Помню, как-то смотрела передачу на эту тему. Парень влюбился в девушку и решил на ней жениться. А фамилия у него была Недры?щев. Невесте и её родителям не очень нравилась такая перспектива на будущее, тем более что сами они назывались не то Калинины, не то Малинины. В чём проблема? В загсе можно взять фамилию любого из супругов. Но отец жениха яро воспротивился этому.
- Только попробуй! Лишу отцовского благословения и всё такое прочее. Фамилию эту нашему предку сам Суворов придумал. За храбрость его и отвагу. Как-то раз враг неожиданно наступил, и многие испугались и побежали. А вояка наш не дрогнул, смело бросился в атаку и других за собою повёл. Не дрыснул, короче, не сдрейфил.
Не помню, чем там всё это закончилось, но можно ведь, как вариант, ударение переставить. Многие так делают. Недрыщев получается. Вроде, недра земные, недрища - основа фамилии.
У меня есть знакомый - Володя Простак. Так он всегда вежливо поправляет: Я - Простак. И все уже привыкли к такому произношению. Или вот Попов… Нет, этот пример не подходит.
В соседнем подъезде со мной жила Зоя Лягушкина. Она очень страдала от своей фамилии.
- Вот выйду замуж, - делилась она заветной мечтой, - и сброшу с себя эту ненавистную шкуру.
А, знакомясь с парнями, первым делом интересовалась именно этой их паспортной данностью. Но влюбилась без ума и пошла-таки замуж за Петю… Жабу!
Бывают люди удивительно подходящие под свои фамилии. Видимо, в них проявились гены далеких предков, которым за их подобие с чем-то давались соответствующие названия. Но чаще получается полное несоответствие, а человек вынужден всю жизнь нести на себе крест официально заверенного неблагозвучного прозвища.
Светлана Ивановна Пуздряхина абсолютно не совпадала со своей толстопузой фамилией. Впрочем, она могла ей достаться в придачу к любимому мужу. Изящная яркая блондинка, лет около тридцати, в светлом деловом костюме, улыбалась навстречу мне располагающе приветливо.
- Проходите, пожалуйста, садитесь. Вы, наверное, по поводу заказа?
Учитывая недавний прокол, я решила сразу поставить всё на свои места.
- Светлана Ивановна, разрешите представиться, сотрудник ФСБ Ламанова Евстолья Анатольевна.
Но прежде, чем вручить ей удостоверение, сама ещё раз прочитала его содержание.
Заведующая сразу погрустнела.
- Вы по поводу Полечки? Какое горе! Какое невероятное нелепое происшествие. Но почему ФСБ интересуется несчастным случаем? - вдруг спросила она.
- У нас есть веские основания предполагать, - как можно серьёзнее произнесла я, - что произошло преднамеренное убийство.
- Убийство?! - Светлана Ивановна отшатнулась в кресле и смотрела на меня застывшим взглядом, усваивая новую информацию.
Сейчас она спросит: "И опять же, причём здесь ФСБ?"- решила я и потому добавила:
- В связи с махинациями драгоценностями.
Это окончательно добило заведующую. Она сидела с открытым ртом, затем подёргала нижней челюстью, но нового вопроса так и не задала.
И вот, что она рассказала мне потом о себе и о своём деле.
Светочка с детства обожала пирожные, тортики, кексики. Они такие сладенькие, вкусненькие, просто тают во рту, и есть их можно бесконечно. Но эти взрослые! Ну, почему именно то, чего хочется, обязательно запрещено?
- Вот вырасту, - мечтала девочка, - и буду делать всё, что мне пожелается. Куплю себе тыщу, нет, миллион пирожных и буду есть, есть, есть! И никто не сможет мне помешать.
Но, к несчастью, у ее мамы по отношению к ней была другая мечта. И она абсолютно не совпадала со Светочкиной в вопросе об употреблении сладостей. Мама грезила о спортивной славе дочери и потому сдала ее на художественную гимнастику. А там - дисциплина, распорядок дня, строгая диета. Какие пирожные? И думать не смей! И вот однажды, это было в классе шестом, зажатое чувство неудовлетворённости вырвалось наружу. За какую-то ерунду ее отругали родители, а на тренировке добавила наставница, обвинив ее в лентяйничестве и нежелании работать. И Света взорвалась! Она примчалась домой, благо никого не было, разбила кошечку-копилку и начала заедать свою воющую обиду запрещенным плодом. Из первого кафе, съев там с десяток всяческих пирожных, пришлось ретироваться, так как на неё подозрительно-испугано стала посматривать буфетчица. Она сменила несколько кафешек, пока не почувствовала свою обиду удовлетворённой. Но вскоре чувство радостного наслаждения, которое переполняло её, сменилось тяжестью в животе и распиранием. Её так стошнило, что пришлось вызывать "скорую". Мыли с двух концов, а затем еще долго откапывали в больнице. И после этого Света и на дух не переносит ничего сладкого, особенно пирожных. Потом, в период Перестройки, решив заняться бизнесом, Светлана Ивановна вспомнила о всепоглощающей неукротимой народной любви к вкусненькому-сладенькому и поняла, что на этом можно зарабатывать деньги. Но любое дело славно Мастером. Пригласить в своё только что открывшееся кондитерское кафе известного специалиста она ещё не могла из-за финансовых трудностей. Поэтому поступила хитро, а вернее сказать, мудро. Светлана Ивановна прошлась по училищам, переговорила с преподавателями и набрала себе в штат талантливых учеников. Особенно ей повезло с Полечкой Грибовой и Юлей Куликулиной. Эти две подружки были не только классными специалистами, но и обладали поразительной творческой фантазией. Они такое вытворяли из теста, что кафе стало греметь на всю Москву. И вот это немыслимое событие.
- Вы говорите убийство? Невероятно! Да нет, ну, что Вы, какие там драгоценности! Поля была скромной милой девушкой, ее все тут очень любили. Как теперь будет дальше, ума не приложу. Ведь на ней всё держалось.
Я взяла у расстроеной бизнес-леди телефон Юли Куликулиной, так как та была на больничном листе, и распрощалась. Напоследок Светлана Ивановна достала из своего холодильника свёрток с пирожными и вручила мне.
- Так мы заманиваем клиентов, - пояснила она. - Кто попробует, обязательно приходит к нам ещё.
Барменша Ирочка, увидев меня с пакетом в руках и решив, что все вопросы с санстанцией утрясены, перестала отчаянно драить прилавок и радостно мне улыбнулась. Я помахала ей рукой.
Итак, милая скромная кондитерша Полечка гибнет под колёсами поезда метро, её брата убивают, а никто ничего не знает. Вернее, не знаю я. Надо поговорить с её подругами, родственниками, соседями, с кем угодно. Но это… потом. А сейчас дома меня ждут невыгулянные, нетерпеливо мечущиеся по квартире псы и пустой холодильник. Да, творческого человека губит быт. Только-только у меня по извилине поползёт умная мысль, как - бац! - на её пути возникает… грязная картофелина! И вызывающе так намекает: "А ну почисть меня да отвари!" Всё! Идея или задумка моментально испаряются. А едва забрезжит в голове гениальная догадка и уже откроется рот для восклицания эвритического "А!", как взгляд упирается в собачьи какашки, и я непроизвольно делаю "Бэ-э!" Эти псиные выгулы сбивают меня с рабочего ритма. Неужели нельзя придумать туалеты для животных в квартире? Я понимаю, что приучать их пользоваться нашим унитазом дело неблагодарное и опасное. Лада точно в нём застрянет и будет долго и жалобно выть с мокрой задницей, пока не придёт какой-нибудь ее освободитель. Но можно обустроить что-то типа душевого поддона. Надо эту идею подбросить Владу, а лучше Даньке. А еще лучше - Наде. А совсем хорошо и правильнее засунуть её в тот же унитаз, потому что никто не будет этим заниматься. Но прежде, чем думать об унитазе, надо решить вопрос с продуктами. И я ломанулась по магазинам.
Собаки были выгуляны, обед приготовлен. Я уже несколько раз звонила Куликулиной, но телефон упорно молчал.
- Ладно, вечером позвоню, наверняка будет дома, - решила я, - а то, когда человек на больничном, столько дел надо успеть переделать! Почитаю я детективчик, пока не примчалась голодная орава моих домашних.
Но только я уселась в кресле и раскрыла коробочку шоколадных конфет, как в дверь затрезвонили со всех сил!
- О, Боже! - подскочила я. - Наверное, у Даньки понос, примчался из школы, а ключи свои некогда доставать.
И я кинулась освобождать преграды к его вожделенной цели.
ГЛАВА 7
На пороге стояла толстая баба в серой вязаной кофте и тёмной драповой юбке. Её большую голову облегала шапочка такого же грязного цвета. Маленькие глазки без ресниц напоминали поросячьи, а толстые щёки свисали вниз, резко опуская своей тяжестью уголки рта, отчего выражение лица делалось угрожающе-злобным. Рядом с ней стоял высокий худощавый старик в костюме военного покроя. А на чёрные ботинки, тоже армейского типа были надеты калоши. В правой руке он держал большой чемодан, а в левой верёвку, к которой была привязана… коза!
Я застыла в недоумении. Первой заговорила баба.
- Ты кто? - злобно спросила она.
- Я - Столик, - вырвалось у меня.
Они переглянулись.
- Ясно. А кроме мебели, дома кто-нибудь есть?
- Нету.
- А Надежда где?
- На работе.
- Ладно, подождём, - сказала она и, отодвинув меня, ринулась в квартиру. За ней последовали старик с козой.
- Постойте, а кто вы такие?! - опомнилась я.
- Мы - её родители, - заявила наглая бабища, тем самым подчёркивая своё право распоряжаться здесь.
- Но они у неё… умерли.
- Мы ей через Сенечку родители. Её мужа. Вот приехали погостить и Москву посмотреть ещё раз.
- А куда же вы с козой? - растерялась я.
- Мне без неё никак нельзя, - забеспокоился старикашка. - У меня - сигма!
- Что у Вас, простите?
- Сигма у него! Сигмовидная кишка воспалённая, - пояснила баба, и старичок согласно закивал головой. Видно, в семье у них верховодила она. - Что не поест - сигма ноет и чешется. Только козьим молоком и спасается.
- Только и спасаюсь, - подтвердил обладатель аллергической кишки.
В прихожей их встретила вся наша свора. Даже кошки вышли, привлечённые шумом. Коза замерла на пороге. Лада радостно завиляла хвостом, Жуля села на задницу от удивления, раскрыв пасть, Стрейчел внимательно разглядывала пришельцев. Кошки дружно выгнули спины, а Тамик радостно подпрыгнул и гавкнул. Коза испуганно подалась назад, и из неё на пол посыпались чёрные горошины.
- Моничка, Моня! Успокойся, деточка! - склонился к ней старик.
- Давайте её лучше на балкон, - предложила я.
- Да, да, - согласился он. - Там ей будет хорошо.
И мы с ним поволокли её к месту временного обитания. Собаки, было, ринулись за нами, но я приказала им рассосаться по квартире, и они неохотно, правда, но подчинились.
- А ты здесь, чай, в прислугах у них? - спросила меня баба, когда мы вернулись. Она расхаживала по квартире, всё разглядывая.
- Я - Надина сестра, живу временно с ними, - слукавила я, чтобы немного сбить спесь с этой нахалки.
- Сестра? Что-то не припомню такую.
- А я от третьей жены нашего второго отца.
Баба сморщила лоб, пытаясь осмыслить сказанное, но тут же оставила это безнадёжное для себя занятие.
- Тебя-то как по-настоящему зовут?
- Евстолья.
- Хорошее имя, - одобрила бабка. - А то всё - Анжелики, Вероники… Ежевики. Меня величай Серафимой Гавриловной. А его - Спиридоном Афанасьевичем.
Старик молча поклонился.
- Ну, давай, показывай нашу комнату.
Я повела их в гостевую.
- Вы тут располагайтесь, а я - сейчас.
Первым делом я убрала "козикаки", потому что баба не удосужилась сделать это. Теперь гостей надо было чем-то покормить. Хоть и незваные-нежданые, но не выгонять же? Только вот что им подавать? У деда - сигма, а что у бабы? Может, печень?
Вскоре они заявились на кухню. Серафима Гавриловна в красном вельветовом халате, а Спиридон Афанасьевич в синем спортивном костюме.
- Вы, наверное, с дороги проголодались? - спросила я. - Что будете кушать?
- У меня - сигма! - сказал дед.
- Так что, вообще ничего не будете?
- Сейчас Фимочка сдоит Моню, и я попью молочка с хлебушком.
- А Вы, Серафима Гавриловна? Может, у Вас печень или поджелудочная железа?
- Нет, не переживай. Со мной ты горя не будешь знать. Я гостья не привередливая, употребляю всё подряд. Только вот у меня проблема с движением во время еды.
- Как это?
- Ну, когда ем - не могу остановиться.
Да, подумала я, невольно глядя на её выдающийся живот, судя по всему, стоп-кран у неё сломался давным-давно.
Пока она доила козу на балконе, а потом мылась в ванной, мы со Спиридоном Афанасьевичем беседовали на кухне.
- Моничка - моя спасительница, я её так люблю, - рассказывал обожатель козьего молока. - Раньше как было? Поем чего, особенного копчёного или острого, левый бок раздувает и чешется где-то там внутри. Я и сверху живота пробовал чесать, и со спины, раздираю кожу, а достать не могу. Виктор Степанович, доктор наш, говорит:
- Это у Вас, Спиридон Афанасьевич, сигма возмущается. Надо её ублажать.
- А как? - спрашиваю.
- Не есть то, что ей не нравится.
- Откуда же я знаю?
- Как откуда? Поели - чешется, значит, не то.
Я две недели экспериментировал. Уже весь дом про мою сигму узнал, переживает народ. Мы в районном центре живём, дом у нас хоть и пятиэтажный, но на два подъезда, все друг друга знают. Советуют, приносят на пробу продукты. Ничего не подходит. Отощал весь, правда, и кишка моя немного успокоилась. Я её уже напрямую спрашиваю: "Сигмочка, ну, что тебе надо? Подскажи!" И вижу ночью сон. Вроде, пью я из кувшина молоко. И так хорошо мне, такое блаженство в животе! Я даже проснулся. Губа нижняя трусится, слюна катится. Молочка хочется! Так пробовал же! И магазинного, и домашнего. Дует, как в трубу.
- А оно разное бывает, - советует доктор. - Вы козьего попробуйте. Очень целебное.
- И, Вы не поверите, Евстолья, как только я этого молока выпил, сигма моя так сладко потянулась и блаженно заурчала: "О-о-о! Во-о-от!"
- Так Вы что, на одном молоке сидите? - удивилась я.
- Нет, конечно, ем и другое понемногу. Но, если что не так, сигма сразу даёт о себе знать.
Спиридон Афанасьевич помолчал, потом продолжил рассказ.
- У нас возле дома есть хозпостройки, типа сарайчиков, там мы Моню и держим. А оставлять ее ни на кого нельзя. Наша козочка только Серафиме и даётся. Ох, беда мне была однажды. Фиму в больницу положили, поносом исходила. Целый день ничего не ела! Я думал, она с тоски умрёт. Потом, когда кушать стала, сразу повеселела. А я дома один. И Моню доить надо! Я к ней и так, и эдак, не подпускает и всё! Ладно, думаю, я тебя обхитрю. Пошёл в дом, надел Фимин халат, в котором она к козе ходит, повязал платок и направляюсь в сарай. А тут, как на грех, друзья-пенсионеры вышли в домино поиграть. Прямо, застыли все.
- Ты чего это, Афанасьич, - спрашивают, - переориентировался, что ли?
А баба Шура с первого этажа поясняет им:
- Это он, видать, так за Серафимой скучает.
- Вы тут козла забиваете, - рассердился я на них, - а меня уже там коза добила! Вот, проявляю находчивость. Маскируюсь под хозяйку.
А упрямица, по-видимому, знакомый запах учуяла и впрямь успокоилась. Я с боку пристроился и только взялся руками за дойки, как Моня повернула голову ко мне и так на меня посмотрела! У меня руки и опустились. Засмущался, как перед девкой. Так вот с грехом и стыдом пополам три дня отдоил, пока бабку мою не выписали.
Серафима Гавриловна вышла из ванной раскрасневшаяся, подобревшая.
- Фу, будто сто пудов с себя скинула! Даже аппетит разгулялся.
- Садись, кушай, - сказал ей муж, - а я пойду тоже ополоснусь.
И они поменялись местами.
Да, аппетит у Серафимы Гавриловны был отменный. Она умолотила две глубокие миски щей, полкурицы (больше я не выставила) с гречневой кашей и запила всё это остатками козьего молока с булочками.
- Ты что ли это готовила? - спросила баба, отдуваясь.
- Я.
- Ну, в общем-то, ничего, - оценила она мои кулинарные способности.
- Спасибо, - скромно потупилась я.
- Будет время, я тебя подучу, - пообещала мне опытная кухарка.
Вдруг из прихожей раздался голос рассерженного Даньки:
- Кто это тут мне падла… жил?
А мы и не слышали, как он открыл дверь и вошёл.
Я выглянула в коридор. На пороге стоял наш мальчик со скривленной рожицей и что-то рассматривал на ладошке.
- Что такое? - заволновалась я.
- Да вот за тапочками нашёл, думал кто-то рассыпал драже в шоколаде. Обдул одну и раскусил. А оно… несъедобное! - Он брезгливо поморщился и высунул язык.
- Так это же, - меня душил смех, - козьи какашки! К нам гости приехали с козой.
- Фу! - Данька стряхнул с руки чёрно-жёлтый комочек и метнулся в ванную. Но она была занята дедом. Он тогда заскочил в кухню.
- Здравствуйте, баба Фима, - мрачно поздоровался с гостьей мальчуган, будто это именно она засунула ему в рот ту злополучную кругляшку.
- Здравствуй, Даниил. Что не весел?
- Есть хочу, - сказал тот, с усердием растирая ладошки под струёй воды.
Это чувство было, видимо, очень близким и родным для Серафимы Гавриловны, потому что она сразу засуетилась.
- Бедный мальчик! Евстолья, корми его.
Вскоре истерзанный голодом бедный мальчик довольно сопел над тарелкой.
- А мы тебе, Даниил, привезли очень ценный и нужный подарок, - гордо произнесла баба Фима.
- Музыкальный центр?! - радостно подскочил Данька.
- Нет, это всё не то. Сейчас принесу.
Она сходила к себе в комнату и вручила растерянному мальчишке… тоненькую потрёпанную книжечку.
- Вот. "Взросление мальчика. Анатомия и физиология подросткового периода". Нашему Сенечке в своё время очень помогла.
- А-а! - разочаровано протянул подросток. - Тычинки-пестики. Мы это уже проходили.
- Какие тычинки? - оторопела блюстительница полового воспитания.
- Знаем уже, что детей не аисты приносят. Кстати, вы знаете, как АИСТ расшифровывается?
- А разве он расшифровывается?
- Да. Аэро Извозчик Сексуального Творения.
На растерянную пожилую женщину больно было смотреть.
- Современные дети поражают меня, - как бы оправдываясь, пожаловалась она. - Они такие ранние и быстрые. Да за мной Спиридон Афанасьевич два года ухаживал! - выдала она самый веский аргумент как неопровержимое доказательство своей целомудренной и порядочной молодости.
- Вы так долго болели? - поинтересовался сердобольный мальчик.
- Почему - болела? - Простые детские вопросы ставили её в тупик.
- Ну, ухаживают ведь за тяжёло больными.
- Он ухаживал за мной как за дамой! И мы о сексе не то, что не помышляли, но даже и не знали, что это такое!
Данька счел за разумное не реагировать на эту провокационную реплику, и просто молча доел свой обед.
- Спасибо, Столичка. Пойду, положу свой животик на диванчик.
А в дверях позвал меня:
- Иди, что-то скажу.
Я вышла к нему.
- Слышишь, Столик, не говори Тоньке, как я лоханулся с этими кругляшками-какашками. Ну, хочешь, я в квартире уберу?
- Хорошо, договорились, - улыбнулась я.
А Тося среагировала на гостей неожиданно радостно.