- Тоже звучит неплохо. А главное, не напоминает фюреру о крупнейшей армейской операции под Курском, которая, если помните, носила такое же название - "Цитадель". Крайне неудачной, должен вам заметить, операции, которую русские теперь попросту называют Курской битвой.
- Вот этого я не учел, - едва заметно ухмыльнулся Скорцени, искореживая свои и без того устрашающие шрамы на левой щеке и подбородке.
- Ничего не поделаешь, намечая диверсионные операции, порой приходится учитывать и такие вот, сугубо психологические, детали. Итак, - побарабанил он пальцами по столу, - гамбит, с двумя жертвами сразу: Хорти, Салаши, десятки более мелких некогда союзнических нам фигур…
- Самое гадкое, что происходит при подобных операциях, - прогрохотал своим рокочущим басом Скорцени, - это смешение сугубо диверсионных методов с политиканством. Однако в "венгерском гамбите" без этого никак не обойтись.
* * *
- Господин штурмбаннфюрер, отряд из десяти коммандос…
- Доктор Вольф, - успел прервать доклад гауптштурмфюрера Скорцени.
- Простите? - удивленно уставился на него Вилли Штубер.
- Вольф, коллега. Доктор Вольф, - на ходу представился Скорцени, увлекая барона фон Штубера вслед за собой, в здание расположенной почти у самого Дуная резиденции германской службы безопасности.
Штубер вскинул брови и вопросительно взглянул на адъютанта Скорцени.
- А что вы удивляетесь, барон? Перед вами - доктор архитектуры, профессор Вольф, - не сбавляя шага, объяснил Родль, сохраняя при этом соответствующую случаю мину. - Война, знаете ли. Будапешт может оказаться в руинах. Кому, как не архитекторам, заниматься сейчас его будущим?
- Трудно представить себе, конечно…
- О нет, барон фон Штубер, нет. Самое время позаботиться об архитектурных достоинствах венгерской столицы. Вам, человеку далекому от барокко и прочих стилей, этого не понять.
- Причем основательно "позаботиться", - принял условия игры Штубер.
- Коль уж в Риме не получилось, - пророкотал Скорцени, напоминая барону Штуберу и адъютанту Родлю о тех днях, которые они провели в Италии, готовясь к похищению папы Римского Пия XII, а в перспективе, возможно, и к перевороту в Риме. Да, и к перевороту в Риме - тоже. Во всяком случае, фюрер не раз намекал на это.
- Все еще не можете забыть о тех днях, доктор Вольф? - спросил Штубер, который и сам не раз мысленно возвращался на итальянские берега.
- О тех напрасных усилиях, которые были потрачены на подготовку операции. Обещавшей, кстати, стать одной из самых блистательных в этой войне.
- А ведь прекрасные были дни, - мечтательно запрокинул голову Родль. - Еще бы немного, и штурмбаннфюрера Скорцени пришлось бы возводить в кардиналы.
- Как минимум в "серые", моя "черная знать", - поддержал его обер-диверсант рейха.
- Вот именно, в кардинал-диверсанты.
Штубер в их перепалку не вмешивался. Украина, Польша, Аргентина, Италия и снова партизанские леса Украины… Каким чудом он уцелел во всем этом кроваво-диверсионном водовороте, так и остается для него непостижимой загадкой.
- Но пришлось спешно переквалифицироваться в архитекторы, мои несостоявшиеся блаженные, так и не дождавшиеся беатификации, - с грустью в голосе завершил тем временем их ироничный диалог Скорцени.
…Ему тоже вдруг вспомнились берега Лигурийского моря, белокаменная вилла на одном из прибрежных холмов и прекраснейшая из женщин, княгиня Мария-Виктория Сардони, - на палубе яхты, под вечерним звездным небом. Оказывается, даже война способна дарить такие вот совершенно непостижимые в необычности и романичности своей, встречи и порождать такие сладостные воспоминания.
- Коль уж судьба свела меня с доктором архитектуры Вольфом, то докладываю: десять строительных рабочих под командованием фюрер-мастера Штубера в вашем распоряжении, - невозмутимо доложил гауптштурмфюрер уже на крыльце особняка.
Все трое были в штатском. И часовой, не знавший в лицо ни одного из них, так и воспринял людей Скорцени как представителей какой-то германской фирмы. Кто только не обращается в эти тревожные дни к хозяину резиденции - начальнику службы безопасности района Балкан и Италии штурмбаннфюреру СС Вильгельму Хёттлю. Незаменимый, оказывается, человек!
Вот только потребовать у визитеров в штатском документы он не успел. В двери появился сам Хёттль, которого Скорцени и Штубер больше знали под кличкой Корсар. Как знали и о том, что настоящий взлет этого сотрудника службы безопасности начался после операции по похищению Муссолини, во время которой Хёттль действовал в составе штурмовой группы.
- Отставить, - упредил он часового. - Доктор Вольф, господа, прошу за мной. Давно ждем вас.
"Значит, шифровку из Берлина он уже получил, - подумал Скорцени, пожимая руку Хёттлю. - Это упрощает разговор. Конечно, вряд ли в ней было указано, с каким именно заданием направляется сюда "доктор Вольф". Однако весь опыт работы Хёттля в службе имперской безопасности должен был убедить его, что просто так, с дружеским визитом, в столицы союзных Германии держав Скорцени не направляют".
2
Уже усевшись в предложенное ему кресло, штурмбаннфюрер небрежно положил на стол перед Хёттлем удостоверение, напечатанное на бланке, на котором сразу же бросались в глаза штамп "Фюрер и рейхсканцелярия" и крупная, тисненная золотом свастика с орлом.
Хёттль никогда не решился бы потребовать какой-либо документ у Скорцени. Ему просто в голову такое не пришло бы. Но, заметив этот штамп, начальник службы безопасности понял, что изложенный на бланке текст избавляет "первого диверсанта империи" от необходимости произносить множество совершенно неуместных в данной ситуации слов.
- Я всегда считал, что штурмбаннфюрер Скорцени не нуждается ни в каких удостоверениях личности или сопроводительных документах, - проговорил Хёттль, потянувшись тем не менее к бумаге. - Этот я прочту только из уважения к канцелярии фюрера.
- Там будут польщены, - невозмутимо заверил его Скорцени.
"Штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, - говорилось в документе, - действует во исполнение личного, строго секретного приказа чрезвычайной важности. Предписываю всем военным и государственным органам оказывать Скорцени всяческое содействие и идти навстречу его пожеланиям. Адольф Гитлер".
"…И идти навстречу его пожеланиям"? - с удивлением повторил про себя Хёттль. - Это что-то новое!" - ухмыльнулся он, и тоже про себя. Однако, взглянув на жестоко иссеченное шрамами, непроницаемое лицо Скорцени, сразу же погасил ухмылку.
Встречать что-то подобное в удостоверениях и предписаниях штурмбаннфюреру Хёттлю еще не приходилось. И это озадачивало его.
"А много ли тебе приходилось читать удостоверений, подписанных самим фюрером?" - въедливо спросил он себя, пытаясь развеять излишние предчувствия.
Совершенно неожиданная, несвойственная военным приказам и распоряжениям формулировка действительно заставила Хёттля задуматься: случайность ли? А некоторая ее расплывчатость, допускающая любую, самую сумасбродную, вольность в толковании, - еще и насторожиться. Она могла означать только одно: с момента предъявления сего удостоверения Скорцени становится, по-существу, полновластным представителем фюрера в Венгрии. И не только в ней. Территория и срок действия его полномочий фюрером тоже ограничены не были.
С планом переворота в Венгрии, с возможным арестом регента и членов его семьи Хёттль ознакомлен не был. Даже о самой идее такого переворота его никто не уведомил. Однако весть об ожидаемом появлении здесь Скорцени заставила его насторожиться: уж не похищением ли Хорти должен завершиться этот необъявленный визит в Цитадель?
"Но какова в таком случае лично моя роль в этой стране? - подумал он. - Не означает ли, что с появлением в Будапеште "первого диверсанта рейха" ты оказываешься не у дел? Даже если прямого отстранения от должности не последует?"
Восточный фронт уже неукротимо подступал к границам Венгрии, но до него все еще было далеко. И Хёттлю, при всей его известной храбрости, не хотелось быть переброшенным куда-нибудь в Карпаты, на борьбу с партизанами. Такая война - с атаками и карательными рейдами - была не для него. Как и "романтик войны" Штубер, не говоря уже о Скорцени, он предпочитал войну диверсионную, в которой по-настоящему чувствовал себя солдатом.
- Не сомневаюсь, штурмбаннфюрер, что в Будапешт вас привели обстоятельства чрезвычайной важности. - Хёттль аккуратно сложил бланк, положил его у кисти Скорцени и, усевшись в кресло за своим столом, выжидающе посмотрел на начальника отдела диверсий зарубежной разведки Главного управления СД.
- Что не трудно предположить. Если уж меня направил сюда сам фюрер! - гортанно изрек Скорцени, искоса, из-под бровей, окидывая Хёттля устало-снисходительным взглядом. Какие еще объяснения нужны были этому диверсанту, столь неожиданно и неправдоподобно перевоплотившемуся в старательного служаку?
Для Скорцени не осталось незамеченным, как резко побледнело худощавое, слишком удлиненное лицо Хёттля. И это его не удивило. В последнее время так бледнели многие офицеры СД, гестапо и абвера, не говоря уже об окопных офицерах вермахта, которым приходилось сталкиваться с ним.
Раньше, после похищения Муссолини, его появление в любой компании, в любом учреждении не вызывало ничего, кроме интереса и желания хоть немного побыть рядом с "героем нации". Вот он - Скорцени! Тот самый, совершивший то, что всем остальным казалось невозможным. Тогда, после бескровного освобождения из-под ареста верного союзника рейха дуче Муссолини, обер-диверсант рейха представал в роли античного героя, совершившего очередной "подвиг Геракла". К нему относились с таким же радушием, как относятся к прославившему свою страну олимпийскому чемпиону.
Но так было лишь после освобождения им Муссолини. Теперь же его воспринимали совершенно по-иному. После покушения на Гитлера и связанного с ним путча генералов, который Скорцени, имевший под своим командованием всего лишь каких-нибудь полторы сотни эсэсовцев, подавил с небывалой жестокостью, у многих чинов рейха прибытие "венца" начинало вызывать почти необъяснимый, инстинктивный страх. Словно этот человек мог вершить судьбы людей - всех без исключения, вплоть до самого фюрера, - по своему собственному усмотрению.
Впрочем, Скорцени подобное восприятие своей персоны не только не удручало, но и все больше нравилось. Он и в самом деле входил в роль вершителя судеб, все больше проникаясь духом избранности этой роли. Ее богоизбранности. И не страшило обер-диверсанта осознание того, что теперь на нем было слишком много крови. Не вражеской, нет, а своей, германской; крови многих известных генералов, крови старинных германских аристократических родов.
Да, кровь заговорщиков на его офицерском мундире Скорцени не страшила, как закоренелого палача не страшит кровь казненных им преступников. Ибо они - преступники, и судил их не палач, а суд.
Но и откреститься от гибели этих людей, от их имен и крови Отто Скорцени тоже не мог. Не в состоянии был.
Тем разительнее прозвучал для него вопрос начальника будапештского отделения СД, который словно бы прочитал его мысли:
- Надеюсь, ваш приезд в этот город не связан с продолжением операции "Валькирия"?
И лишь теперь Скорцени понял, почему его встречают в Будапеште с такой тревогой. Тут решили, что, расправившись с заговорщиками в Германии и во Франции, "самый страшный человек Европы" решил почистить ряды германцев в Венгрии.
Скорцени нарочно не спешил с ответом, и когда его молчание затянулось до угрожающего неприличия, у Хёттля вконец сдали нервы.
- Неужели этот разожженный Штауффенбергом огненный кошмар заговора все еще продолжается? - взволнованно спросил он.
- Вижу, вы тоже наслышаны о нем, о заговоре, штурмбаннфюрер?
- Не более чем наслышан.
- Странно, а должны были иметь четкое представление о действиях местных заговорщиков, особенно об их связях с окружением регента и Салаши.
- Следует предположить, что до Венгрии заговорщики не дотянулись. И не удивительно, здесь ведь не было германских войск, да и сейчас их немного. И потом, у нас, к счастью, не обнаружилось генерала фон Штюльпнагеля, поскольку он оказался во Франции, в роли командующего войсками.
Хёттлю понадобилось немало мужества, чтобы произнести эти слова покаянного смирения с надлежащим спокойствием. Он прекрасно понимал, какой это риск - вызвать у "венца" хоть искру подозрения. Правда, они давно знакомы со Скорцени. Но ведь среди тех, кого в день подавления заговора хватали в штабе армии резерва на Бендлерштрассе, тоже было немало людей, которые давно ходили в хороших знакомых Кальтенбруннера, Шелленберга, Гиммлера и даже фюрера. Однако хватал их все тот же Скорцени.
- До "Валькирии" в Будапеште дело не дойдет. Здесь операция будет называться по-иному, - по-своему "успокоил" начальника службы безопасности Отто Скорцени. - Но причина обеспокоенности Гитлера все та же - заговор.
- Не может быть!
- Да-да, заговор, Хёттль!
- Еще один? Теперь уже здесь, в Будапеште?! - еще больше побледнел Хёттль, приподнимаясь. Карандаш, который он машинально взял со стола, мелко дрожал.
- Именно здесь. Поэтому отныне все подчиненные вам, штурмбаннфюрер, службы, все эсэсовские и прочие дислоцированные в столице Венгрии и в ее окрестностях части переходят в мое полное подчинение.
На какое-то время Хёттль впал в глубокое безучастие, прежде чем изрек:
- То есть вы хотите создать особую, будапештскую, оперативную группу?
- Вы - штабной гений, Хёттль. Именно "особую", именно "оперативную". Это должно звучать и взбадривать, не так ли?
- Но приказу о создании подобной группы обязательно следует придать определенную цель.
- Естественно.
- И в чем она заключается?
Скорцени слегка поколебался.
- Пока лишь только в создании самой группы, - так и не решился он раскрыть истинную причину своего появления на берегах Дуная.
Хёттль по-лошадиному помотал головой, делая вид, что в ней что-то там проясняется.
- Что я должен делать, чтобы помочь вам?
- Для начала позаботьтесь, чтобы мой приказ о создании такой, лично мне подчиненной, группы стал известен всем командирам германских частей в Венгрии. Но пока что только им, и никому больше. И вообще, Хёттль… У нас мало времени. Зато ужасно много работы. Вы должны догадываться, каких именно вестей ждет сейчас из Будапешта фюрер.
- Я догадываюсь, Скорцени, - солгал Хёттль. Однако главное заключалось не в этом.
Если бы это свое "много работы" Скорцени произнес немного раньше, оно заставило бы начальника службы безопасности содрогнуться. Но теперь, когда он понял, что второй смертельный раунд "Валькирии" отменяется, все выглядело по-иному.
Скорцени сказал, что их ждет много работы? Хёттлю это было так понятно. Но главное, что эти слова прозвучали, как изречение индульгенции, как уверение в том, что на сей раз его, Хёттля, имени в числе врагов рейха не оказалось. Пока что не оказалось.
3
Это была их прощальная прогулка. Завтра генерал Власов возвращался в Дабендорф, чтобы заниматься сотворением армии.
Однако в этот раз они не стали подниматься на холм, соседствующий со спальным корпусом санатория, а обогнули озеро по его северному берегу и по едва приметной тропинке поднялись на небольшой перевал, представлявший собой кратероподобную, поросшую короткой густой травой поляну. Такими горными "полонинами" Андрею приходилось любоваться в Карпатах, когда его Четвертый механизированный корпус дислоцировался - в канун войны - неподалеку от Львова. Он, сын равнин, был поражен красотой гор, вершины и перевалы очаровывали его своей таинственностью, а горные долины казались отрезанными от цивилизации затерянными мирами.
Власов использовал любую возможность для того, чтобы вырваться в какой-нибудь из горных районов Карпат, а возвращаясь в часть, всякий раз говорил себе, что, выйдя в отставку, обязательно поселится где-нибудь в предгорье, на краю гуцульского села. Странно, что Альпы такого желания у него не вызывали. Может быть, потому, что это уже были чужие горы, в чужой стране. Впрочем, не исключено, что здесь, в этих горах, ему суждено остаться навсегда.
По одну сторону перевала вырисовывались чаша озера и строения санатория, по другую - крохотная, затерянная в горном ущелье деревушка с островерхими черепичными крышами и миниатюрной кирхой, возведенной на столь же миниатюрном, огибаемом голубоватой лентой речушки холме.
Несколько минут Власов стоял на краю обрыва, с которого открывался вид на деревню, не в силах оторвать взгляда и не осознавая, что впал в некое полузабытье. Ничего более прекрасного, чем то, что представало сейчас перед ним, генерал попросту не видел.
- Не знаешь, как могло случиться, что до сих пор я ни разу не поднималась сюда, Андре? - напомнила о себе Хейди, опираясь на его руку и потираясь лбом о его предплечье.
- Тебе попросту неудобно было возноситься к этой красоте без меня.
- На сей раз ты почти прав, Андре, что в личных делах случается с тобой крайне редко.
- Просто вы чаще стали признавать это, Хейди.
- Может быть, судьба действительно готовила меня для встречи с тобой, оберегая от всего, что могло развести нас по разным дорогам; всего того, что я могла бы познать прежде, чем познала тебя.
- Опять фантазии?