Патриция с трудом удерживалась от того, чтобы не вернуться в машину за томиком стихов госпожи Ота. С трудом обуздала нетерпение, сообразив, что в машине лежит отвратительный английский перевод. А перевод несравнимо более изящный, французский, она умудрилась оставить в домике на сваях еще в тот злосчастный вечер, когда инспектор Ямура увозил их с Элен в столицу. Во время бегства из океанария рассказала об этом Эндо, и он предложил заехать за книгой по пути на мыс Цуна. Но до домика на сваях они добраться не успели. В рыбачьей деревушке царил переполох. Выяснилось, что утром дедушка Синь-эй неожиданно занемог и был увезен в городскую больницу. Каждый из соседей хотел забрать к себе проливавшую слезы внучку. Синь-эй, однако, умоляла, чтобы ее отправили в столицу, к тете - тогда она сможет навестить дедушку. Рыдала до тех пор, пока соседи не посадили ее в автобус.
Не успел автобус отъехать, как в деревню, следуя обычными монашескими тропами, забрела бабушка Синь-эй. И тут уж односельчанам досталось от нее сполна. Недаром в Тайане поговаривают, что никто не умеет так браниться, как кроткие монахини. Почтенная старушка довела до сведения заботливых соседей, что именно о них думает. Надо же было сообразить - отослать девочку в город, да еще в семью, где имеется двенадцать детей, пятеро из которых приемные! Конечно, где двенадцать детей, там найдется место и тринадцатой, но Синь-эй привыкла к просторам. Запереть ее в городской квартире - все равно что дельфина посадить в садок для мальков.
Патриция, слушая монахиню и вспоминая черноглазую попрыгунью, не могла не признать справедливости упреков. Переглянулась с Эндо. В один голос они вызвались съездить в столицу и вызволить маленькую узницу. Предложение было встречено с восторгом не столько монахиней, которой неловко было затруднять незнакомых людей, сколько ополоумевшими от радости соседями. Эндо с Патрицией вернулись в столицу. Разыскали родственников Синь-эй. Сама беглянка уже успела повидать дедушку в больнице и чуточку успокоиться. Услышав же, что в деревне ее дожидается бабушка и что возвращаться предстоит на машине, не устояла перед двойным соблазном и начала проситься домой. Эндо с Патрицией вежливо отклонили предложение переночевать на полу в обществе тринадцати сорванцов и отбыли обратно в деревню.
- Горным ключом вскипает вода…
Патриция вздрогнула, услышав слова, которые так долго и тщетно пыталась вспомнить. Какое счастье - говорить с людьми на одном языке! Читая строку из поэмы - знать, что ее подхватят. Не одной биться над вопросами, тревожившими еще госпожу Ота. Как приблизить к себе достойнейшего из людей? Как любить опустошенную землю, не позволяя забыть то прекрасное, что было на ней? Пробегать мимо таких вопросов - все равно что пробегать мимо собственной жизни.
Патриция смотрела на монахиню, радуясь, что может найти понимание не только с кем-то одним, очень близким, но и с малознакомыми людьми.
- Горным ключом вскипает вода, - повторила бабушка Синь-эй, заваривая чай.
Наступило долгое молчание, которое Эндо с Патрицией осмелились нарушить, лишь отпив по глотку. Оба вспомнили Элен за столом у профессора Шеня и невольно заулыбались. Затем должным образом порассуждали о достоинствах чая, в особенности - предложенного сорта.
- Чайный куст - священное растение, - неторопливо заговорила монахиня, обращаясь к Патриции. - Госпожа Ота посвятила церемонии чаепития несколько стихов. Она умела видеть великое - в малом и пробуждать в людях любовь к тому, что любила сама. Так, человек, безразличный к сорту "Ветер заката", прочитав строчки о запахе пыли и меда, не сможет не предпочесть этот сорт остальным.
- Как равнодушный к пению цикад не сможет не слушать их ночи напролет, заглянув в главу о "Звенящей усладе лета", - подхватила Патриция.
- Я вижу, вы читали поэму сердцем, - улыбнулась монахиня.
Неизвестно, кому эта похвала доставила больше удовольствия: Патриции или Эндо, не сводившему с нее взгляда.
- Мало кому удается прочесть поэму так, как ее прочел Ю-Чжан, - ответила Патриция.
Монахиня улыбнулась одними глазами.
- Да, он прочел поэму и приказал возвести Фарфоровый город. И все же не один Ю-Чжан посвятил жизнь прославлению памяти госпожи Ота. Более двух столетий монахи местного монастыря ухаживают за чайными кустами. Здесь ровно триста шестьдесят сортов - именно столько было известно во времена госпожи Ота. Поэтому к церемонии чаепития в монастыре особенное отношение. На протяжении многих лет монахи собирали сказки, легенды, истории, связанные как с чайными кустами, так и с предметами, необходимыми для чаепития. Об одних котелках для воды существует более сотни сказаний. А уж о коробочках для хранения чая и о самих чайниках…
Патриция непроизвольно схватила Эндо за руку. Он выпрямился. И уже не казался ни измотанным, ни усталым. Наклонившись вперед, посмотрел монахине в глаза - напряженно, цепко.
- Легенды о чайниках?..
Патриция чувствовала, что начинает дрожать, как в лихорадке. Неужели благодаря случайности они нашли то, что так долго искали? Глаза Эндо сухо заблестели, от него словно огнем дохнуло.
Монахиня чинно сложила руки на коленях, стараясь не замечать волнения гостей - это было бы невежливо.
- Вы щедро вознаградили нас за поездку в столицу, - сказал Эндо. - Ради такого рассказа стоило бы пересечь всю страну.
- Не придавайте слишком большого значения словам старой женщины. Вам нужно уезжать, а я отнимаю время болтовней. Простите. - Монахиня поклонилась.
- Мы не устали, но должны торопиться…
Эндо не договорил. Монахиня поняла его и без слов. Поднялась, раздвинула перегородки. Дождь кончился, тучи разошлись, в лунном свете поблескивали мокрые ступени террасы.
- Ворота монастыря запирают на закате, - объяснила монахиня.
Патриция, стиснув руки, повернулась к Эндо: неужели придется ждать утра?
- Не впускают даже паломников? - спросил Эндо.
- Впускают. Но…
- Мы не похожи на паломников, - перебил Эндо. - Не нуждаемся в пище и крове. И все же попробуем постучаться…
Монахиня выслушала его, опустив ресницы. Вероятно, почувствовала: если ворота монастыря не распахнутся, этот человек пройдет насквозь. После минутной паузы сказала:
- Я дам вам письмо к племяннику. Он настоятель монастыря.
Теперь пришла очередь Эндо и Патриции - низко кланяться.
Монахиня извинилась, что не может сама проводить гостей, и, не слушая возражений, разбудила внучку. Сонная девчушка терла руками глаза и похныкивала, жалуясь на усталость. Но едва услышала о предстоящей прогулке, как принялась скакать на одной ножке. Она охотно поднимется на гору Синь-эй. Иностранка не забыла, что гора носит это имя? "Синь-эй" - "ранняя пташка".
С каждой минутой девочка радовалась все больше. По утрам она относила в монастырь рыбу, но ни разу не ступала за ворота ночью. Это должно быть ужасно интересно и ужасно страшно! Она увидит колокол, под которым основатель монастыря прятался от злых духов. Говорят, по ночам этот колокол сам издает слабый звон. Тот, кто его услышит, узнает свою судьбу. А еще говорят, что…
Бабушка строго взглянула на внучку, и Синь-эй умолкла. Затем ей пришлось выслушать тысячу наставлений, как себя вести. Заметно приуныв, девчушка поплелась вперед, за ней последовали Эндо с Патрицией. Монахиня, стоя на пороге дома, провожала взглядом удаляющиеся огоньки фонариков.
Дорога к монастырю начиналась прямо за последним домом. Синь-эй постепенно развеселилась и вприпрыжку помчалась вперед. В одно мгновение скрылась за деревьями. После предостерегающего возгласа Патриции вернулась и целую минуту старалась сдерживать шаг. Потом не выдержала и снова убежала. Патриция понимала, что девчушка знает на тропинке каждый корень и поворот, но продолжала тревожно окликать ее. Видя беспокойство Патриции, Эндо нагнал девочку. Та охотно ухватила его за руку и принялась выделывать самые невероятные прыжки. По счастью, тропа была широкая, утоптанная, поднималась полого. Сквозь кроны сосен просвечивало звездное небо. Захлопали крылья, мелькнула черная тень - ночная птица, потревоженная светом фонариков и звуком шагов, поднялась с ветки, полетела низко над лесом.
Патриция недолго наслаждалась тишиной. Синь-эй, устав прыгать, начала болтать без умолку. Рассказывала, что два дня назад видела жука, вот этакого, с кулак, а еще раньше нашла на земле пустое птичье гнездо - птенцы давно оперились и вылетели.
Тропинка круто пошла вверх, корни образовали подобие лестницы. Потом начались настоящие ступени.
- Здесь триста шестьдесят ступеней, - сообщила Синь-эй, слегка запыхавшись. - По количеству сортов чая.
Патриция, останавливаясь передохнуть, подумала, что это восхождение стоит запомнить - на случай, если решится побывать в древнейшем святилище Тайана. Ведь к нему вела лестница в тысячу ступеней.
Ворота монастыря были заперты. Эндо решительно ударил в маленький колокол. Патриция неожиданно забеспокоилась, пропустят ли ее в библиотеку вместе с Эндо. Или придется дожидаться где-нибудь за ширмой, грызя ногти от нетерпения? В том, что Эндо попадет, куда пожелает, она нисколько не сомневалась.
Привратник, распахнувший створки, любезно поклонился.
- У нас письмо к настоятелю, - сказал Эндо.
Привратник поклонился вторично - к непередаваемому удовольствию Синь-эй, посчитавшей разговор завершенным. (Ей строго-настрого запрещено было вмешиваться в беседу взрослых.) Теперь же она с полным правом затараторила:
- Дедушка заболел, я ездила в город, и Ян-Тэй - это старшая, у нее еще семь братьев и четыре сестры - поставила мне синяк. - Синь-эй закатала рукав. - Нет, в темноте не видно, а бабушка пока будет жить в нашем доме…
По мнению Патриции, из этого сбивчивого рассказа привратник мог заключить, что гости намерены отдать Синь-эй на попечение в монастырь - как и дюжину ее родственников. Но привратник был знаком с Синь-эй не первый день. Ничуть не обеспокоившись, он вызвал другого монаха, которому попытался передать письмо. Подошедший человек на вид был немногим старше девочки и улыбался от уха до уха. Патриция предположила, что это двоюродный брат Синь-эй, о котором та однажды упоминала.
Синь-эй издала вопль восторга и кинулась навстречу, но поскользнулась на влажной траве и, вместо того чтобы повиснуть у брата на шее, угодила ему головой в живот.
Минута встречи потеряла всякую торжественность. Брат Синь-эй поднялся с земли и отряхнулся. Привратник объяснил, что гости просят вручить настоятелю письмо. Тотчас приняв чопорный вид, молодой человек предложил обождать и отправился с письмом к настоятелю.
Пока длилось ожидание, сконфуженная девочка потирала ушибленную коленку, стараясь делать это как можно незаметнее. Украдкой поглядывала на Эндо с Патрицией. К радости Синь-эй, оба рассматривали храм.
На фоне звездного неба темнела покатая крыша с загнутыми кверху углами. На макушке, напружинясь, словно перед прыжком, застыл какой-то зверь. Или птица? Патриция ясно различала очертания крыла.
- Это великий дракон, перенесший на гору праведного старца, основателя монастыря, - тихонько произнесла Синь-эй.
Патриция предположила, что храм построен на месте какого-то более древнего святилища. Легенда о праведном старце и небесном драконе уходила корнями в первое тысячелетие, а храм насчитывал немногим более трех сотен лет.
Синь-эй, уже опомнившись от смущения, осторожно тянула Патрицию за руку:
- Там колокол. Я хочу послушать…
Патрицию колокол не интересовал. Она мечтала об одном - как можно скорее оказаться в монастырской библиотеке, склониться над записями. От нетерпения едва не приплясывала на месте. Рядом стоял Эндо. Стоял спокойно и неподвижно, но Патриция чувствовала, что он ждет возвращения монаха во много раз напряженнее и нетерпеливее, чем она.
Синь-эй все настойчивее тянула в сторону. Патриция оглянулась на привратника, тот слегка кивнул, но знаком велел выключить фонарик. Вероятно, после определенного часа огни во дворе храма гасили. Патриция надеялась, что на жилые и служебные постройки это правило не распространяется. Помедлила, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. В тишине слышалось журчание воды - источники с чистой водой для омовения рук были при каждом храме.
Наконец Патриция последовала за Синь-эй по выложенной каменными плитками дорожке, пересекавшей небольшой замкнутый двор. Не пройдя и десяти шагов, Синь-эй свернула с дорожки и остановилась перед темной громадой. Благоговейно вздохнула. Патриция вытянула руку и ощутила холод металла.
- Хотите послушать? - шепотом спросила Синь-эй.
Патриция только головой покачала.
Синь-эй не решалась приникнуть ухом, боязливо касалась колокола пальцем и сразу отдергивала. Наконец, решившись, прижалась щекой и ухом, тихонько ойкнула от холода. Патриция затаенно улыбнулась, намереваясь украдкой постучать по колоколу. Синь-эй, словно прочтя ее мысли, вскинула голову и потребовала:
- Отойдите. А то взрослые всегда…
- Что - всегда? - засмеялась Патриция.
- Шутят.
Патриция послушно отступила на несколько шагов. Синь-эй кружила возле колокола, прикладываясь то одним ухом, то другим. Явно позабыла свои страхи и расшалилась вовсю.
- Пойдем, нам пора, - позвала Патриция.
- Последний раз, - пообещала Синь-эй, склоняясь к колоколу.
Застыла на целую минуту и вдруг, взвизгнув, отскочила.
- Услышала? - с легкой улыбкой спросила Патриция.
- Звон. Тоненький-тоненький.
Патриция ничего не произнесла, и девочка горячо зашептала:
- Правда-правда. Почему вы не верите?
- Верю, - успокоила ее Патриция.
Синь-эй таким ответом не удовольствовалась и продолжала настаивать, что слышала слабый звон. Совершенно убедила в этом - если не Патрицию, то себя.
- Доброе предзнаменование, - заявила Патриция, беря девочку за руку и поворачиваясь к колоколу спиной. Предположила: - Раздайся гром или гул, это, наверное, пророчило бы волнение, беду…
- Да-да, я слышала звон, тонкий звон, - пропела совершенно успокоенная Синь-эй. - Звон, звон, звон…
Патриция неожиданно развернулась, побежала назад и, не раздумывая, прижалась ухом к колоколу. Затихла, стараясь не дышать. И совершенно отчетливо различила два гулких удара. Отпрянула. Остановилась, растерянная, не зная, что делать, что думать.
- Где вы? - звала Синь-зй.
- Здесь, - отвечала Патриция, подбегая к девочке. - Показалось - обронила платок, а он у меня в кармане.
Она запыхалась, словно заново поднялась в гору. Синь-эй, занятая собственными переживаниями, не обратила на это внимания.
Брат Синь-эй уже ждал у ворот. Девчушка кинулась вперед, намереваясь рассказать о колоколе. Брат предусмотрительно выставил вперед руки, поймал ее на бегу, строго сказал:
- Останься здесь.
Синь-эй поняла, что поведать о колоколе придется привратнику. А привратник понял, что выслушать рассказ придется ему. Вид у обоих был невеселый.
Эндо с Патрицией, следуя за провожатым, прошли во внутренний двор. Здесь брат Синь-эй зажег фонарь. На мгновение Патриции почудилось, что они находятся за пределами монастыря - так густо росли вокруг сосны. Меж сосен вилась узкая тропинка, выложенная плотно подогнанными камнями. Эндо посветил фонариком в стороны. За деревьями угадывался ряд построек.
Патриция брела по тропе, глядя себе под ноги, пытаясь понять, слышала она звук колокола или нет. И если слышала, то что он сулит? Какие тревоги и беды могут ожидать теперь, когда рядом Эндо? Или ее обманул шум крови в ушах? Или разыграл кто-то из монахов, случайно оказавшийся рядом - невидимый в темноте?
Сосны расступились. В центре крохотной поляны возвышался двухэтажный павильон. Тропа вела к нему, крупными петлями обегая валуны. Поднявшись на ступени, брат Синь-эй позвонил в маленький колокольчик. Пояснил:
- Библиотека здесь.
Перегородки раздвинулись, на веранду хлынул поток света и появился худой высокий человек. Молча поклонился. Патриция с Эндо ответили на поклон и обернулись, в один голос благодаря проводника.
- Синь-эй… - начала Патриция.
Монах понял с полуслова.
- Отведу домой.
Попрощался и ушел. Человек, встречавший гостей на пороге, снова поклонился и молча повел их на второй этаж.
Высокие ширмы разгораживали зал. За ширмами лежали циновки и стояли низенькие столики, возле которых надо было сидеть на коленях.
Тихим и мягким голосом монах спросил:
- Вас интересуют легенды, посвященные чайной посуде?
- Только чайникам, - отрезал Эндо.
- Таких легенд более двухсот. Точнее, двести двадцать семь, - тихо и вежливо отвечал библиотекарь. - Предпочтете ознакомиться с древнейшими, потом перейти к более поздним - или наоборот?
Патриция растерянно посмотрела на Эндо. До этой минуты она не представляла, сколь сложную работу предстоит проделать. Как из двухсот с лишним легенд выделить нужную? Ведь они даже не знают хорошенько, что искать.
- Начнем с древнейших, - решительно заявил Эндо.
Монах поклонился, скрылся за ширмами и вскоре вернулся, бережно неся свитки. Патриция осторожно развернула первый. Эндо склонился над ее плечом.
- Читайте вслух. Это - по-старотайански. Я не понимаю.
- Чему же вы учились?.. - начала Патриция.
Эндо взглянул на нее в упор. Патриция запнулась.
- Ах, простите… Этот свиток нам не понадобится. История относится к тем временам, когда чай заваривали не в чайнике, а…
- Понятно, - перебил Эндо. - Фарфоровые чайники вошли в моду около двухсот лет назад. Это облегчает поиск.
Он снова объяснил библиотекарю, что требуется. Тот удалился, беззвучно ступая по циновкам, унося бесценные свитки. Патриция воспользовалась его отсутствием, чтобы встать и потянуться - от сидения на коленях ноги мгновенно затекли. Лицо Эндо осветилось улыбкой и вновь стало замкнутым, жестким. Вернулся библиотекарь.
- Когда чайник перевернули, на донышке выступил иероглиф власти. И все склонились, признав князя… - Патриция отложила свиток и принялась яростно тереть глаза. - Не похоже на разгадку. Разве что убийца задумал стать властелином мира… Какая рукопись по счету?
- Тридцать вторая.
- Сколько осталось?
- Сто тридцать девять, - терпеливо ответил Эндо: Патриция задавала этот вопрос после каждого прочитанного свитка.
- С каким восторгом я изучала бы их на досуге, - мечтательно произнесла Патриция. - Если бы не требовалось ловить убийцу.
Она несколько раз крепко зажмурилась - перед глазами плясали иероглифы.
- Итак, в чайнике хранится напиток бессмертия, из одного чайника можно напоить умирающее от жажды войско, с помощью чайника можно отличить врага от друга, утрата заколдованного чайника навлекает проклятие на весь род… Не остановиться ли на этой версии? Убийца нечаянно потерял чайник и теперь пытается отвести проклятие от своей семьи. Убедительно?
- Отдохните немного, - сказал Эндо, помогая ей подняться.
Патриция, морщась, потопталась на месте. Сначала она вовсе не чувствовала ног. Потом - словно в муравейник шагнула. Повиснув на Эндо, Патриция осторожно переступала с носка на пятку. Фыркнула, представив, как забавно выглядит. Подняла смеющиеся глаза на Эндо. И замерла, тотчас перестав чувствовать боль в ногах.
Эндо смотрел в окно. Смотрел не отрываясь. Потом бережно отвел руки цеплявшейся за него Патриции.