- Дерьмо в шоколаде! Ну ладно, вдвоем мы с тобой еще как-нибудь управимся, а что прикажете делать настоящему, прикованному к креслу инвалиду?
- Ты задаешь один и тот же вопрос на каждом шагу.
- Да потому что на каждом шагу так и вскипаю от возмущения! Из-за того что приходится поднимать эту чертову штуковину, чтоб протолкнуть ее на тротуар! Нет, это просто безобразие, и с ним надо бороться. Дай мне петицию, и я тут же ее подпишу. Покажи, где проводится парад, и я к нему присоединюсь. Ну, что тут смешного?
- Просто представил себе этот парад.
- У тебя извращенное чувство юмора, Берн. Кто-нибудь тебе об этом говорил, а? Ну, подтолкни же, а то нашего друга уже окончательно растрясло.
Но наш друг не жаловался. Это был, как вы уже, наверное, догадались, покойный мистер Тренквист, а штука, которую мы толкали перед собой, была ничем иным, как инвалидным креслом на колесиках, взятым напрокат в больнице Питтермана, что на Первой Авеню, между Пятнадцатой и Шестнадцатой улицами. Кэролайн сходила туда, взяла кресло и доставила его в собранном виде в лавку в багажнике такси. Я помог ей втащить кресло в подсобку, где мы разложили его и усадили в него Тренквиста.
Надо сказать, что ко времени, когда мы собрались выйти из лавки, выглядел он вполне естественно, сидя в этом кресле, и уж во всяком случае, куда презентабельнее, чем на сиденье унитаза. За пояс он был привязан кожаным ремешком, и еще я добавил пару шнуров от старой лампы, которыми прикрутил запястья к подлокотникам, а лодыжки - к специальной ступеньке для ног. Плед - на деле то было старое, траченное молью одеяло - прикрывал его от шеи до кончиков ступней. Пара затемненных очков скрыла остекленелые голубые глаза. Твидовая кепка с козырьком, висевшая у меня в подсобке на гвозде с марта в ожидании своего законного владельца, была водружена на голову Тренквиста, сделав его таким образом менее узнаваемым. И вот таким манером мы передвигались по улицам города, пытаясь разобрать, что, черт возьми, произошло, и останавливаясь через каждый квартал, когда Кэролайн начала бесноваться по поводу бордюров.
- Знаешь, чем мы сейчас занимаемся? - сказала она. - Транспортировкой мертвого тела, вот чем. Это квалифицируется как уголовное преступление или судебно наказуемый поступок?
- Не помню. Во всяком случае, такие дела не поощряются, это уж точно. А вот закон на эту тему сформулирован довольно расплывчато.
- В кино в таких случаях говорят, что ты не имеешь права ни к чему прикасаться.
- В кино я ни к чему и не прикасаюсь. И точно знаю, что в подобных ситуациях ты обязан немедленно сообщить о трупе в полицию. И ведь ты вполне могла это сделать, Кэролайн. Вполне могла выйти из сортира и сообщить Рею, что там, на стульчаке, сидит труп. Тебе даже не пришлось бы звонить.
Она пожала плечами.
- Но я подумала, он потребует объяснений.
- Вполне вероятно.
- А у нас не было подходящего объяснения.
- И снова ты права.
- Но как он туда попал, а, Берни?
- Понятия не имею. На ощупь вроде бы был еще теплый, но с другой стороны, мне не так уж часто доводилось трогать покойников, и я не знаю, сколько им требуется времени, чтобы остыть. Может, он находился в лавке со вчерашнего дня. Ты же помнишь, вчера я запирал ее второпях, потому что меня арестовали, ну я и не мог сосредоточиться и сделать все как положено. Может, он затаился среди стеллажей, а может, проскользнул незамеченным в подсобку и спрятался там.
- Но к чему ему было прятаться?
- Понятия не имею. Ладно, не важно. Словом, каким-то образом он оказался в подсобке, а потом, ночью или утром, пошел в сортир, сел на стульчак, не спустив штанов, и умер.
- От сердечного приступа или чего-то еще?
- Или чего-то еще, - согласился я, и в ту же секунду переднее колесо врезалось в бордюр на обочине. Голова нашего пассажира качнулась вперед, и с нее едва не слетели очки и кепка. Кэролайн поспешила привести его в порядок.
- Он на нас в суд подаст, - сказала она, - за небрежное обращение.
- Что за шутки, Кэролайн! Это же как-никак покойник.
- Извини. Просто вырвалось. Чисто нервное, полагаю. Так ты считаешь, он умер естественной смертью?
- Это Нью-Йорк. Смерть от руки убийцы - случай вполне естественный.
- Думаешь, его убили? Но кто мог его убить?
- Не знаю.
- Думаешь, с ним в лавке прятался кто-то еще? Но как он потом выбрался?
- Понятия не имею.
- А может, этот Тренквист совершил самоубийство, а?
- Почему бы нет? И вообще, он был агентом русской разведки, и в полости зуба у него находилась капсула с цианистым калием, и он чувствовал, что дело его швах, вот и забежал в мою лавку и принял яд. И я нахожу вполне естественным и оправданным, что человек захотел умереть в окружении первоизданий и изящных переплетов.
- Ну хорошо, если это не сердечный приступ и не самоубийство…
- И не лишай, - вставил я. - Тут вообще возможно много вариантов.
- Но если он умер не от всех этих вещей, а был убит, как удалось это сделать? Как это ты умудрился запереть в лавке двух совершенно посторонних людей?
- Не знаю.
- Но все же?
- Ну, может, этот некто успел проскочить, когда сегодня утром я отпирал дверь. Я мог и не заметить. Или тогда, когда вышел купить кофе, а потом отправился к тебе.
- Этот паршивый кофе…
- Да… Он мог пробраться в туалет и там помереть. Или же был не один, и этот второй, убил его. Или же он вошел один, а потом явился убийца, и он открыл ему дверь, и этот человек вошел и убил его.
- Или же убийца смог проникнуть в лавку накануне, просидел всю ночь запертым, а когда утром появился Тернквист, впустил его и убил. Но разве мог один из них впустить другого без ключа?
- Без проблем, - сказал я. - Я не слишком старательно запер дверь, отправляясь за кофе. Я даже оставил на улице столик с книгами, а дверь просто захлопнул, и замок автоматически защелкнулся. Не помню, чтоб я запирал его ключом… - Я нахмурился, силясь вспомнить. - Хотя нет, погоди! Кажется, она была заперта, когда я вернулся, потому что ключ пришлось повернуть дважды. Черт!..
- Что такое?
- Погоди, я что-то совсем запутался, - сказал я. - Ну, допустим это Тренквист впустил убийцу. Отпер ему дверь изнутри, просто повернув ручку, так? А потом убийца оставил его тело в сортире и вышел из лавки, но как ему удалось запереть дверь?
- Может, у тебя в лавке где-то завалялись запасные ключи? Может, он нашел их и…
- Но ведь это еще надо было умудриться найти, а он торопился. К тому же я теперь точно вспомнил, что не запирал замка на два оборота.
- Да, ерунда какая-то получается…
- Полная бессмыслица… Осторожно, обочина!
- Черт!
- И тут, смотри, аккуратней, не вляпайся. Нет, все же я считаю, надо обязать людей подбирать за своими собаками дерьмо. Да, прогулка по городу снова становится настоящим приключением.
Мы перебрались через очередной бордюр, перешли еще через одну улицу. Двигались мы в направлении западной окраины города, и уже после Абингдон-Сквер движение на проезжей части и тротуарах заметно поубавилось. На углу Двенадцатой и Хадсон мы прошли мимо дома для инвалидов и престарелых, и некий пожилой джентльмен в похожем кресле приветствовал Тернквиста, одобрительно выставив большой палец.
- Эй, полегче на поворотах! Не позволяй этим молодым людям растрясти себя, - посоветовал он нашему пассажиру. - Учись управлять транспортным средством сам. - Ответа не последовало, и он, подозрительно щурясь, уставился на нас мерцающими глазами. - А ваш старичок, как вижу, уже в отключке, - заметил он.
- Боюсь, что да.
- Ну, ничего. Ему, сукиному сыну, еще повезло. Его не вышвырнули из дома, как некоторых… - не без горечи добавил он. - Когда очухается, можете передать ему следующее. Лично я считаю, ему чертовски повезло, что у него такие заботливые дети.
Перейдя через Гринвич-стрит, мы свернули влево, на Вашингтон. В полутора кварталах отсюда, между Бэнк и Бэтьюн, находились склады, частично переоборудованные под кооперативные лофты. Ребята из команды, совершавшей это волшебное превращение, давным-давно бесследно исчезли.
Я притормозил.
Кэролайн спросила:
- Здесь?
- Ничем не хуже, чем любое другое место. Тут даже настил имеется, для вкатывания бочек. Так что с креслом никаких проблем.
- А я думала, мы доедем до пирса, что у Мортон-стрит. И сбросим его в Гудзон вместе с креслом и всем прочим.
- Кэролайн…
- Но это же старинный морской обычай, хоронить в море. Помнишь, как сказано у Дейви Джоунса Локера? "На глубине пяти саженей покоится отец мой…"
- Помоги-ка мне!
- Да, конечно, сейчас. Ладно, что поделаешь. В конце концов, мы же не на помойку его выбрасываем. Мы оставляем беднягу в заброшенном складском помещении, где о нем позаботятся Грин Харнет и Плутон.
- Кто?
- Не важно. Знаешь, я почему-то чувствую себя как эти, как их, Берк и Хэар.
- Но они воровали трупы и продавали их. Мы же просто занимаемся перевозкой.
- Замечательно!
- Я же говорил тебе, Кэролайн, что вполне управлюсь и сам.
- Ой, перестань! Я ведь твой верный оруженосец, разве нет?
- Ну, вроде того.
- И мы оба замешаны в этом деле. Я понимаю, вся эта каша заварилась из-за моего кота, Берн. Но не пойму одного: почему бы нам не бросить его здесь вместе с креслом, а? Нет, честно, я даже готова плюнуть на ту сотню.
- Дело не в деньгах.
- Тогда в чем же? В принципе?
- Если мы оставим кресло, - сказал я, - нас выследят.
- Не дальше больницы Питтермана. Ты что, думаешь, я уж совсем дурочка? Расплатилась наличными, назвалась вымышленным именем.
- Не знаю, кто такой был этот Тернквист и какое отношение он имеет к истории с Мондрианом, но здесь явно просматривается некая связь. И как только полиция установит ее, эту связь, они пойдут в больницу Питтермана и через пять минут получат там описание девушки, которая брала кресло напрокат. Приведут этого служащего в участок, выстроят перед ним пять девиц, четырех проституток из Гарлема и тебя, и как ты думаешь, на кого он укажет?
- Вот уж не ожидала от тебя таких дурацких шуток, Берни! Думала, на них способен только Рей.
- Просто стараюсь, чтоб до тебя наконец дошло.
- Уже дошло. Мне казалось, как-то все же приличнее оставить его в кресле, вот и все. Забудь, что я говорила, ладно?
- Ладно.
Я развязал куски проволоки, стягивающей запястья и лодыжки, снял кожаный ремешок с талии и, кое-как расчистив место на полу, осторожно уложил его на спину. Потом взял одеяло, очки и кепку.
Мы вышли на улицу, и я сказал:
- Давай, залезай, Кэролайн! Прокачу.
- Это еще зачем?
- Двое людей, толкающих перед собой пустое инвалидное кресло, выглядят подозрительно. Давай, садись.
- Сам садись.
- Но ты все-таки меньше весишь. К тому же…
- Кончай шуметь. Зато ты выше меня и, как-никак, мужчина, и, если уж кому-то из нас играть роль Тернквиста, так только тебе. Полезай в кресло, Берн, и не забудь надеть очки и кепку. - Она аккуратно укутала меня одеялом, подоткнула со всех сторон, и в ноздри ударил запах нафталина. С подленькой улыбкой мой верный оруженосец снялась с тормозов. - Держись крепче! - воскликнула она. - Застегните ремни! Дурацкие шутки, да, Берн? Боюсь, нам понадобится специальный пакетик для рвоты, ну, типа тех, что раздают в самолетах.
Глава 16
Вернувшись в лавку, я первым делом осмотрел помещение на предмет обнаружения каких-либо посторонних лиц, живых или мертвых, но таковых не оказалось. Не удалось и прояснить, каким именно образом Тернквист пробрался в лавку и как это получилось, что вскоре после этого он отправился к своим великим предшественникам в "небесную мастерскую". Кэролайн вкатила кресло в подсобку, и я помог сложить его.
- Отвезу обратно в такси, - сказала она. - Но сперва не мешало бы кофейку.
- Сейчас принесу.
- Но только не из той арабской забегаловки.
- Не беспокойся.
Когда я вернулся с двумя стаканчиками кофе, Кэролайн сообщила, что в мое отсутствие кто-то звонил.
- Я уже хотела подойти, - сказала она, - а потом раздумала.
- Что ж, мудро поступила.
- Да, этот кофе гораздо лучше… А знаешь, что нам с тобой надо бы сделать? Установить в твоем или моем заведении одну из таких машин, что весь день варят вкусный свежий кофе. Ну, такую электрическую штуковину, из которой все время капает.
- А можно просто завести газовую плиту и турку.
- Ага. Но тогда ты весь день только и будешь, что угощать своих посетителей кофе, и избавиться от Рея Кирчмана уже не удастся. Он все время будет тут ошиваться. А здорово я его напугала, правда?
- Да уж! Вылетел из лавки, словно ошпаренный.
- Этого я и добивалась. Подумала, что чем страшнее буду расписывать это стихийное бедствие, тем скорее он уберется. Сперва хотела пересидеть, дождаться, пока он сам не уйдет, но он, похоже, не спешил уйти, не отлив, вот я и решила…
- Я и сам едва не удрал. Так что он не единственный, кого ты обманула.
- Да ладно тебе! Неужели ты не понял, что я это все придумала?
- Конечно нет. Откуда мне было знать, что там мертвец?
- Может, я слишком уж вдавалась в подробности…
- Не бери в голову, - сказал я, и тут зазвонил телефон.
Я снял трубку и услышал голос Уолли Хемфилла.
- А тебя, оказывается, не так просто застать, Берн. Я уж было подумал, что ты решил дать деру.
- Никогда бы такого не сделал. Ведь в Коста-Рике у меня никого.
- О, ты из тех ребят, которые где угодно найдут себе друзей. Послушай, а что тебе известно об этом Мондриане?
- Известно, что он - голландец, - ответил я. - Что родился в 1872 году в Амерсфорте, что-то в этом роде. И начинал как художник-пейзажист, создавая вполне реалистичные полотна. А затем нашел, что называется, свой стиль, достиг в нем необыкновенных художественных высот, и работы его уже с полным основанием можно было причислить к произведениям абстрактного искусства. К 1917 году он…
- Это что, музейная лекция? Из квартиры Ондердонка была похищена картина стоимостью чуть ли не в полмиллиона долларов.
- Знаю.
- Она у тебя?
- Нет.
- Ты поступил бы очень мудро, Берни, сдав ее добровольно. Тогда мы могли бы начать торговаться.
- А больше ничего сдавать не требуется? - осведомился я. - Может, судью Крейтера? Или преподнести им лекарство от рака?
- Так у тебя действительно нет картины, Берн?
- Нет.
- Тогда у кого она?
- Может, у того, кто его прикончил.
- А ты никого не прикончил и ничего не брал, так?
- Именно.
- И просто заскочил туда оставить отпечатки пальцев?
- Очевидно.
- Чудненько. И куда это, ты думаешь, нас приведет?
- Да никуда. Будем продолжать бегать по кругу.
Наконец я повесил трубку и направился в подсобку. Кэролайн потащилась за мной. Рядом с письменным столом находилось нечто вроде кухонного шкафчика, битком набитого различными предметами, которые давно стоило бы выбросить, да все не поднималась рука. Там у меня хранилась майка для бега и еще кое-какие спортивные шмотки. Я открыл дверцу, вынул тряпки и снял рубашку.
- Эй! - сказала она. - Ты чего делаешь?
- Переодеваюсь, - ответил я и расстегнул пряжку на поясе. - А ты что думала?
- Господи, - пробормотала она и повернулась ко мне спиной. - Если ты собрался ко мне приставать, можешь не стараться. Во-первых, я лесбиянка, во-вторых, мы с тобой лучшие друзья и в-третьих…
- Я собираюсь на пробежку, Кэролайн.
- А-а… С Уолли, да?
- Без Уолли. Так, один маленький кружок по Вашингтон-Сквер, проветрить мозги. Потому как я окончательно запутался. Все прямо как с цепи сорвались, только и знают, что требуют от меня картину, которую я сроду в руках не держал. Все желают, чтоб она находилась у меня. Кирчман учуял вознаграждение, Уолли - солидный куш за ведение дела, а вот что унюхали остальные, понятия не имею. Возможно, всего лишь запах старой масляной краски. Так что пойду пробегусь, вытрясу всю эту ерунду из головы, может, что и прояснится.
- А как же я? Что мне прикажешь делать, пока ты там выпендриваешься и строишь из себя Бог знает кого?
- Отвезла бы кресло.
- Ладно. Все равно рано или поздно пришлось бы отвозить, да, Берн? Послушай, а вдруг кто-нибудь из людей, видевших, как ты ехал в этом кресле, встретит тебя на пробежке на Вашингтон-Сквер и узнает?
- Будем надеяться, этого не произойдет.
- Знаешь, - сказала она, - люди все равно говорят и думают друг про друга бог знает что. Можешь сказать им, что тебя возили в стирку.
Парк на Вашингтон-Сквер имеет форму прямоугольника, и тротуар, огибающий его, тянется примерно на пять восьмых мили, что составляет где-то около километра. Если вы спокойно идете себе по этому тротуару, он кажется совершенно ровным, но стоит побежать, и вы тут же почувствуете, что дорога поднимается в гору, особенно если бежать по часовой стрелке, как все обычно и делают. Я почувствовал это на первом же круге. Ноги мои все еще ныли - переусердствовал накануне в Центральном парке, но постепенно я разошелся, и все было нормально.
На мне красовались синие нейлоновые шорты и майка в желтую полоску, на ногах - кеды винно-красного цвета, и вдруг на секунду промелькнула мысль: что бы, интересно, подумал Мондриан при виде моего наряда? Понравился бы он ему или нет? Нет, наверно, алые кеды смотрелись бы лучше, решил я. Или же оттенка киновари, как там, в галерее.
Я продвигался вперед легко и не слишком поспешно, мимо проносились люди, но никто не обращал на меня внимания. Я ставил на асфальт поочередно одну винного цвета ступню за другой, и вот где-то на четвертом круге мысли мои перенеслись в совсем иные сферы - кажется, я пробежал после этого еще круга три, но не заметил, не считал.
Нет, я не думал о Мондриане, ни о его картинах, ни о всех этих безумцах, мечтавших завладеть ими. Я вообще ни о чем не думал, если, конечно, такое возможно, и, пробежав примерно мили четыре, забрал свою пластиковую сумку с одеждой, которую оставил на хранение у шахматистов, устроившихся в дальнем юго-западном уголке парка. Я поблагодарил их и затрусил к западу, к Арбор-Корт.
Кэролайн дома не было. Пришлось воспользоваться инструментами, чтобы войти в здание. Потом занялся входной дверью в квартиру. Первый замок оказался детским лепетом, чего не скажешь про остальные, и я еще раз подивился - какой такой злодей умудрился вскрыть эти замки, не оставив ни следа, ни намека на вторжение. Личность, обладавшая такими талантами, вполне могла бы выкрасть Мондриана из галереи Хьюлетта, не прибегая к посторонней помощи.