Такого продвинутого гостя едва ли заинтересуют сокровища Алмазного фонда, нечего и предлагать. Может, посулить ему познавательную экскурсию в Институт Сербского? Или сразу в Белые Столбы? В общем, лорда этого надо перепоручить Валере Волкову, сообразил наконец я. У Валеры есть опыт общения с англичанами. Он уже водил по Москве одного титулованного британца - сэра Пола Маккартни.
Я велел Ксении подготовить Волкова и, ожидая англичанина, стал просматривать отчеты региональных штабов к завтрашней селекторной перекличке. Пришествие зарубежного гостя застало меня между Волгоградом и Воронежем.
Сухощавый и опрятный сэр Бертран Максвелл чем-то похож был на нашего пресс-секретаря Баландина. С той лишь разницей, что Баландин у нас вечно был сосредоточен, а на лице седовласого лорда светилась нежная детская улыбка. Младенчески улыбаясь, лорд поздоровался и первым делом воздал должное нашей демократии: по пути сюда у него всего четырежды проверяли документы - ненамного больше, чем в Букингемском дворце.
- Стараемся, - вежливо ответил я, про себя пообещав устроить разнос начальнику кремлевских секьюрити. В предвыборные дни таких проверок должно было быть не менее шести.
После краткого разговора о судьбах демократии в России лорд Максвелл попросил направить его послезавтра на рядовой избирательный участок, в качестве официального наблюдателя. Ему, лорду Максвеллу, хотелось бы побывать в "Кри-лат-ско-йе".
Я содрогнулся: сейчас мне только недоставало любопытного иностранца в Крылатском! Как ему, интересно, потом объяснишь, отчего Президент России не приехал голосовать по месту жительства? Наши-то сограждане привыкли к непредвиденным маневрам властей, а вот гости могут и насторожиться.
- Увы, этот вопрос не ко мне, - извиняющимся тоном сказал я. - Аккредитацией иностранных экспертов ведает Центризбирком... И процедура занимает у них не меньше недели, - продолжил я, видя, что англичанин готов уже ехать в ЦИК.
Детская улыбка лорда Бертрана заметно потускнела.
- А нельзя ли как-нибудь... это ускорять? - спросил он. Его еще не оставляла надежда понаблюдать за волеизъявлением нашего Президента.
- Жуткие сроки, сам знаю. - Я развел руками. - Печальное наследие советской бюрократии. Традиции живучи, сэр Максвелл. Быстро переломить их - пока не в моей власти.
Лорд-младенец увял.
- Зато, - с энтузиазмом добавил я, - зато в моей власти дать вам в помощь лучшего специалиста по предвыборным технологиям! Пойдемте, сэр Волков уже ждет вас.
На столе тоненько пискнул белый телефон. Рашид Дамаев.
- Идемте-идемте, я вас познакомлю... - Я начал деликатно оттеснять британца к выходу. Десять минут, отпущенных гостю, еще не истекли. Но не мог ведь я, в самом деле, говорить с президентским врачом при свидетеле!
В приемной нас уже дожидался скучный Валера Волков. Увидев англичанина, он жестяным голосом произнес: "Хау ду ю ду" - и изобразил фальшивую приветливость.
- Хау ду ю ду, - механически ответил лорд Бертран, глядя на Валеру, потом на меня, а затем куда-то за мою спину. - Я все-таки имел желание... - начал он и неожиданно запнулся на полуфразе. Аккуратные его брови поползли вверх.
По-моему, лорд хотел было вернуться к своей просьбе насчет Крылатского и Центризбиркома - и вдруг это намерение у него резко прошло. Напрочь.
Должно быть, англичанин вспомнил, что жителю Британских островов не подобает оспаривать чужих традиций. Чего-чего, но такта у нации просвещенных мореплавателей не отнять.
- Болеслав Янович, - осторожно сказала Ксения, когда сэр Волков увел за дверь сэра Максвелла, - тут ваш вертолетчик принес эту... эту штуку. Сказал, что вы велели. Положил ее на кресло, а она пачкается...
Я обернулся. Охнул. И догадался о причине быстрой сговорчивости британца.
Пилот "Белого Аллигатора" истолковал мой приказ чересчур широко. Я действительно велел ему снять "эту штуку" со своей стрекозы. Но какого черта ему вздумалось притащить пулемет ко мне в приемную?
33. "МСТИТЕЛЬ"
Я лежал себе на облаке и мирно разговаривал с лампочкой.
Маленькая яркая груша, привязанная к потолку двужильным проводом, была отличным собеседником. Я уже рассказал ей про маму. Про свою контузию. Про осаду Кара-Юрта. Про двести граммов взрывчатки пластит-С, которые оставляют после себя трехметровую воронку. Про очкастого Бога с целым мешком сухого пайка. И про то, что буду делать, когда попаду к Нему в гости.
Лампочке все нравилось.
Она не перебивала, не злилась, не спорила со мною из-за ерунды. Только время от времени дружески подмигивала мне стеклянным глазом. Она даже соглашалась, чтобы я читал ей Пушкина - полезного поэта, которого я заприметил со школы. На память я знал штук пять его стихов от начала до конца и еще штук у двадцати помнил по одному-два куплета. Не знаю, как других чмориков, а меня в окопах Пушкин здорово отвязывал. Когда на посту бывало зверски холодно, я без остановки бубнил: "Мороз! И солнце! День! Чудесный!" - и как-то согревался. Если же перед отбоем нас слишком доставал сержант, заставляя хором повторять за ним тактико-технические данные, я старался долбить про себя: "Товарищ-верь-взойдет-она-товарищ-верь-взойдет-она..." - раз сто подряд, не переставая. Помогало.
Был еще стих "Бесы", тоже классная бубнилка. В школе я этого фокуса, ясное дело, не замечал - стих себе и ладно, - но в окопах сразу просек поляну. Оказывается, во времена Пушкина русские уже крепко воевали с духами и наблюдали за всеми их передвижениями. Любимой у меня стала строчка: "Вижу, духи собралися средь белеющих равнин" - точь-в-точь донесение командира разведвзвода о скоплении сил противника.
"Бесы" в особенности помогали мне зимой, во время их фронтальных контратак. Каждый куплет примерно равнялся семи патронам. Так что, когда я приближался к "пню-иль-волку", это означало скорую смену автоматного магазина.
- "Сколько их? Куда их гонят? - спросил я у лампочки. - Что так жалобно поют?"
Лампочка виновато мигнула. У нее совсем не было опыта зимней кампании.
- Не сечешь, подруга, - догадался я. - Ну, не расстраивайся. Мы тоже сроду не знали точно, сколько их и где у них базы. А знать ой как было охота! Не только нашему сержанту - всем хотелось, правда-правда. На базах у духов можно было отбить консервы, спирта хоть залейся, курево, шоколад. Опять же травки вволю, на всех хватит...
Я показал рукой, сколько бы травки перепало зараз каждому рядовому чморику. Облако, на котором я лежал, качнулось. Оно уже не было таким мягким, ласковым и пушистым. От большой вечерней папиросины, сколько я ни экономил, остался окурочек в полсантиметра. Кайф можно было удержать от силы четверть часа - и то если не шевелиться.
- Трррр!..
Откуда-то далеко снизу, со дна заснеженного ущелья, требовательно зазвонил телефон. Спутниковый, не иначе. У духов всегда была отличная техника связи, с неприязнью подумал я сквозь дымку. Братья по вере из Пакистана и Афгана слали им это добро пачками. Прямо контейнерами слали, маде ин Корея или ин Тайвань. А у нас на всю роту была одна РПО - радиостанция портативная общевойсковая, склепанная в городе Воронеже. Без ремонта это железное убоище могло проработать не больше трех суток. Говорят, из-за такой рации и погибли однажды все десантники полковника Рогова, вместе с командиром: не услышали штабную метеосводку и попали под лавину. Рогову сунули посмертно "Героя России", рядовых ребят списали так.
- Трррр! Трррр!..
И чего им еще от меня надо? - рассердился я. Война кончилась, мертвецов оприходовали по заслугам. Духи где-то устроили своему Гамалю целый мавзолей, с минными полями по периметру. А наших пацанов кое-как распихали по братским могилам, толком даже не собрав медальонов. Спите спокойно, защитники Родины.
- Трррр! Трррр! Трррр! Трррр!..
Да замолчите вы или нет?! Обозлившись, я уже собрался метнуть в ущелье пару пластитовых шашек, чтобы накрыть сверху вражеский узел связи. Но в последний момент сообразил: блин, я же дома! Значит, надрывается мой собственный телефон - на полу, возле кровати. Видно, кому-то я нужен до зарезу.
Стараясь не растерять последний подарок травки, я выпростал руку из облака и прицельно послал ее вниз, к самому подножию кровати. Пальцы нащупали там теплую пластмассу.
- Чего надо? - пробурчал я в трубку.
- Немедленно уходи! - услышал я в ответ. - Ты меня понял? Немедленно!
Облако подо мной затрепетало и растворилось. Лампочка взлетела под самый потолок. Я был один на голой кровати, и кайфа уже - ни в одной ноздре. Только горьковатое воспоминание о нем, повисшее в воздухе.
- Уходи! Уходи! - надсаживался в трубке голос Друга. - Слышишь?
- Что стряслось? - Свободной рукой я уже торопливо подгребал к себе тетрадку и рассовывал торпеды с травкой по карманам джинсов и рубашки. Две штуки в задний карман, две в верхний, одну в боковой, а последнюю - НЗ - в нарукавный, с клапаном...
- Прокол! - Друг никогда еще не был так встревожен. - Ну, давай же, поспеши, так надо!
- Прокол? - переспросил я. - Чей? В чем?
Придерживая трубку плечом, я одновременно шнуровал правую кроссовку. Что бы ни случилось, я привык слушаться Друга. Кто я без него? Ноль. Ошибка природы. Галочка в пенсионной ведомости, справка о контузии, котелок с черной злобой. Не будь Друга, месть моя имела бы маловато шансов.
- Потом все объясню, потом! - торопила меня трубка. - Бери самое необходимое и двигай на ту квартиру, про которую ты сам знаешь. Ключ под ковриком. Адрес не забыл?
Я затянул левый шнурок и притопнул ногой: готово. Недели две назад я нарочно ездил смотреть свое запасное убежище, отличную квартирку на Мясницкой. О ней тоже позаботился Друг.
- Адрес помню, - ответил я, но трубка была уже пуста. В ней не осталось ничего, кроме прерывистого комариного писка гудков.
Пока я еще собирался с мыслями, руки мои продолжали действовать независимо от головы, в автономном режиме. Сперва я накинул поверх рубашки свою летнюю куртку. Пусть жарковато, зато не надо перекладывать документы - оба паспорта и карточка под целлофаном уже там.
Потом я выволок из тайника свой арсенал с боезапасом. Вначале патроны сюда: бумажные гильзы, фарфоровые пули. Дальность стрельбы - восемьсот метров, масса патрона - всего-то шесть граммов. Зарядим карабинчик, как следует, и упрячем его под куртку. Не видно? - Я глянул в выщербленное зеркало на дверце шкафа. - Не видно. Что и требовалось доказать.
Настала очередь взрывчатки. Я взвесил в руке весь мешок: тяжеловато, да и не нужно столько. Это ведь чистый пластит. Достаточно и половины дозы... Решительным движением я высыпал полмешка на кровать, остальное сунул в сиреневый рюкзачок. Коробку с детонаторами - туда же. Клейкую ленту, моток провода, пару батареек, катушку суровых ниток с иглой, кусачки - туда же.
Пока, подруга, мысленно сказал я электролампочке. С тобой было приятно побазарить...
Все, пора на выход!
Подхватив сиреневый рюкзачок, я выбрался из квартиры на лестницу и, как учил меня Друг, посмотрел сперва вверх, потом вниз. Пусто-пусто, словно на доминошной косточке. В нашем доме люди по подъездам зазря не шастают. Тем более к вечеру, когда начинаются самые длинные сериалы, для больших дураков и маленьких придурков.
Мне оставалось преодолеть три лестничных пролета, пройти метров пятьсот до подземного перехода, а там уж и станция метро. Пять минут хода, если не отвлекаться. Но мы и не будем отвлекаться. Ну-ка, где там мой Пушкин? Где там мой окопный талисман?
"Мчатся-тучи-вьются-тучи-неви-димко-юлу-на..." - принялся бубнить я, спускаясь по лестнице.
Один пролет готов.
"Осве-щает-снегле-тучий-мутно-небо-ночьму-тна..."
Еще один пролет.
"Еду-еду-вчистом-поле-коло-кольчик-диндин-дин..."
Третий, последний пролет. Никого. Проверим карабин, чтобы не выпал из-под куртки. Поправим лямку рюкзака, откроем дверь. Теперь направо.
"Страшно-страшно-поне-воле..."
- Исаев? - неуверенно спросил кто-то сзади.
Мне надо было двигаться вперед, не убыстряя ходьбы: мало ли какого Исаева там окликают? Кроме меня, Исаевых в Москве человек тысяча, а то и больше. У нас в батальоне было аж пятеро Исаевых, в том числе замкомбата. И вообще, на затылке у меня фамилия не написана.
"Стра-шно-стра-шно-по-не-во-ле..."
Страшно не было. Однако я сбился с ритма, зачастил, поневоле прибавил шагу. Не на много, но прибавил: после контузии нервы ни к черту...
- Исаев! - вновь послышалось сзади. Утвердительно. Повелительно. - Стой! Стой, кому говорят!
На ходу я выхватил из-под куртки свой КС-23"С" и, не поворачиваясь, выстрелил назад через левое плечо. Сделал я это машинально, на чистом автопилоте.
Тьфу ты, зараза! А я-то говорил Другу, что уже избавился от армейской привычки сперва стрелять, потом думать...
34. ПИСАТЕЛЬ ИЗЮМОВ
Единственной тюрьмой в моих апартаментах был сортир: он запирался снаружи. Туда я Сашку и втолкнул, по пути оттаскав ее за ухо. Дряни еще сильно повезло. За ресторанную подлянку ее следовало замочить в сортире или уж, как минимум, изукрасить фейс синяками, симметричными двум моим. Око за око, фингал за фингал.
Но мужское сердце отходчиво. Я быстро сообразил, что до прямого эфира в "Останкино" времени у меня остается с гулькин хрен. Либо я его трачу на экзекуцию, либо на свой макияж. Одно из двух. Французский пятитомный маркиз предпочел бы первое, я же сделал выбор в пользу второго. Садизм второпях - это вульгарно. Тем паче, рассудил я, домашний арест будет для сучки наказанием побольней простой трепки. Дрянь давно мечтала попасть со мною на ТВ. Столько соблазнов! Увидеть живьем Илюшку Милова, потрогать пальцем теледиву Карину Жеглову, встретить в коридоре Леню Якубовича и скорчить ему рожу...
Фиг тебе теперь, а не рекламная пауза. До поздней ночи прокукуешь в клозете.
Чтобы кара выглядела неотвратимой, я пропихнул сучонке под дверь свой роман "Дырочка для клизмы" - вместо рулона пипифакса, который я предусмотрительно изъял. Попользуйся-ка этим, дорогая.
- Ты жопа, Фердик! - взвыла из-за двери Сашка. Ей не приглянулось отличное парижское издание на толстенной глянцевой бумаге.
- Париж - это праздник, который всегда с тобой, - находчиво ответил я и пошел к зеркалу.
Пока я приглаживал брови, накладывал тени и тональным кремом маскировал синяки, дрянь бушевала в заточении. Сперва она колотила по трубам, потом била склянки с моею парфюмерией, а, прикончив пузырьки, принялась распевать во всю глотку.
- Дэн Сяопи-и-и-ин-н-н! - орала она. - Гаварил по-китайски! Дэн Сяопи-и-и-и-н-н! Гаварил по-китайски! Дэн Сяопин, Дэн Сяопин не пил крепленых ви-и-и-ин!..
Это была некрофильская фишка сезона: копродукция облезлого Гребня с трупом "Нау". Паршивка знала, что я терпеть не мог обоих, и нагло давила мне на психику.
Пой, ласточка, пой, криво ухмыльнулся я в зеркало, штукатуря себе физиономию. Рок-н-ролл мертв, а Изюмов наоборот. Кто не верит, пусть быстрее включает свой телик. Сегодня я одним махом уделаю всю троицу надутых болванов, мечтающих стать президентами России. Скоро им крышка. Старикану, лысому кренделю и говорящему генеральскому сапогу даже втроем не одолеть популярного мастера художественной брани. В прямом эфире политик всегда слабее хулигана. Он тебе аргумент, а ты ему: сам дурак! - и показываешь задницу во весь экран. Публика в отпаде...
Я чуть отступил от зеркала, оценивая качество штукатурки. Совсем замазать свежие синяки мне не удалось. Слой крема только превратил синие фингалы в бледно-голубенькие пятна. Ничего, сойдет. Пусть думают, что это намек на мою секс-ориентацию.
Тем временем сучка в клозете уже покончила с роком и переключилась на попсу. Уверен, она не случайно выбрала хитовую "Песню про куриные окорочка": напоминала, дрянь, как меня сегодня били жареной курицей по морде.
- Ты мой мясной рацио-о-он, - доносилось из сортира, - летаешь, летаешь, лета-а-аешь... О том, что ждет тебя бульон, не знаешь, не знаешь, не зна-а-аешь...
Счастье, подумал я, что удалось избежать их фирменного блюда. Свинина слишком тяжела для желудка, а особенно для лица. После встречи с летающими поросятами я бы простыми синяками не отделался.
Завершив макияж, я водрузил на макушку свой кепарик и остался доволен отражением. Вот вам телегерой дня - изрядно ощипанный, но непобежденный. Будущая звезда прямого эфира во всеоружии. Остается взять с собой рекламный реквизит.
"Господа спонсоры, - мысленно обратился я к отсутствующим Липатову, Чешко и Звягинцеву. - Таких козлов, как вы, природа-мама давно не производила на свет. Всемирная лига отъявленных жадюг присудила бы вам диплом "За копеечную скупость во время избирательной кампании". Отказавшись заплатить за обед, вы унизили не меня. В моем лице вы оскорбили всю современную литературу, чьей неотъемлемой частью я являюсь. Поэтому я, писатель Фердинанд Изюмов, торжественно плюю на вас!"
Я плюнул в зеркало, пять секунд полюбовался результатом и лишь потом не без сожаления стер плевок рукавом. Делать нечего, придется напоследок попахать на проклятых козлов. Без них накроется халява в "Лагуне", а без халявы разбежится моя голубая гвардия. И кто мне обеспечит охрану с массовкой? Пушкин, что ли?
Достав из шкафа свою атасную сумку из крокодиловой кожи, первым делом я положил туда три пакетика с пирожными "сатурн". Хватит по одному на каждого конкурента. Стоит им разинуть варежки, чтобы провякать о своей горячей любви к народу, - как в каждое открытое хайло я метну по пирожному. Ам-ам! Подарок от фирмы номер один! Прожевали? Теперь закурите. Это уже будет подарок номер два. Дым отечества нам сладок и приятен...
Три пачки "Московских крепких" отправились вслед за пирожными. Подарком третьим и последним станут три упаковки изделий господина Звягинцева - новеньких, ни разу не надеванных. Чтобы меня не вытурили из кадра раньше срока, изделия придется рекламировать молча. На языке жестов. С помощью мимики и среднего пальца.
Для порядка я произвел у зеркала два-три жеста и счел их убедительными. Можно трогаться в путь. Покидая апартаменты, я прощально прихлопнул ладонью по двери клозета.
- Ты ублюдок! Ублюдок! Ублю-у-док! - на мотив "Океана цветов" провыла Сашка.
Ее попсовый репертуар был уже исчерпан, дальше пошла импровизация. Я насладился звуками Сашкиного воя, а затем пружинистой походкой отправился на улицу, к машине.
Меня ждали. На заднем сиденье нашей голубой "девятки" уже ворковала парочка охранных гомиков из вечерней смены: кто-то из них двоих по недосмотру разводящего оказался пассивным. Унылый Дуся Кораблев сидел, как всегда, на шоферском месте. При виде меня он суетливо распахнул переднюю дверцу. Хотя Кораблев успел переодеться в сухое и вымыть голову, стойкий аромат свежих щей никак не желал выветриваться из салона. В ресторане "Три поросенка" первые блюда тоже готовили на совесть, с гарантией. По запаху наш автомобиль можно было принять за передвижную военно-полевую кухню.
- Весь провонял, - страдальческим тоном сказал мне Дуся, заводя мотор.
- Наплюй и дыши ртом, - посоветовал я. Лично меня запах кухни особо не угнетал. - Послезавтра пересядем с этого советского барахла на настоящую элитную тачку. Ты ведь слышал: таможня раскололась и дала "добро". В воскресенье с утра мой новенький "линкольн" подгонят прямо к подъезду. Будешь умницей, дам порулить.