Надежды рухнули окончательно, когда девушка завидела приближающегося Кундзиньша, который не пропускал ни одной картины. Что же он вчера не пришел? Тогда сегодня у него не трещала бы голова и не пришлось бы укрываться от солнца… А может быть, Рута еще отговорит его, она-то в кино никогда не ходит - может быть, уведет его отсюда?
Они впервые шли под руку, и после всех своих лет одиночества Кундзиньш, которого жена и в этом отношении не баловала, чувствовал, как прекрасно, когда рядом человек. Человек, который приходит, чтобы утешить в тяжелую минуту, и не бросает его одного даже после обеда. Если теперь ко всему еще нашлась бы и рукопись, Кундзиньш посчитал бы этот день счастливейшим в своей жизни.
- Ну, как вам сказать? - оживленно говорил он. - Автоматизация - не самоцель, она не принесет человечеству опасности бездуховности, которой вы так опасаетесь. Скорее наоборот - высвободит творческие силы. Она не подавит человека, а освободит… ну, вот хотя бы нашу милую Астру. Это проще простого: один автомат в обмен на копейки выдаст жетон, а при входе вы его опустите… Такая автоматика давно стоит на любой станции метро, отчего бы не использовать ее и здесь?
- А я-то надеялась, что вы, закончив диссертацию, хотя бы до конца месяца забудете слово "автоматизация"… Зачем отнимать у человека радость личного общения, - возразила Рута. - Я допускаю даже, что это экономически выгодно, и все же - нет, трижды нет! Мудрецы вашей специальности способны изобрести многое, например - конвейер, по которому вдоль наших столиков будут скользить тарелки с едой. А мне хочется, чтобы эти же котлеты принесла мне Айна, которая с милой улыбкой пожелает мне приятного аппетита, а котлеты каждый раз назовет по-иному: молотым бифштексом, шницелем или бризолем. Я не умею покупать в магазинах самообслуживания - лучше я постою в очереди, но зато и смогу поговорить с кем-то. Вот и сейчас приятно было бы перекинуться несколькими словами с Астрой - спросить, стоит ли смотреть этот фильм, хотя я и так прекрасно знаю, что это дрянь, попросить ее выбрать для нас местечко получше…
- Значит, вы согласны? - просиял Кундзиньш.
- Виктор, друг милый, не требуйте от меня такой жертвы, в этом храме кино мы ведь не найдем вашей диссертации, не так ли? Какой же смысл опять запираться в четырех стенах? Вы сегодня, если не ошибаюсь, еще не были у моря, а день воистину прекрасный… - Она посмотрела на Кундзиньша и почувствовала, что он ее даже толком не слушает. - В конце концов, дело ваше, но хоть объясните: почему, сколько мы знакомы, вы каждый вечер просиживаете в кино? Наверное, засыпаете через пять минут, признавайтесь!
- В Москве я просто не могу попасть. Приезжие раскупают все билеты.
- В Москве вы многого не можете, например - проводить время со мной… Впрочем, я не вешаюсь вам на шею - идите, забудьтесь от своих неприятностей… - Она вырвала свою руку и так решительно устремилась прочь, что едва не налетела на Гунту и Войткуса. - И вам я тоже посоветовала бы не терять времени зря!
Это ничем не оправданное извержение гнева на деле было первым шагом к капитуляции - разве ж она не понимала, что для некоторых людей после интенсивной умственной работы нужна разрядка, какую дает перенесение в другой мир? Сама она именно по этой причине и не ходила в кино: хотелось отключиться от повседневности, от привычки анализировать режиссуру, операторское мастерство и актерскую работу. В Кундзиньше Руту привлекала прежде всего та детская откровенность, которая граничит с простодушием и после перенасыщенной хитроумнейшими интригами атмосферы киномира позволяла полностью расслабиться. Вот и теперь ее тронула его растерянность, но сделать следующий шаг ей не хотелось - это означало бы полное поражение. И Рута удалилась.
У входа возникли неожиданные осложнения. Астру привел в смущение факт, что ученый с ее этажа, то есть в какой-то степени свой человек, почти три часа проторчит, как петух на насесте, на узкой скамейке, и за свои же деньги в придачу. Еще уснет и свалится… И девушка незамедлительно предложила Кундзиньшу свой стул, от которого он не менее энергично отказался.
Оставив Гунту у дверей, Войткус поднялся в царство киномеханика. Мужской разговор мог оказаться кратчайшим путем к откровенности.
Давыдов, может быть, на пару сантиметров уступал посетителю в росте, но выглядел куда более внушительно, заполняя своим торсом штангиста почти все пространство между проекторами и пирамидой коробок с частями фильма. Под черным кожаным пиджаком и облегающими черными брюками ощущался каждый мускул, каждое движение, и если глядеть сзади, можно было представить, что в полутемной будке орудовал светловолосый негр. Саша некоторое время наблюдал за механиком и, ничего не смысля в этом деле, все же решил, что парень - настоящий специалист: настолько целесообразным казалось каждое его движение. Наконец Давыдов повернулся и нелюбезно оглядел пришедшего.
- Пришел поглядеть, как возникает седьмое чудо света?
Голос был чуть хриплым, но в нем не чувствовалось никакого удивления - наверное, в деревне такие визиты являлись частью повседневного быта киномеханика. Это подтвердили последующие слова Олега:
- Не надейся - искусством здесь и не пахнет. Голая техника. И сверхчеловеческая выносливость. Хочешь или не хочешь - приходится смотреть, хотя самому уже нехорошо и руки так чешутся - перепутать части, как мы делали, когда я еще плавал. Знаешь, что в нашей профессии главное? Правильный фокус, или попросту - резкость. И, конечно, план.
- Он же от тебя не зависит, - охотно поддержал разговор Войткус. - Ты же сам картин не снимаешь. Показываешь, что дадут.
- Если бы я брал только то, что мне пытаются всучить, то давно положил бы зубы на полку, - и, доказывая противоположное, Давыдов широко улыбнулся. - Кассовые ленты хотят все. Но у каждого из нас есть свой трюк или, по-русски говоря, фокус.
- Ну, и каково же твое секретное оружие? - Парень нравился Войткусу все больше.
- Психология. Жаль, что это строго запрещено, а то я заменил бы половину названий - и в зале ступить было бы некуда. К зрителю надо относиться с уважением, тогда он охотно расстанется со своими копейками, да еще тебе спасибо скажет. Что важнее для ученого: время или деньги? Ну вот видишь! В "Магнолии" я всегда объявляю удлиненный сеанс, в конце концов документальные фильмы тоже надо людям показывать… Они начинают стонать: нет времени, работать надо. Разве я не понимаю? Но у меня тоже работа и кассовый план. И здесь вступает в действие закон математики насчет перемены мест слагаемых: не все ли равно, с какого конца удлинить сеанс? Важно, чтобы не уменьшалась сумма выручки. И вот я пускаю сперва художественный фильм, а потом оплаченный довесок. Кто спешит - может уходить, выход бесплатный. Ты и представить не можешь, как такая рационализация помогает жить! А в основе всего - психология.
- А если в зале не останется никого?
- Сэкономлю электроэнергию. За это тоже дают премию.
- И на полчаса раньше окажешься у дамы сердца… - улыбнулся Войткус, про себя решив, что с такими нарушениями он бороться не станет.
Давыдов и не подумал ни отрицать, ни протестовать против такого вмешательства в его частную жизнь. Скорее было похоже, что он чувствовал себя польщенным.
- "Чем плохо, пока мы молоды?" Астра утверждает, что латыши могут все на свете оправдать цитатами из своих песен. У каждого есть не только своя дайна, но и свой девиз.
- Сейчас ты станешь меня уверять в том, что такая жизнь как раз по тебе.
- Конечно. Когда я служил, то был без малого два года как привязан к своему кораблю. Зато теперь вижу мир вдвойне: и в натуре, и на экране. В фильмах путешествуют обвешанные фотоаппаратами пенсионеры, а я хочу видеть жизнь своими глазами, а не через объектив камеры. Успеет еще прийти время, когда не захочется больше вылезать из дому, и залогом семейного покоя будет телевизор…
- Выходит, с Астрой у тебя несерьезно… Жаль, другую такую девушку найти будет нелегко.
- Слушай, тебя Астра подослала, что ли? - наконец догадался спросить Давыдов. - Ты ее агент, признавайся!
От необходимости отвечать Войткуса спас голос Гунты:
- Эй, вы там, мужчины! Астра просила сказать, что через десять минут можно начинать. Продано тридцать два билета. Такую проворную девушку вижу впервые в жизни, прямо хоть куда! И хорошенькая…
Заметив, что лицо Давыдова становится все более мрачным, Войткус поспешил прервать восхищенные излияния Гунты:
- Хватит! А если я тебя сейчас спрошу, Олег, куда ты исчез прошлой ночью, то только по той причине, что в эту ночь у одного ученого пропала рукопись. И чтобы ты не думал, что мы явились сюда, чтобы разбираться в твоих любовных похождениях, открою еще один секрет: мы с нею, когда не находимся в отпуске, работаем оба в милиции. Ясно?
- Куда уж яснее, - нимало не смутился Давыдов. - Проверяете версию киномеханика… К сожалению - какой бы она ни казалась захватывающей, это все же не более чем совпадение, самое элементарное. Я и в глаза не видал ни вашего ученого, ни его рукописи. А что нельзя поднять, то нельзя и украсть, - блеснул он переиначенной поговоркой.
- И все же в твоем алиби надо еще убедиться, - Войткус безошибочно угадал, что юридическая терминология достаточно знакома Олегу по приключенческим фильмам.
В ответ киномеханик, не увиливая, рассказал о своих дальнейших похождениях той ночью.
- Ну да, из Астриной кладовки я выскочил. К лифту можно было пройти беспрепятственно, и я спустился вниз. Хотел немножко погреть мотор, чтобы с утра не барахлил, ночи стоят еще холодные. А внизу уже возится бедолага - Жозите. Пилит и пилит, и никак не может запустить свою фасонную иномарку. Я сперва подумал, что пересосала, стал возиться сам - не заводится, и все тут, напрасная любовь. В темноте иди, разбери: То ли жиклер засорился, то ли вода где-нибудь замерзла. Попробовал протащить - без толку, лак что пришлось дотянуть ее до самого дома. Ну, а там провозился до утра, пока разобрался, что к чему. Не в моем характере сделать дело до половины.
- А женщину оставить в неизвестности? Это вашей чести не роняет? - напустилась на него Гунта.
- Зачем отказываться от выгодной халтуры? - неловко оправдывался механик. - Здешний мастер к иномаркам и прикоснуться боится. А пешком Жозите такой кусок не пройти.
- А ты уверен, что никаких других услуг ей не оказал? - в такую двусмысленную форму облек Войткус возникшие у него подозрения по поводу буфетчицы.
Да, имя Джозефины возникало в этом деле в самых разнообразных ситуациях, и неразумным было бы отрицать, что она не только имела возможность присвоить оставленную в баре рукопись, но и, если документ и на самом деле содержал государственные тайны, могла переправить диссертацию за рубеж, используя в качестве посредника своего друга - торгового моряка, в чьей машине она теперь разъезжала.
Нечистая совесть заставила Давыдова истолковать вопрос буквально.
- Все-таки это Астра вас настропалила. Честно говоря, если бы я не боялся этой ее ревности, то хоть сегодня повел бы за руку в загс…
* * *
- Как ты думаешь, было у него все же что-то с вашей любимицей Джозефиной? - спросила Гунта, когда они уже шли по единственной улице Приежциемса.
Войткус улыбнулся и не ответил. Сейчас важно было разобраться в показаниях киномеханика. При всех случайных совпадениях, они звучали вроде бы правдоподобно. Но именно "вроде бы". Окончательный ответ надо было искать в характере Олега, как сейчас казалось - достаточно противоречивом. Выражение глаз, какое было у Давыдова, когда он говорил об Астре, позволяло думать, что девушку он любил искренне и историю о ночном приключении выдумал специально для того, чтобы скрыть нечто, связанное с рукописью Кундзиньша. Первую часть его рассказа, конечно, можно будет проверить, но в разговоры о своей интимной жизни Джозефина вряд ли захочет пускаться. Опять придется полагаться на интуицию и знание людей… Чем буфетчица завоевывала симпатии мужчин? Улыбкой, неиссякаемым потоком острот, готовностью выпить глоточек за компанию, суточным кредитом, который она охотно открывала даже малознакомым отдыхающим. За это ей прощалась привычка наливать крепкие напитки без мерного стаканчика, прощался светло-бурый и безвкусный напиток, который даже оптимистически настроенный дальтоник не принял бы за черный кофе.
- Может быть, ты объяснишь наконец, куда мы направляемся? - нетерпеливо спросила так и не дождавшаяся ответа Гунта.
- Разоблачать похитителя со шрамом на большом пальце.
Авторы проекта "Магнолии" выбрали для его реализации Приежциемс главным образом потому, что, в отличие от других рыбацких поселков, шоссе огибало кучку домов у подножия большой дюны плавной дугой. Однако и здесь, как в других местах, жители поставили свои дома длинной вереницей по обе стороны единственной улицы, в точности повторяющей изгиб берега. За последние годы застроились и участки в низине, протянувшейся до самого пляжа, так что не осталось ни клочка свободной земли, пригодной для строительства. Вокруг высотного здания, как яблоки, падающие недалеко от яблони, расположились, кроме общежития, еще и дачи некоторых, наиболее зажиточных работников. Один-другой строитель тоже пустили корешки в песчаную почву Приежциемса и по вечерам, а также в свободные дни пускали в ход сэкономленные на работе энергию и стройматериалы. Кое-что осталось, впрочем, и на долю рыбаков, так что теперь чуть ли не каждый двор украшали разрушавшие, к сожалению, этнографическую гармонию пристройки из силикатного кирпича и пенобетона, мансарды из шпунтованной доски и декоративных панелей, сваренные из арматуры ограды, за которыми можно было разглядеть летние обиталища родных и знакомых владельца, из вежливости называвшиеся беседками.
До неузнаваемости изменилась и сама улица. Перемены постигли не только покрывшуюся асфальтом проезжую часть, с которой моторизованный транспорт давно вытеснил телеги и велосипеды, но еще в большей степени тротуары, по которым теперь шествовали женщины в брюках, юнцы в по-женски пестрых рубашках, девчонки в шортах и длинноволосые мальчишки в туфлях на высоких каблуках. Однако эта унифицированная мода являлась лишь внешним проявлением того влияния, какое оказывала на местную жизнь "Магнолия" и какое куда ярче проявилось в области нравов и обычаев, в которой материальный стимул все чаще становился доминирующим мотивом деятельности.
Гунта первая ощутила запах дыма. Повертев головой, туда и сюда, втягивая воздух ноздрями, она наконец указала на продолговатое строение из красного кирпича.
- Там! Ветер все время рыскает, потому мы и прошли мимо.
- Ну и носик у тебя! Мал, да дорог. На твоем месте я пошел бы работать экспертом на парфюмерную фабрику.
- Ну, сколько можно болтать?.. Лучше посмотри, с какой быстротой приближается туча. Как бы не было грозы.
- Слишком рано, даже в наш космический век. Скорее предвесенняя метель… - Войткус остановился у открытой калитки и постучал по почтовому ящику с выведенным на нем названием дома "Раубини". - Хозяин, отзовись!
Послышался лязг цепи и заливистый лай. Преодолевая неприятное чувство, Войткус вошел во двор и, сделав еще несколько шагов, за углом дома увидел окутанное белым дымком небольшое сооружение, образованное двумя сдвинутыми вместе половинами распиленной поперек гребной лодки. Посаженный на цепь подле хлева черный пес в бессильной злобе вновь и вновь бросался на пришельца и, остановленный цепью, каждый раз вставал на задние лапы. Наконец появилась хозяйка.
- Нету еще, еще не прокоптились, - ответив на приветствие Войткуса и даже не спросив о цели посещения, сообщила она. - Заходите через часок или же оставьте деньги. Если вы из большого дома, то мой старик сам и привезет.
- А он найдет? - выразил сомнение Войткус.
- Какой же мужчина не найдет дороги в кабак? Потому и говорю: денежки оставьте мне.
Есть женщины, которым и в глубокой старости удается сохранить следы былой привлекательности. Хозяйка "Раубиней", похоже, никогда не выделялась среди людей своего поколения особой красотой, но эта немолодая женщина обладала какой-то притягательной силой, в основе которой лежала доброта. Судя по платью, еще не так давно она была куда более стройной, а затем набрала килограммов двадцать лишка. Это, видимо, произошло так стремительно, что она до сих пор не желала примириться с прискорбным фактом и носила все те же платья, какие надевала и раньше. Но излишки должны были где-то размещаться, и потому юбка сама собой поднималась выше округлых колен и напоминала вышедшее из моды мини. Узковатая шерстяная кофта оставалась незастегнутой, однако хозяйка упорно старалась стянуть ее полы на груди.
Голубые глаза Раубинихи глядели на мир весело и как бы с вызовом: "Вот такая я, уж не взыщите…"
Войткус терпеть не мог рыбы с того самого дня в детстве, когда его с застрявшей в горле рыбьей косточкой отвезли в больницу. Даже миног он не ел. Но вытащил кошелек: не он, так друзья полакомятся.
- Боитесь, что он там спустит весь улов?
- Мой муж? Ну, можно ли говорить так некрасиво! - Лавизе Раубинь встала на защиту семейной чести. - Ну, заглядывает, конечно, когда привозят заграничное пивцо или Джозефина достанет еще что-нибудь этакое. Прополощет горло, а мне обязательно принесет какую-нибудь конфетку.
- Выходит, вы на большой дом не в обиде?
- Боже упаси! Можно ли обижаться на людей, из дальних краев приехавших к нам отдохнуть? Да и сколько можно было поселку погрязать в отсталости? До магазина добежать - и то шесть километров приходилось отмерить… Ребенок, пока в школе учился, только по воскресеньям дома и появлялся. А теперь живет у нас - работает в большом доме электриком, невестка тоже устроилась… Раньше от одиночества хоть вешайся, а теперь хоть есть с кем дома поговорить - и внучка, и скотинка…
- В точности как в Америке, когда открыли золотые россыпи, - пошутил Войткус.
- Ну, золотые ли… Расходы порой получаются больше, чем все блага. Но стараемся, и это уже помогает держаться. Хотя бы мой старик. Пять лет назад только и знал, что жаловаться на всякие хвори, встать и то сам не мог, когда приходила пора картошку копать. А теперь его в бригаде пенсионеров назначали главным, и пошевеливается так, что любо-дорого. Сегодня еще до света мотор запустил…
- И много ли поймал?
- Когда погода меняется, всегда найдется, что коптить, - неопределенно ответила хозяйка. - А что же ваша не подходит, медведя бояться не надо, это только голос у него такой грубый…
Приободренная приглашающим жестом хозяйки, Гунта присоединилась к ним и сразу же взялась за дело.
- Где же сам? В море ни одной лодки не видно.
- А он теперь дома, можно сказать, и не бывает, - словно сменив пластинку, Раубиниха неожиданно перешла к жалобам. - Обещал к вечеру вернуться, по телевизору хоккей будет. А перед тем еще завезет в контору начальству его долю - а то только и рыбацкого в колхозе, что надпись на вывеске. А и к ним ведь со всех концов едут за хорошей закуской. Не испортился бы мой будильник, я бы сразу определила, сидит он еще с мужиками на пристани или пивко тянет в вашей распивочной.