– Работать надо, Мотя, работать, а ты мне тут постсоветские нравы описываешь! Я их, знаешь, тоже повидал.
– А может, в газетке статью тиснуть? У меня и заголовок есть – "". Позвоните нашим людям в редакцию – пусть распишут, что сотрудник прокуратуры смотрит юным девицам под юбки. А прокурор Туз молчит, чем покрывает позорные деяния своих сотрудников.
– Эх, Мотя, отстал ты от жизни, мой юный и непорочный друг. Ты и не заметил, что времена переменились и сегодня редактор сто раз подумает, прежде чем Туза тронуть? Потому что у газеты есть владелец, а у этого владельца, как ты понимаешь, плохая кредитная история. И больше всего он не хочет, чтобы прокуратура или кто-то другой по ее заданию в этой непростой, а местами и просто темной истории копаться начали. Да и вообще – зачем ему с Тузом отношения портить? С какой радости?
– Так что, атаман, хана?
– Для дураков и лентяев всегда хана. Для них хороших времен не бывает. А мы же с тобой не дураки! Во всяком случае, я за собой такой грех пока не находил. Ты давай с заведующей этой из парикмахерской поговори. Она ж твоя родственница…
– А, та еще родственница – седьмая вода на киселе!
– Да хоть восьмая! А ты сразу лапки кверху? Пообещай ей что-нибудь. Пусть она на эту комсомольскую Алинушку надавит. И хватит распускать нюни. Твоей ученой сучке было бы сейчас за тебя стыдно. Чему она тебя учила? Напряги волю. Яволь?
– Конечно, яволь. Только яволь и никак иначе. Не извольте, барин, беспокоиться. Натуральный яволь! Без обмана!.. Помчался я, барин, пока при памяти! Пока ноги ходят! Пока сердце стучит, как пламенный мотор!
Мотя, вскочив с кресла, долго еще ломал комедию – пуча глаза и держа руки по швам, изображал крайнюю степень тупого усердия.
Шкиль устало смежил веки и только слабо махнул рукой – изыди!
Возвращение Гонсо в город мало походило на триумф.
Туз, которому в подробностях описали огненную битву с пацюками и ее последствия, лишь крякнул, увидев ссадины и следы от ожогов на лице Герарда Гавриловича.
– Ты, Гаврилыч, в кабинете, что ли, поработай теперь, с документами. С таким лицом появляться на люди несолидно как-то, ты ж все-таки представитель закона…
– Так завтра же дантист протезы ставить должен! – отчаянным голосом воскликнул Гонсо.
– Ты еще и протезы себе ставишь? – удивился Туз.
– Да почему я, Жан Силович?! Завтра к дантисту должен прийти подозреваемый в краже из церкви! Можно будет его там и взять!
– Ах да, – сконфузился Туз. – Я с этими твоими пацюками и про архиерея забыл!
Гонсо побелел и стиснул зубы. Теперь проклятые крысы будут преследовать его всюду!
Туз взглянул на него и понял, что с пацюками пора заканчивать, иначе парень впадет от отчаяния в ступор, как Рома Незабудько, и неизвестно что еще натворит.
– Взять, говоришь? – уже совсем другим, деловым и серьезным тоном спросил он. – А что мы ему предъявим? У него же теперь и зубов нет, которыми он старосту кусал.
– А обыск?
– Обыск… А если у него дома ничего нет? Опять, как перед Пирожковым, извиняться, поджавши хвост? Нет, Гаврилыч, тут шашкой махать ни к чему, тут работа тонкая нужна. Проследить за ним надо, установить, кто он, что за птица, как живет и за чей счет… Отработать досконально биографию, знакомства. Должна быть зацепка, Гаврилыч, должна! Так что горячку ты не пори, нам еще один прокол ни к чему…
От Туза Герард Гаврилович ушел не то чтобы окрыленный, но, можно сказать, приободренный. С какой-то истовой верой в то, что дело с панагиаром он доведет до конца. И тогда все увидят, чего он стоит!
С Василисой вот, правда, после возвращения вышло совсем по-дурацки. Герард Гаврилович после долгих мучений и колебаний все-таки позвонил ей. Разговор был странный. Ни о чем. И закончился ничем. Положив трубку, Гонсо грустно подумал, что после таких разговоров можно вообще больше не звонить и не беспокоить человека. Ведь ни одним словом, ни одним вздохом Василиса не удосужилась хотя бы намекнуть, что не все еще утрачено и в их отношениях возможны перемены.
Герард Гаврилович, погрузившись опять было в отчаяние, вдруг вспомнил когда-то в юности пришедшую ему в голову мысль, что верить в унылое и убогое утверждение, будто бытие определяет сознание, недостойно человека. Ведь сколько самых неожиданных и светлых мыслей и чувств рождается именно в моменты, когда все вокруг темно и безнадежно! И достоинство человека заключается именно в этом – не отдаваться обстоятельствам жизни, а находить из них смелый и достойный выход. И еще ему вспомнились слова какой-то олимпийской чемпионки: "Если вы сами цените себя невысоко, мир не предложит вам ни на грош больше". Вот именно – ни на грош!
Он вдруг почувствовал, что его прямо распирает неизвестно откуда взявшаяся жажда деятельности. Не хныкать надо, а сделать дело, которое заставит всех, и Василису прежде всего, забыть о дурацких и нелепых происшествиях, случившихся с ним в последнее время.
Во-первых, кража в церкви. Туз прав – спугнуть клиента, когда тот придет к дантисту, нельзя. Значит, надо аккуратно проследить за ним и выявить все его подноготные тайны! А потом колоть и колоть!
Во-вторых… Была у Герарда Гавриловича тайная мысль, заветная! Вот если бы ему удалось раскрыть шайку фотографов-шантажистов, подставляющих детей состоятельных граждан и вымогающих у них деньги! Сам Туз не знает, как к этому делу подступиться.
А ведь тут есть, есть за что зацепиться! Например, известно, что для совращения юных граждан используются не местные кадры. Совратителей вызывают, сводят с жертвой, а после того, как дело сделано, немедленно отправляют из города! Что из этого следует? Что есть место, где сеанс происходит. Причем соответствующим образом оборудованное для съемки. Не будешь же каждый раз новое помещение искать? Дорого, да и заметить могут. Значит, можно попробовать отыскать место преступления! Вопрос – как?
Возбуждение, овладевшее Гонсо, было столь велико, что он не мог сидеть в кабинете. Нужно было куда-то двигаться, что-то искать! В окно кабинета било уже смягчившееся, но все еще жаркое августовское солнце. Герард Гаврилович с удовольствием потянулся, почувствовав, что есть еще сила молодецкая в его молодом и упругом организме. Нет, он еще всем покажет! Всем докажет!
Глава 19. А был ли мальчик?
У неизвестного были большие черные глаза и такие же ноги.
Из протокола задержания
– Артур Сигизмундович, подъехать ко мне можешь? – осведомился Мурлатов.
– А что – нужно?
– Тут такое дело… Дорого стоит!
– Ну, ты дешево вообще не берешь.
– Зато товар какой – пальчики оближете! Рекомендую. Уйдет – сами себе потом не простите.
Капитан хохотнул и положил трубку. Шкиль, как всегда перед встречей с Мурлатовым, положил в кейс пару конвертов. Потом, подумав, добавил еще один.
– Вчера вечером у нас, Артур Сигизмундович, звонок был, – не торопясь, рассказывал капитан. – На бульваре Щорса, говорят, прямо у вас под носом драка! Выскочили мы на улицу, действительно, два парня по земле катаются, лупят друг друга. Ну, забрали мы их в отделение. Один, то ли пьяный в дупель, то ли обкуренный, в камере просто заснул сразу. А второй, нормальный вроде паренек, рассказал, что шел из кино, а к нему пристал придурок с ножом – мол, давай бабки! Он нож выбил, и пошла у них простая махаловка…
Шкиль слушал капитана с недоумением. Что за спешка из-за какой-то дурацкой драки?
– Только ножа-то мы не нашли, – насмешливо и ласково улыбаясь, продолжал капитан. – Шламбаум там все перерыл – ничего. Будем, конечно, дальше искать, но… В общем, разобрать, кто там прав, кто виноват, не просто. Свидетелей нет. Может, займетесь пареньком, Артур Сигизмундович?
– С какой стати? – удивился Шкиль. – Хулиганских драк мне только не хватало. Я уже, знаешь, вырос из этого возраста. Или что-то там есть особенное?
– Есть, еще как есть, – загадочно улыбнулся Мурлатов.
– Ну, – задумался вслух Шкиль, – перспективы в таких делах обычно возникают, когда выясняется, кто родители… Что, у кого-то из мордобойцев интересные родители?
– Тяжело с вами, Артур Сигизмундович, вы прямо все заранее знаете, – насмешливо сказал капитан.
Из чего можно было установить, что, может, Шкиль и догадывается кое о чем, но далеко не обо всем.
– Вы думаете, почему я с пацаном, который с кем-то там по пьяному делу подрался, полночи разговаривал? И сегодня с утра несколько оперативных мероприятий провел? С несколькими информаторами встретился? Просто так?
– Хотел бы я знать, капитан, что вы делаете просто так, – засмеялся Шкиль. – Но увы…
– Как-нибудь при случае я вам расскажу, что я делаю просто так, задаром, – пообещал Мурлатов. – Но здесь не тот случай. Тут как в анекдоте про тигра. Тигра-то я поймал, за хвост держу, а вот что дальше делать? И решил я тигра вам уступить. Недорого…
– Ну, спасибо, удружил! Вы хоть фамилию-то тигра назовите для начала, товарищ капитан. Глядишь, что-нибудь вместе и придумаем.
– Вы же знаете мой принцип, Артур Сигизмундович, – обезоруживающе засмеялся капитан. – Только предоплата!
– Но я должен быть уверен, что дело стоит того. А то окажется, что тигр-то, как говорят китайцы, бумажный.
– Тигр самый натуральный, заповедный. Сами потом баксов добавите. Когда узнаете, как его фамилия!
– Ну-ну, – недоверчиво пробурчал Шкиль.
Однако конверт из кейса он все-таки достал и вручил капитану.
Тот, как всегда, двумя пальцами, на ощупь, оценил толщину пачки, бросил конверт в ящик стола и в блаженстве, в которое он всегда впадал после получения хорошей суммы, откинулся на спинку кресла.
– Фамилия-то простая и вам очень хорошо знакомая… Я, когда паренька на бульваре увидел, сразу понял, кто передо мной…
– И кто же? Сын Березовского? Или Путина?
– Ну зачем так сразу?! Представляете, Жан Силович Туз в молодости – вот кто стоял передо мной.
Известие было настолько неожиданное, что Артур Сигизмундович даже не сразу врубился в тему:
– Погодите, капитан! Но ведь… У Туза только дочь, насколько я знаю… Родственник, что ли?
Капитан Мурлатов снисходительно улыбнулся:
– Сын, Артур Сигизмундович. Самый что ни на есть родной сын.
– Вы уверены? Действительно родной сын?
– Не буду утомлять вас, Артур Сигизмундович, подробностями, как и от кого я узнавал информацию. Нарисую сразу картину целиком. А она выглядит так… Туз с молодости отличался пристрастием к женскому полу и даже попадал по сему поводу несколько раз в неприятные истории. Почему-то его все на жен высокого начальства заносило. Жена его, которую он увел, кстати, у председателя райисполкома, умерла, когда Василисе было лет пять-шесть. Он, конечно, переживал сильно, но все равно через год-другой у Туза появилась новая женщина. Мне сказали, что любили они друг друга по-настоящему, но о совместной жизни речи быть не могло. Потому что Василиса страстно любила умершую мать, память о ней была для нее дороже всего. А для Туза, сами знаете, дочь всегда была как свет в окошке. Он даже думать не мог о том, чтобы чем-то ее огорчить…
– А эта женщина, с которой он сошелся? Она что собой представляла?
– С женщиной Тузу, надо сказать, страшно повезло. Во-первых, она его действительно любила. А во-вторых, была порядочная до… неправдоподобности. Вообще-то она была учительницей в школе, где, между прочим, училась Василиса. Та росла на ее глазах.
Но конспирация у Туза с учительницей была как у Штирлица – никто вокруг ни о чем не догадывался. Туз ей сразу сказал, что из-за дочери, которая превратила мать в этакую сказочную фею, у них ничего официального быть не может. И она безропотно согласилась. Нет, честно, Артур Сигизмундович, баба была точно святая! Я бы сам на такой женился, но понимаю, что недостоин, за грехи мои… Вот так они и жили. А потом она забеременела. Ребенка ей хотелось страстно, но и ставить Туза перед выбором она не могла – характер не тот. В общем, она просто уехала из города, не оставив Тузу даже адреса. Правда, на прощание сказала ему, что у нее есть другой человек… Видимо, чтобы Туз не слишком сильно мучился.
– И такой человек в самом деле был? – уточнил Шкиль, уже невольно считавший про себя варианты открывшейся игры.
– Откуда? Если у нее все силы на нашего дорогого Жана Силовича уходили? В общем, как мне рассказали знающие люди, растила сына она одна. Сами понимаете, чего это учительнице стоило…
– Еще вопрос. Туз знал о ребенке?
– А вот тут – загадка. Точно мне установить это обстоятельство не удалось, но, зная немного нашего дорогого Жана Силовича, я думаю, он о чем-то подозревал, но… предпочел не выяснять. Чтобы совесть не слишком мучила по ночам, – расхохотался капитан.
Артур Сигизмундович, окончательно погрузившийся в сложные расчеты и соображения, его смех даже не услышал. Однако он быстро понял, что для того, чтобы правильно считать, ему не хватает фактуры. Чтобы выработать верный план, нужно было ясно представлять, какими фигурами он играет. Надо было посмотреть на персонажей своими глазами.
– Капитан, я могу поговорить с этими мордобойцами с глазу на глаз?
– Нет, – вздохнул капитан.
– Чего так?
– Да просто с этим козлом, что на Тузенка напал, и говорить не надо. Там работать не с чем. Тупой дебил, ничего не помнит. Пил перед этим неделю. Я же понимал, что вы с ним поговорить захотите, поэтому предупредил: сейчас приедет адвокат, поговоришь с ним, ты же как-никак пострадавшая сторона! Он уперся сразу: ничего писать не буду, я с ментами и адвокатами дел не имею. Меня ж пацаны засмеют, если узнают, что я на какого-то фраерка заяву накатал. Мой доктор – прокурор. Пусть он, фраерок этот, на меня пишет. В общем, отпустил я его, Артур Сигизмундович, не нужен он нам, не стоит и руки марать.
Капитан говорил убедительно и, похоже, честно.
– Нет там никакого дела, понимаете. Ну, подрались два дурачка. Если бы один был не от Туза, я бы их еще вечером пинками разогнал в разные стороны, и делу конец. Только потому, что хотелось его вам показать, я их и задержал. У нас такой шпаны каждый вечер вагон и маленькая тележка.
– Но еще немного подержать его вы сможете? Если он мне понадобится?
– Немного – могу, – помедлив, сказал капитан. – Но немного. И вот еще что, Артур Сигизмундович… Сразу предупреждаю: против Туза тянуть мазу в открытую я не буду. Мне это не нужно. В ваши дела я не лезу. В какие игры и зачем играете, не интересуюсь. Туз в городе человек большой, серьезный, я его за усы дергать не собираюсь… Как мне сказал один образованный мошенник, к тому же сочинявший стихи: "Если ты его захочешь, это будет номер. Но если он тебя захочет, то считай, что помер".
– Стишки, конечно, полное дерьмо, но я вас и не приглашаю предаваться столь опасному занятию, капитан, – растянул в улыбке губы Шкиль. – Мне только нужно переговорить с молодым человеком. И если понадобится, ненадолго задержать его у вас. Никаких опасностей, капитан, улыбнитесь.
– Наше дело предупредить, – демонстративно не приняв шутливого тона Шкиля, ответил капитан Мурлатов. И приказал по телефону привести задержанного из второй камеры.
Это был действительно, если хорошо приглядеться, прокурор Туз. В джинсах, кроссовках и мятой майке с короткими рукавами. Только лет на сорок моложе. Удивительным было и другое – после ночи в отделении парень не выглядел ни испуганным, ни взволнованным. Не первый раз в милиции, что ли? Ничего себе сын прокурора и тихой учительницы! Паренек непростой, наметанным глазом определил Шкиль и вдруг ощутил ту самую неуверенность в себе, которую всегда испытывал рядом с Василисой. Ощутил и разозлился на себя.
– Ну-с, молодой человек, давайте знакомиться, – насмешливо сказал он. – Я адвокат, зовут меня Артур Сигизмундович, и так как защищать вас больше некому, придется делать это мне. Если вы, конечно, не имеете ничего против.
– А что, меня надо защищать? – удивился наследник прокурора Туза. И усмехнулся: – Там же была просто драка… по обоюдному согласию.
Судя по всему, парнишка был смышленый и рассудительный.
– По обоюдному, говорите… А вот ваш, так сказать, оппонент думает по-другому. Он утверждает, что вы на него набросились, а он только защищался.
– Я?.. Ничего себе приколы. Сначала какой-то придурок лезет на меня с ножом, а потом оказывается, я во всем виноват. Вы этому верите?
– Видите ли, юноша, дело не в том, верю ли вам я. Дело в том, что свидетелей вашего рыцарского поведения нет. А это значит, что виноват будет тот, у кого плохой адвокат. Так уж устроена наша судебная система. Да и не только наша. Ваш неприятель уже накатал заявление в прокуратуру, в котором обвиняет вас в нанесении ему побоев и требует примерно вас наказать. К тому же вам сильно не повезло. У него есть кое-какие связи в милиции – по-моему, родственник работает. А это по нашим временам очень серьезное обстоятельство, – вдохновенно лгал Шкиль.
Паренек смотрел на него уже задумчиво. Что-то до него стало доходить.
– Может, у вас есть какой-нибудь родственник в прокуратуре? – осторожно задал свой самый важный вопрос Шкиль.
– Может, и есть, только мне об этом ничего не известно, – грустно пошутил паренек.
"Так-так, про Туза он, видимо, ничего не знает, – заключил Шкиль. – Но что-то ему про отца все-таки известно. Что именно?"
– Только я сразу предупреждаю: с деньгами вы пролетите, – с вызовом сказал парнишка. – На мне не заработаешь.
– Об этом я сразу догадался, – засмеялся Шкиль. – Стоило только взглянуть на ваш наряд.
– А что наряд? Наряд молодежный. Не хуже других. В таких штанах и дети миллионеров ходят.
– Ага, – согласился Шкиль. – В кино. Вы, наверное, кино любите?.. Только давно уже пора понять, что между кино и жизнью есть принципиальная разница. В кино иногда бывает как в жизни. Но в жизни никогда не бывает так, как в кино. А теперь, может быть, вы представитесь, юноша?
– Ну, Перепелица… – не очень охотно сказал сын прокурора.
– Может, еще и Максим? – тонко улыбнулся Шкиль.
– Нет, Иван Иванович.
– Ого!
"Ну, конечно, – подумал Шкиль, – сентиментальная мамочка придумала сыночку фактически то же имечко, что у отца. Иван Иванович – он же Жан Жанович на французский манер. Женская логика!"
– Так вот, Иван Иванович, чтобы тебя успешно защищать, мне надо досконально знать – кто ты и что? Кстати, мне тут сказали, что ты вырос без отца…
Ваня хмуро кивнул.
– Да ты не журись, я ведь тоже в некотором роде сирота. Отец бросил нас с мамой, когда мне и года не было. Так что я знаю, что это такое…
Изложив этот вариант собственной судьбы, Шкиль мысленно извинился перед папой Сигизмундом, который в сыне души не чаял и до своих последних дней мечтал, чтобы он все-таки стал дантистом.
Однако, судя по всему, его "сиротский вариант" сыграл свою роль, и он услышал в ответ довольно обычную историю о том, как благородная мать-одиночка, надрываясь, растила сына, но не раскрывала ему свою страшную военную тайну.