* * *
Я лечу, подо мной сады, хлопковые поля, горы. Если лететь дальше, то можно будет увидеть афганскую границу… Ой, о чем это я, какая афганская граница? Я облетаю непонятно откуда возникший передо мной фонарный столб, набираю высоту, стараясь не запутаться в проводах. Понавесили тут всякой дряни, пролететь невозможно! Но надо спешить домой, я и так ужасно задержалась. И без того скандала будет не обобраться: "уже почти одиннадцать вечера, порядочной девушке недозволительно находиться на улице в такое время"…
Я дома. Как странно, это не моя комната, но, в то же время, я точно знаю, что это мой дом и я здесь живу. Живу? Почему-то это слово кажется мне таким неестественным… А, впрочем, все это пустяки. Теперь я помню, что была в гостях и там угощали каким-то ликером, кажется, вишневым, я очень давно хотела его попробовать. Ну и что, я уже взрослая, мне двадцать пять лет и мне давно уже можно пить крепкие напитки. Сейчас я все выскажу, я столько времени собиралась об этом сказать. Хватит обращаться со мной как с несмышленым ребенком! Но вместо тетки передо мной появляется мужчина, вроде моего возраста, а глаза у него как у очень много повидавшего человека. Кажется, мы с ним знакомы, вот только не могу вспомнить, я так устала…
Мужчина качает головой грустно и немного укоризненно.
Просто настоящее время
Федору Слонову, больше широко известному в узких кругах как Сицилиец, пришло просто потрясающее приглашение. В конверте без обратного адреса лежала визитная карточка из дорогого картона с золотым обрезом и тисненым силуэтом острова Сицилия. На лицевой стороне карточки было отпечатано имя приславшего с множеством титулов, из которых Сицилиец разобрал только слово "мафиозо". На обратной стороне он прочел написанное черными чернилами краткое послание, прочитав которое, едва удержался от того, чтобы не запрыгать от радости, распевая во все горло про птицу счастья. "Дону Теодоро" предлагалось явиться сегодня в десять вечера в отдельный кабинет итальянского кафе, чтобы встретиться с одним из "крестных отцов" настоящей итальянской мафии, который специально ради него прибыл в Россию. Подумать только, его кумиры с самого детства услышали о нем, его признают за своего!
Поэтому без двадцати десять он уже входил в итальянское кафе на соседней улице, изо всех сил сохраняя серьезный и солидный вид, хотя больше всего на свете ему хотелось бежать вприпрыжку. Раньше он в этом кафе не бывал, в глубине души предпочитая всем этим мудреным кушаньям самые обыкновенные пиццу, гармбургеры и шаверму. Сицилиец оделся в самый лучший костюм, который, и в самом деле, был сшит по особому заказу и полностью копировал костюм одного из главных героев "Крестного отца".
* * *
Несмотря на то что, он появился раньше намеченного срока, его уже ждали. Молодой человек, по виду типичный итальянец, в темном костюме такого же покроя, кивком головы предложил следовать за ним, а охранникам вежливо, но твердо дал понять, что там им не место. Охранникам пришлось остаться в общем зале и поглощать чудовищных размеров пиццу, принесенную им "за счет фирмы".
В отдельном кабинете, где должна была состояться знаменательная встреча, окна были наглухо закрыты плотными шторами. Помещение освещалось только стоящей на столе свечой в простом глиняном подсвечнике. Кто-то подтолкнул Сицилийца к свободному месту за столом – жесткому стулу, стоящему спиной к двери. Когда глаза немного привыкли к темноте, он увидел важного седого старика сидящего в кресле прямо напротив него. Старик разглядывал его, сложив руки на набалдашнике массивной трости из темного дерева. На руке у него был массивный золотой перстень с черным прямоугольным камнем, похожим на печать. "Это и есть главный мафиозо клана" – догадался Сицилиец. "А кольцо – его символ власти". За спиной у крестного отца стояли двое, одетые, как и полагается приближенным – в черные костюмы, черные рубашки, белые галстуки и надвинутые на лицо черные шляпы. Имелся еще и телохранитель – можно было бы сказать, что это настоящая горилла, если бы гориллы разгуливали с автоматами на шее. "Как у них все серьезно" – подумал Сицилиец и вдруг почувствовал, как противные мурашки бегут у него по спине.
Наконец сидящий напротив соизволил заговорить. Судя по манере разговора, этот человек, привык к тому, что он отдает приказания, а все остальные их исполняют, быстро и с максимальным усердием. Говорил он по-русски, но с еле уловимым иностранным акцентом:
– Мы давно следим за вами, дон Теодоро, и, в целом, вами довольны. Мы считаем вас вполне достойным кандидатом, для того, чтобы когда-нибудь стать настоящим доном. Но вы называете себя Сицилийцем, осознаете ли вы, какую взяли на себя ответственность?
Сицилиец энергично закивал головой, пытаясь что-нибудь сказать, но из горла у него вырывалось только какое-то неприличное сипение. Мафиози остановил его величественным жестом.
– Мы в курсе того, как вы ведете свои дела; к этому вернемся чуть позже. А теперь скажите, какие семьи являются наиболее влиятельными, имена донов и их ближайших помощников. Не знаете, хорошо, тогда скажите, чем знаменита Сицилия кроме мафии, какие всемирно известные памятники архитектуры там находятся? В таком случае перечислите десять блюд сицилийской кухни. Опять не знаете; плохо, очень плохо, вы еще не готовы к тому, чтобы быть представленным Совету семей. Имейте в виду, от вас потребуется безупречное знание итальянского языка и, как вы уже догадываетесь, не просто итальянского языка, а того, который принят на Сицилии; именно на нем с вами будут беседовать. У вас ровно год до нашей следующей встречи и вы должны быть во всеоружии, если хотите стать настоящим доном. А теперь вернемся к делам: вы неплохо справились с этим Козловым, лично я даже назвал бы это элегантным решением. Оскорбивший мафию должен умереть, но, я согласен с вами, пожизненное безумие гораздо эффектнее. Теперь о фирме "Для дома для семьи": ими займемся мы сами, ваша помощь здесь больше не требуется. Вы поняли нас: с сегодняшнего дня эти люди больше вас не интересуют, женщина с ребенком с том числе.
Сицилиец попытался открыть рот и сказать, что и сам не знает, где находятся эти двое, но говорить ему не позволили:
– Они у нас и ими займутся без вашего участия. Отныне фирма "Для дома для семьи" переходит в собственность клана Корлеоне, надеюсь, вам не нужно объяснять, что это означает? Итак, до встречи, дон Теодоро и помните, что у мафии очень острое зрение и длинные руки.
Совершенное ошалевший вышел Сицилиец из кабинета, прошел мимо ничего не понимающей охраны и, ни на кого не обращая внимания, отправился домой пешком.
… В нескольких кварталах отсюда в подземном бункере к этой милой беседе с интересом прислушивались двое – молодой мужчина, буквально приросший к армейской станции прослушивания и женщина, которой для этого не требуется никакой техники, несмотря на то, что говорящие отделены от нее толстыми стенами, большим расстоянием и несколькими кубометрами земли.
А час спустя из отдельного кабинета итальянского кафе вышло четверо молодых людей. Судя по разговорам, это были студенты театрального института, обсуждающие удачно сыгранный учебный спектакль. На руке одного из них сверкало поддельным золотом массивное кольцо с прямоугольным черным камнем – дешевая безделушка, купленная в сувенирном ларьке.
* * *
– Элеонора, вставай, тут такие новости! Да просыпайся же, наконец!
– Слушай, хватит меня трясти; никакого к вампирам уважения! Будь у меня душа, ты бы ее сейчас просто-напросто вытряс! Ну, что там произошло?
– Элеонора, городничий одурачен, повелся как маленький! Валерка звонит: люди Сицилийца извинялись за беспокойство. Говорили, были не в курсе, что у нас такая крутая крыша. Подожди, он тебе что-то сказать хочет.
– Элеонора, даже не знаю, как тебя благодарить! Люда с Юлечкой живы-здоровы, вот они тут, рядом сидят, тоже тебе привет передают и фирму мы не потеряли. И тогда, на дороге тоже, если бы не ты…
– Ой, ладно, хватит, а то сейчас растаю. Вы там пока особенно не расслабляйтесь, а вдруг наш городничий пронюхает что-нибудь, да и вообще…
– Нет, ты не думай, я их сейчас во Всеволожск отправляю к маме, пусть месяц там поживут.
– Элеонора, я вот одного не пойму: генеалогическое древо нашего рода – это про моих предков, верно? Что же они, выходит, состояли… ну, в этой организации? И графа Свечина как-то поблагодарить надо.
– Наверно, ему будет приятно, если ты соберешь сведения о своих предках. И сходим туда еще раз, просто спасибо сказать. Думаю, это будет самое лучшее. А теперь дай мне отдохнуть, сейчас еще только десять вечера, всем уважающим себя вампирам спать положено!
Немного ближе к настоящему времени
На улице давно уже глубокая ночь, но двоих, сидящих в кабинете без окон, это, похоже, совершенно не волнует. В камине ярко горит огонь, но не для того, чтобы согревать находящихся в кабинете: эти двое прекрасно чувствуют себя при любой температуре. Тепло и отсутствие сырости нужны чтобы не испортились книги. Их здесь великое множество; две стенки уже полностью заняты книжными полками. Художественной литературы среди них мало, в основном это научные труды или исторические монографии, есть сочинения видных теологов от средневековья до наших дней. Большинство книг на иностранных языках – на английском, старофранцузском, на латыни. Мужчина средних лет в темной бархатной куртке, надетой поверх белоснежной рубашки, распаковывает посылку с иностранным почтовым штемпелем. В посылке несколько старинных книг, переплетенных в кожу с потускневшим золотым тиснением. На обложке золотая латинская надпись, повествующая о том, что перед ним фундаментальный труд по демонологии. Через плечо сидящего за столом заглядывает девушка, одетая в простой черный свитер и черные брючки; но тот, кто хоть немного знаком с современной модой, безошибочно узнает в них вещи из очень дорогого магазина. Длинные рыжие волосы собраны в хвост, косметика, которая присутствует в минимальном количестве, нанесена с безупречным вкусом. Единственное украшение на ней – это железные сережки – авторская работа, купленные на выставке в ночном клубе. Девушка пытается прочесть название книги:
– Скажите, наставник, а для чего вам эти потусторонние науки?
– Придумала тоже, наставник, и, девочка моя, пожалуйста, говори мне "ты". Учитывая тот факт, что мы… не совсем чужие друг другу, это будет более естественно. Эти, как ты их назвала, "потусторонние" науки должны помочь мне проникнуть в одну очень важную тайну. Я работаю над этим уже не одну сотню лет и теперь, кажется, близок к разгадке. Какое у нас самое существенное ограничение, помнишь?
– Не выходить на солнце…
– Существует легенда, что некоторые из высших вампиров прошли особый обряд, после чего они могли без вреда для себя выходить на солнце. Их называли солнечным вампирами. Секрет был утрачен: слишком многое произошло за эти века – войны, революции, стихийные бедствия. Я пытаюсь найти хоть какие-нибудь сведения в трудах теологов и монастырских хрониках. Книги, которые ты здесь видишь, прибыли сюда прямо из Ватикана. А вот эта, маленькая, в черном переплете, среди них самая ценная; она написана монахом, который всю жизнь занимался изгнанием демонов. Это единственный в мире полный вариант, более того, текст написан от руки самим автором, а не монахом-переписчиком. На эту книгу я возлагаю очень большие надежды.
Девушка протягивает руку к книге, но мужчина не дает ей даже дотронуться.
– Осторожно, все не так просто, как кажется. Человек, написавший книгу, обладал большой силой, а мы с тобой с точки зрения религии неестественные и нечестивые существа. Поэтому прикосновение к этой книге может быть для тебя очень опасным.
– А… как же вы, то есть, ты?
– Не забывай, что у меня за плечами несколько веков жизни на темной стороне и некоторую силу я за это время приобрел. А потом, цель стоит того, чтобы ради нее немного рискнуть. Не беспокойся, риск очень небольшой. Когда все закончится, мы с тобой посетим Италию или Венецию или отправимся в круиз по Средиземному морю. При свете дня мир выглядит еще прекраснее. Но сейчас мне бы хотелось просмотреть книги. Девочка моя, может быть, ты сегодня пойдешь в город одна? Ты сама прекрасно со всем справишься; за последний год ты очень многому научилась.
– Что-то не хочется. А можно, я лучше посижу здесь в уголке? Я очень тихо, а к книгам даже притрагиваться не буду.
– Я хочу тебя попросить об одной вещи: у меня сегодня была назначена встреча в кафе "Виктория", но возникло более срочное дело. В кафе сядешь за дальний столик у окна, над ним панно, что-то вроде натюрморта. К тебе должен подойти высокий молодой человек в джинсовом костюме с дипломатом вишневого цвета. Скажи ему, что все переносится на следующую среду на это же время. Встреча запланирована в полвторого, но он может опоздать примерно на час. Пожалуйста, дождись его, для меня это важно.
Девушка согласно кивает и выходит из кабинета. Оставшись один, мужчина некоторое время грустно смотрит ей вслед, а потом, глубоко вздохнув, берет в руки маленькую книжку в черном кожаном переплете.
Еще ближе к настоящему времени
Только радости от этого никакой
Одна! Его больше нет, а я осталась совсем одна – в который раз повторяю я себе и сама же отказываюсь этому верить. Вот уже несколько суток я безвылазно сижу в этом склепе на старом полузаброшенном кладбище. Все, что осталось – это дорогой мне портрет и несколько памятных безделушек. Портрет написан несколько сотен лет назад каким-то знаменитым художником, я так и не запомнила его имени. Тогда наставник уже не был человеком, а меняемся мы с годами очень мало…
Ну, что ты наделал, как будто не обойтись без этого солнечного света, ненавижу его! Я же чувствовала неладное, ты раньше никогда не говорил мне неправды! Я думала, что поступаю тактично, уважая твои секреты, какая я была глупая! Мне так не хотелось уходить, возможно, будь я рядом, ничего бы и не случилось…
Я царапаю когтями каменную скамейку, от нее отлетают песок и мелкие камушки, мне хочется плакать, но слез давно уже нет, откуда им взяться, ведь я не ела несколько суток. Не хочу, ничего не хочу, так и останусь здесь, самое место для меня…
И что теперь делать, я одна-одинешенька на целом свете! Никто не утешит, никто не объяснит, как мне следует поступать, никто не позаботится… Я так привязалась к нашему подземному убежищу, привыкла считать его своим домом, а теперь у меня отнято даже оно. Там снаружи страшный враждебный мир, в котором я так и не научилась ориентироваться. Не хочу выходить туда, я же не смогу одна, я боюсь, наконец! Забиваюсь в самый дальний и самый темный угол склепа. Решено, остаюсь здесь и никто меня отсюда не сдвинет, никакими силами…
…Что бы он сказал, увидев меня такой – грязная, непричесанная, стремительно теряющая силы. Отругал бы, сказал, что не годится так раскисать, что, несмотря ни на что надо бороться. Да еще и посмотрел бы так, что самой бы захотелось взять себя в руки. Взгляд мой опять падает на портрет. Сейчас, наставник, сейчас я прекращу это позорное нытье. Все, я уже в порядке… почти.
Для начала осмотримся вокруг, как он учил: за стенами склепа уже ночь, но на кладбище кто-то есть, какие-то люди, что им здесь надо так поздно? Проникаю в их мысли и среди кучи ненужной информации нахожу ответ: это охотники за цветными металлами, они пользуются тем, что кладбище плохо охраняется. В глазах у меня темнеет от ярости; я сразу вспоминаю, как тетка несколько лет назад вернулась с кладбища. С памятника ее отца была украдена звездочка и табличка из меди. Это был едва ли не единственный раз, когда я видела, как моя суровая тетка плачет и пьет сердечные капли. Все, конец вашим приключениям, добытчики!
Дверь склепа со скрипом приоткрывается, на пороге стою я и сматываю в клубок веревку. Но для тех двоих, которые с изумлением взирают на все происходящее, это не веревка, а прекрасный, первосортнейший медный провод; а длинный-то какой, сотни на три потянет. Не сговариваясь, они решают отобрать у алкашки ценную добычу… я особенно не церемонюсь и насыщаюсь прямо здесь, у дверей склепа. Сейчас мне безразлично, как я выгляжу, безразлично, что кто-нибудь может меня застать за этим занятием, мне безразлично вообще все, кроме той силы, которая вливается в меня. Да, прав был наставник, тысячу раз прав, никакое искусственное питание не заменит такого. Сила переполняет, захлестывает меня. Такое бывало и раньше, но теперь я сама должна контролировать ее. Некому за мной присматривать, некому учить и предостерегать от ошибок. Пора начинать самой заботиться о себе…