- Не буду стучать, - пообещал я, выдыхая горьковатый дым. - И таблеток не надо, спасибочки. Голову я уже травкой подлечил, верное средство... Не хочешь затянуться от моего косячка? Курни разик, я не жадный, травка что надо... - Я ласково потрепал доброе пугало за чуб. Теперь я готов был разделить с ним все последние затяжки, что еще остались.
- Ну знаете ли! Это уж ни в какие рамки! - Гном вырвался и, придерживая рукой шаровары, метнулся к раскрытой двери соседней квартиры. - Москали проклятые! Не страна, а один большой притон! - злобно выкрикнул он из квартиры и с силой захлопнул дверь. Кусок штукатурки шлепнулся ему прямо на коврик.
Гном был все-таки полный шиз: носился со своими глупыми таблетками и в упор отказывался от дармового косячка. И леший с тобой, подумал я, заплывая из коридора обратно в комнату. Не больно и хотелось с таким делиться.
Из остатков дыма я слепил маленькое удобное облачко и облетел на нем комнату. Прежде, чем приземляться на диване, я бережно сосчитал свой остаток. Четыре полных папиросы. Мало. В два с половиной раза меньше, чем пластитовых шашек.
Что ж, придется экономить, сказал себе я. Больше ни одной поблажки. Надо потерпеть сегодня, чтобы не оплошать завтра.
42. РЕДАКТОР МОРОЗОВ
Дважды в неделю наша "Свободная газета" бывает по-настоящему свободна.
От сотрудников.
Я люблю прийти в редакцию ранним субботним утром, когда мои лоботрясы и лоботряски сидят по домам. Мне нравится самому достать из почтового ящика пачку свежей макулатуры, пронести эту тяжелую пачку по пустынным коридорам к себе в кабинет и под крепкий чаек с лимоном проглядеть чужие газетки, сравнивая их со своею. Делаю я это не по должности, а из чистого любопытства. Мы, конечно, - первые на газетном рынке, лучшие из лучших. Но иногда не помешает узнать, что поделывают наши конкуренты и насколько мы их в очередной раз обскакали.
Конкуренты по обыкновению забивали свои полосы ерундой. Причем сегодня урожай ерунды был особенно высок: накануне выборов не разрешалось писать про выборы. Приходилось выкручиваться, кто как может. Преобладали чернуха, порнуха и откровенная джинса. Бригада "Известий", побывав в Российском Бюро ритуальных услуг, взволнованно сообщала о резком скачке цен на гробы (вчера были большие и по три, а сегодня маленькие, но по пять сотен баксов). "Независька" публиковала ежемесячный рейтинг ста ведущих китайских политиков (уже который год покойный Дэн не сходил с третьего места, вытесняя опять-таки покойного Мао на четвертое). В "Труде" журналист с веселой фамилией Погост, заглядывая в астрал, обещал народу третий внеочередной обмен купюр (об этом ему якобы сообщил дух Сергея Юльевича Витте). "Экспресс-новости" выносили на первую полосу важнейший вопрос современности: трахались ли мальчики из рок-группы "Доктор Вернер" с девочками из диксиленда "Полиция Майами"? (Судя по цветному фото, тамошних мальчиков никто, кроме мальчиков же, не интересовал.) "Московский листок", совсем одурев от жары, обнаруживал в столице украинскую мафию. Мафия пряталась по подъездам в Большом Афанасьевском переулке, зачем-то пугала старух автоматами и закусывала котлетами по-киевски в ресторанчике "Три поросенка"...
- Эх, Стасик, - бормотнул я вслух, имея в виду редактора "Листка" Боровицкого, - что же так скромно выдумано? Котлеты - это примитив. Яка же украиньска мафия без борща и галушек, сала и горилки? Недоработочка, Стас.
"Московский листок" раздражал меня больше других. Газета высасывала скандалы из пальца, забыв предварительно его помыть. И даже неплохие идейки, которые любое приличное издание отшлифовало бы до европейского уровня сенсаций, Боровицкий продавал быстро, шумно и за копейки. Что, допустим, делает нормальный редактор, когда его репортеры находят в Доме малютки №8 одноглазого от рождения чернокожего младенца? Устраивает в своей газете вселенскую смазь Минатому, Минздраву и МинЧС, добиваясь отставки хотя бы одного министра из трех. Что сделал Стас? Объявил о всероссийском розыске предполагаемого папы младенца - одноглазого негра! Разумеется, никого не нашли. И не могли найти. Гомера надо было читать, господин Боровицкий. У Гомера ясно сказано, что последнего взрослого циклопа истребили еще до перестройки...
Я отложил "Листок" на край стола и взял в руки субботний номер нашего издания. Вот вам настоящая качественная пресса: не желтая, не красная и не голубая. "Свободная газета" для свободных людей. Печать офсетная, сорт высший. Первым делом я проверил, не слетели ли вдруг наши латинские эпиграфы - "Меа culpa" и "О tempora, о mores!" - и не затерялась ли важная строка на шестнадцатой полосе: "Главный редактор Виктор Морозов".
Все было на месте. Удостоверившись, я вернулся к первой странице и еще немного полюбовался собственной газетой. Справа в подвале стояла, как влитая, информация Анджелы об утопших котятах премьера. Слева узкой колонкой была заверстана сенина заметка про Сухарева - бывшего президентского начохраны, который угодил в дурдом. Сочинение Глеба Бортникова о кремлевском вертолете вместе с фото занимали центральное место на полосе. Вчера, подписывая номер, я еще немного выправил готовый материал, сделав его острее и обиднее для Кремля. Все стрелки - в одну мишень. Президент сто раз пожалеет, что отказался от интервью со мною. Железный Болек на коленях приползет, пытаясь опять задружиться с "СГ". Но тут я буду непреклонен. Честь имею!
Городской телефон грянул в тот момент, когда я в красках представлял Железного Болека, униженно вползающего в мой кабинет.
- Слушаю! - с ленцой сказал я в трубку. Я почему-то вообразил, что это Глава президентской администрации уже предлагает мне мировую.
- Господин Морозов? - без выражения спросили с того конца провода. - Виктор Ноевич?
Хорошее субботнее утро тотчас же было сломано об колено. В кабинете сразу потемнело, воздух наполнился стеклянным крошевом, листва за окном пожухла. Я узнал невыразительный голос.
- Да, это Морозов, - прошептал я.
- Через двадцать минут, в кегельбане гостиницы "Националь", - коротко приказали мне. - С вами будут беседовать.
- А... - заикнулся было я.
- Машина ждет у подъезда редакции, - перебили меня. - Вам лучше не опаздывать. Босс этого не любит.
- Уже иду, - покорно выдавил я.
- То-то же, - сказали из трубки.
Серебристая рыбка "тойота" была припаркована у самых дверей, двумя колесами на тротуаре. Парни Бэ-Бэ - Большого Босса - плевали на автоинспекцию. При необходимости их шеф мог скупить всех ментов чохом, от рядового до министра. Но он едва ли стал тратить деньги на такую мелочь.
В кабине сидел широкоплечий бритоголовый водила.
- Э-э... доброе утро, - залепетал я, втискиваясь на заднее сиденье.
Шоферская спина промолчала.
- Утро, говорю, доброе, - жалким голосом повторил я.
- Это кому как, - сквозь зубы ответил бритоголовый и больше не обронил в пути ни слова.
Тупо выглядывая в окно автомобиля, я всю дорогу проерзал на кожаном сиденье. Встреча с Инвестором пугала меня до тошноты. С той поры, как Бэ-Бэ вернул меня в мою газету, я был зван для беседы всего два раза. И каждый раз я думал, что меня вынесут обратно вперед ногами. Договоренность с Бэ-Бэ была простая: я как редактор "СГ" обеспечивал свободу, он как Инвестор - деньги. Но как только моя свобода хотя бы чуть-чуть задевала его деньги, Бэ-Бэ готов был перекрыть мне кислород. В самом что ни есть прямом и жутком смысле этих слов.
После второй беседы я мобилизовал всю интуицию, чтобы впредь никогда не промахиваться... Матерь божья, что же я такого натворил?! Кажется, я выучил все запретные области. Про нефть мы не пишем, про комбайны молчок, про лекарства ни-ни, про консервный бизнес ни гу-гу... В остальном мы абсолютно свободны.
У стеклянного входа в "Националь" меня поджидал еще один бритый лоб - из ближнего круга. Вроде бы эту гориллу звали Костей. Или Леней.
- Привет, Костя! - наудачу поздоровался я, изо всех сил складывая губы в приветливую гримасу. - Как там шеф? Выигрывает?
Кегельбан был любимым развлечением Большого Босса. Если ему везет, то и я спасен.
- Пушка есть? - вместо ответа выплюнула горилла.
- Избави Боже, Леня! - Я торопливо приложил руку к груди. Сдается мне, Инвестор сегодня не в духе. Это видно и по настроению его бритых личард: подобно Луне, они светят отраженным - от шефа - светом. Я слабый физиономист, но подобные лица-булыжники читаются так же легко, как граффити на заборах. Да и надписи там примерно одни и те же. Что на этих лицах, что на наших заборах.
Костя-Леня в несколько хлопков проверил мои карманы, повертел в руках редакционное удостоверение, потер мизинцем печать на фото и счел, что я не представляю угрозы.
- За мной! - скомандовал он.
Я послушно прошел за ним мимо швейцара, который с усердием отвернулся от нас обоих. Если что, он никого и ничего не видел. С Бэ-Бэ шутки плохи. Здешнему привратнику спокойнее страдать куриной слепотой.
Мы миновали гостиничный бар, где я заметил у стойки знакомую клочковатую бороду. Ранняя пташка герр Карл принимал свой утренний шнапс пополам с содовой. Настала моя очередь отворачиваться. Не хватало еще, чтобы редактор "Нойе Райнише Цайтунг" узрел своего русского протеже в компании мрачной гориллы. Члену Европарламента герру Карлу совсем не надобно знать, какой ценой у нас в России покупается свобода. А то он еще поперхнется ненароком своим шнапсом...
У дверей в зал кегельбана столпилось целое стадо одинаковых горилл. Каждая из них могла быть Костей или Леней. Или Димой. Или Васей. Даже в упор я не смог бы различить их квадратные челюсти и сплющенные боксерские носы.
- Бэ-Бэ его ждет, - объяснил мой провожатый. И когда вход был очищен, сам он тоже посторонился и легонько толкнул меня вперед.
Несмотря на наступившее утро, зал был ярко освещен электричеством. Полыхала огромная многоступенчатая люстра под потолком. Радужно сияла подсветка аляповатых стенных витражей. Лучились неоновые плафоны по углам и желтые торшеры в центре зала. Китайские фонари, полускрытые за барельефами, испускали в разные стороны таинственные разноцветные лучики.
Вся иллюминация была предназначена одному человеку в серых диагоналевых брючках и в белой рубашке с закатанными рукавами. Человек был невысок, лысоват и улыбчив. Ничего страшнее этой доброй улыбки я в своей жизни не видел. С таким выражением лица он мог раздавить меня, как мокрицу. Что однажды едва не сделал.
- О-о, Виктор Ноевич! - воскликнул Бэ-Бэ, словно не надеялся меня здесь увидеть. - Какими судьбами?
- Здрав... ствуйте, - ухитрился я выговорить всего в два приема. - Меня... За мною...
Я знал про подлые кошачьи повадки Инвестора. Но на миг мне все-таки померещилось, будто Бэ-Бэ и впрямь забыл, что сам выдернул меня для беседы, и сейчас отпустит.
- Ах да! - Улыбка Инвестора стала еще шире. - Прости, милок, совсем я закрутился. Это ж я тебя пригласил! Садись, пожалуйста...
Я осторожно осмотрелся по сторонам. В зале не было даже намека на стулья либо кресла.
- Садись! - повторил Бэ-Бэ. Глаза его стали строгими, хотя губы продолжали улыбаться.
Я поспешно присел на низенький бортик ограждения кегельбана. Чувство было такое, словно тебя, взрослого, усадили на краешек детской песочницы: и шатко, и неудобно, и быстро не встанешь с места. Теперь Инвестор возвышался надо мною памятником Георгию-Победоносцу на коне. Мне же была уготована роль ползучего гада у самых копыт.
- Виктор Ноевич, - мягко сказал Бэ-Бэ, глядя на меня сверху вниз, - у тебя-то с памятью как, нормально? Провалов не бывает? Головкой не ударялся?
- Я... - Мой язык, парализованный страхом, отказывался подчиниться.
- Ты хоть помнишь, Ноевич хренов, - тем же тоном продолжал Бэ-Бэ, - из какого дерьма я поднял тебя и твою вшивую газетенку? Ты помнишь, за какие гроши ты выплясывал вокруг "ИВЫ" и облизывал жопы в мэрии?
Память у меня была в порядке. Спокойствия ради я и сам не отказался бы от десятка-другого в ней провалов. Но счастье выборочной амнезии меня не настигло; я помнил все свои постыдные телодвижения, которые некогда совершал, пытаясь спасти газету. Было все! Я печатал отрывные купоны мгновенной лотереи. Я рекламировал кубинский секс по телефону. Я превозносил "пирамиды" компании "ИВА" и личные заслуги упыря Иринархова. Я вставал на задние лапки перед городскими властями и однажды своей рукой вписал во вводку к интервью с мэром Кругловым: "Глядя на него, невольно вспоминаешь величественные строки Пушкина: "Москва, Москва, люблю тебя, как сын!" Благодаря этой кошмарной лести мэрия почти полгода не требовала от нас арендной платы и коммунальных платежей. Но потом благодарность Круглова иссякла... В общем, в стальные объятья Бэ-Бэ меня загнала осознанная необходимость. Чем торговать собою по частям, распивочно и навынос, правильнее было продаться одному богатому Терминатору - и с потрохами. Кто же тогда знал, что дяденька Инвестор вблизи окажется вовсе не Терминатором, а настоящим Фредди Крюгером?..
- Эй, Виктор Ноевич! - Когти Бэ-Бэ спикировали на мое ухо и чувствительно за него дернули. - Чего молчишь, милок? Заснул?
- Не-е-е... - Меня хватило только на жалобное блеянье. Боль в ухе была пустяком по сравнению с неизвестностью. Кажется, я совершил что-то ужасное. Но что именно?
- Не спи, не спи, замерзнешь, - нараспев проговорил Инвестор, втягивая когти обратно и убирая пальцы. - Не предавайся сну...
Он поднял с полу массивный деревянный шар и, размахнувшись, тяжело катанул его по настилу куда-то вдаль. Финиша я не видел, поскольку сидел спиной. Просто где-то далеко позади меня дерево с глухим треском стукнулось о дерево.
- Мазила! - коротко ругнул себя Инвестор, но улыбка его по-прежнему оставалась доброй-предоброй.
Ходили слухи, будто это штатовские врачи-косметологи победили природное угрюмство Бэ-Бэ радикальным хирургическим способом. Мрачная наружность отпугнула бы заокеанских компаньонов. Новый русский бизнес обязан был явиться Америке в экспортном, глянцевоулыбчивом виде.
Бэ-Бэ поднял еще один шар, однако не стал его укатывать, а положил рядом с бортиком. Я с содроганием вспомнил предыдущую нашу воспитательную беседу год назад. Тогда Инвестор, приветливо скалясь, уронил такой же шар мне на ногу и сломал два пальца. Три недели пришлось ковылять в гипсе и врать подчиненным про бытовую травму на даче. Я ничуть не сомневался, что когда-нибудь этот деревянный снаряд может упасть мне на голову.
Господи, только бы не сейчас!
Инвестор нежно огладил полированный бок шара. Но пока не тронул его с места.
- Виктор ты наш Ноевич, - как бы в раздумье проговорил он, - ты у нас косишь под интеллигента, у тебя вроде даже верхнее образование. Дай-ка я проверю твои глубокие знания... Джакарта - чья столица? Быстро отвечай!
- Ин... Индонезии... - замямлил я.
- Основные статьи экспорта? Быстрее!
- Кофе... кажется... Еще... каучук... - Еле ворочая языком, я не мог взять в толк, зачем Бэ-Бэ этот экзамен по экономической географии. Главный редактор газеты не обязан быть докой во всем. В штате у нас есть должность завотделом экономики, а в шкафу - любые справочники.
- Ты умник, Виктор Ноевич. - По широте улыбки мой Инвестор мог уже соперничать с Шалтаем-Болтаем. - Тебя учили не напрасно. Правда, ты не назвал еще пальмовое масло. Но, в целом, неплохо...
Похвала напугала меня еще сильнее. Е-мое, что ж я сделал-то?
- Ну раз тебе все известно про Индонезию, - сладко продолжал Бэ-Бэ, - ты уж наверное слыхал и о приезде к нам важных макак из Джакарты... Слыхал ведь?
- Д-да... - Вчера в дневных новостях проскользнуло что-то в этом роде. Но я особо не вслушивался. Я тогда обхаживал немца.
- А зачем эти макаки пожаловали, ты, выходит, уже не слыхал? Нет? А про то, что они прицениваются к камовским вертолетам, - тоже нет? И про долю нашего холдинга в этом тендере?..
Господи, мысленно воззвал я, спаси мя и помилуй. Вот Твоему Витеньке и песец. Случилось страшное: Бэ-Бэ расширил свой бизнес! Пока я за версту объезжал его нефть, его комбайны, его лекарства и его консервы, он взял да и протянул свои щупальца к "Госкомвооружению"! Но я же не знал, Господи! Не знал!
- Не-е-е... - барашком заблеял я. - Не-е-е...
- Зачем же ты, поц собачий, нам гадишь? - ласково спросил меня Инвестор. - Все ведь было на мази. "Камов" вчистую выиграл тендер у "Сикорского". Опцион был наш, на блюдечке. Вчера макаки соглашались брать "аллигаторов" не глядя, за зеленый налик. А сегодня утречком: стоп! Заупрямились. Газетенку твою гребаную увидели. Чегой это, говорят, ваше новье так похоже на старые "акулы"? Давайте-ка, говорят, сойдемся на фифти-фифти: половину платим зеленью, а половину экспортным дерьмом, по трем основным статьям, поровну... Каучук я бы еще взял, куда ни шло, но - масло пальмовое? На кой оно мне? Разве что тебе в глотку залить, все десять тысяч галлонов... Хочешь маслица, а, Виктор Ноевич? По глазам вижу, что хочешь.
- Пре... - забормотал я. - Пре... - Язык не желал меня слушаться. Я хотел объяснить, что во всем виноват не я, а Президент. Все он!
Это он отказался давать мне интервью. Это из-за него я затыкал дыру бортниковской телегой с архивным снимком.
- Чего ты там бурчишь, милок? Ась? - Бэ-Бэ наклонился ко мне так близко, что его страшная улыбка оказалась на уровне моих глаз.
Меня тут же настигла полная немота. Горло сдавили нервные спазмы, как будто я уже под завязку нахлебался индонезийского масла.
- Эй! Ты у меня случайно не умер? - Пальцы Инвестора опять спланировали к моему уху.
Мне удалось лишь слабо помотать головой.
- Это ты правильно сделал, - похвалил меня Бэ-Бэ. - Умирать ты будешь, только когда я тебе велю... Видишь там кеглю? - Инвестор за ухо развернул мою голову на девяносто градусов.
Метрах в десяти от меня, в самом конце деревянной дорожки, ждал своей участи маленький тонкошеий болванчик. Его товарищи были уже сбиты, а этот почему-то уцелел.
Я еле кивнул, насколько позволяла хватка Инвестора.
- Видишь шарик? - Бэ-Бэ расстался с моим ухом, взял обеими руками приготовленный шар и взвесил его в ладонях. - Сейчас я доиграю партию в боулинг. Если промахнусь, то следующим броском вышибу тебе мозги. Слабенькое, а утешение... Смотри же, Виктор Ноевич! Размахиваюсь... Кидаю!
Мое сердце подпрыгнуло и забило крыльями во все стороны, словно придавленный в горсти воробышек. Умираю, сообразил я. Без разрешения Бэ-Бэ. Без завещания. Без покаяния. Это у меня инфаркт миокарда. Инсульт. Кондрашка. Все, я уже умер. Аминь. Как больно, милая, как странно...
Смерть моя продолжалась секунды две. На третьей секунде шар с деревянным треском сбил последнего истукана, и я воскрес. Мой инсульт прошел бесследно. Спазм в горле исчез. Я чувствовал лишь сильное жжение в надорванном ухе.
- Хороший бросок, - похвалил себя Бэ-Бэ. - А тебе везет, Ноевич. Отпускаю, проваливай...
Я все не решался подняться с бортика.
- Чего расселся? - Инвестор пнул меня коленкой в бок. - Сказал же: сегодня ты свободен. Беседа окончена. Это было третье предупреждение. Теперь беги, редактируй дальше свою газетку.
Освобожденным воробышком я вспорхнул с бортика кегельбана и полетел к выходу.