Так что эту идею она отмела - еще раз похвалив Светку, которая первой сказала, что отцу лучше не говорить ничего. Она его побаивалась. Ей, Алле, казалось, что мужчина и должен быть таким, ей казалось, что, начни Сергей сюсюкать со Светкой, это было бы как-то по-бабьи. Но так, как вел себя он, тоже нельзя было. И хотя сама она всегда говорила дочке, что папа ее очень любит, просто сильно занят - и верила в это, и надеялась, что и Светка верит, - но порадовалась, услышав от дочери, что отцу про визит незнакомца рассказывать не стоит.
Так что она окончательно решила, что лучше промолчать, - но разговор смоделировала детально и именно потому сейчас извлекла из холодильника икру и шампанское и задумчиво оглядела накрытый розовой скатертью журнальный столик. И, развернув одно кресло так, чтобы, сидя в нем, не увидеть цветы было нельзя, быстро села в другое.
Сергей появился минут через пять - в спортивном костюме - опустился напротив, молча открывая шампанское, наполняя ее бокал, наливая себе рюмку водки.
- Слушай, может, тебе не надо? - Посмотрел на нее с шутливым сомнением. - Что-то ты сегодня не того - глаза блестят, праздники устраиваешь на ночь глядя. Напьешься ведь, буянить будешь, с утра голова пополам, а тебе на работу…
Банальная шутка и не смешная - уж кто-кто, а он знал, что она не любитель спиртного и максимум, на что способна - так это на бутылку сухого вина или шампанского, и то за долгий вечер. Но улыбнулась тем не менее, приподнимая бокал.
- За нас?
Муж молча одним глотком опустошил рюмку, намазал бутерброд, щедро усыпав масло яркими икринками, откинулся в кресле, жуя, глядя в никуда, думая о чем-то своем. Такое ощущение было, что он забыл о ней, - это было обычно в общем-то, она давно на такое не реагировала. Ну, может, обижалась изредка, но так, не всерьез - а вот сегодня…
- О Господи! - произнесла слишком громко, возвращая его внимание. - Аспирин-то…
- Аспирин? - Сергей смотрел на нее недоумевающе. - Кому?
- Да в розы надо кинуть - завянут ведь, а жалко. Тем более такой букет, такая красота, к тому же зимой. Правда жалко, да, Сереж?
Он посмотрел на цветы, сохраняя на лице такое знакомое ей отсутствующее выражение. И естественно, ничего не спросил - ни сразу, ни пока она как-то очень долго кидала в вазу таблетки. Не прошло - ей бы следовало это предвидеть.
- Кстати, Сереж, хотела тебя спросить, - начала она, не отчаиваясь, что часть плана не удалась. - Может, съездим куда-нибудь на Новый год? Ну что мы все дома да дома - который год уже. Помнишь, ты лет пять-шесть назад путевки брал в дом отдыха - ну, который недалеко, мы часа два всего, кажется, ехали? Помнишь, как здорово отметили тогда?
Он задумался, вспоминая, словно забыл, - но она не сомневалась, что он сейчас вспомнит, такое не забудешь. Старый корпус, вокруг лес, заваленный снегом, - и они туда приехали тридцать первого утром и гуляли полдня вдвоем, такого вообще тысячу лет не было. И Сергей шутил все время, отвлекся от привычных разговоров о работе и всяких бытовых проблем типа необходимости сделать ремонт на даче. И было так хорошо, так празднично, и ей даже показалось тогда, что они живут вместе совсем недолго, что это медовый месяц, которого в реальности у них не было, кстати. Наверное, подействовало именно то, что они так долго гуляли вдвоем, и никого вокруг, только лес и снег и проложенные кем-то отсутствующим дорожки, - и она ощущала себя куда более молодой, двадцатилетней, ну, двадцатипятилетней, и муж из сурового, замкнутого, вечно занятого и озабоченного своими делами человека превратился в того веселого молодого парня, каким был до свадьбы.
А потом они вернулись в номер, и Сергей лег вздремнуть, а она пошла в душ, чтобы согреться, и вышла в халате, и легла рядом, глядя на него, и он почувствовал взгляд, открыл глаза, притянул ее к себе и…
А к вечеру приехали Баландины - Сергеев институтский еще приятель, а ныне сослуживец, Володя, и Татьяна, его жена, тоже сдавшие ребенка бабушке. И они просидели вчетвером часов до пяти утра, и много смеялись, и вспоминали, и было весело, хотя мужчины нет-нет да переключались на работу. И днем еще погуляли, хотя Сергей перепил накануне и страдал слегка, - а вечером надо было ехать обратно в Москву. И жутко не хотелось уезжать, но пришлось. И тот Новый год в памяти сохранился до сих пор.
- А, это где мы с Баландиными были? - откликнулся наконец Сергей. - Ну и напились мы тогда…
Она сказала себе, что на самом деле он вспомнил абсолютно все - все то же, что и она, в тех же красках, с теми же запахами и ощущениями, - просто в силу того, что не любит говорить о личном, сказал именно то, что сказал.
- Так, может, съездим?
- Охота тащиться куда-то - чего нам, дома плохо? Да и вообще - может, на работу придется тридцать первого выйти, куда там ехать…
Он как-то с ходу утратил интерес к разговору - решив, видимо, что Аллиных странностей с него хватит, - и зевнул, дожевав очередной бутерброд.
- А помнишь, Сереж…
- Ладно, спать пора. - Он тяжело поднялся из кресла. - Надо пару звонков сделать, новости еще в двенадцать - пойду…
Даже это не могло испортить того подъема, на котором прожила весь день. Она чуть развернула кресло, глядя в окно, в холодную черноту, делая глоток шампанского, улыбаясь про себя. Ну конечно, он устает - с раннего утра до позднего вечера на работе, и еще звонки постоянные. И хотя иногда она думает, что он невнимательный, что никого, кроме себя, не любит, это не так совсем. Ну не дарит цветы, ну забывает про какие-то их даты типа годовщины свадьбы - но разве это главное?
Розы, фантастически красивые, ослепительно красные, даже в тускло освещенной комнате подсвечивали темноту за окном, делая ее насыщеннее и ярче. Странный тип - но за сегодняшний день следовало сказать ему спасибо. Впрочем, они квиты - она помогла ему тогда, пусть и не совсем по своей воле, а он своим букетом подарил ей сегодня такое настроение, тоже совершенно случайно, не догадываясь, какие эмоции преподносит ей в хрустящей фольге, не представляя, что весь день благодаря этим цветам она будет чувствовать себя молодой и беззаботной. Совсем другой.
Фужер опустел, и она подлила себе еще, ощущая себя очень комфортно в призрачно-слабом, невесомо-легком опьянении, готовом уйти, как только ее внутренняя расслабленность перейдет в собранность. Придвинулась вплотную к низкому подоконнику, глядя в холодную черноту, лопнувшую посередине, разрезанную пополам белеющей деревяшкой рамы, плещущую за стеклом, как густая тяжелая вода. Глядя на блестящую белую дорожку, на сумрачные тени деревьев, сугробы у подъезда, подпирающие их старенькую "шестерку", на фонарь, куском масла желто висящий над улочкой, - и снова возвращаясь в тот Новый год пяти- или шестилетней давности. А потом решительно встала и через полчаса, убрав все со стола и приняв душ, снимала халат, ложась рядом с то ли спящим, то ли дремлющим еще мужем - и после некоторого выжидания погладив его по груди. Сначала почти неощутимо, потом конкретнее.
- Ты что, мать?
Она прижалась к нему вместо ответа, не обращая внимания ни на вопрос, ни на то, что он продолжал лежать без движения. Подумала вдруг, что, наверное, надо было снять и ночную рубашку, когда ложилась, так бы он сразу все понял, - и, поспешно встав, исправила оплошность, радуясь, что в спальне темно, при свете она бы постеснялась раздеваться. И легла обратно, прижавшись еще теснее, гладя густые короткие волосы, прижавшись губами к груди.
Сергей раздраженно заворочался, приподнялся на локте.
- Ну что, Ал?
Она несмело провела пальцами по его животу вместо ответа, вдоль резинки трусов, и он, вздохнув тяжело и грустно, отвернулся, запуская руку под матрас, туда, где лежали презервативы.
- Нет, что-то с тобой сегодня точно не так…
Она лежала на спине, выжидая, прислушиваясь к недовольным шорохам, скринам и покашливаниям, не придавая значения окраске звуков. Потом пришли его руки, ласкающие полусонно и нестарательно, а затем он навалился на нее всем нелегким своим телом, проник внутрь, задвигался медленно, а затем все поспешнее, дыша тяжело и горячо. Она чуть постанывала в такт, уверенная с давних времен, что именно так должна вести себя женщина в постели - так, как делала в тот канувший в Лету Новый год, в который перенеслась сейчас. И тихо вскрикнула, когда он засуетился и тут же обмяк, - ей казалось, что ему нравится, когда она так делает.
- Я сама, - вскинулась предупредительно, беря у него из руки использованный презерватив. - Лежи, я сама.
Кое-как накинула халат, помогая себе одной рукой, - ходить голой по квартире даже ночью, даже когда все спят, она позволить себе не могла. Да и не дай Бог Светка проснется - в туалет захочет или попить - и столкнется с матерью в таком вот виде. Тщательно промыла слабо заполненный кусочек резины, прошла на кухню и после некоторых усилий засунула его на самое дно мусорного ведра. А когда вернулась, Сергей уже спал.
"А эти все про любовников, - подумала, вспоминая девчонок с кафедры и сегодняшний разговор за отмечанием Рождества. - Ну и кому они нужны? Может, тем, у кого мужа нет или у кого с мужем отношения не очень? Вот им - да…"
Было радостно и спокойно от мысли, что ей не нужны никакие мужчины, что она любит мужа, а муж любит ее, и живут они полноценной жизнью. И поставить эту жизнь под угрозу ради ненужных и стопроцентно неприятных ласк какого-то другого, чужого совсем мужчины - непозволительная глупость. На которую лично она не способна…
- …А он спит, Андрей Юрьевич. Я минут сорок назад зашла, а он спит…
Наташка смущенно улыбнулась, словно чувствовала себя виноватой в том, что Андрей, вернувшись, застал приятеля спящим. Молодец девка, помнит, кто бабки платит, и отрабатывает на совесть.
- Да, Андрей Юрьевич. Врач сегодня днем приезжал - Владимир Иванович, который каждый день приезжает, - жалел, что вас не застал.
Он посмотрел на нее вопросительно - вроде договорились с близким, который врача дал и Наташку, что рассчитаются потом, когда Кореец оклемается. Так чего ему надо-то, эскулапу херову, - ведь точно бабок хотел.
- Владимир Иванович говорит, что еще один специалист понадобится. Я всего не поняла - в общем, у Геннадия Николаевича приступы сильные головной боли, спазмы в мозгу, все из-за этого ранения. Мало того что спайки образовались, так еще и это. Владимир Иванович говорит, что опасно, мало ли что, и завтра с другим специалистом приедет. Ян Львович в курсе, но вы позвоните ему на всякий случай…
- И что, серьезно все? - переспросил недоверчиво. Кореец вроде на поправку шел уверенно, говорил, что все о'кей, и тут на тебе.
- Владимир Иванович говорит, что очень серьезно. Кучу препаратов принимать надо, и специалист нужен. Он сам не знал, в чем дело, - Геннадий Николаевич молчит же все время, его послушать, так давно все в порядке, а сегодня при враче чуть сознание не потерял. Врач сказал, что двигаться пора начинать, важно это, - так мы Геннадию Николаевичу подняться помогли, чтобы он сделал шагов пять, и еле удержали, когда он падать начал. Я так перепугалась, думала, что…
Андрей покачал головой задумчиво. Вполне в духе Корейца - он даже врачу не может сказать, что ему хреново. Ну натуральный азиат - хитрый, скрытный, весь в себе. В падлу ему, чтобы кто-то знал, как он себя чувствует. Надо будет напихать ему, чтоб не понтовался, - а то сам пихать мастак, а тут…
Хреново все это было - думал, что Кореец через пару недель на ноги встанет. По крайней мере Ян, тот близкий, у которого клиника своя, сказал, что так и будет, если без осложнений. Проблем херова туча, решать чего-то надо с Трубой и вообще, а Кореец твердит, чтобы без него и шагу не делали. Начнем, мол, как только поднимусь. А теперь, похоже, затягивается все, А затягивать стремно, вычислить могут запросто - знают ведь, что не добили Генку, значит, ищут. Ну, сюда-то, может, и не сунутся - посмотрят, увидят, сколько тут народу, поймут что со стволами. А получится у них телефон слушать, ну, может, вычислить номер как-то, - так и это херня, у всех мобильные, а по этому, кроме Наташки и врача, никто и не говорит. Но вот засаду устроить - это запросто. Им, конечно, Кореец нужен, но могут до кучи попробовать и его завалить. Да и пусть пробуют - им дороже встанет.
- Ну дела, - протянул расслабленно, совсем другим уже тоном. - А я-то думал американцу нашему праздник устроить. У них же Рождество сегодня отмечают - знаешь, оно для них важнее, чем Новый год. А теперь, выходит, ему и выпить-то нельзя?
- Наверное, нет… - Наташка смутилась снова, и он в который раз подумал, что, может, медсестра она и ничего, в том плане, что умеет судно подложить, давление померить и все такое, но врач из нее никогда не выйдет, не знает ни хера. - Вы позвоните Яну Львовичу, он все равно просил, заодно и проконсультирует насчет спиртного…
Он кивнул, набирая номер Яна. Дал отбой, услышав, что абонент не отвечает или временно недоступен. Поглядел на Наташку, топтавшуюся перед ним, - пухлую, грудастую, круглозадую, румяную, с примитивными завитушками на голове. Вот лафа ей - живет тут за городом, бабки хорошие получает, куча мужиков вокруг. Он, правда, пацанам сказал в самом начале, чтобы не лезли. Сама даст - дело другое, а так чтоб ни-ни. Не то пацаны звереют тут, наверное, без баб - разведут ее на групповуху, а у нее другие обязанности.
Надо им, кстати, Новый год тут организовать нормальный - места много, развлечься можно. Пусть сами кинут, кому дежурить, - десять человек всегда в доме, не считая тех пятерых пацанов, что с ним ездят. Вот пусть пятеро охраняют, а остальные отдыхают. Не, точно, надо будет жратвы хорошей заказать и выпивки - шашлык, может, какой-нибудь соорудить, мангал-то есть. Точно - за день послать пацанов на рынок, пусть мяса купят килограммов пятьдесят, замаринуют, а тридцать первого пусть за зеленью сгоняют и пивом - чтоб не напиваться, но чтоб всем по кайфу. И пусть нескольких телок снимут на братву, развлекутся. А то озвереют ведь вконец.
- Ну ладно. Ты меня позови, когда он проснется…
"Может, сейчас нюхнуть?" - подумал, поднявшись наверх, в свою комнату, и рука уже потянулась к внутреннему карману, к сразу почувствовавшемуся пакетику, до этого невесомому, а тут вмиг потяжелевшему. Нет, стремно - Кореец проснется вот-вот. И так озлобится, что уехал утром, пока он спал, и так будет пихать, говорить, что просил не сматывать никуда. Стремно - а если еще увидит, что Андрей под коксом, весь кайф обломает в натуре.
Пакетик оттягивал карман, толкался и пытался вылезти наружу, умоляя взять себя в руки, открыть, проделать ряд несложных манипуляций - и столько всего обещая взамен…
Бля, такой план был гладкий - сесть вдвоем, отметить Рождество, Генке налить чего-нибудь, специально вискаря купил и пива мексиканского, Кореец при нем в Штатах пил эту "Корону". А самому нюхнуть - при нем, естественно, в конце концов не пацан же, имеет право. Да Генка бы и не сказал ничего, праздник - дело святое, каждый отмечает, как хочет: кто вискарь глушит, кто коксом балуется.
Да хер с ним - может, пиво ему можно. Все равно отметим. Он успокоился, сказав себе это, быстро переоделся в спортивный костюм, аккуратно повесив цивильную одежду в шкаф. Неплохой домик - семь комнат, пристройка, где еще человек пять нормально жить могут. Купил бы себе - а чего, сбил бы цену, взял бы запросто, дом супер, место классное. Может, и имеет смысл - но потом, после всего. Сначала надо, чтобы Кореец на ноги встал, - а то пива ему покупаешь, а он, оказывается, от головной боли подыхает молча.
Андрей покачал головой, думая о приятеле - о друге даже. Сколько лет они уже рядом - считай, семь, даже восемь. Точно, в восемьдесят девятом и познакомились. Он как раз год назад из армии вернулся, Андрей, и маялся дурью, не зная, чем заняться. Отдыхал, короче, компенсировал два года армейской жизни. Попал ту да как идиот, в двадцать два года уже - а все отец, отказался помогать. Обиделся, видите ли, что сына выперли из института. Чего говорить, он старался, отец, - сначала в МГУ устроил на исторический, откуда отдыхающий по жизни Андрей Семенов вылетел, не сдав вторую сессию, а потом в историко-архивный. Три года кое-как протянул - а потом вышибли-таки, хорошо хоть третий курс засчитали, отец столько бегал, подмазывал кого-то, хотел, чтобы пусть хотя бы будет неполное высшее, с которым можно поступить куда-то еще. Не понимая, что сыну учиться лень.
Да разве до учебы тут, если надо перетрахать всех смазливых однокурсниц, которые сами рады залезть с ним в койку, и выпить как можно больше? Когда ходить в институт, если утром хочется спать, а днем поехать к очередной подруге - или вечером, предварительно посидев в каком-нибудь кабаке с приятелями?
Веселое было время, чего говорить, и не верилось, когда отец, разозлившись, заявил, что больше помогать не будет. Что ему еще делать, как не помогать единственному сыну и не снабжать того деньгами? Папа профессор, мама доцент, зарабатывали дай Бог - это сейчас он им подкидывает, а тогда они могли еще пятерых детей завести и жить не бедно. Трехкомнатная квартира на Юго-Западе, гигантская по тем временам, новенькие "Жигули", постоянные загранкомандировки отца, чеки в "Березку". Так что не верилось, когда отец - после того как пристроенный на факультет журналистики сынок ни разу не появился в университете, увлеченный романом с новой пассией и пьянками, и был изгнан как не допущенный до сессии - вдруг заявил, что больше ничего делать не будет. Сыну уже двадцать два, а в голове ветер - пусть армия научит жизни, авось поумнеет.
И ведь забрали, гады. Правда, отец внял-таки мольбам матери, нашел кого-то - хотя от того, что служба прошла в Германии, при штабе группы войск, было не легче. Не в каком-нибудь мотострелковом полку, конечно, - но и тут дедовщина была жуткая, повезло, что в свое время карате занимался. Так, конечно, через пень-колоду, но года четыре проходил. Нерегулярно, с перерывами на девиц и пьянки, нередко заявляясь в зал с похмелья или обессиленный спаррингами совсем другого рода. Тренер сокрушался не раз: "Тебе б по-настоящему тренироваться, Андрюха, ты б чемпионом был", - но Андрей его не слушал. Он и сам знал, что ему много дано, и стоит захотеть, как он в любом деле всего добьется - ведь протянул же почти три курса в архивном, садясь за учебники перед сессией и сдавая классно экзамены? Так и с карате - вроде тренировался нечасто и не всегда всерьез, а когда вставали в пары, соперникам мало не казалось. Потому что они задницей все брали, а он талантливый, ему с детства это внушали.
Так что в армии карате пригодилось - скандальчик, правда, вышел, когда он сержанта отделал, а потом и тех троих, что за него пришли разбираться, но благодаря все тем же отцовским связям замяли. Зато следующее происшествие - сожительство с женой одного полковника, который не вовремя пришел домой со службы и обнаружил в постели с собственной женой какого-то младшего сержанта, - замять не удалось. Он и сейчас помнил его лицо - красное, с выпученными глазами, с открытым ртом, куда воткнулась швабра густых усов, и себя, голого, впивающегося пальцами в белый зад стонущей полковничьей жены, через мгновение судорожно пытающейся прикрыться цветастыми простынями, вытирая измазанные спермой губы.