поехал. Ян Андрею многим был обязан, он ему помог свое дело открыть и кредит взять на импортную аппаратуру, иначе не было бы у него никакой своей клиники. И с сыном помог в прошлом году - мусора в ночном клубе шмон устроили, ну и приняли парня, наркоту нашли в кармане. Могли бы и влепить треху - а если бы доказали, что торговал, то и побольше. Но бабки все решают - выпустили пацана.
Так что и Ян теперь вовсю старался - но и правду не скрывал. Когда приехал к нему, вызвал обоих врачей, что к Генке ездили, а потом сказал, что больному может и похуже стать - в смысле очень хуже. А может, и получше. Лекаря все сделают, что могут, а остальное уж от раненого зависит. Конечно, мол, в стационаре лучше бы было, но…
Он даже не стал объяснять, что отпадает стационар - могут найти и попытаться еще раз, а не получится, так мусоров наведут, связи у них есть. Но с другой стороны, и хоронить Корейца из-за того, что в больницу его нельзя, тоже не хотелось. И по пути от Яна в Переделкино и мелькнула мысль отправить Генку обратно в Штаты - он сюда по американским документам прилетел, виза еще не кончилась, так что в любой момент вперед, а там уж точно поднимут.
Когда приехал, Генка не спал уже. Бледный, зеленый даже, глаза куда-то провалились - хотя вчера еще видок был такой, словно здоров полностью.
- Ты че так смотришь - хоронить меня собрался? - Кореец выдавил подобие улыбки, как всегда не слишком приятной. - Ты Наташку особо не слушай - ну х…ево сейчас, так пройдет. Через неделю оклемаюсь, ну через две - тогда и начнем.
- Да кончай, Генах, - начал он протестующе, пытаясь показать, что, напротив, все в полном порядке, что лично им чисто забота о здоровье кореша руководит. - Ну потерял сознание, чего удивляться, тебя ж тесаком чуть не насквозь пропороли. А хоронить - где тебя хоронить-то теперь? Или бабки гони - или как бомжа, в общей могиле…
Кореец ухмыльнулся, оценив шутку. Когда Вадюхе пробили место на Ваганьково, Генка тоже вдруг озаботился вопросом, где лежать, - то ли думал, что и его вслед за Ланским, то ли чувствовал чего, не поймешь. Короче, озаботился и место себе купил, от Вадюхи минут пять - семь идти. Сколько стоило, не сказал, а когда в середине января девяносто пятого заявил вдруг, что, наверное, к концу месяца уедет в Штаты на неопределенный срок, Андрей ему и напомнил про Ваганьково. Сострил что-то типа - место, мол, купил, а собрался в Штатах помирать. А Кореец ему в тон - оно мне в двадцатку встало, но если хочешь, продам.
Он, Андрей, несуеверный был - и мысль внезапная ему понравилась. Еще когда Генка ему показал место, летом где-то, - специально предложил к Ланскому съездить, а там повел прогуляться и продемонстрировал застолбленный участок, - подумал, что молодец Кореец. Сам, конечно, помирать не собирался - но все же задумался, что надо бы тоже со временем порешать вопрос, а то закопают ведь хер знает где. Не то чтобы это волновало - все равно ведь будет где, - но Вадюха здесь лежал, и ему захотелось, когда придет время, обосноваться неподалеку.
Естественно, Генка денег с него не взял - только за переоформление заплатить пришлось трешку, но это мелочи. Так что участок теперь принадлежал Семенову Андрею Юрьевичу - который не планировал им воспользоваться в ближайшее время, но которому сам факт обладания доставлял удовольствие. Правда, когда Голубя туда привез с пацанами - смотрите, мол, здесь меня закопаете, - тот перекрестился. Голубь - он в церковь ходит, молится, а ему, Андрею, все эти суеверия до одного места. Одно время тоже в церковь ездил - с Хохлом еще, тот любил это дело, - но потом подумал, что раз Вадюха к религии равнодушен, даже крест не носит, то и ему так надо.
Так что, в общем, посмеялись тогда с Генкой, третьего. А потом он, Андрей, начал Корейца напрягать слегка. Мол, полежи пока, порешаем сами, тем более что Немец рядом, про тебя вчера спрашивал в кабаке, подтянем его и без тебя с Трубой разберемся, а потом и с теми, кого он прикрывает. Ну скажем Немцу, что ты здесь, - какие проблемы, свой же, тебя вообще уважает как никого. Но Кореец покачал головой финально.
- Пустой базар, Андрюха…
Вот этого Андрей не мог понять - ведь хватило бы Немца, чтоб все решить, тем более что тот как был беспредельщик, так и остался, ему пострелять по кайфу, и не бесплатно, за кусок Славкиного дела. А он бы руководил им, чтобы не впустую стрельба была. Был, конечно, вариант, что кто-то еще может за Славку встать, но могли бы тому человеку стрелку забить, объяснить, что Славкины люди Корейца завалить пытались, так что Славка и не прав.
С Генкиным авторитетом можно было и солнцевских подтянуть, и кунцевских, и измайловских, не говоря уже о Балашихе с Люберцами. И в Подольске у него завязки были с местной братвой, сидел он с кем-то из них, когда приняли его года за три до Вадюхиной смерти и он почти год парился - и сел бы, если бы Ланский не сделал так, что дело вдруг исчезло. Он, Андрей, ничего не знал, конечно, - все были в курсе, что Корейцу помогают, и адвокат проплачен, и все путем, в худшем варианте минимальный срок светит, год-два. Но вот что можно сделать так, чтобы дело исчезло, - такого никто не ожидал. А Вадюха - он многое мог. И Кореец вышел - еще более злобный, чем был, и с куда более серьезными завязками. Часть из которых, может, и ушла за время его жизни в Штатах - но что-то ведь осталось.
Так что не мог он Корейца понять - и секретности, вынуждавшей от всех скрывать его приезд и тем более ранение, и нежелания поручить все ему, Андрею. Он так себя ощущал после кладбища, не сомневался, что порвет всех, кто на пути встанет, - и потому Корейцево упрямство бесило. И сдерживаться не было сил, и уже хотел высказать все, наконец показать Генке, кто здесь главный, собственно. Но тут Наташка вошла, постучавшись, - Корейцу укол пора было делать и снотворное принять - и весь запал сбила к черту.
Так они и закончили третьего января разговор - а сегодня было уже седьмое, и Генке получше стало, как перед Новым годом. Каждый день с ним говорить пытался - толку х…й. Подожди, не гони, все решим сами. Вот и решаем - седьмое января, уж скоро месяц будет, как Корейца ранили, а все решаем.
Зае…ало бездействие - тем более что тот настрой, который был у него на кладбище и в кабаке потом, он не ушел никуда. Как не ушли и мысли о том, что он всем должен показать, кто он есть, Андрей Юрьевич Семенов, - что не просто фраерок, который все наследство Вадюхино потерял по неумению, но авторитет, крутой и опасный - и жестокий когда надо.
Он вскочил, словно подброшенный, словно удобная мягкая кровать превратилась на мгновение в дикого необъезженного мустанга, и сбежал вниз. Перекинулся парой слов с Голубем, сидевшим на своей коронной позиции, у входной двери, навестил пацанов, сидящих в пристройке, зашел даже на кухню, где Мелкий готовил жратву. Вчера еще договорились, что Рождество надо отметить, - и он не возражал, тем более что пацаны многие в церковь ходят. Это им, конечно, не мешает, если надо, отшмалять, кого он скажет, - но, в общем, дело личное. Хотят верить - пусть верят. Хохол вон тоже верил - а оказался сукой последней, долбаной крысой.
Все тихо и мирно было в доме, как на курорте. Ну ничего, сказал себе, возвращаясь в гостиную и вопросительно глядя на застывшую у Генкиной двери Наташку, приложившую палец к губам. Ничего. Кончился отдых. Хочет Кореец или не хочет, а пора начинать - вот он сам и начнет. Ни с кем не советуясь, никому ничего не говоря.
И еще сказал себе, что если завтра получится то, что задумал, - то, что не имело отношения к проблеме с Трубой, но чего почему-то, по совершенно непонятной причине очень хотелось, - то получится и все остальное. Обязательно получится…
Господи, как же она смеялась тогда в ресторане, когда поняла, что он шутит! Не сразу, правда, какое-то время после его слов сидела застыв, не в силах пошевельнуться. Он первый рассмеялся - уже после того, как опустошил с мрачным видом бокал и тяжело опустил его на стол. И расхохотался - заразительно, легко, смеясь вовсе не над ней, не обидно. И она начала смеяться - останавливаясь и начиная снова. Тысячу лет так не хохотала - но и смешно ей так не было очень давно.
А потом они выпили еще. И он подал ей пример, приступив к рыбе, непринужденно действуя ножом и вилкой, не обращая внимания на обилие всяких вилочек и ножичков. Закуска была фантастическая - она всегда обожала рыбу, но готовить не любила и не умела, ограничиваясь примитивной жаркой какой-нибудь трески в лучшем случае, - а принесенный после нее суп вообще не был похож ни на что из того, что она когда-либо пробовала. Она так увлеклась, что, только съев последнюю ложку, заметила, что он все еще вяло ковыряет закуску.
- Андрей, вы же говорили, что несколько месяцев постились, питались одной капустой, мечтали о нормальной еде? - поинтересовалась озабоченно, подумав вдруг, что с ним что-то не так, заодно пытаясь скрыть неудобство, вызванное собственным обжорством. - Наверное, вам после такой голодовки много есть нельзя - а я тут…
Официант, подкравшийся незаметно, робко потянул к себе ее пустую тарелку, поинтересовавшись насчет горячего и получив его молчаливое, кивком показанное одобрение.
- Нет-нет, не надо - вы не едите, а я…
- Алла, перестаньте. - Он наклонился через стол с заговорщическим видом. - Вообще-то, если между нами, ни в кого я не верю и постов никаких тоже не соблюдаю. Просто мне так хотелось, чтобы вы поехали со мной, - пришлось вот бить на жалость…
Она не обиделась на обман - ей даже в голову это не пришло. Напротив, она была ему благодарна за то, что он убедил ее поехать с ним. И не в ресторане было дело, не в выходе в люди. А в том, что она не смеялась так бог знает сколько лет, и так легко, как с ним, ей тоже ни с кем не было, вообще никогда. Может даже, она себя так чувствовала потому, что видела, что ему с ней просто приятно - ему ведь ничего не было от нее надо.
У него не было ребенка, которого он хотел с ее помощью устроить в Иняз, он не пытался через нее получить что-то от Сергея, потому что не знал, кто ее муж, и даже об этом не спрашивал. Ему просто было с ней приятно - как и ей с ним. Она еще подумала в какой-то момент, что так приятно может быть только с чужим человеком, который не знает, кто ты, и ты не много знаешь о нем. С которым можно говорить ни о чем конкретно, с которым нет общих знакомых, совместных рабочих вопросов - вообще ничего.
Нет, он, конечно, немного порасспрашивал ее - но ненавязчиво, выслушивая в ответ то, что она считала нужным сообщить. И о себе немного рассказывал - о том, что три курса проучился в институте, а потом так и не восстановился. Что родители живы, хотя видится с ними редко из-за обилия дел, что не женат, никогда не был и не планирует. Самая поверхностная информация, в общем, - удовлетворявшая обе стороны.