Одной из примет этого верзилы стало то, что он никогда не улыбался. То есть время от времени он пытался изобразить нечто похожее на ухмылку, но всякий раз у него это переходило в некое подобие волчьего оскала.
По матери Унгвари был полувенгром-полупеченегом, по отцу полуавстрийцем-полутурком. Как эта гремучая смесь кровей и характеров уживалась в одном человеке, этого венгерский обер-жандарм Габор представить себе не мог. Впрочем, сейчас от него никто и не требовал напрягать по этому поводу свою фантазию.
- Насколько мне известно, вы тоже оказывали определенные услуги нашему ведомству, - с тоской осмотрел генерал летное поле военного аэродрома и небольшую группу людей у входа в его командный пункт.
"Какого же дьявола встречу нашей миссии на летном поле не организовал Хорти?! - подумалось главе миссии. - Хотя бы графа фон Анташа с несколькими лейб-гвардейцами прислал! Как-никак мне выпало доставлять секретный документ государственной важности".
- Даже не пытаюсь скрывать: действительно оказывал, когда это касалось ликвидации коммунистов. Я и сейчас готов предоставить вам длинный список тех, кого давно следовало бы отправить на виселицу.
- Судя по тому, как безнаказанно ваши люди орудуют на военном аэродроме, вскоре вы сами способны будете разобраться с людьми из этого списка.
- Вот теперь-то вы, наконец, заговорили, как подобает говорить генералу жандармерии.
- Нас что, берут под стражу? - попытался гордо вскинуть подбородок полномочный министр и чрезвычайный посланник Хорти Сент-Ивани Домокош, вышедший из самолета вместе с генералом и графом Телеки Гёзой. Вот только Унгвари попросту проигнорировал его любопытство.
- Вы, генерал, встречались со Сталиным в сопровождении членов вашей миссии? - спросил он Габора.
- Переговоры вел я один. Однако Сталин не удостоил меня чести быть принятым.
- Какое неуважение к венгерской жандармерии! - артистично возмутился Унгвари.
- Но, справедливости ради, следует отметить, что он прав: уровень миссии не тот.
- Послушайте, вы, дипломато-жандарм! Или, может, жандармо-дипломат? - оглянулся он на сопровождавших его крепышей. - Впрочем, какая разница?! Меня не интересуют процедурные тонкости, - постучал костяшками правой руки по фюзеляжу самолета Унгвари, да так громко, словно уже призывал к молчанию половину страны. - Если Сталин побрезговал принимать личного посланника регента, то с кем тогда вы вели переговоры?
- Со Сталиным. Но через первого заместителя начальника Генштаба Красной армии генерала армии Антонова.
- На переговоры с ним вы являлись всем составом делегации?
- Нет, Антонов принимал только меня.
- В таком случае эти господа могут быть свободными, - пренебрежительно махнул Унгвари рукой в сторону Домокоша и Гёзы, которых боевики Салаши сразу же оттеснили и повели куда-то в сторону ангаров. - Подержите их под охраной, пока вождь будет беседовать с генералом! - крикнул им вслед.
А спустя несколько минут сам генерал уже сидел в машине, увозящей его в ставку руководителя партии "Скрещенные стрелы". Чувствовал он себя прескверно, понимая, что у него нет никакой возможности скрыть от Салаши итоги переговоров со Сталиным. Тот в любом случае добьется правдивого рассказа, даже если придется прибегнуть к пыткам. И потом, в его захвате нилашистами есть и вина самого регента Хорти, его традиционной, непростительной беспечности.
* * *
В отличие от Унгвари сам вождь нилашистов пребывал в прекрасном расположении духа. На худощавом лице его, с тонкими невыразительными губами и холодным, пронизывающим взглядом, уже улавливались черты будущего диктатора - расчетливого и бездушного.
Инспектора королевской жандармерии он принял после того, как накоротке переговорил с Унгвари. Салаши восседал посреди большого зала старинного особняка, предоставленного ему на время одним из состоятельных нилашистов. Широкий дубовый стол, высокое, троноподобное кресло, в котором устроился вождь венгерских нацистов, старинные, потускневшие картины на ярко освещенных, увешанных гобеленами стенах… Здесь все свидетельствовало о властности нового хозяина особняка и его вере в свое призвание и свое будущее.
- Сразу же хочу сообщить вам, генерал, что не нахожу в вашем визите в Москву ничего такого, что вредило бы нашему движению или нашей будущей стране, - указал он на карту за собой, именуемую теперь Венгерским Союзом Древних Земель.
- Вполне приемлемое и даже справедливое название, - поспешил заверить его генерал, поглядывая на карту, на которой жирными линиями были обведены земли, когда-либо принадлежавшие их предкам.
- Если бы вашу миссию в Москву не направил регент Хорти, ее пришлось бы направить нам самим.
- Предполагаю, что так и следовало бы поступить, - промямлил Фараго Габор.
- Однако для нас это было бы связано с определенными политическими неудобствами. Вам понятен ход моих мыслей, генерал?
- Вполне, господин Салаши.
- Сталин, конечно же, отказался вести прямые переговоры с регентом Хорти? - с улыбкой поинтересовался вождь. В отличие от начальника своей охраны он на улыбки не скупился.
- Это не совсем так, - ответил генерал, только теперь усаживаясь на великодушно указанное ему кресло прямо перед столом Салаши. - Прочитав послание Хорти, переданное ему первым заместителем начальника Генштаба Красной армии…
- У вас сохранился текст этого послания? - прервал его рассказ Салаши.
- Он был в одном экземпляре и передан Сталину.
- Но ведь вы помните его содержание? Вот и изложите. А заодно положите мне на стол послание Сталина. Я так понимаю, что "вождь всех времен и народов" не стал рубить заброшенные адмиралом Хорти якоря, но выдвинул свои, совершенно неприемлемые, условия переговоров?
- Именно так оно все и произошло, - подтвердил генерал, удивляясь прозорливости Салаши.
- По существу, он требует безоговорочной капитуляции, одним из условий которой является немедленный вывод венгерский войск со всех оккупированных нами территорий.
- И даже указывает сроки вывода - в течение десяти суток.
- В течение десяти суток?! - от неожиданности Салаши даже приподнялся, налегая локтями на стол. - То есть он попросту поиздевался над предложениями регента Хорти?
- У меня тоже создалось впечатление, что Сталину хочется не просто поставить Венгрию на колени, но и превратить ее в еще одну республику своей коммунистической империи.
Салаши откинулся на спинку кресла, уперся руками о край стола и с минуту отчужденно смотрел куда-то мимо генерала. Этот был тот "взгляд в никуда", с отрешенности которого начиналась мистика восхождения еще одного вождя, мистика величия личности и нации.
Генерал не верил, что Салаши способен подняться до значимости Гитлера, Сталина или дуче. И время уже не то, и страна ему досталась не та, да и сам он мелковат для того величия, мантию которого уже давно примерял на себя. Тем не менее просматривалось в его взгляде, в облике, в самой харизме вождя венгерских нацистов что-то роковое.
Салаши пригласил переводчика, внимательно выслушал пункты перемирия, предложенные Сталиным, и, убедившись, что Габор говорит правду, победно рассмеялся.
- Нужно будет сделать все возможное, чтобы как можно больше венгров узнало, что Сталин побрезговал рукой дружбы, протянутой ему регентом Хорти, - сказал он, обращаясь к Унгвари, все еще стоявшему у двери.
- С одной стороны, это окончательно подорвет авторитет Хорти, - продолжил его мысль начальник личной охраны, - с другой - окончательно развяжет нам руки для продолжения войны до победного конца.
Услышав это "до победного конца", генерал оглянулся и посмотрел на Унгвари с таким сочувствием, словно видел перед собой городского сумасшедшего - жалкого, духовно и физически убогого. В эти мгновения он с ужасом думал о том, что ведь может настать время, когда вся страна окажется во власти таких вот "убогих".
- Но вы мне все же позволите доставить послание Сталина господину регенту? - спросил он, с трудом отрывая взгляд от Унгвари.
- Считаете, что в этом все еще есть необходимость?
- Даже если вы захватите все аэродромы страны, из этого не следует, что можно проявлять неуважение к представителю венгерской короны.
- Я всего лишь поинтересовался, есть ли в этом необходимость, - опять продемонстрировал еще довольно крепкие, молодые на вид зубы будущий вождь нации.
- Это вопрос не только моей чести, но и чести всей нации, которая имеет право и должна знать, что ее ждет в ближайшем будущем.
- А что ее ждет, если Хорти удастся продержаться еще хотя бы месяц? - спросил Салаши.
- Уверен, что уже в ближайшие дни регент объявит о перемирии с Россией.
- То есть как это: объявит перемирие? На вот этих условиях? - грозно постучал он указательным пальцем по листику с текстом сталинского меморандума. - Такого не может быть! Хорти на это не решится.
И вот теперь уже настала очередь генерала Габора снисходительно улыбнуться:
- А почему вы так заволновались, господин Салаши? Разве не в ваших интересах, чтобы Хорти объявил перемирие и прекратил всякие боевые действия против русских, вызвав тем самым негодование Берлина? Так что, наоборот, - подался вперед, упираясь руками в колени, генерал Габор, - вы должны просить, чтобы я подтолкнул регента к такому решению. А значит, подтолкнул его к политической пропасти.
Часть вторая
Вершители судеб могут распоряжаться всеми судьбами, за исключением своей собственной.
М. Булгаков
1
Столица Венгрии встретила штурмбаннфюрера СС Отто Скорцени теплынью запоздалого бабьего лета, суровым величием мрачных башен крепости, давно и навечно возвысившейся на высоком берегу Дуная; и армадами вражеских штурмовиков, уверенно прорывавшимися над предместьями Кебаньи и Эрде - к холмам Буды и старинным особнякам Пешта.
Дунай все еще испарял легкую дымку, отдавая городским поднебесьям накопленное за лето тепло. Однако воды его уже становились по-осеннему свинцовыми, и, казалось, стоит ударить морозам, как река покроется не льдом, а погибельной оболочкой из свинца, который она вобрала в себя за годы войны со всех берегов: от источных верховий до болотистого устья.
Не так уж часто приходилось Скорцени бывать здесь, на венгерских берегах Дуная, но всякий раз сознание его проникалось каким-то особым волнением, особым трепетом, напоминая ему о том, что он ступает по земле своих предков.
Уже после "будапештского" совещания в "ситуационном блоке" в "Вольфшанце", Гиммлер пригласил его в кабинет, в котором находился представитель рейхсфюрера в ставке, штандартенфюрер СС Винхоф. Выставив штандартенфюрера за дверь и усевшись на его место за столом, рейхсфюрер вальяжным жестом предложил Скорцени кресло и затем долго сидел, молча уставившись в какую-то точку между дверью и шкафом для бумаг.
- Вы что, порой действительно ощущаете в себе порывы венгерской крови? - спросил он, уже окончательно усыпив бдительность обер-диверсанта рейха.
- Я всегда чувствовал себя германцем, господин рейхсфюрер, - довольно резко отреагировал Скорцени, поражаясь самой сути этого странного вопроса. - И сейчас, когда над рейхом нависла угроза, чувствую себя еще более правоверным германцем, чем когда бы то ни было.
- Ну, это понятно, - едва слышно проговорил рейхсфюрер, пытаясь понизить тональность разговора. - Однако я спрашивал о зове вашей венгерской крови.
- Никакого "зова" не было, и быть не может, - прогромыхал своим рокочущим басом Скорцени. - Исключено. Никакого иного зова, кроме зова германской крови, я никогда не ощущал.
- Это не так уж и хорошо, как вам кажется, штурмбаннфюрер, - как-то безынтонационно произнес Гиммлер, так и не давая обер-диверсанту подсказки: почему он вдруг затеял этот разговор.
- Давайте внесем ясность, господин рейхсфюрер. Независимо от того, ощущаю я зов своей венгерской крови, или не ощущаю, операцию я буду проводить со всей возможной жесткостью и… - с трудом подыскал он нужное слово, - убедительностью, дьявол меня расстреляй.
- Мы с фюрером в этом не сомневаемся, Скорцени. И вообще, речь сейчас не о доверии вам. Никаких сомнений в вашей преданности рейху у нас не возникает.
- О чем же тогда мы говорим, господин рейхсфюрер? - с явным вызовом поинтересовался Скорцени, уже в который раз демонстрируя Гиммлеру, что разница в чинах и должностях его не смущает.
И единственное, что способно было хоть как-то утешить рейхсфюрера, так это то, что точно так же обер-диверсант вел и ведет себя с Борманом, Канарисом, Кейтелем или Кальтенбруннером, не говоря уже о Шелленберге.
- В курсе того, о чем я хочу поговорить с вами, Скорцени, пока что только фюрер, и никто больше. Как вы понимаете, это свидетельствует об особой секретности вашего будущего задания.
- Я приучен хранить тайны рейха.
- Мы пока что не знаем, как будут разворачиваться события в Венгрии. Но одно мы знаем твердо: ни русским, ни самим венграм отдавать Венгрию сейчас нельзя.
- Особенно венграм, - охотно поддержал его обер-диверсант рейха.
- Венгерская нефть, живая армейская сила, значительные территории Венгрии, позволяющие растянуть фронт русских и сдерживать их на чужой, а не на германской земле. Все это в наши дни бесценно.
- И мы не отдадим Венгрию, дьявол меня расстреляй!
- Хорти, ясное дело, способен хоть сегодня предать нас, - не стал полагаться на заверения шефа диверсантов Гиммлер, - поэтому от него следует избавиться. Желательно, бескровно и с почестями. Вы поняли меня, Скорцени, - с почестями.
- "Желательно", - бесцеремонно напомнил ему штурмбаннфюрер то первое условие, которое только что сам же Гиммлер и выдвинул.
- Кем же мы можем заменить адмирала Хорти? Единственным влиятельным человеком, способным составить достойную замену регенту, является все тот же, давно известный вам Ференц Салаши.
- Как и следовало предположить, - угрюмо покачал головой Скорцени.
- Но у него просматриваются сразу три недостатка. Во-первых, Салаши так же ненадежен, как и Хорти; во-вторых, за Салаши стоит слишком влиятельная сила, которая будет порождать у него соблазн в самое трудное для рейха время выйти из-под нашего контроля и почувствовать себя правителем Великой Унгарии или как они ее там называют.
- Но самое страшное заключается в том, что в какой-то степени Салаши тоже венгр.
- Вы абсолютно точно угадали мысль. Не мою, нет, а самого фюрера. Но поскольку вы, Скорцени, тоже "в какой-то степени", извините, венгр, - улыбнулся Гиммлер собственному остроумию, - то возникла мысль: а не поставить ли во главе этой страны вас?
- Поздравляю с удачной шуткой, господин рейхсфюрер!
- Эт-то уже не шутка, Скорцени.
- То есть я должен воспринимать это как решение фюрера?!
- Пока что вы восприняли мое сообщение так, словно смертельно испугались самой мысли о возможном восшествии на венгерский престол.
- Удивился такому подходу к решению венгерской проблемы - так будет точнее. Поэтому хотел бы ясности. Меня действительно рассматривают как претендента на пост регента Венгрии?
- Скорее, на пост диктатора. По-моему, вы были бы идеальным диктатором, в сравнении с которым все остальные доселе известные попросту померкли бы, - осклабился Гиммлер. - А что: Муссолини, Хорти, Скорцени…
- Вы убедили меня, господин рейхсфюрер. Уже начинаю чувствовать себя правителем Венгрии.
- Правда, мы с фюрером к окончательному мнению по этому вопросу еще не пришли. Но перед совещанием фюрер неожиданно спросил меня: "Это правда, что этнически Скорцени тоже связан с венгерской нацией?" Я ответил: "Какими-то корнями - да, связан". Он довольно долго молчал, а затем произнес: "Проверьте, Гиммлер. В конце концов, Салаши тоже лишь на треть венгр, и настоящая его фамилия - армянская". Я тотчас же позвонил в секретный отдел РСХА и там поинтересовались вашим "досье".
- Могли бы просто поинтересоваться у меня.
- Так надежнее, штурмбаннфюрер. И потом, наши досье всегда знают о нас больше, нежели знаем мы сами. Разве не так?
- По-моему, досье Главного управления имперской безопасности знают о нас больше, нежели знает Господь.
- Вот и фюрер того же мнения. Словом, у нас возникла не совсем еще сформировавшаяся идея: возвести сначала на регентский, а затем и королевский трон Венгрии вас, Скорцени. Вопрос лишь в том, как вас при коронации именовать: Отто Первый или Скорцени Великий?
Обер-диверсант рейха поиграл желваками и так и не улыбнулся. Он прекрасно понимал, что в этой шутке скрывалась уже не просто доля истины, но и доля возможной пропагандистско-диверсионной операции. Большой, сложной и по-настоящему захватывающей.
- Считаете, что фюрер отменит операцию по захвату регента Хорти?
- Ни в коем случае. Во-первых, мы еще не получили вашего твердого согласия.
- Когда требуют выполнения приказа, согласия не спрашивают, - отчеканил Скорцени.
- Но даже если фюрер твердо решится на захват не только Будапешта, но и трона, операция по похищению Хорти останется в силе. Другое дело, что сама операция еще требует серьезной разработки. Появились какие-то соображения?
- В этом "венгерском" гамбите сначала следует пожертвовать "пешкой Хорти", затем дискредитировать уже не имеющего регентского титула армянина Салаши, разрекламировав при этом Скорцени, в котором вдруг вулканически начала пульсировать венгерская кровь. Ну а затем уже довести будапештский политический бомонд до такого состояния, чтобы он сам попросил фюрера прислать, да что там, подарить Венгрии Скорцени Великого. Который к тому времени и так уже будет томиться в регентских покоях Цитадели.
Откинувшись на спинку кресла, Гиммлер почти с восхищением смотрел на обер-диверсанта рейха. Не так уж много приходилось ему встречать в своей жизни по-настоящему раскованно мыслящих военных. А тем более - диверсантов.
- В такой последовательности вы и должны будете изложить наш план фюреру, - сделал Гиммлер ударение на слове "наш"…
- Но он еще требует серьезной…
- Подробности, Скорцени, потом. Вы изложите этот план сразу же, как только фюрер пожелает задержать вас после совещания, чтобы обсудить наиболее секретную часть акции по свержению Хорти и государственному перевороту в Венгрии - гросс-операцию "Цитадель".
- Кстати, сам штурм будапештской Цитадели, если только не удастся обойтись без него, предложил бы назвать операцией "Бронированный кулак".