Ладно, сейчас значительно важнее не искать пропавший ТТ, который, наверняка, забрали те, кто расправился с Федюниным и Соболевым, а спускать дело на тормозах. Федор Иванович – ладно, он к "Альтаиру" официально не имел никакого отношения, а вот Игорь числился курьером. Если все не замять, Славик-Молотов не забудет и не простит: "Альтаир", возглавляемый Вячеславом Михайловичем Чумаковым, должен быть вне всяких подозрений и не замешан ни в каких скандалах. Не хватало еще, чтобы название фирмы в связи с трагическими происшествиями мелькнуло в какой-нибудь городской желтой газетенке, охочей до криминальных новостей.
И Молибога завертелся волчком – улещивая, одаривая, обещая, уговаривая и откровенно покупая бывших сослуживцев.
– Ну сломался человек, – разводя руками, со слезой в голосе говорил Алексей Петрович. – Сами знаете, как сладко есть наш хлеб, сколько нервов за время службы вымотают. Тем более одинокий, без поддержки семьи… Небось, выпили вместе, подрались, а когда увидел, что натворил, пустил себе пулю… Опять же, хотел избежать позора суда, и даже нас с вами этим прикрыл, чтобы потом не говорили: вот, мол, какие они, менты поганые!
Его слушали, согласно кивая головами, особенно после того как он наедине – упаси бог, чтобы кто-то увидел и хоть что-то заподозрил, – совал конверты в карманы знакомых.
– Да, неприглядная история, – согласился один из старших чинов, уже успевший перетолковать с Молибогой с глазу на глаз. – Пожалуй, раздувать кадило не станем. Картину будем считать ясной.
Только убедившись, что все удалось поставить на нужные рельсы и пустить в нужном направлении, Алексей Петрович поехал в офис, однако предстоящий разговор с Чумой его беспокоил, вызывая серьезную тревогу.
В принципе, Молибоге было глубоко плевать на то, как кончил Федюнин. Больше волновало другое – противник просто съел пешку или выпотрошил ее, безошибочно выйдя на более серьезную фигуру? Удалось, как было задумано, хоть как-то прикрыть Жамина, или все усилия оказались пустыми хлопотами? И если Федора потрошили, то что он мог выдать?
Хотя, на его теле не нашли никаких отметин: может, и обошлось, поскольку одними угрозами и уговорами из Федюнина мало чего можно было выдавить? Разве, порядочную порцию московской вариации общероссийского мата? Но не промахнулся ли где сам Молибога? Уж слишком красиво и жестоко убрали Федьку! Чувствуется почерк снегиревской выучки, а жестокость – Пака, унаследованная им от Адвоката, любовно взращенная и выпестованная старым законником в молодом преемнике. Игорек, скорее всего, влетел в это дело дуриком, поехав по заданию Молибога проверить: где Федька, почему не отвечает на телефонные звонки на отведенной для пересиживания квартире? Вот и проверил…
Нет, Вячеславу лучше всего не говорить, а паче того, ни в коем случае не делиться никакими сомнениями. Итак, началась война, но пока она больше напоминает пограничные стычки и разведку боем, а Чума пойдет рубить сплеча, как с Адвокатом. Ох, не надо было так торопиться убирать старика: глядишь, нашли бы общий язык! А теперь как знать, каким боком выйдет его смерть и Чуме, и самому Молибоге, особенно если проклятый Кореец перенял все главные воровские законы, а по ним за смерть пахана из-под земли достанут! На Чуму плевать, ему давно туда дорога, но вот как сам Алексей Петрович?..
Чума ждал помощника в своем кабинете. Не дав раскрыть рта, жестом предложил перейти в комнату отдыха и первым опустился в глубокое кресло.
– Рассказывай!
Алексей Петрович во всех подробностях расписал свои метания на месте происшествия и заверил: все "замажут", списав на пьяную драку и самоубийство, а фирма "Альтаир" нигде фигурировать не будет.
– Хорошо, – костистое лицо Вячеслава Михайловича немного смягчилось.
– Федьку, конечно, жалко, – притворно вздохнул Молибога, – зато прикрыли Жамина и обеспечили возможности его дальнейшего использования.
– Точно? – хозяин поднял на него тяжелый взгляд.
– Я уверен, – хотя он ни в чем абсолютно не был уверен, солгал Алексей Петрович. Но не подставлять же свою голову!
– Шут с ним, с твоим Федькой, – небрежно отмахнулся Чума. – Конечно, царствие ему небесное, но он не многого стоил. Из твоей ментовки каждый день на пенсию толпу таких дураков выпускают… Подложил он нам свинью, да еще этот недоумок Игорь влез и дело подгадил. Лишние расходы! Да еще ствол его уперли, суки, а потом из него же по нам и пальнут.
Вячеслав Михайлович встал, открыл бар, поставил на стол бутылку водки и тарелку с бутербродами. Немного подумав, вместо рюмок выставил стаканы с толстым дном. Сам открыл бутылку и разлил спиртное:
– Ладно, помянем их по обычаю, – он опрокинул стакан в широко открытый рот. Молибога медленно выцедил водку и взял бутерброд с семгой.
Некоторое время молча жевали, потом приняли по второй, и хозяин закурил.
– Пак, гаденыш, как зло огрызается, – глядя на кончик сигареты, задумчиво сказал он. – Может, пора отправить его следом за Адвокатом?
Алексей Петрович чуть не поперхнулся: Чума, как всегда, в своем репертуаре: пулю в затылок – и все дела, а открытую войну сейчас начинать: смерти подобно. Надо его отговорить, пока окончательно не вошел в раж.
– Слишком много трупов – тоже нехорошо, – разливая по стаканам остатки водки, буркнул Молибога. – Всех ментов не купишь. А кроме них и контора Снегирева есть, там еще сложнее подмазывать оси, чтобы колесики в нужную сторону вертелись.
Вячеслав Михайлович молча взял стакан, выпил и жадно дососал до фильтра сигарету – по оставшейся от зоны неистребимой привычке, от которой он старался отучиться, но никак не получалось. Видно, въелась в кровь.
– Ладно, – наконец мрачно сказал он. – Уговорил, погодим. Кстати, Кореец, вроде бы, взял себе нового парня вместо Юри?
– Ну, парнем его назвать трудно, – почувствовав перемену в настроении шефа, немного оживился Алексей Петрович. – Полтинник скоро. Он не только ровесник Ояра, но дружок молодости.
– Любопытно. И что?
– Специалист высшего класса, не хуже покойного приятеля. На него, по моим сведениям, уже кое-кто обратил внимание, но о результатах пока говорить рано. Я пытался противодействовать: в казино ему наш человек подстроил провокацию, а потом подбросил ключ и брелок-фонарик.
– Какой ключ? – не понял Вячеслав Михайлович.
– Его заперли в подвале, – объяснил Молибога, – после того как один из охранников якобы узнал в нем сотрудника военной разведки. А в подвал подбросили ключ от двери и фонарик-брелок, чтобы не заблудился в темноте. Но он не сбежал.
Вячеслав Михайлович достал из бара вторую бутылку, открыл, налил в свой стакан, не предлагая помощнику, и залпом выпил. Отставив стакан, начал мерить шагами комнату отдыха, глядя себе под ноги, словно изучал узоры дорогого ковра, постеленного на полу. Молчание хозяина всегда угнетало Алексея Петровича: он никак не мог научиться угадывать, о чем думает Чума и какие решения созревают в его голове. Зачастую они поражали помощника полной алогичностью, но, как ни странно, столь же часто оказывались единственно верными.
– Так ты говоришь?.. – остановившись напротив Молибоги, протянул Вячеслав Михайлович и замолк, словно потеряв нить разговора. Но потом вдруг вскинул голову и без всякой связи с предыдущим сказал: – Может, нам тоже стоит к нему приглядеться? Ну, к этому специалисту, которого пригрел Пак? Вот что, поручи-ка ты это дело…
– Не нужно никому поручать деликатные вопросы, – немедленно откликнулся Алексей Петрович: не хватало еще столь серьезные нити отдавать в чужие и, вполне возможно, не такие умелые руки, как его. А, главное, лучше всегда самому быть на острие основного направления и иметь возможность манипулировать полученными данными и, следовательно, влиять на людей. Пусть в минимальной степени, но в свою пользу.
– Не нужно поручать, – повторил он. – Я сам им займусь.
Вячеслав Михайлович отошел к широкому окну и, чуть сдвинув штору, поглядел на несущийся внизу бесконечный поток машин. Как фантастические рыбы блестя под летящей с неба моросью выпуклыми, казавшимися покрытым отражающим свет фонарей лаком крышами, они текли и текли рекой цивилизации, словно олицетворяя собой раскинувшийся вокруг огромный город, в котором он страстно желал занять более высокое положение, чем имел сейчас.
Почему нет, чем он хуже других? И так уже сделано много шагов к заветной цели, и он сделает все, чтобы достичь ее, ни считаясь ни с чем! У него есть деньги, и их должно стать еще больше, а деньги дают неизмеримо огромную власть и даже могут помочь приобрести депутатскую неприкосновенность: купили же себе ее другие, не меньше его мотавшиеся по зонам и пересылкам?
Что такое Молибога, кроме как послушное орудие в его руках? Даже лучше, если он сам набивается лезть туда, где свободно можно сломать шею, как сломали ее Игорьку Соболеву. А уж на что тот был изворотлив! Алешка изворотлив еще более и пусть попробует, не стоит ему мешать проявлять инициативу: вползай к Паку змеей, проскальзывай мышью – лишь бы добился нужного результата!
– Хорошо, – вернувшись к столу, сказал Чума. – Не возражаю, занимайся сам. Но смотри!
– Вячеслав Михайлович! – обиженно вскинулся Молибога.
– Ладно, – отмахнулся шеф. – Наливай еще по чуть-чуть. Выпьем за успех нашего дела…
Весь день после посещения банка Паком и Снегиревым Жамин провел, как в дурмане – он машинально отвечал на телефонные звонки, не вникая в суть, ставил подписи под бумагами; не, чувствуя вкуса пищи, съел обед и едва дождался конца работы, чтобы наконец поехать домой, где его с тревогой ожидали члены семьи.
– Думаю, можно пока всем разъехаться, – прямо с порога объявил Виталий Евгеньевич и, пригласив с собой зятя, закрылся с ним для конфиденциального разговора.
Рассказав во всех подробностях о последних событиях, он выжидательно уставился на Игоря: что тот скажет? Эта неприглядная история заставила Жамина поверить в способности зятя прогнозировать ситуацию и верно оценивать ее перспективы.
– Сейчас нужно быть очень осторожным, – заметил Игорь. – Наверняка, они будут присматриваться и ждать любого ложного шага с твоей стороны, а коли дождутся – тогда конец.
– А если снова придут те? – Виталий Евгеньевич боязливо передернул жирными плечами. – И снова начнут принуждать? Если откажешься, что им стоит пустить пулю в лоб? Мало, что ли, банкиров схоронили? Пойми, – он прижал руки к груди, – не о себе, о вас всех думаю!
– Не придут, – убежденно ответил Игорь. – По крайней мере, в ближайшее время. Они тоже, надеюсь, не дураки и прекрасно понимают, что два раза подряд один и тот же финт не пройдет. Поэтому, думаю, как минимум полгода покоя тебе обеспечено. Но все равно будь настороже, а то бумажку какую специально подсунут или еще чего.
– Вот именно, еще чего! Не вчера я родился, – немного оживился Жамин.
Игорек-то, пожалуй, прав – не станут его беспокоить в ближайшее время, не дураки же они на самом-то деле?! А ему даже и полгода не нужно, дабы решить все дела. Хватит и пары месяцев. Сейчас важно проверить, пришли ли обещанные деньги на счет фирмы на Кипре, и, если они уже там, сниматься с места и помахать ручкой в иллюминатор самолета всем этим пакам, снегиревым и мужикам в долгополых пальто, которые таскают в карманах пистолеты с глушителями…
Утром его ждало новое, крайне неприятное известие – покончил с собой начальник смены инкассаторов Федюнин. Напившись водки, он пустил себе пулю в рот из служебного пистолета, а перед этим подрался с каким-то парнем и не то серьезно покалечил его, не то убил.
Сначала Виталий Евгеньевич не мог вымолвить ни слова от страха – одного из исполнителей акции с ложной инкассацией убили! Чего уж тут лицемерить, убрали Федора Ивановича – и концы в воду, а теперь остался он – Жамин! Не придут ли и за его жизнью, чтобы окончательно скрыть все там, куда никому уже не добраться?
Но по здравому размышлению он решил, что ему не зря велели ссылаться и сваливать все на Федюнина – видно, судьба бывшего милиционера уже была предопределена и его принесли в жертву, дабы сохранить более тяжелую фиругу: самого банкира. Однако тут же Виталий Евгеньевич снова поскучнел – уж коли так, то, следовательно, вновь рассчитывают воспользоваться услугами его, Виталия Евгеньевича? По расчетам зятя, это должно случиться не раньше чем через полгода, но кто знает этих друзей: есть ли в запасе шесть месяцев у Виталия Евгеньевича? В любом случае месяц-другой есть, а за шестьдесят дней толковый человек успеет многое. Бог вообще сотворил мир за неделю! Пусть он не Бог, однако просто обязан сотворить свой новый мир в самые сжатые сроки.
Вновь ожив, словно его сбрызнули живой водой, Жамин пробежался пальцами по клавишам селектора и, немного задержавшись на одной, решительно нажал ее.
– Я слушаю, Виталий Евгеньевич, – откликнулся приятный девичий голос.
– Людочка, зайдите ко мне, – приказал банкир и тут же дал распоряжение секретарше никого к нему не пускать и ни с кем не соединять, пока он будет работать с Людмилой Ивановной Цветковой над очень важными бумагами.
Встретив девушку у дверей кабинета, он тут же запер их на ключ и, проводив Людмилу к столу, усадил ее в кресло.
– Знаете, что случилось? – трагическим шепотом спросил ее Жамин, нервно расхаживая по кабинету и тиская одну в другой потные ладони.
– Что вы имеете в виду, Виталий Евгеньевич? – осторожно спросила она.
– Что? – он на секунду приостановился. – Лже-инкассаторы обобрали казино "Бон Шанс", а мы с вами оказались замешаны в этом.
– Боже! – она прижала ладони к щекам.
– Мало того, – подходя ближе к ней, зловеще продолжил Жамин, – вчера покончил с собой начальник смены инкассаторов нашего банка Федюнин. Он застрелился!
Людмила сжалась в кресле и потрясенно молчала. Ей стало страшно. Господи, что же теперь будет, неужели ее выгонят с работы? А новую найти не так просто, да и кто, в каком банке захочет взять ее после такого дела?
Всю жизнь ее семья едва сводила концы с концами, братья и сестры ходили в обносках друг друга, донашивая ботинки со сбитыми носами и вылинявшие от стирки рубашки и платьица, играли не в новые, а оставшиеся от старших игрушки, а отец с матерью выбивались из сил, чтобы напоить, накормить, выучить и хоть как-то поставить на ноги многочисленное семейство – наверное, не зря с иронией утверждают, что многодетность – это первый признак непреходящей нищеты? Может быть, в других странах это и не так, но только не в нашей.
И вот она наконец чего-то достигла, претворились в жизнь мечты о приличных туфлях, хороших зимних сапогах, модных платьях, и теперь все может рухнуть в одночасье? Только померещился призрак сытой, обеспеченной жизни, а волею судеб придется вернуться к вечной задавленности? Как закаменеет лицо отца, когда он узнает об этом, а мать, наверняка, зайдется в истерике – ведь за старшей, потерявшей работу, у нее на руках еще четверо!.. Жамин неслышными шагами ходил за ее спиной, жадно впиваясь взглядом в тонкую девичью шею с нежными завитками волос, похотливо поглядывал на неприкрытые юбкой колени и бурно вздымавшуюся от волнения грудь, туго обтянутую узкой модной кофточкой. Как ему хотелось обладать всем этим! Вдруг сейчас настал как раз тот момент, когда он сможет это сделать, если подойдет к ней с умом и выступит в роли спасителя? Девка – дура, но хороша! Попробовать? В конце концов, чем он рискует? Получить от нее по морде? Да решится ли она на это в такой ситуации?
– Я не знаю, что будет с вами, – тяжело дыша, Виталий Егвеньвич остановился за спинкой кресла, в котором сидела Людмила, и чуть наклонился к ней. – Понимаете?
Как бы дружески он положил пухлую руку на ее хрупкое плечо, и она схватила ее, как спасательный круг, подняв на банкира полные слез глаза:
– Виталий Евгеньевич, миленький, я же ни в чем не виновата, вы прекрасно знаете! Помогите, родненький! Куда же я…
Не слушая ее, Жабин легонько сдвинул руку чуть выше, и стал, как ребенка, гладить Людмилу по голове, словно успокаивая, а она всхлипывала и слезы градом катились по ее пунцовым щекам.
– Я помогу, непременно помогу, – как в бреду шептал Виталий Евгеньевич, опуская руку ниже и жадно лаская шею девушки, перебирая пальцами завитки тонких волос, трогая нежную мочку уха с маленькой сережкой-жемчужинкой.
Осмелев, он положил ей на плечо другую руку и потихоньку сдвинул ее к упругой груди. В ушах у него шумело от тока крови – наверное, опять поднялось давление, – во рту стало сухо и возникло непреодолимое желание обладать ею: прямо сейчас, здесь, в кабинете, наплевав на все!
– Ох, не надо, – слабо простонала Людмила, не решаясь остановить его, а он распалялся все больше и больше.
– Ну что вы, Виталий Евгеньевич! – она попыталась сдвинуть его ладонь со своей груди, но он, сделав вид, что поддался, добрался до выреза кофты и, уже вполне откровенно сопя от возбуждения, начал лезть под бюстгальтер, добираясь до соска.
Наклонившись, он стал покрывать поцелуями ее шею и щеку, как безумный шепча:
– Помогу, непременно помогу…
Преодолев еще одну попытку сопротивления, он сжал в ладони ее голую грудь и начал легонько массировать сосок между пальцами. Людмила закрыла глаза и словно закаменела, не отвечая на его грубые ласки, но и не отвергая их.
"Может быть, такова плата за благополучие?" – мелькнуло в ее горевшей голове.
– Я всегда… Давно, – запрокидывая ее голову и жадным поцелуем впиваясь в пухлые губы, шептал Жамин, свободной рукой расстегивая брюки, чтобы выпустить на волю давно перевозбужденную плоть.
– Озолочу… – оторвавшись от ее губ, прохрипел он. – Увезу за границу… Все дам…
Он немного развернул кресло, и зажмурившаяся от невозможности сопротивляться Людмила вдруг почувствовала, как к ее разгоряченной щеке прикоснулось что-то липкое, влажное, а жесткие пухлые пальцы схватили ее за подбородок, стремясь продвинуть это ближе к ее губам.
– Ну же, ну… Миленькая, – с присвистом дыша, шептал Жамин.
Собрав последние силы, она закрыла лицо руками и отвернулась, глухо воскликнув:
– Нет! Не надо сейчас, здесь… Я на все согласна, только не надо сейчас, здесь! Виталий Евгеньевич, миленький, не надо здесь! Я тут не смогу. Лучше вечером, мы договоримся с вами, я не обману.
За ее спиной Жамин стонал от страсти, зажимая руками извергающую семя плоть. Наконец он догадался вытащить носовой платок и, сделав из него подобие тампона, застегнул брюки. Проклятая тварь! Она еще смеет упрямиться?!
Резко развернув кресло, он с маху влепил Людмиле крепкую пощечину:
– Ты вздумала издеваться надо мной?
Она соскользнула с кресла, упала перед ним на колени и обняла ноги руками, прижавшись щекой к брюкам.
– Я ваша, ваша, – как заклинание, твердила Людмила. – Только не надо сейчас, здесь! Я не обману, миленький, не обману!
"Она моя раба! – с каким-то садистским наслаждением подумал Жамин. – Раба!"
– Смотри! – больно прихватив за ухо, он поднял ее и пристально поглядел в глаза, отметив, что в них метался страх.
– Как только скажете, как захотите, я сразу, – лепетала насмерть перепуганная и переполненная брезгливостью девушка.
– Иди, приведи себя в порядок и помалкивай, – по-хозяйски распорядился Виталий Евгеньевич. – Я тебе скажу, когда мы увидимся. Скорее всего, сегодня же вечером. С работы не отлучайся, чтобы тебя не искать.