* * *
Я нашел на карте относительно подходящее место для незаметной из села посадки вертолетов, более того, учел то, что ветер, согласно данным моей встроенной в коммуникатор метеостанции, идет от села и будет таким же устойчивым, согласно прогнозу, до обеда. Отметил точку и сразу же переслал карту с отметкой майору Покрышкину. Едва я снова включил связь внутри взвода, как меня вызвал старший сержант Лысаков.
- Товарищ Добрыня, у нас тут неприятности…
- Слушаю тебя. Докладывай!
- Вы приказали пленных не брать, а у нас тут пленник. Он за миномет спрятался. Сам миномет перевернул, накрылся опорной плитой. В нее несколько пуль попало, а его не задело. Говорит, он сириец, которого силой привезли сюда, по национальности алавит. Это, насколько я понимаю, минометчик, что уголовников накрыл. Не стрелять же в него…
- Как ты с сирийцем общаешься? На арабском или на алавитском?
- Он по-русски немного разговаривает. Говорит, что родился в Дагестане. Он уже немолодой. На коленях стоит, просит не убивать. Что с ним делать?
- Веди ко мне, я поговорю, хотя ни арабского, ни алавитского не знаю. И всю группу выводи.
Сержант Корнелазов затребовал индивидуальную связь. Я нажатием кнопки на коммуникаторе выразил согласие. Но уже знал, что командир второго отделения мне сообщит. И понимал, почему он затребовал индивидуальный канал.
- Товарищ Добрыня, операция закончена. Добили трех бандитов, они отстреливаться пытались. Раненые были. Один из них - повар. Или прикидывался поваром. Я посмотрел, у него все плечо синее. Только что из автомата стрелял. Посадил его на плиту и там пристрелил. Пусть жарится…
- Ты это хотел по закрытому каналу сообщить?
- Нет, товарищ старший лейтенант… Тут на втором этаже комната есть. Там женщина и три ребенка. Их осколками гранаты убило. Гражданские, понятно…
- Это семья имама. Кто их еще видел?
- Никто. Я сразу солдат по другим комнатам послал…
- Понял. Передай мой приказ. Срочно всем выходить. Если свидетели вдруг высунутся из соседних домов, знаешь, что делать. Нас в селе не было… Уходить всем быстро и аккуратно… Если потребуется, бежать ползком…
* * *
Первым на высоту, где в окружении восьми незадействованных солдат я дожидался сбора взвода, прибыла группа, которая находилась ближе других - старший сержант Лысаков с двумя солдатами и с ними сириец-алавит. Я молча показал сирийцу на камень, сам сел на соседний и выставил свой планшетник, чтобы произвести видеосъемку допроса. Иногда бывает необходимым что-то вспомнить, на чем-то заострить внимание, и видеосъемка помогает это сделать.
- Рассказывай… Кто такой, как попал в Сирию, как сюда вернулся? С какой целью?
Сириец-алавит сел на камень. Он выглядел усталым и подавленным. Скорее всего, именно подавленностью и испугом и была вызвана его усталость. Я дал ему свою флягу с водой. Он выпил все до капли. При испуге всегда во рту пересыхает, и вода в этом случае хорошо помогает.
- Я в Каспийске родился. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, ребенком пяти лет от роду с родителями уехал в Сирию. Мой отец был инженером-нефтяником. Он в Москве учился, потом работал в Каспийске на станции перекачки нефти. Потом его домой позвали. Дома специалисты нужны были.
Он волновался и потому говорил так быстро, словно я обещал за медленный рассказ расстрелять его. Но я проявлял терпение. Тем более что не все мои группы еще собрались. Время послушать было.
Меня смущал один факт. Если он в пять лет уехал из России, да еще так давно, то он должен был бы полностью русский язык забыть. А он говорил достаточно бегло. Но пока я не стал его об этом спрашивать, не давая возможности что-то придумать заранее. А его акцент мог бы, наверное, сказать что-то только специалистам. Мне лично он ничего не говорил. Специалисты же различают даже несколько дагестанских и чеченских акцентов и могут сказать точно, где этот человек жил и где русским языком овладевал.
- Дальше, дальше… - поторопил я.
- Дальше… Я жил в Сирии, там учился, стал инженером-механиком по промышленным холодильным установкам. Работал в Восточном Алеппо на хладокомбинате, там женился, троих детей родил. Квартиру купил… Хорошо, в общем-то, жил, не бедно. Потом пришли эти… Из ДАИШ… Наши кварталы захватили. Других алавитов казнили. У меня жена была арабка. И потому я выдал себя за араба. Меня забрали в армию. Насильно забрали. Научили из миномета стрелять. У меня хорошо получалось. Но я не хотел с алавитами воевать. И когда сирийская армия наступала, я попытался сбежать к ним, сдаться хотел. Меня поймали, пытали, а потом расстреляли. Но не смогли до конца добить. Им помешали. Отряд сирийской армии подошел, но они тоже приняли меня за мертвого и не забрали с собой. А потом подошла разведгруппа во главе с Джахпаром Махадовым. Джахпар приказал осмотреть меня. Он думал, что меня сирийцы ранили. Убедился, что я жив, и приказал с собой забрать. Меня вылечили. И Джахпар оставил меня при себе, как слугу. А когда его сюда послали, к имаму Гаджимагомедову, он меня с собой взял. Считал, что я ему за спасение должен до конца дней своих служить.
- Ты участвовал в нападении на ночной клуб? - спросил я.
Он явно испугался этого вопроса. Но ответил быстро.
- Участвовал. Но я никого не убивал. Я в потолок стрелял. А потом бросил два взрывпакета, чтобы никто ничего не заметил. Моджахеды имама Джабраила думали, что я гранаты бросал. Но это взрывпакеты были. Они никому не навредят. Только испугают.
Я вспомнил, что в показаниях охранника присутствует момент, когда один из нападавших бросал в зал гранаты, однако среди убитых и раненых нет никого, кто имел бы поражение осколками. Хотя, насчет того, что взрывпакеты никому не навредят, у меня было большое сомнение. Я сам знаю случай, когда солдату оторвало пальцы таким взрывом. Но здесь тоже все зависит от силы самого пакета. Они же разные бывают. Например, в любой казарме спецназа ГРУ солдат приучают не соваться туда, куда соваться не следует. Подходит солдат к своей кровати в казарме, а там свернутая трубочкой газета лежит. Он ее поднимает, и взрывается слабый взрывпакет. Прямо в руках. Или что-то на подоконнике появляется, или даже в солдатской тумбочке…
- Зовут тебя как? - спросил я.
- Шамхал. Когда отец в Каспийске работал, у него друг был, дагестанец Шамхал. Я в Каспийске родился. И меня в честь отцовского друга так назвали.
Все рассказанное выглядело правдой.
- А семья твоя, Шамхал, где? - спросил я почти сочувственно.
Алавит опустил голову. На глазах навернулись слезы.
- Я не знаю. Думаю, семью расстреляли или замучили в подвале. Мне это перед расстрелом обещали. Я сам, когда выздоровел, даже узнать не пытался. Так хоть надежда есть. А без надежды как жить?..
Глава восьмая
Я даже не приказал связать алавиту руки. Поверил ему. Настрадался человек. Зачем доставлять ему лишние мучения. Хотя, с другой стороны, если человек к страданиям привык, он не так остро воспринимает новые, но старые переживает каждый раз заново.
- С нами поедешь, Шамхал, - распорядился я. - С тобой компетентные органы разберутся. У меня не хватает полномочий.
Но все же я предупредил старшего сержанта Лысакова:
- За пленника головой отвечаешь. Попытается убежать, можешь его пристрелить. Но лучше передать его живым и здоровым в ФСБ. Там сумеют разобраться с его историей.
Я отошел в сторону. Ко мне как-то бочком пододвинулся сержант Корнелазов. Уже по одному его поведению я понял, что предстоит необычный разговор. Сразу подумал, что он коснется жены и детей имама, погибших в доме. Оказалось, что разговор предстоял на другую тему.
Корнелазов, оказавшись рядом, выключил на шлеме микрофон. Заметив это, я выключил свой. Разговор на тему, которую я предполагал, не должен стать достоянием ушей всего взвода. Ни к чему солдатам испытывать комплекс вины за то, что произошло. Хватит того, что этот комплекс испытываю я.
- Товарищ старший лейтенант…
- Ну…
Он протянул мне что-то, завернутое в тяжелую тряпку, похожую на кусок шторы. Причем край тряпки был неаккуратно и неровно, видимо впопыхах, обрезан ножом.
- Что это?
- Коран. Был в руках у имама, когда его осколками накрыло. И бронежилет не спас. Четыре осколка в голову. А Коран так сжал пальцами, что я у мертвого едва вытащил. Силу пришлось применить. Потом кусок шторы отрезал, чтобы завернуть.
- И что из того? У каждого имама должен быть Коран. Чему здесь удивляться!
- Я не к тому, - смутился сержант. - Этот Коран какой-то особый. Кожаный переплет, вместо бумаги - пергамент. Бронзовые углы и бронзовая чеканенная застежка. Похож на старинный. Мне даже кажется, что там текст рукописный.
- Бывает, встречаются порой у имамов старинные издания, - не понимал я его удивления. - А зачем ты его сюда принес?
- Я с просьбой к вам, товарищ старший лейтенант. У меня дома подружка осталась. Она татарка по национальности. Родители у нее - верующие мусульмане, были против того, чтобы мы поженились. Я бы им этот Коран подарил, с вашего разрешения, чтобы хоть чуть-чуть задобрить. Разрешите?
- Вообще-то, это называется мародерство, - констатировал я с откровенным неодобрением. - Но, раз уж принес, не относить же обратно. Может, правда, книга для мусульманина ценная, и ты судьбу свою устроишь…
Мой взгляд случайно упал на нашего пленника, который выпивал уже, кажется, третью солдатскую флягу с водой.
- Шамхал, - позвал я.
Пленник подбежал бегом.
- Подскажи-ка нам, что там за старинный Коран был у имама Джабраила Гаджимагомедова?
Алавит улыбнулся.
- Рукописный Коран со специальным текстом для исламистов. Текст подправлен в идеологическом отделе ДАИШ. А все остальное - подделка. У Джахпара Махадова было несколько штук таких. Их специально делают под седьмой век. Якобы это первооснова. А последующие тексты, говорят, были исправлены в угоду кому-то.
- Спасибо. Иди… - отослал я пленника и посмотрел на сержанта Корнелазова.
- Вот видишь, насколько опасно мародерство. Ты с этим Кораном добавил бы несколько человек исламистов. Отец твоей девушки наверняка дал бы еще кому-то этот текст прочитать. И так пошло бы… Отправим его в ФСБ. Это вещественное доказательство, которым нельзя пренебрегать. Тот же имам Джабраил Гаджимагомедов, как говорят о нем люди, был неплохим человеком, ревнителем веры и нравов, хотел видеть своих единоверцев честными и неиспорченными людьми. И кто знает, что он проповедовал бы, не попадись ему в руки этот Коран… Может, он стал бы злейшим врагом исламистов. Нет, мародерство до добра никого не доводит…
- Я понял, товарищ старший лейтенант.
Я включил микрофон, показывая, что разговор с сержантом окончен.
Взвод тем временем собрался полностью. Я со своего командирского планшетника отправил циркулярно на планшетники солдат карту с отметкой места приземления вертолетов. Сколько их будет, я не знал, ждал сообщения от начальника штаба.
- На место выходим бегом, по отделениям. Конечно, опасности здесь в настоящее время ожидать не стоит, тем не менее передовое боевое охранение выставляет первое отделение, второе и третье выставляют боковое охранение. Передвигаемся, пока не рассвело, в пределах визуального наблюдения через тепловизор. Как рассветет - в пределах видимости друг для друга. Первое отделение - вперед!
- Товарищ старший лейтенант, - обратился ко мне первый снайпер взвода младший сержант Елфимов. - Какой смысл нам подошвы стаптывать, когда внизу три машины стоят. А четвертая в селе. Ну, в село, предположим, лучше не возвращаться, там уже люди бегают. А этими тремя вполне можем воспользоваться. В тесноте, конечно, тем не менее все не пешком…
- Не пешком, а бегом! Вперед! Марш, я дал команду… - Я не стал объяснять Елфимову, что наличие здесь машин - доказательство того, что в село приезжало много уголовников. Часть из них погибла в столкновении с исламистами. Но вторая часть перебила самих исламистов и уехала на своих машинах. На камнях трудно разобрать по следам, сколько всего машин здесь было. Это будет доказательством того, что бой вел не спецназ ГРУ, а бандиты против бандитов. Не поделили они что-то…
* * *
Уж что-что, а бегать мои солдаты умеют. И даже в полной выкладке, при оружии и в бронежилетах. Тем более здесь не требовалось бежать "на время". И даже я не подгонял никого, как на учебных марш-бросках. И потому бежал взвод в свое удовольствие. И никто не показывал усталости.
Примерно половина пути уже была позади, когда меня вызвали по дальней связи. Я, естественно, предположил, что это майор Покрышкин, и не ошибся.
- Как дела, Сереня?
- Нормально, товарищ майор. Совершаем марш-бросок к месту посадки в вертолеты.
- Да, только вот с вертолетами сначала вышла проблема, под рукой оказались только боевые, а там куда сажать? Только в фюзеляж по четыре-пять человек - лежа, больше некуда. Потом, с трудом, командир добыл три старых "Ми-4". Пассажирские. Но они ночью не летают. Вылетят только перед рассветом, чтобы к рассвету к горам приблизиться. Потому не утомляй взвод, не торопи сильно. Успеете…
- Мы и так не утомляемся. У нас есть экземпляр, который бегать практически не умеет. Я постоянно вижу, как его подгоняют. Только что пинка не дают.
- Что за экземпляр?
Пришлось на бегу сначала в двух словах объяснить, что за пленник такой у нас появился, а потом переслать видеозапись допроса.
- Прошу, товарищ майор, обратить внимание, как он разговаривает по-русски. Человек, которого в пять лет вывезли из России, не может так хорошо помнить русскую разговорную речь. Это требуется проверить.
- Хорошо. Я сам посмотрю, потом перешлю в ФСБ, пусть они организуют лингвистическую экспертизу. И пусть личность попытаются установить. У них с комитетом по примирению сторон в Сирии есть прямая связь. Через них передадут запись в сирийские службы безопасности.
- Я вот со стороны смотрю на этого алавита, и мне кажется, что он или просто духом слаб и не может себя заставить бежать, или умышленно отстает. Сбежать надеется. Но я персонально к нему приставил своего замкомвзвода. Лысаков - парень не промах, разберется, если что, просто пристрелит, как я приказал…
- Короче говоря, можешь не спешить. Я специально на связь вышел, чтобы тебя предупредить.
- Понял, товарищ майор. Меня по внутренней связи кто-то экстренно вызывает. Это может быть только одно из охранений. Что-то случилось. Конец связи…
- Конец связи… - подтвердил начальник штаба. - Если что - сообщай…
Я сразу переключил "Стрелец" на внутреннюю связь.
- Товарищ Добрыня, вызывает Правый дозор. Товарищ Добрыня… - раздался в наушниках солидный басок штатного великана взвода младшего сержанта Пети Фалько, командира третьего отделения, которое обеспечивало охранение с правой стороны. В охранение, насколько я помнил, ушел сам командир отделения и пулеметчик.
- Да, Петя, слушаю тебя, - отозвался я.
- Товарищ Добрыня. По дороге в сторону села идет целая колонна автомашин. По фарам я насчитал восемь внедорожников. Из них, как я понимаю в темноте, - два пикапа с людьми в кузове. И впереди еще две легковые машины. Но марку и количество людей в них я определить не могу. Еще темно, и рассмотреть в бинокль сложно. А автомат у меня с коллиматорным прицелом. У пулеметчика даже простого бинокля нет.
Это было мое упущение, точно так же, как и упущение командира отделения. Но именно мне следовало предупредить всех, чтобы в каждом дозоре охранения обязательно была на прицеле тепловизионная насадка. Или хотя бы тепловизионный бинокль. Но биноклей во взводе всего три. Я мог бы даже свой выделить для такого дела, поскольку сам находился на безопасной позиции в центре. Только сейчас уже поздно. А с моего места дорога не просматривается.
- Елфимов! - позвал я по связи.
- Я! - отозвался снайпер. При наличии связи младшему сержанту вовсе не обязательно было подбегать ко мне.
- Ты в общей колонне?
- Так точно. В самом центре, товарищ старший лейтенант.
- Резко сверни вправо. Разговор мой с Фалько слышал?
- Так точно, слышал.
- Отлично. Резко сверни вправо, до ближайшей высокой точки, и посмотри, что там за колонна движется. Это могут быть прихожане, что на намаз едут, а могут быть и бандиты.
- Наши бандиты, после того как их минами покрошило, пытались много раз куда-то дозвониться, но связи не было, - младший сержант докладывал мне уже на бегу, удаляясь к ближайшей горке с правой стороны по направлению нашего движения. Я видел его фигуру в течение минуты, но потом она растворилась в утреннем сумраке.
Только тогда я включил на планшетнике программу контроля и увидел на карте, как первый взводный снайпер забирается на ближайшую высоту, на самый верх, находит для себя позицию и занимает ее. Мне сложно было сказать однозначно, хорошо ли видно с этой позиции дорогу. Но если Елфимов не стал позицию менять, значит, посчитал, что видно ему достаточно.
Программа контроля не давала возможности увидеть, как лежит снайпер, показывая только точку, но я мысленно представил его распластанную фигуру. Правая нога вытянута, как продолжение оружия, левая отставлена слегка в сторону для опоры. Приклад упирается в правое плечо. Сам младший сержант прильнул к прицелу и высматривает автомобили на дороге, считает и оценивает их. И людей, кого видит, осматривает на предмет наличия оружия и боепригодности. Если в машинах есть женщины, то это однозначно массовый выезд в мечеть на пятничный намаз. Если там только вооруженные мужчины, то это едет подмога банде имама Джабраила или банде Деда Мазая. В любом случае подмога опоздала, поскольку ни самих банд, ни их главарей больше нет. И новая банда уже не сможет никому оказать помощь…
- Елфимов, докладывай…
Я потребовал доклада, не отрывая взгляда от монитора планшетника, и увидел, как одновременно с моими словами младший сержант совершил прыжок и переместился в сторону, за камни. И только после этого услышал отдаленную очередь из крупнокалиберного пулемета.
- Елфимов! Что там?
- У них бинокль с тепловизором. Меня увидели, выставили на дорогу пулемет. Сняли с пикапа. Пулемет был уже подготовлен к стрельбе. Значит, ехали драться. Только с кем? С нами?
И тут же заговорил другой пулемет - ручной. Это пулеметчик из нашего охранения, отойдя, как показал монитор планшетника, на небольшое расстояние от дороги, прикрыл снайпера длинной очередью. Младший сержант тут же этим воспользовался, нашел себе удобное место, высунулся, прицелился и произвел подряд три выстрела. Скорострельностью в этот раз он, может быть, даже ефрейтора Коломенского превзошел.
- Елфимов! Докладывай.
- Я пока спрятался, товарищ старший лейтенант, мне ничего не видно. Может, Фалько видит? Его еще не обнаружили.