- И потом, я не понял, что же бросает вас в объятия такого, небоевыми шрамами разувеченного, негодяя, - все еще не угомонился Отто, слишком уж Фройнштаг задела его за живое.
- Я могла бы ответить, что в объятия меня бросает ваша притягательность, ваше мужество, наконец, моя девичья влюбленность в вас. Но ведь всякое упоминание о моей влюбленности вы уже не приемлете.
- Приемлю, но с трудом.
- В таком случае наслаждайтесь моим предельно простым и единственно доступным вам, Скорцени, объяснением: в ваши объятия меня бросает, ну, скажем, жестокая, казарменная потребность плоти - только и всего.
- "Казарменная потребность плоти" - это убедительно. В таком случае остался еще один вопрос, к которому вы точно так же неосторожно подвели меня: кого вы имели в виду, говоря о моих любовницах?
- Мне ли знать имена всех их?! Княгиню Марию-Викторию Сардони, например.
- Княгиню Сардони, говорите? Неожиданная мысль. Спасибо за подсказку.
И когда Скорцени мрачно призадумался, Лилия сразу же занервничала, понимая, что сейчас он решает для себя: не отменить ли визит в Будапешт Фронштайн, чтобы чуть позже послать вместо нее княгиню Сардони?
Лилия настолько допускала возможность подобного решения, что всерьез забеспокоилась: от Скорцени можно было ожидать чего угодно.
- Нет, Сардони - не совсем то… - наконец, спасительно пробормотал Скорцени.
- Я бы выразилась точнее: Сардони "вообще не то".
- Не пытайтесь разозлить меня, Фройнштаг. Если я сказал, что "не совсем то", - имелось в виду, что Мария-Виктория слишком тесно связана с английской разведкой. К тому же, насколько мне известно, сейчас она в Италии. При иных обстоятельствах княгиня вполне способна была бы заменить вас.
- Я-то подумала: вы попросту испугались, что княгиня затмит красотку Юлишу и займет ее место в гареме Салаши. А ведь новоявленный фюрер нужен вам с незамутненными любовью мозгами, разве не так?
Этот странный диверсионно-дипломатический диалог их все еще происходил в комнате, где их никто не прослушивал. А постели, которые они время от времени освящали своим любовным по́том, становились свидетелями и не таких словесных дуэлей.
Вспомнив, что она отправляется на задание, причем весьма серьезное, Фройнштаг решила чуть притупить свое жало, или, по крайней мере, уменьшить содержание в нем яда.
- Кажется, вы упомянули о связях княгини Сардони с английской разведкой, - тон ее стал серьезнее, и это несколько успокоило Скорцени. А то он действительно начал подумывать, не отложить ли ему визит "фрау Вольф, супруги доктора Вольфа", как значилась по паспорту его СС-спутница, - в Будапешт. Своей агрессивностью она могла сразу же и навсегда отпугнуть от себя Юлишу.
- Прикажете тотчас же арестовать ее?
- Для начала как можно реже упоминать ее имя. Во всяком случае, в моем присутствии.
- Если вы и впредь будете злословить, Фройнштаг, мне не останется ничего иного, как лично отправиться к баронессе Юлиане фон Шемберг. Надеюсь, эта перспектива сразу же придаст вам энтузиазма.
Фройнштаг мгновенно присмирела. Соперниц, любых, она по-прежнему опасалась куда больше, нежели вражеских пуль. Пусть даже отправленных.
- Мне бы не хотелось этого, штурмбаннфюрер, - кротко призналась она. - Говорят, эта венгерка - самая настоящая брюнетка. То есть я имею в виду не крашенная.
- Ну и что?
- А то, что брюнетки - как раз в вашем венгерском вкусе.
- Что-то не замечал. До сих пор выбирал по форме бюста. Иногда - по конфигурации ног.
- В ногах вы, Скорцени, как раз ни черта не смыслите, - вновь вселился в нее бес язвительности. - Абсолютно ни черта.
- В таком случае вам нечего тревожиться, Фройнштаг. С ногами у вас всегда будет все в порядке. Очевидно, в свое время я попросту не рассмотрел их хорошенько. Что же касается брюнеток, то ведь мы в Венгрии. Здесь каждая вторая - брюнетка.
- Иначе с какой стати я бы так нервничала?
5
Лилия попыталась приподняться, чтобы дотянуться до лежащей на столике пачки сигарет, но Скорцени придержал ее, заставил улечься на подушку и вновь припал губами к груди. Иногда Лилии казалось, что он даже не догадывается, какое наслаждение доставляет ей этими своими поцелуями. А то бы не осыпал ими столь часто и усердно. Из вредности не осыпал бы, чтобы досадить.
- Кстати, о шпионках, английских и прочих… - все же сумел оторваться от ее тела Скорцени. - Есть подозрение, что эта наша баронесса Юлиша тоже подослана к будущему вождю венгров.
- Даже если бы у нас не появилось абсолютно никаких доказательств этого, все равно подозрение в "подставе" осталось бы первым грехом, в котором ее стоило бы заподозрить, - согласилась с ним Фройнштаг.
На сей раз ласки продолжались недолго, но Лилию это не смутило. Главное, что Скорцени заговорил о том, что ей следовало знать, отправляясь на свидание с любовницей венгерского нациста.
- Надо бы попытаться основательно прощупать ее.
- У вас этот процесс - "щупания", - мелко съязвила Фройнштаг, - получился бы эффектнее. Но если подойти к проблеме всерьез… Она может знать, кто я на самом деле.
- Каковыми бы ни были ее источники, во время общения вы будете оставаться для нее всего лишь безвестной фрау Вольф. Не очень-то конспирирующейся разведчицей, действующей по поручению "высоких германских сфер".
- Лучше было бы, если бы она открыла это для себя постепенно.
- В какой-то степени ей помогут сделать это. Обычная утечка информации. Официально вы, конечно, предстанете перед ней как жена доктора Вольфа, и тоже архитектор по профессии, увлеченная старинной архитектурой Будапешта.
- Тогда что же должна открыть для себя в этой девице я?
- Склонность к дружбе, - улыбнулся Скорцени. - Бескорыстной, женской, всепоглощающей.
- Что-то я никогда раньше о таковой не слыхивала: "бескорыстной и всепоглощающей…".
- Случается иногда, случается, - успокоил ее Скорцени.
- Тогда на всякий случай поклянитесь, что она не лесбиянка, - не то шутя, не то всерьез потребовала Фройнштаг.
- Вот этого я не знаю, - недовольно проворчал Скорцени. - Почему я должен интересоваться еще и нижним бельем баронессы, а также способами удовлетворения ее низменных страстей? Кстати, почему это вас так встревожило? Никогда раньше женщины с подобными склонностями особой тревоги у вас не вызывали.
- На что-то намекаете?
- Выясняю ситуацию, поскольку о своих агентах обязан знать все.
- В Библии по этому поводу сказано, что всему свое время, а всякому древу - свой плод. Считайте, что я через свои женские изыски уже прошла.
- А ведь если оставить в покое вас, Фройнштаг, и вернуться к баронессе Юлише… Это хорошо, что вы задались вопросом о ее лесбиянстве. Я почему-то не обратил особого внимания на то, что Ференцем Салаши она увлечена не более, чем его супругой… Или же у вас иное мнение на сей счет, а, Фройнштаг?
Только сейчас Лилия вспомнила, что ведь о ее "лесбийской пытке" княгини Марии-Виктории Сардони в бассейне на вилле "Карпаро" Скорцени тоже давно известно. Не говоря уже о ее "невинных секс-забавах" в те времена, когда она в течение незначительного времени проходила стажировку и испытание в качестве охранницы в концлагере. И поняла, что продолжение лесбийской темы, в любых нюансах, не в ее интересах.
- Супруга Салаши может оставаться для нее всего лишь надежным источником информации. И вообще, я вынуждена открыть вам одну великую тайну: далеко не всякое сближение двух женщин завершается лесбиянскими оргиями. Порой возможность поболтать, посплетничать и поделиться своими подвигами на любовном фронте куда дороже для нас, чем бесплодные лесбиянские потуги.
- Кто бы мог предположить?!
- Ладно, штурмбаннфюрер, считайте, что вы меня убедили. Кроме всего прочего, выясню и эти подробности. Но главное, попытаюсь завязать дружбу с Юлишей, дабы найти подходы к самому Салаши, - жестко пообещала Фройнштаг в обмен на молчание по поводу "концлагерных невинностей".
- Теперь добиться этого будет значительно легче, нежели потом, когда Салаши уже возомнит себя фюрером Великой Венгрии.
- Согласна.
- Мы же будем прикрывать вас, пытаясь проследить, кого эта секс-баронесса наведет на наш след. - Скорцени выслушал смех Фройнштаг, которой очень понравилось определение "секс-баронесса", и добавил: - И кто этих людей будет интересовать больше: я или вы?
- По-моему, сейчас их больше всего интересует положение контр-адмирала Хорти. Если секс-баронесса действительно связана с англичанами, то ведь судьба регента для Лондона так же небезразлична, как и судьба самой Венгрии.
- Вопрос в том, к чему эта встревоженность судьбой Венгрии может в реальности привести англичан.
- В любом случае, они попытаются спасти Хорти и помочь ему удержаться в кресле правителя. Мало того, они уже уверены, что в ближайший месяц Германия останется без последнего своего боеспособного союзника.
- Хоть в какой-то степени боеспособного, - угрюмо подтвердил Скорцени. - В общем-то мы с вами диверсанты, Фройнштаг. И мне не очень по душе то, что приходится отбивать хлеб у разведки и контрразведки… Но что поделаешь? Да, кстати, в ходе операции никогда не забывайте, что на самом деле Юлиша - это баронесса Юлиана фон Шемберг. Она может напомнить об этом самым нелицеприятным образом.
- Мне известно, что аристократки обладают способностью вспоминать о своем высокородном происхождении в самые неподходящие минуты, - ответила Фройнштаг, вновь возродив в своей памяти княгиню Марию-Викторию Сардони.
* * *
Однако все это - и Мюнхен, и явочная квартира СД, с обер-диверсантом в старинной, безмерно широкой, традиционно баварской кровати, - уже осталось в прошлом. Лилия только что вышла из будапештского отеля "Берлин", и впереди ее ждала встреча с Юлишей, с венгерской столицей, с агентами венгерской контрразведки и с людьми, приближенными ко двору регента Хорти.
Уже давно должно было появиться ее прикрытие в облике сотрудника СД Гольвега, однако оно почему-то опаздывало. Обычно подобное опоздание или какой-то иной сбой предвещало неудачу, но пока что Фройнштаг не хотелось предаваться черным пророчествам; предпочитала витать в романтическом тумане безвестности.
Авантюристка по самому характеру своему, по самой своей природе, Фройнштаг уже ощущала приближение опасности и дыхание очередной авантюры. Лилия любила такие моменты - когда операция только разворачивалась, когда можно было дать волю фантазии и когда очередная акция напоминала захватывающую книгу, о которой уже наслышана, но которую еще только следовало прочесть.
"…Но пока что тебе всего лишь предстоит увидеть, что собой представляет любовница Салаши", - мысленно молвила Фройнштаг, прерывая цепь "постельных" воспоминаний, предаваться которым она любила только в тех случаях, когда они были связаны с пребыванием в этой постели обер-диверсанта рейха.
Это были особые встречи, особые часы, проведенные с мужчиной, с которым она согласна была провести всю оставшуюся жизнь. Правда, Скорцени не мог догадываться, что, чем дольше они с Фройнштаг были знакомы, тем воспоминания эти все больше отдалялись от греховных утех и все больше тяготели к воспоминаниям об их беседах.
Независимо от того, завершалась ли очередная встреча каким-либо конкретным заданием, или же обычным, до обидного сдержанным, прощанием Скорцени, - она всегда вспоминала потом, что и как именно он говорил, как отзывался, как наставлял ее и как отшучивался. Фройнштаг теперь понимала тех молодых диверсантов, которые тянулись к "человеку со шрамами", старались быть похожими на него и пытались подражать во всем: от поведения во время операции, до рокотания его гортанного баса и клокочущего смеха. То же самое стало происходить и с ней. Если раньше она предавалась лишь сугубо женским сексуальным бредням, то теперь все чаще прибегала к воспоминаниям диверсанта, влюбленного в своего учителя.
Именно так все и выглядело в эти минуты. И хотя с момента их любовных утех в Мюнхене прошло уже немало времени (в Будапешт они прибыли ранним утром и предаться библейскому греху еще не успели), Фройнштаг по-прежнему жила ими. Вот и сейчас она, сцену за сценой, прокручивала весь свой последний постельный спектакль до малейших подробностей: что он сказал, как возмутился, и как она безбожно зарывалась, пытаясь погасить на его нервах свою собственную ревность и неуверенность.
Фройнштаг немного смущало то, что приходилось вторгаться в любовную связь другой женщины. Еще не будучи знакомой с Юлишей, она уже чувствовала к ней какое-то расположение, возможно, вызванное обычной женской солидарностью. Фройнштаг не знала, как будет складывать знакомство с первой леди "первого наци" Венгрии. Но сам тот факт, что ей придется шпионить за секс-баронессой, уже вызывал у Лилии внутренний протест.
"В конце концов, все мы по жизни своей "секс-баронессы, - покаянно напомнила себе Фройнштаг. - Только одни превращают это в хорошо оплачиваемое ремесло, а другие довольствуются неблагодарной славой любительниц. К какой фаланге принадлежишь лично ты, - реши сама. Но учти: возможно, когда-нибудь и к тебе тоже подошлют некую девицу, которая обязана будет выяснить, что из себя представляет "эта любовница Скорцени"".
Лилия поежилась и приподняла ворот плаща. Холодное слякотное предвечерье настаивалось на густом, пронизывающем до костей дунайском тумане.
Машину, сворачивающую к отелю, Лилия заметила в минуты, когда теплый салон ее уже способен был показаться райским убежищем.
- Прошу прощения, фрау Вольф, - выскочил из него Гольвег. - Пять минут, на которые мы опоздали, вам придется списать на бестолковых будапештских полицейских, которые считают, что с наступлением сумерек всякая автомобильная жизнь на вверенных им улицах должна прекращаться.
- Если я опоздаю на встречу, вам то же самое оправдание придется повторить в присутствии Скорцени, - предупредила Лилия, садясь рядом с водителем. - Он будет "рад" довольствоваться столь вескими доводами.
- Надеюсь, до этого дело не дойдет. У нас первоклассный водитель.
- Этот? - кивнула Фройнштаг в сторону худощавого парня, почему-то судорожно вцепившегося в руль, словно боялся, что его вышвырнут из машины.
- Вот именно. - Фройнштаг готова была поклясться, что имеет дело с очередным недоучкой из гитлерюгенда, однако, предвидя ее реакцию, Гольвег тотчас же поспешил заверить: - Это лучший из имеющихся в распоряжении господина Хёттля.
- Кто он, откуда взялся? - спросила она с такой небрежностью, будто водитель при их разговоре не присутствовал.
- Из местного отделения службы СД. Унтерштурмфюрер Шторренн.
- Как легко достаются сейчас в СД офицерские чины!
Шторрен никак не отреагировал на ее слова, и такое его поведение слегка удивило Фройнштаг. Тем временем за него вступился Гольвег.
- Свой офицерский чин господин Шторренн получил на фронте. На Восточном фронте, - уточнил он.
- А еще точнее: за Восточным фронтом, в тылу русских, - наконец-то прорезался голос у самого Шторренна.
Однако вышибить Фройнштаг из седла было уже не так-то просто.
- В таком случае, вот что, унтерштурмфюрер Шторренн, - процедила она сквозь зубы, явно подражая при этом Скорцени. - Если какому-то местному идиоту-полицейскому вздумается морочить вам голову, пристрелите его и спокойно езжайте дальше.
- Это приказ? - своим тоненьким, почти мальчишеским голоском поинтересовался Шторренн.
- Нет, считайте это моей нежнейшей просьбой.
Не произнеся больше ни звука, Шторренн поправил кобуру пистолета и расстегнул ее.
"На редкость сообразительный попался, - признала Фройнштаг. - Возможно, даже храбрый, хотелось бы верить. Если, конечно, он столь же решительно станет вести себя и в присутствии полицейского".
- Так вы, наверное, неплохо владеете русским? - спросила Лилия, вспомнив о его рейдах в тыл врага.
- Намного лучше, нежели многие из русских, - ответил Шторренн, не поворачивая головы. - Некоторых это даже смущало.
- Из прибалтийских германцев, следует полагать?
- Из германцев, но поволжских, которые бежали из России в конце Гражданской войны.
- Теперь все проясняется. В Германии вы окончили разведшколу, и за линию фронта вас переправляли, как разведчика.
- Это не имеет значения, - вмешался в их разговор Гольвег.
- Понимаю, секретная миссия.
- У меня была миссия инспектора-палача, - спокойно объяснил Шторренн. - За рубеж меня переправляли для того, чтобы я казнил предателей. Особенно сложно было достать одного из радистов, засланного нами русского, которого советы завербовали, заставив вести радиоигру. Мне пришлось почти две недели выслеживать его и прирезать, когда ему разрешили свидание с матерью.
- А всего он казнил двенадцать предателей, - решил Гольвег, что от обета молчания он теперь освобожден.
- Если учесть, что все казни пришлось производить за линией фронта, - не так уж и мало. Впрочем, таких казней хватило бы и по эту сторону фронта.
- По эту сторону я казнил более двухсот предателей, в том числе и бывших служащих СС, СД и гестапо.
- Это не шутка? - враз оробев, вполголоса поинтересовалась Фройнштаг, оглянувшись на сидящего позади нее Гольвега.
- Он был палачом в одной из берлинских тюрем, а затем - в специальном лагере для бывших военнослужащих вермахта, СС и прочих структур, - неохотно объяснил тот.
"Вот уж действительно, - вздохнула про себя Фройнштаг, - никогда не знаешь, с кем имеешь дело!"