Рахима встретили как зачумленного. После его отъезда отель, оказавшийся на грани разорения, перекупила крупная международная корпорация - Marriott Corporation, одним из акционеров которой был - вот ирония судьбы! - Натан Абрамов. Управляющему отеля, переименованного в "Аламанду", бельгийцу с кучей дипломов, до семейного наследия никакого дела не было. Он взял мать Айи на работу, потому что она была красивая, а заодно уж и потому, что она знала свое дело и была местная. Время от времени, если Лайла очень уж просила, он давал работу и Рахиму - по его специальности, по фаянсу: ванные, бассейн, туалеты. Айя помнила, как другие служащие, когда она смирно ждала родителей в гостиничном коридоре, не стеснялись при ней унижать сына прежнего хозяина. Как аукнется, так и откликнется! Фарис Пюрви был не из тех, кого могли разжалобить проблемы мелких служащих, а неудачники среди зарабов были редкостью. Только намного позже она поняла, что на Рахима все смотрели как на последнего представителя пришедшего в упадок рода, который, пытаясь восстановить династию, женился на самой красивой девушке острова… До того как ей исполнилось десять лет, ее родители жили на убогой окраине с несколькими покосившимися хибарками, отделенной от Сен-Поля и Сен-Жиля восьмидесятиметровыми скалами, потом перебрались в Флеримон. Рахим умер в пятьдесят два года, Айе тогда было семнадцать. Он оставил после себя бедную семью и удивительный дом, снизу доверху выложенный плиткой. Местная достопримечательность. Ее мать и сейчас живет в этом доме.
Айя появляется там не чаще раза в месяц. Сегодня вечером ее мать, должно быть, не отлипала от телевизионных новостей, гордясь тем, что полицейский участок ее дочери вышел на первый план, и, наверное, удивлялась странному совпадению - тому, что местом преступления оказалась "Аламанда".
Айя дошла до парковки. Через несколько часов, как и каждое угро, здесь раскинется самый красивый рынок острова. В воздухе - а может быть, только в ее воображении - стойко держался запах пряностей: кардамона, мускатного ореха, куркумы…
Телефон зазвонил, когда она уже садилась в машину.
Морес.
Что-то новое?
- Айя?
- Да, Морес?
- У нас есть новости!
- Что, Бельона поймали?
- Нет… Нет. Не горячись. Но у нас появились сведения о его прошлом. Представь себе, у Бельона на совести есть еще один труп… И если говорить о том, что давит на мозги, похоже, ничего более тяжелого не придумать.
22 ч. 13 мин.
Кристос мягко двигается под простыней туда и обратно. Тело у Имельды жаркое, складки ее кожи - будто пуховая перина, листва, сливки; он плавает в плотном море, по которому ходят волны, выплескиваются на простыни, растекаются по ним; он купается в океане околоплодных вод. В ней он всякий раз становится одновременно любовником и зародышем. Он мог бы часами оставаться на взводе и двигаться внутри нее в ритме колыбельной.
Первозданный рай.
- Можно мне включить телевизор?
Кристос не успевает ответить: Имельда, продолжая лежать под навалившимся на нее жандармом, дотягивается рукой до пульта.
- Тебя это тоже отчасти касается, - вздыхает негритянка. - На всех каналах острова сегодня вечером бригада Сен-Жиля заменяет "Место преступления - Майами"…
Вот уж точно.
- Ты осознаешь, что трахаешься с Горацио Кейном?
Она прибавляет громкость.
- А ты разве не должен там быть?
- Нет… Как видишь, мы сменяемся. Я вернусь туда завтра с утра пораньше. Свеженьким. Айя требует от своих людей, чтобы они отдыхали…
И Горацио Кейн долгим и мощным движением входит в нее.
- Да уж, отдых у тебя что надо…
Кристос, опираясь на локти, продолжает мягко скользить взад и вперед внутри нее. Телевизор - нечестный соперник, но он не сдается…
- Кристос, там девочка в опасности.
- Ага, и еще есть торговцы наркотиками, педофилы, голодающие дети в бедных кварталах, рабовладельцы, а если у меня останется немножко времени - пьяные мотоциклисты и сводники, которые подстерегают девочек у школы. Это никогда не прекращается. И как я еще могу спать, а?
Имельда тихо застонала и выронила пульт от телевизора, бессмысленно глядя в потолок. Кристос ускоряет темп. Младший лейтенант знает наизусть каждый вздох подруги, до взрыва остается несколько секунд. Он обожает вулканические извержения ее тела.
- Он… он опасен, - задыхаясь, шепчет Имельда. - Опасен для своей дочки. Он… он уже убил другого ребенка… Это… это было…
Голова Кристоса внезапно показывается из-под простыни.
- Что? Какого еще ребенка?
Имельда, глубоко вздохнув, чуть расслабляется.
- Мальчика, на пляже Букан-Кано. Несколько лет назад. Не помнишь?
Нет, Кристос не помнит. Только реюньонские женщины способны откладывать в уголке мозга вычитанные из газет происшествия, копить их там, неделя за неделей.
- Объясни, лапушка…
- Я тебе расскажу, как помню. Это случилось лет восемь назад, не меньше. Кажется, вечером. Отец присматривал за сыном на пляже Букан-Кано. Во всяком случае, должен был присматривать. Шестилетнего мальчика нашли на следующее утро, он утонул в океане. Собственно, никто никогда толком так и не узнал, что произошло.
Кристос почувствовал, что эрекция его тает, словно эскимо, позабытое на залитой солнцем террасе.
- Черт. Ты уверена, что этим отцом был Марсьяль Бельон?
- Совершенно уверена. То же имя, и с виду похож.
По лицу младшего лейтенанта видно, что он не очень-то ей верит. Имельда спрашивает:
- Что, никому в полиции не пришло в голову сопоставить одно с другим?
- Мы считали Бельона туристом…
Оправдание кажется почти ирреальным. Они ненадолго замолкают, предоставляя выкрикам телерекламы заполнить паузу. Рука Кристоса обхватывает черную грудь, губы теребят розовый сосок.
- Кристос, ты что, не собираешься звонить коллегам? - вяло возмущается Имельда.
Кристос чувствует, как его член снова наполняется кровью. Эта женщина - ведьма, стоит только прикоснуться к ее коже, и у него встает, как у молоденького. Она, должно быть, перед его приходом прячет под кроватью зарезанных черных петухов, жжет камфару и свечи в скорлупе кокосовых орехов - словом, весь набор белой, малабарской и коморской магии.
- Завтра. Завтра прямо на рассвете. Обещаю.
И проникает в нее.
- Ты с ума сошел, - шепчет она. - Ты - позор полиции острова.
- Напротив, у меня есть принципы. Профсоюзный перерыв! Не все ли равно, выложу я им это все сегодня ночью или завтра утром. Этот тип где-то бегает…
Он по-детски пристраивает голову на ее уютном плече, а нижняя часть его туловища тем временем не перестает двигаться, и его плоть забирается все глубже в тайные лабиринты тела Имельды. Дикая и влажная пещера, куда никогда не входил ни один зорей.
22 ч. 32 мин.
Имельда гладит Кристоса по голове. Он, как всегда, уснул, едва кончил. Не переставая его поглаживать, левой рукой она берет с прикроватного столика грязную книгу с пожелтевшими страницами. Агата Кристи, "Немезида". Рассеянно перелистывает. Она снова думает об этом деле. О том, что говорили по телевизору, о том, что рассказал ей Кристос, об исчезновении этой женщины, о смерти Родена, о бегстве этого типа, о показаниях служащих отеля. Все сходится.
Истрепанные страницы книги с трудом разлепляются. А в показаниях что-то не склеивается. Еще тогда, сразу после того, как мальчик утонул в океане, ее смутили некоторые подробности. Надо постараться вспомнить. Может, поискать газеты того времени? Старуха Мари-Колетт с улицы Иоанна XXIII хранит у себя все ежедневные издания Реюньона за последние тридцать лет.
Да как же его звали, того утонувшего малыша?
Она переворачивает страницы "Немезиды". Эту книгу Назир откопал для нее на барахолке в Сен-Жозефе. Кристосу нравится называть Имельду своей мисс Катриной Марпл. В самую точку, если учесть, что она проглатывает больше сотни романов за год. Весь квартал тащит ей книги, у половины недостает последней главы. Это дело напоминает ей роман, который она читала лет десять назад, "Kahului Вау", история такая же, как у Бельона, только все происходит на Гавайях. Все факты, казалось, говорили о том, что виноват этот тип… Вот только существовал еще один персонаж, свидетель, который появлялся в этой истории намного позже и менял весь расклад. Как всегда, несмотря на все старания автора ее обдурить, Имельда догадалась обо всем задолго до финала.
Кристос мурлычет, словно котенок.
Имельде надо поработать мозгами. Начать с самого простого. Порыться в своей слоновьей памяти.
Как его звали, того шестилетнего мальчика?
ПОНЕДЕЛЬНИК, 1 АПРЕЛЯ 2013 Г
20
Братик
7 ч. 21 мин.
Я вижу в зеркале папину руку с блестящим лезвием. Наточенным. Острым.
Папа приближает его к моему затылку, я чувствую, какое оно холодное.
До крови закусываю губы.
Я трясусь от страха, но не решаюсь выговорить ни слова. Папа стоит у меня за спиной. Он, наверное, догадывается о том, как я боюсь, чувствует, как я дрожу, видит, что вся кожа у меня покрылась пупырышками.
Папа придвигает лезвие еще ближе. Теперь острие упирается мне в шею. Совершенно ледяное. Лезвие поднимается к моему левому уху.
Я стараюсь совсем не шевелиться, я должна просто ждать и не двигаться. И не кричать. И не пугаться.
А то папа может сделать мне больно.
Может нечаянно меня поранить.
Мой папа не очень ловкий.
В умывальник падают клочья волос.
У меня текут слезы. Я обещала папе, что не буду плакать, но это трудно.
Папа же объяснил мне: для того чтобы найти маму, мы должны очень рано встать и как можно быстрее выехать, нам назначили встречу на другом конце острова. И еще он сказал мне, что я должна быть самой смелой девочкой на свете.
Я смелая, я обещаю, что буду смелой, я хочу найти маму. Но все-таки мои волосы… Я мечтала, что они отрастут до попы и будут такие же красивые, как у мамы, я была готова ждать этого несколько лет и часами расчесывать и распутывать их каждое утро.
А папа взял ножницы и разом их отстриг. Ну просто ужас.
Странная все-таки мысль - сделать из меня мальчика! Ему это пришло в голову, когда он смотрел на фотографии в комнате, где я спала. На них был мальчик, ему примерно столько же лет, сколько мне, и он время от времени живет в этой комнате, когда приезжает к бабуле на каникулы. Хорошо, наверное, когда у тебя есть бабуля на Реюньоне. Это лучше, чем гостиница. И потом, с виду она добрая, и немножко смешная, с этими ее голубыми волосами. На всех фотографиях у нее длинные бусы из ракушек или из крокодильих зубов.
"Ты сможешь переодеться мальчиком, - сказал мне папа. - Это будет, как на карнавале".
Он заставил себя засмеяться. А я - нет. Когда папа старается шутить, у него редко получается смешно.
Лезвия ножниц пробираются у меня за ушами, стригут еще короче.
На самом деле я знаю, почему папа хочет переодеть меня мальчиком. Не для того, чтобы меня не узнали. Не только для этого.
Решив застигнуть папу врасплох, я оборачиваюсь.
- Папа, а скажи, это правда, что у меня был братик? Раньше был. И я его не знаю, потому что он умер.
Папа чуть ножницы не выронил. В последний момент он успел их подхватить, но все-таки немножко уколол мне шею, наверху, за ухом. Я так ждала ответа, что почти и не почувствовала.
Вот только папа мне не ответил.
7 ч. 24 мин.
Марсьяль долго молчал, несколько минут, прежде чем заговорить снова. Можно подумать, он надеялся, что Софе наскучит ждать и она забудет свой вопрос.
- Ты очень красивая в роли мальчика, солнышко мое.
Ее отражение в зеркале показывает ему язык.
Еще немножко подстричь. Хоть сколько-нибудь подравнять челку. Сосредоточиться на этой работе парикмахера-дилетанта, хотя думать он сейчас способен только об одном.
Отправить дочку на улицу одну - безумная мысль. Но у него нет другого выхода.
- Ты все поняла, маленькая моя? Я приготовил список, тебе надо только показать его продавцу.
- А прочитать нельзя? Знаешь, папа, я умею читать!
Он, как услужливый парикмахер, склоняется над дочкиной шеей.
- Солнышко мое, ты должна как можно меньше разговаривать. Никто не должен заметить, что ты - девочка. Так вот, ты только покажешь ему список и убедишься, что он все тебе дал. Карта в масштабе 1:25 000.
- Очень сложно…
- Компас.
- Остальное я знаю. Фрукты и сэндвичи.
- А если спросят, ты скажешь, что тебя зовут…
- Поль!
- Да.
Он заставляет себя рассмеяться. И смеется в одиночестве. Ему никогда не удается насмешить Софу.
- Дорогу я тебе уже объяснил, надо идти к морю, все время прямо, вниз по широкой пешеходной улице. Все магазины там. Разговаривай только с продавцами, больше ни с кем, понятно?
- Понятно. Я уже не маленькая.
Марсьяль снимает с дочки покрытое волосами полотенце. Софа недоверчиво разглядывает себя в зеркале: неужели это она со стрижкой под горшок? Под выщербленный горшок.
- Мама всегда добавляет в конце списка покупок еще две строчки. Сюрприз для своей любимой дочки и сюрприз для своего милого-дорогого.
Совершенно верно. Лиана умела любую неприятную или скучную обязанность превращать в игру. Он медлит с ответом.
- Самым лучшим сюрпризом, солнышко, будет вернуться как можно скорее.
Он подходит к двери, приоткрывает ее, внимательно оглядывает пустую улицу.
- Постой, Софа, последний штришок.
Он наклоняется к дочке и сажает ей на нос темные очки, найденные им на полочке в прихожей.
- Слушай внимательно, Софа. Ты, может быть, с трудом меня узнаешь, когда вернешься. Я тоже замаскируюсь, подстригу волосы, сбрею бороду. Понимаешь?
- Да…
Трудно хоть что-нибудь прочесть во взгляде Софы.
Она боится? Удивляется? Возбуждена тем, что кажется ей игрой?
Марсьяль пропускает между пальцев дочкины коротенькие прядки. К его руке десятками липнут мелкие неживые волоски.
- Ну беги, моя умница.
21
Смягчающие обстоятельства
7 ч. 51 мин.
- Чаю, дорогая моя?
Сначала Айя пошевелила ноздрями, принюхиваясь к горячему пару. Потом открыла глаза. Поднос. Чашка, чайник, сахарница. Корзинка с тремя круассанами.
Четвертый Кристос затолкал в рот и весь обсыпался крошками.
- Ты хоть поспала, Айя? Ну и видок у тебя - как у измученной бессонницей старушонки.
- Спасибо, Крис. Приятно, едва проснувшись, услышать комплимент. Да, поспала часок урывками, минут по десять.
- Я слушал радио по дороге. Так, значит, ничего нового?
- Ничего. Можно подумать, Бельон растворился в воздухе. Я разговаривала по телефону с Ларошем, который дирижирует планом "Папанг". Над всем островом с рассвета кружили шесть вертолетов. Нигде ни следа ни серой "клио", ни Бельона, ни его дочери. Ларош на Реюньоне полгода. Он должен мне перезвонить, как только поговорит с префектом. Он… он производит впечатление компетентного специалиста.
- В тон не попадаешь, Айя.
- Что?
- В тон не попадаешь, когда произносишь эти слова - "компетентный специалист".
Айя вздыхает, потягивается, обхватывает обеими руками обжигающую чашку. Кристос присаживается на подоконник.
- Зато у меня новости есть. И не какие-нибудь…
У Айи заблестели глаза. Последние ночные звездочки между сном и пробуждением.
- Правда? Ты даже в койке трудишься?
- Ты попала в самую точку. Я получил сведения от подруги. В голове у нее все равно что процессор Intel Core, а к нему еще память, как у слона, типа жесткий диск на три терабайта, и эта память занимается исключительно тем, что сортирует реюньонскую хронику происшествий с начала времен. Короче, моя подруга по койке уверяет, что несколько лет назад Марсьяль Бельон был замешан в мутную историю - там мальчонка утонул на пляже Букан-Кано.
Глаза у Айи тускнеют. Южный Крест растворяется в бледных утренних лучах.
- Ты в это не веришь? - спрашивает разочарованный Кристос.
- Верю… нам всего-навсего семь раз позвонили со вчерашнего дня, чтобы рассказать ту же самую историю. У реюньонцев фантастическая память на самые поганые местные происшествия… Во всяком случае, получше, чем у нас. Ни один из полицейских острова не связал этого беглого французского туриста и давний случай с утонувшим мальчиком. Сам понимаешь, после этого мы начали копать, я получила несколько мейлов из метрополии, мне надо внимательно их перечитать, но если вкратце: Марсьяль Бельон потерял своего первого ребенка от первой жены, той, которая была до Лианы. Мальчика звали Алекс. Ему было шесть лет. Он утонул в океане. Бельон, с которым его оставили, недоглядел. Пока что я не вижу связи с двойным убийством в Сен-Жиле. Зато хорошо понимаю, что наш турист, затерянный во враждебной среде, на самом деле знает остров как свои пять пальцев.
- Айя, надо уметь во всем находить хорошую сторону, - насмешливо замечает Кристос. - Он, конечно, нас поимел, но у нас есть смягчающие обстоятельства.
- Бельон прожил на острове девять лет, - продолжает, будто ничего и не слышала, капитан Пюрви, - с 1994-го по 2003-й. Работал в гребном клубе. Судя по тем сведениям, которыми управление, так уж и быть, со мной поделилось, у Бельона на острове кое-кто остался. Приятель в Ланжевене, раньше они вместе занимались подводным плаванием, владелец плантации сахарного тростника у реки Мат и бывшая жена в Равин-а-Малер. Все они утверждают, что после его возвращения в метрополию потеряли с ним всякую связь и даже теперь, когда он снова прилетел на остров, с ним не виделись. Тем не менее все они под наблюдением: прослушка, слежка, полный набор… Но Бельон не подавал признаков жизни.
Кристос доедает уже второй круассан.
- Он не так-то прост. Извини, дорогая, за бесполезные сведения…
- Ты не виноват. Извини за то, что вчера так грубо тебя послала…
- Сам напросился. И потом, ты была совершенно вымотанная. А сейчас еще того хуже… Тебе бы еще часок-другой поспать…
Айя дует на слишком горячий чай.
- Нет уж, милый мой, только не теперь. Я чувствую, что все произойдет в ближайшие несколько часов. Бельон на всю ночь где-то затаился, но ему непременно придется вылезти из норы, чтобы запастись едой… Кристос, он не просто так сбежал, у него есть цель. Совершенно определенная цель.
- Айя, если бы я предложил тебе помощь, несколько, как бы это сказать, нестандартную, ты бы согласилась ее принять?
- В моем теперешнем положении…
- Моя подруга по койке, негритянка с процессором Intel Core в голове, всю ночь думала над этой историей. Она тоже считает, что здесь дело нечисто. Что-то за всем этим кроется.
- Надо уметь перекладывать свои обязанности на других, Кристос. На чем она гадает, твоя подружка? На козлиных потрохах, на кофейной гуще? Коморское гадание?
- Скорее гадание по Харлану Кобену. Угадывает за три главы до конца книги…