***
Подгоняемый страстным желанием поскорее раскрыть преступление, Вольницкий малость поглупел.
Он не позволил себе задержаться ни на одну секунду, а охотнее сам бы разделился на множество частей, из которых каждая, ухватив по дороге кусочек сведений, бросилась бы действовать в своем направлении. Не до сна ему было, не до отдыха, ведь требовалось немедленно удалить с места преступления подозрительную свидетельницу, Габриэлу, просмотреть все бумаги убитого со списком знакомых женского пола во главе, опломбировать квартиру, разыскать брата и бывшую жену, подгонять экспертов, чтобы поскорее изучили орудия убийства, присмотреть за патологом во время вскрытия тела и выдрать из него, патолога, немедленно заключение, как можно скорее опросить соседей, отловить тех, с собаками, переловить подростков, такие мальчишки обычно любят номера автомашин и без труда запоминают их. И все это следовало делать сейчас, в данную минуту, а может, и еще раньше. В нормальной ситуации он бы спокойно и рационально всем этим занялся, поумнее распределив обязанности между своими сотрудниками. Это в нормальной ситуации.
Успех, увы, штука хитрая, нелегко дается в руки. Однако у комиссара имелось не только непреодолимое желание успеха, но также и специальное образование, а также и полтора года работы в отделе под руководством Роберта Гурского. Это помогло взять ему себя в руки. И немедленно заставить шевелить мозгами.
Приведенный в движение мозг первым делом дал понять комиссару, что, несмотря на самое горячее желание и потрясающую работоспособность, одному ему не справиться, надо подключить помощников. Он и подключил. Официально ему выделили сержанта, а неофициально он сам попросил в помощь своего дружка из смежной бригады. А сам ринулся в главном направлении.
Именно дружок уже поздним вечером углядел человека с животным, причем это был вовсе не мужчина с собакой, а женщина с кошкой. Кошка как кошка, вечером выскочила из дома на ночную прогулку хозяйка кинулась за ней и в ужасе замерла - ее сокровище чуть не задавила машина. Какой-то подонок промчался как торпеда, однако вынужден был снизить на повороте узкой улочки скорость, там как раз горел фонарь, и мстительная кошатница успела увидеть, запомнить и записать номер вредной машины. Кошатница, бывшая учительница математики, теперь на пенсии, всю жизнь имела дело с цифрами и заслуживала доверия.
В молниеносном темпе владелец машины был найден. Им оказался Мариан Гваш, владелец мастерской по починке и техосмотру автомашин. Техосмотр в эту позднюю пору был наглухо заперт, а ночной охранник, стерегущий дорогостоящее содержимое мастерской, охотно поведал стражам порядка, что заведующий, правильно, тут в мастерской и живет, но ночует у очередной милашки, у кого именно - охранник, увы, не знает. И вообще по данному вопросу он очень часто меняет свои пристрастия. Но зато работяга, в понедельник как штык наверняка будет в восемь утра на работе.
Оставшееся до утра время комиссар даром не тратил, изучал документы покойного. Нашел свидетельство о разводе, благодаря чему узнал личные данные бывшей жены, пересмотрел множество счетов, квитанций, заказов и прочих документов, так что у следователя сложилось определенное впечатление о вкусах погибшего садовода, о других же вкусах покойного ему кое-что рассказали многочисленные фотографии лиц женского пола. И все равно, в оргии множества телефонных номеров, обычных и сотовых, разобраться до конца комиссару не удалось.
Правда, он сделал попытку. Позвонил по первому подвернувшемуся номеру, обозначенному инициалами С. К. и строго поинтересовался:
- Пан Кравец?
- Разуй глаза, образина, - пробурчал в ответ заспанный голос и телефон отключился.
Лишь тогда Вольницкий посмотрел на часы и решил сделать перерыв. Вряд ли в три часа ночи удастся с кем-нибудь провести толковый допрос. Придется ждать утра.
Опустив усталую голову на бумаги, сам не заметил, как заснул. Так прошла ночь. Утром, приведя себя в порядок, уже в девять часов встретился с Марианом Гвашем.
Мариан Гваш категорически, самым решительным образом заявил: никаких визитов садоводу вчера не наносил. Отпирался от всего. Даже от номера автомашины, записанного математичкой. Даже от самой машины! И только когда следователь предостерег, что такая страусиная политика приведет лишь к тому, что Гваша обвинят в убийстве, сдался:
- А, вспомнил! Как же, я эту машину дал клиенту поездить, пока его у меня в починке. Вон она стоит…
Теперь хозяин мастерской не на шутку перетрусил. С Ришардом они были давно знакомы, человек порядочный, он, Гваш, потому и доверил ему свою машину, но как знать? Что он там мог натворить с его машиной? Разбил? Или, не приведи господь, задавил кого? Тут уж Гваш стал просто заискивать перед следователем. Добровольно разыскал номер сотового пана Ришарда и дал комиссару.
И пошло как по маслу.
Мужчина, который вчера вечером пользовался этой автомашиной, находился якобы у клиентки. Сестра покойного застала над трупом брата какую-то девушку - ясно, они вдвоем с Ришардом там были. Она пришила садовода, а он поджидал в машине. Интересно, что за девица, - вроде Ришард не бабник. Женат. Интересно, что жена скажет? Это Гваш уже показательно возмущался перед полицией, с ней бы стоило поговорить. Дипломатично, разумеется, - он может помочь… И не хотел сообщить фамилии клиентки! Вот дурень, в такую минуту!.. Ведь все равно узнают.
Вместе с сержантом Вольницкий явился по адресу клиентки уже соответственно настроенный и только ожидающий чистосердечного признания: а куда деваться этому Ришарду? Сам поймает преступника, без помощи Гурского. Его уверенность в успехе укрепилась при виде автомашины у ворот. Выхватив из кармана блокнот, следователь проверил номер - тот самый.
Ну, теперь преступнику от него не уйти!
Позвонил у калитки, а она не заперта, - как это он не заметил? Тут же подъехал белый пикапчик, и следователь вдруг увидел себя в компании трех чрезвычайно энергичных работяг. Они двинулись за ним, прямо на пятки наступали. Тут из дома вышел какой-то тип, потом из дома выскочила какая-то баба, тип наверняка был Ришардом Гвяздовским, а баба с торжеством заявила, что линия у нее получается. Может, линия и получалась, но видно ее не было.
Вот, опять ситуация ускользала из рук следователя. Он сдержался, не схватил сразу Гвяздовского, соизволил принять приглашение и войти в дом. Блеснула мысль: а вдруг этот Гвяздовский сделает попытку сбежать? А полиция его поймает. Это же лучшее доказательство виновности подозреваемого. А то слишком мало у Вольницкого набралось козырей, похвастаться нечем.
Впрочем, мысль как блеснула, так и погасла - бежать никто не пытался.
А вот баба… да уж не она ли хозяйка дома, та самая клиентка? С которой Гвяздовский завел роман и вчера вечером совершил преступление. Вечер у нее, утро у нее… Свидетельница Габриэла Зярнак, описывая преступницу, употребила слово девушка, точнее, девка, но не прибавила эпитета - старая, к тому же приписала убивице роман с убитым, так что тут какая-то путаница. Хозяйка на девушку никак не тянула, скорее уж на мать девушки, еще туда-сюда, совсем не накрашена, одета небрежно и вообще какая-то такая… беззаботная. Наверняка притворяется или кретинка. И сдается ему, знает он эту женщину, видел где-то, интересно где, должно быть, уже не раз задерживали, ничего, в картотеке найдется. Гурский вытягивал из свидетелей и подозреваемых показания методом благожелательности и откровенности. Может, и с этой тут тоже надо так обращаться?..
Он поспешил представиться, сержант сделал то же самое, но с заминкой - не мог сразу оторваться от созерцания стаи кошек на террасе за стеклянной дверью. Следователь раздраженно подумал, что, если этот сопляк будет пытаться сразу и любоваться кошками, и представляться хозяйке, станет косоглазым как пить дать.
Кретинкой, может, та баба и была, но кое-каким жизненным опытом обладала.
- Мне, наверное, нужно предъявить вам паспорт? - вежливо спросила она и встала с дивана. - Если только найду сумку. Извините, но придется подождать, ведь мою сумку все обычно прячут от воров, и потом я сама ищу ее по всему дому. Но не волнуйтесь, она где-то тут найдется.
Изо всех сил стараясь производить хорошее впечатление, комиссар старался не поддаваться на вежливость и хорошие манеры. Не на такого напала, уж он-то знает: она на голову встанет, а паспорта ему не покажет. Безнадежная идиотка, неужели не понимает, что полиция обязательно выяснит личность человека? Впрочем, может, это вовсе и не хозяйка, просто какая-то баба тянет время, сейчас побежит по всем комнатам, потом смоется, а настоящая хозяйка находится неизвестно где и неизвестно когда появится. О, неожиданно оказывается, что она пребывает в Австралии, и тут вокруг убийства начинает накручиваться все больше таинственных и непонятных событий, афера описывает круги, вовлекая все новые лица, он же ухватился лишь за самый крошечный кусочек верхушки айсберга. И Гвяздовский смоется, а он окажется дурак дураком.
Следователь раскалялся все больше. И сержанта прислали ему какого-то несерьезного, вон, уставился на кошек, оторваться не может. Принесли кофе. И даже очень хороший. Запутать хотят. Комиссар дозрел до того, что готов был вскочить, отшвырнуть кофе и броситься к подозреваемому Гвяздовскому, с которого глаз не спускал, наблюдая за его действиями во дворе. И этих, из пикапчика, тоже надо повязать - кто их знает, чего они именно сегодня заявились… Но в этот момент вернулась хозяйка. Наверное, хозяйка - с сумкой пришла.
- Проше бардзо, - вежливо подала она следователю свой паспорт.
И только тогда комиссар припомнил, откуда он знает эту женщину.
На несчастного навалилось все сразу: облегчение, смущение, раздражение, эйфория и депрессия. Он знал, что как-то Гурскому пришлось иметь дело с этой женщиной, она, по его словам, умно с ним сотрудничала и очень помогла. Правда, подробностей он не помнил. Женщина странная, рассказывал Гурский, вечно впутывается во всякие события, не относящиеся к ней, но ее затрагивающие, почему-то так уж получается, и бывает, во время сотрудничества с ней от нее бывает больше хлопот и неприятностей, чем пользы. Вот уж только ее ему и не хватало!
- Приятно познакомиться с пани лично, - слабым голосом произнес он, чувствуя, что обязан сказать что-то в этом роде, и мог бы придумать комплимент и получше. - А долго там еще будет занят пан Гвяздовский?
- Не знаю, сейчас спрошу, - ответила хозяйка и сделала попытку опять встать с дивана, но полицейский ее удержал.
- Потом, у меня и к вам есть несколько вопросов, может, как раз поговорим? Вы знали Мирослава Кшевеца… или Кшевца, не знаю, как правильно просклонять его фамилию…
- Почему знала? - удивилась дама. - И сейчас знаю, при встрече ему не придется мне представляться. Хотя очень сомневаюсь, что такая встреча состоится.
- Почему?
- Потому что я разорвала с ним все отношения! Сразу скажу, ведь вы небось спросите, почему? Потому что несолидная фирма. Пану Миречеку верить нельзя вообще, с ним нельзя иметь дела, обязательно обманет, обещаний не выполняет, привозит то, чего я не заказывала, и наоборот. И всё самого мерзкого качества. О, с ним надо держать ухо востро и на руки смотреть, того и гляди, обдурит. Он такой! Я лично не желаю больше иметь с ним никаких дел! Обращусь к другому садовнику.
Вольницкий мог сколько угодно внутренне сомневаться и хозяйку тоже считать подозреваемой, но он все же был специалистом в своем деле. И ясно видел - сейчас баба не врет, не притворяется, этого Кшевца… решил все же склонять его таким образом… она ненавидела искренне. Из женщины просто бил огонь, в ней бушевала неподдельная ярость, она вся аж искрилась. Даже сержант оторвался наконец от кошек и заинтересовался хозяйкой, перевел взгляд на нее, потому что такую непременно следует отнести в разряд подозреваемых, не свидетелей. Очень уж личное отношение к убитому в ней проявлялось. И рискнул подключиться к расследованию:
- Пан комиссар разрешит? Я немного разбираюсь в садоводстве.
- Пожалуйста, подключайтесь, сержант.
Тот начал с конкретных вопросов:
- Что он вам сделал?
И туг в дотоле аккуратном и тихом салоне взорвалась бомба. Или, лучше сказать, началось извержение вулкана - все же природное явление.
- Всё! - орала хозяйка. - Да вы в окно гляньте! Я хотела высокую березу, он посадил мне плакучую! Два красных клена впритык друг к другу, на кой ляд мне красные клены? Я хотела большую липу, а он… что, не видите липы? Еще бы, только в лупу рассматривать, такой прутик я бы и сама посадила, небось из питомника привез. Я хотела большой орех, есть орех, видите? Кто скажет, что не орех? Только плоды у него с черешню, пользы никакой, лишь землю отравляют. Хотела сирень, а получила дерьмо вместо сирени, зато уйму жасмина, - должно быть, девать было некуда, а теперь за ним дома не видать! Три засохшие елки, а я вовсе елок не просила, у меня тут не горные склоны. Землю не сменил, не вывез, не привез новую, чернозема здесь четыре сантиметра, а под ним глина, говорю вам, чистейшая глина, могу заложить кирпичный заводик. Это называется садовник! Да из него такой же садовник, как из царя Николая Орлеанская дева!!!
Комиссар с любопытством разглядывал сад, по его мнению совсем не такой уж плохой, и смысл гнева хозяйки до него не доходил, зато сержант то и дело кивал понимающе головой.
- Пересушено? Слишком долго ждали?
- Именно!
- А на переднем плане у пани, кажется, съедобный каштан?
- Съедобный… Да он такой же съедобный, как черепаший панцирь. В нашем климате съедобный сроду не примется! А еще райские яблочки мне навязывал! Пусть сам жрет райские! Ненавижу яблоки! Имею право! И даже живую изгородь испортачил, с каждой стороны она выглядит по-другому. Представляете, даже падуб…
Вольницкий не выдержал:
- Тогда почему у вас все так красиво выглядит!
- Потому что сама переделывала! Красиво… А должно было быть в сто раз красивей!
- Чего ж вы не доглядели?
- Послушайте, я не могу разделиться на четыре неравные половины! Отдала ведь сад специалисту, мне было чем заняться, у каждого своя профессия.
Ну нет, невозможно, чтобы она пришила садовника. Ведь тогда должна была бы говорить о нем с симпатией, а она… вон, вся кипит от злости. Скрывать должна была бы свою неприязнь к погибшему, а не наоборот. Правда, говорят, после убийства ненавистного человека у убийцы ярость стихает. А она все же мотивы имела. Хотя… что, из-за какого-то неудачного кустика сирени раскроила ему череп?
- Когда вы в последний раз видели пана Кшевца?
Баба, все еще трясясь от злости, воткнула в рот сигарету, вслепую пошарила по столу в поисках зажигалки. Нашла маленькую, красную, щелкнула.
- До отъезда. В июле. Вам нужно точно?
- Хотелось бы точно, если можно.
Вздохнула, опять с некоторым трудом поднялась с дивана, пошла в соседнюю комнату. Вернулась тотчас же.
- Мне пришлось взглянуть на календарь. Одиннадцатого июля. Здесь был, у меня, агитировал приобрести лиственницы, плевать я хотела на лиственницы.
- Вы упомянули о вашей поездке. Где вы были и когда?
- В разных местах. Вы опять желаете поточнее? А зачем? Мне показалось, вы пришли сюда к пану Ришарду, какое отношение имеют к нему мои поездки? Мы ведь не вместе ездили. И какого черта вы портите мне настроение садовником? Я вам все расскажу, о чем попросите, но хочу по крайней мере знать, в чем дело?
Наконец-то Вольницкий почувствовал под ногами твердую почву. Именно такие вопросы всегда задают подозреваемые, пытаясь вынюхать, что полиция знает наверняка и в чем можно солгать. Наконец эта хитрюга высунула нос из своей тщательно скрываемой невиновности.
- Не торопитесь, постепенно до всего доберемся. Так что насчет ваших поездок?
- Четырнадцатого я выехала за границу, была в Чехии, Австрии, Германии и дольше всего во Франции, главным образом в Бретани.
- Такой отпуск на колесах?
- Нет, отдыхала я сидя у моря, а колеса только для того, чтобы к нему добраться. Если бы можно было сразу из Польши махнуть во Францию, не самолетом конечно… Но во Францию не попадешь иначе, как через другие страны.
- И когда вы вернулись?
- Вчера.
- Что?!
- Вчера вернулась. Где-то между пятью и шестью вечера. Тут меня ждала целая толпа, и, уверяю вас, среди них пана Кшевца не было.
- Можете перечислить мне всех, кто тут вас ждал?
Еще не совсем остывшая подозреваемая как-то подозрительно посмотрела на следователя, и злость в ней пригасла. Появилось нечто вроде интереса.
- Перечислить их всех, проше пана… ох, извините, чуть не обозвала вас поручиком. А жаль, что вместо поручиков ввели этих комиссаров полиции. Их перечислить мне ничего не стоит, но, скажите, вы потихоньку меня записываете?
Вот это удар! Она явно хочет сбить его с толку, и не такая уж она беззаботная и невиновная, какой старается казаться. Сейчас еще пустит в ход какие-нибудь премудрые теории, научные изыскания, думает, попала на деревенского дурачка. Главное, гнуть свою линию и ей не поддаваться. В конце концов, у него и специальное образование, и какой-никакой опыт работы, да и сам по себе он уж не последний дурак.
И чуть было не отколол номер. В этом своем желании взять верх над противной бабой он чуть не ляпнул: "Может, записываю, может, нет". Хорошо, вовремя вспомнил, что их идиотские законы ему связывают руки. Тайно записывать не разрешается. Официально, ясное дело, только так можно допрашивать, допрашиваемый должен официально дать свое согласие, иначе запись не будет иметь силы доказательства, а ему еще и от начальства влетит. Хитрая гангрена наверняка все это знает. Проскрежетав чем-то в самой глубине естества, не зубами, зубами слышно…
- Почему жаль, что я не поручик? - спросил он, хотя вовсе не собирался этого делать. Жалкая надежда застать ее врасплох.
Увы, не застал.
- Ну и сами видите - это вы сменяете тему, не я. Привыкли к допросам примитивов, а жаль. Ну сами посудите, как я могу вам рассказать обо всех в подробностях и о перипетиях своей жизни со всеми нюансами, о своем прошлом и настоящем, о своих привычках и пристрастиях, - наверняка вы сейчас ведете какое-то расследование и нюансы вкупе с психологическими изысками последняя вещь, которую вы желали бы услышать. Впрочем, если желаете о поручике - могу, и даже с удовольствием, но уверена, что вас больше заинтересует мое сомнение. Как какое? То, что вы в мгновение ока запомните все, что услышите о моих гостях, если вы не записываете мои показания втайне от меня. Ладно, верю, не записываете, тогда какой смысл рассказывать о них?
Комиссар Вольницкий идиотом не был, а человеческая мысль летит быстро. Слушая холерную бабу, он успел мысленно чертыхнуться, немного испугаться, расслабиться, почувствовать к хозяйке даже что-то вроде благодарности и сделать несколько выводов. Выразить их словами он не успел, устами Вольницкого заговорила его профессия.
- А еще ничего не известно, - с ангельской кротостью вымолвил он, но не удержался - добавил немного издевки: - Ни вы, ни я не знаем, окажутся ли эти ваши особы важными и в нашем деле полезными. Потому и не записываю. Пока. Лично я писать умею, если вы сомневаетесь, но, уверяю вас, пером на бумаге запишу все, что надо. Полагаю, вы тоже умеете. Были времена, когда техника еще не приходила нам на помощь,