- Фюрер узнает об этом, адмирал. Обязательно узнает. Мы позаботимся, - совершенно серьезно, без тени насмешки заверил его Скорцени. - Так что не терзайтесь излишними волнениями.
- Но кто вы такой?! - все же сумел совладать с собой Хорти. - Кто вы такой, что смеете арестовывать главу другого государства?
- Скорцени, господин регент, - тихо, с незнакомой Штуберу доверчивостью объяснил штурмбаннфюрер. - Отто Скорцени, с вашего позволения. У меня есть такое право: просто брать и смещать обычных диктаторов. Я завоевал это право! - взорвался он на последней фразе грозным рыком. - Я завоевал его, это право! Слышите, завоевал его! И когда-нибудь я еще переверну этот мир, еще пройду его от океана до океана!
Хорти выдержал этот взрыв эмоций обер-диверсанта со стоическим мужеством.
- Что вы намерены предпринять в отношении меня? - как можно хладнокровнее поинтересовался он.
- Сейчас вы сядете в предоставленную вам машину и под охраной моих коммандос отбудете в резиденцию командующего германскими войсками в Венгрии обергруппенфюрера СС Карла Пфеффер-Вильденбруха.
- А затем?
- Затем я вынужден буду доставить вас в Германию. Как вы понимаете, вашу дальнейшую судьбу будет решать фюрер. Это в его компетенции.
Настала пауза, которую оба участника этого диалога могли воспринимать, как прояснение момента истины.
- Благодарю, штурмбаннфюрер, - первым благоразумно решился нарушить ее Миклош Хорти, только теперь уже в голосе его стало проявляться что-то заискивающее, - вы достаточно прояснили мое будущее. Кстати, не могли бы вы сообщить мне, что с моим сыном? Где он сейчас?
- Оставьте эти вопросы для милой беседы с обергруппенфюрером СС Пфеффер-Вильденбрухом за бокалом вина.
47
В эти дни Фройнштаг уже не решалась оставаться в отеле "Берлин", где ее слишком многие знали, и предпочла переехать в "заезжий двор гестапо" - как называли небольшое крыло в резиденции гестапо и СД, в котором обычно останавливались все сотрудники этих организаций, прибывшие из рейха.
Здесь она, конечно, чувствовала себя в большей безопасности. Но безопасность ее была сродни той, что гарантирована арестанту, заключенному в крепость. Поэтому у Фройнштаг не было никаких оснований радоваться ей.
Единственное, что утешало - будапештская одиссея Скорцени вот-вот должна завершиться, и вскоре им предстоит возвратиться в Берлин. Как всегда в таких случаях, время тянулось до тошноты медленно, лица снующих по коридору сотрудников гестапо давно осточертели, а Будапешт, с его бесконечными дождями и туманами, казался самым холодным, промозглым городом мира.
Вот уже второй час Фройнштаг лежала на диване - в мундире, в сапогах, положив ноги на истертые, замызганные перила, свидетельствовавшие о том, что все, кто останавливался в этом номере до нее, коротали свое свободное время точно таким же образом. Дополняли эту "сцену тоскливого безделья" дымящаяся сигарета и полупустая бутылка вина, стоявшая прямо на полу - чтобы всегда под рукой.
До двух телефонных аппаратов, черневших на небольшом столике, Лилия тоже могла дотянуться, даже не приподнимаясь. Однако, услышав звонок, по привычке вскочила и сняла трубку, но… городской связи. Хотя, к ее удивлению, на сей раз до нее пробивались по внутреннему телефону, который на ее памяти вообще оживал впервые.
- Говорит старший поста унтер-офицер Кронзер, - услышала по-мальчишески тонкий, писклявый голос. Фройнштаг не присвоила бы этому парню унтер-офицерский чин уже хотя бы из-за этого "откровенно неподобающего" голоска. - Вас желает навестить баронесса фон Шемберг. Но у меня нет оснований для того, чтобы пропустить ее.
- Вот это новость! - вмиг забыла Лилия об унтер-офицерских недостоинствах Кронзера. - Мое распоряжение может служить достаточным основанием?
- Никак нет, госпожа… господин… унтерштурмфюрер, - запутался охранник в родах обращения. - Понадобится распоряжение одного из прямых начальников. В данном случае, это…
- Подите вы к черту, унтер-офицер, - прервала его администраторские стенания Фройнштаг. - Передайте баронессе, что через две минуты я сама выйду к ней. Спросите, она с машиной?
Кронзер передал ее вопрос Юлише и тотчас же подтвердил:
- С машиной.
- Чудесно. Есть прекрасная возможность вырваться, наконец, из этой туманной Бастилии, - проворчала Фройнштаг, бросая трубку.
За рулем сидел черноволосый, смуглолицый парень, в надвинутой на глаза кепочке. На Фройнштаг он даже не взглянул, словно опасался открывать свое лицо. Зато баронесса встретила ее ошеломляющей улыбкой, широким жестом предлагая место рядом с собой, на заднем сиденье.
- Это все же произошло! - возбужденно проговорила она, страстно сжимая руку Лилии, как только та закрыла за собой дверцу. - Если честно, мне не верилось, что это возможно. Такая охрана, такие меры предосторожности! Просто-таки невероятно!
- В счастливый исход операции по освобождению Муссолини тоже многим не верилось. Некоторым - до сих пор. Это Скорцени, баронесса…
- Да, фрау Вольф, это Скорцени. Тут уж ничего не скажешь. Кстати, вы могли бы познакомить нас?
- Зачем?.. - вырвалось у Фройнштаг.
- Ну, видите ли…
- Это невозможно, - отрубила унтерштурмфюрер. - Совершенно невозможно, - добавила еще категоричнее.
Баронесса удивленно взглянула на нее и благоразумно решила, что дальше настаивать на знакомстве попросту опасно. Женское чутье подсказывало, что таким образом она не только испортит встречу с эсэсовкой, но и наживет в ней врага.
- Так что же заставило вас примчаться ко мне, баронесса?
- Извините, что примчалась именно к вам. Но, поскольку мы с вами уже знакомы… Не знаю, насколько корректным покажется мой вопрос…
- К делу, Юлиша, к делу…
Услышав это фамильярное, кроватно-уличное "Юлиша", пущенное когда-то в оборот самим Ференцем Салаши, баронесса недовольно передернула плечами.
- Теперь, когда судьба регента Хорти решена… Хотелось бы знать, насколько серьезно господин Салаши может рассчитывать на пост главы государства.
- Требуете, чтобы эти гарантии дала я?
- Вам это вряд ли удастся. Но Скорцени… Многое зависит сейчас именно от "первого диверсанта рейха". В Берлине понимают, что у них нет времени на то, чтобы устраивать президентские выборы, проводить длительные политические консультации. Страна воюет, следовательно, решение должно быть принято немедленно.
Прежде чем ответить, Фройнштаг метнула предостерегающий взгляд на водителя.
- Кароль, - положила ему руку на плечо баронесса, - привык слышать только то, что касается лично его. Но следует заметить, что он уже давно принадлежит к тем людям, которых вообще мало что в этом мире волнует и касается.
- Счастливый же он человек!
- Он о себе такого же мнения.
Сам Кароль в это время молча смотрел на дорогу впереди себя и воспринимал их разговор настолько отстраненно, что Фройнштаг ни на минуту не усомнилась: он действительно ничего не слышит, ничего не воспринимает.
- Однако вернемся к Салаши. Вы и в самом деле уполномочены говорить от его имени?
- От имени Салаши? - почему-то переспросила баронесса. И тут водитель чуть повернул лицо, ровно настолько, чтобы Фройнштаг могла видеть его ироничную ухмылку. - Видите ли, фрау Вольф, я только тем и занимаюсь, что говорю от его имени. Даже когда, казалось бы, говорить должен только он. Впрочем, иногда ему все же приходится вещать от самого себя. Но из этого не следует, что и говорит он своими словами.
"Очень влиятельного фюрера получит Венгрия, едва избавившись от Хорти! - подумала Фройнштаг. - Так, может, взять и поставить во главе этой несчастной страны баронессу фон Шемберг? Предварительно выбив из головы всю ее проавстрийскую дурь? Во всяком случае, тогда венгры хотя бы будут знать, кто именно ими правит".
- В таком случае предупредите будущего вождя Венгрии, что официально с ним еще поговорят. Но при одном условии: задолго до этой беседы он должен четко усвоить ошибки свергнутого контр-адмирала Хорти.
- Он их уже усвоил, - поспешила заверить Фройнштаг баронесса.
- Почему вы так убеждены в этом?
- Уже хотя бы потому, что многие из этих ошибок Салаши и его люди сами помогали Хорти совершать.
- Убедительно, - признала Фройнштаг.
- Однако дело не в каких-то там просчетах Хорти, а в принципиальной позиции: всем нам нужна сражающаяся Венгрия, а не жалкий номинальный союзник, скулящий у ног Германии, как дворняжка - под брюхом у немецкой овчарки.
- Образно сказано. Нам действительно нужна сражающаяся Венгрия, со сражающимся фюрером Салаши во главе, иначе мы его попросту не потерпим. И можете считать, что говорю я это от своего имени, своими собственными словами.
Фройнштаг казалось, что смысл сказанного и довольно резкий тон должны задеть самолюбие баронессы, подкрепленное к тому же амбициями Салаши. Но вместо этого фон Шемберг откинулась на спинку сиденья и, облегченно вздохнув, победно улыбнулась.
- Значит, вопрос о его восхождении решен, - проговорила она, уже не обращаясь к унтерштурмфюреру, а просто так, размышляя вслух. - Наконец-то! Не знаю, какую роль в этом сыграли лично вы, но в любом случае признательна.
- Больше всего меня ценят не тогда, когда я чем-либо помогаю, а когда не становлюсь на пути.
- Не становитесь, ради Бога, фрау Вольф! - вновь благодарственно ухватила ее за руку баронесса. - Никогда не становитесь. Когда на пути возникает обличенная влиянием женщина - это по-настоящему страшно.
- Теперь уже - с какой стати? Всякий Наполеон, - едва сдерживалась Фройнштаг, чтобы не сказать "наполеончик", - имеет право на свои "сто дней". Если только забыть, что к своим "ста дням" Бонапарт шел через полководческий гений, императорский жезл и мужественное, достойное великомученика отречение.
- Если только забыть об этом… - признала баронесса и тронула водителя за плечо. - Здесь небольшой ресторанчик, - указала рукой в сторону двухэтажного особняка с украшенным лепниной фасадом, возле которого они остановились. - Нас уже ждут. Нужно побеседовать.
- Увы, у меня слишком мало времени.
- А если это ненадолго, но очень важно?
- Не думаю, что настолько…
- Не заставляйте похищать вас, как вы похитили бедного Николауса Хорти, кстати, известного в нашем девичьем кругу как Николя де Хорти, - произнесла она имя сына регента на французский манер.
- Мне-то казалось, что наша с вами, Юлиша, тема давно исчерпана.
- Что вы, фрау Вольф! То, о чем мы говорили до сих пор, это так, попутно. К "нашей теме" мы еще, собственно, не подступались.
48
Оба майора были приземистыми, по-кавалерийски колченогими, со смуглыми, удлиненными лицами степняков.
- Майор Шардок. По национальности мы - печенеги, - объяснил-представился один из них по-немецки, обратив внимание на то, с какой пристальностью Скорцени всматривается в их лица. - И никогда не забывали об этом.
- Майор Вулган, - щелкнул каблуками второй. - Оба - Иштваны, но происходим из разных печенежских родов.
То, что офицеры подчеркивали свое печенежское происхождение, обер-диверсанта ничуть не удивляло. Из разведывательных ориентировок он знал, что в последнее время Хорти все плотнее окружал себя офицерами и унтер-офицерами из числа печенегов, поскольку уверовал, что в печенежскую среду идеология венгерского национал-социализма почти не проникает, и влияния в ней Салаши не ощущается. Тем более что еще в недавние времена австро-венгерская элита относила печенегов к этносу второго сорта, и только при Хорти отдельные представители его получили возможность продвигаться по служебной, особенно армейской, лестнице. За это они и были признательны регенту, всячески демонстрируя свою приверженность ему. А следовательно, таким людям он вполне мог доверять.
Скорцени приказал Родлю хоть из-под земли достать двух старших офицеров, готовых сотрудничать с германцами, которые бы могли составить его сопровождение. И адъютант действительно достал их из-под земли, обнаружив в одном из бункеров.
По-немецки офицеры говорили с разительным австрийским акцентом, но поскольку Скорцени и сам был не чужд ему, то признал появление в своей среде этих Иштванов вполне приемлемым.
После очень краткого знакомства Скорцени объявил им о завершении операции по устранению правительства хортистов и предложил войти в его свиту наряду с адъютантом Родлем, командиром батальона "Центр", унтерштурмфюрером Хунке и двумя другими диверсантами. Так, в сопровождении двух венгерских майоров, Скорцени обошел все кабинеты и залы регентского дворца, включая личные покои Хорти.
- Это правда, что в будапештском землячестве печенегов назревают автономистские настроения? - неожиданно для обоих майоров поинтересовался штурмбаннфюрер у одного из королевских покоев.
Майоры настороженно переглянулись, не зная, как им реагировать на этот вопрос.
- Говорите, как есть, - беззаботно посоветовал им Скорцени. - Важно знать правду.
- Наш печенежский народ действительно хотел бы получить хоть какую-то административно-культурную автономию, - признал Шардок.
- Наподобие той, которую многие малые народы получили в Советском Союзе, - уточнил Вулган. - Правда, хотелось бы обойтись при этом без сталинских колхозов.
- Да только вряд ли мы получим ее из рук Салаши.
- Ладно, с этим будем разбираться чуть позже, - сказал Скорцени, прислушиваясь к винтовочным выстрелам, доносившимся со стороны "Кровавого поля", от Дуная. - А пока что накапливайте силы и помните, что отныне СД держит "печенежский вопрос" в поле своего зрения.
- Вы действительно советуете нам объединяться вокруг печенежской идеи и накапливать силы?! - просияло лицо майора Шардока. - Поймите, для нас это очень важно.
- Для нас тоже важно, чтобы в окружении Салаши мы получили ту силу, которая бы пребывала в мощной оппозиции к нему.
- …И которая в нужное время могла бы "наступать" Салаши на мозоли, - подсказал Вулган.
- Есть в ближайшем окружении Салаши кто-то такой, кто действенно поддерживал бы вас?
Майоры-печенеги переглянулись, но не потому, что им не известно было имя своего покровителя; они решали: следует ли его называть.
- В общем-то нет, - ответил Вулган. - Если не считать баронессу Юлиану фон Шемберг.
- Юлишу?! - искренне удивился Скорцени.
Винтовочная пальба все усиливалась, но вот один за другим прозвучали три зычных выстрела из германских реактивных гранатометов, и пальба прекратилась.
- Мы понимаем, вас может смущать ее нынешняя репутация аристократической проститутки, - заволновался Шардок, - но это лишь прикрытие, своеобразная маскировка. И поймите, что никого другого у нас попросту нет, вся венгерская верхушка с презрением отторгает само воспоминание о каких-либо "печенежских корнях" значительной части населения Венгерского королевства. Именно поэтому…
- Меня не смущает "репутация аристократической проститутки" баронессы, - резко прервал его Скорцени, завершая свою экскурсию залами королевского дворца, которые не вызвали у него ни восхищения, ни ощущения какого-либо уюта обычного человеческого жилья. - Мы с вами, к нынешней политике причастные, все в той или иной степени - проститутки; причем многие далеко не "аристократические". И то, что вас поддерживает баронесса фон Шемберг, - выглядит не так скромно, как вам кажется.
- Мы такого же мнения, - поспешили заверить его оба майора, радуясь тому, что столь неожиданно нашли единомышленника в лице "самого страшного человека Европы".
Скорцени уже знал об амбициях баронессы Юлиши не только из разведданных, но и по рассказам Лилии Фройнштаг. Но лишь после признаний майоров-печенегов понял, что использование этой странноватой аристократки не стоит ограничивать только гросс-операцией "Цитадель" и что она неплохо могла бы смотреться в сверхсекретной картотеке управления диверсий Главного управления имперской безопасности.
"Что там за пальба?" - спросил он возникшего у дворцового подъезда офицера-эсэсовца.
- Часть гарнизона, располагавшаяся в прибрежной зоне, очевидно, не получила приказа о прекращении огня, - с ленцой бывалого фронтовика объяснил тот. - Пришлось успокаивать их с помощью гранатометов. Отменнейшее "успокоительное" средство, скажу я вам.
А еще через минуту появился гауптштурмфюрер Родль. Ему удалось собрать все сведения, касающиеся операции "Фаустпатрон". Из них следовало, что германские силы потеряли четверых солдат убитыми и двенадцать ранеными. Данными венгерской стороны он пока что не располагал, но считал, что и ее потери будут приблизительно такими же. И еще он сообщил, что во внутреннем дворе Цитадели Хёттль решил устроить процедуру почетной сдачи оружия и просит Скорцени прибыть туда. Как выяснилось, на почетной сдаче настояли сами венгерские офицеры.
- Это правильное решение, - признал штурмбаннфюрер. - Штурм крепости, захват правительственных учреждений и даже общие потери не должны превратить наши армии и наши народы во врагов.
Немедленно прибыв во Внутренний двор, Скорцени приказал оставить всем венгерским офицерам их личное оружие, а солдатам не бросать оружие на плац, как это принято во время обычной сдачи оружия, а аккуратно складывать в пирамидки прямо у фасада правительственного дворца. При этом на всех произвел благоприятное впечатление тот факт, что обер-диверсант рейха появился уже в сопровождении двух старших венгерских офицеров.
Когда все оружие низших чинов было сдано, Скорцени примирительно пожал руку каждому из офицеров и всех их пригласил в правительственный конференц-зал.