Я обратился к Стефани.
- Кто ещё, кроме вас двоих, знает о похищении?
- Никто. Я не говорила даже слугам. Они полагают, что отец отъезжал по делам.
Мой взгляд задержался на куске ржаного хлеба в руках Каннингхэма.
- А чем вас кормили в эти дни? Гамбургерами? Хотдогами? Полуфабрикатами, приготовленными в микроволновке?
- Нет. Дело в том, что подавали мне исключительно деликатесы. Мой похититель оказался превосходным поваром. Я съедал всё, что он мне приносил.
- Вам похититель готовил сам? Откуда вы это знаете?
- Он мне сказал. В среду, отобедав венским шницелем, я попросил его передать мои комплименты повару, а он ответил, что готовит сам.
- Мистер Каннингхэм, у вас аллергия на белый хлеб?
- Нет.
- То есть вы отдаёте предпочтение ржаному?
- Да. Не нравится мне вкус белого хлеба, - он на мгновение задумался. - Аллергия у меня на помидоры. Они вызывают у меня сыпь.
Я не позволил ему отклониться от темы.
- Вы упомянули, что во время заключения съедали всё, что он вам приносил. В том числе и белый хлеб?
- Белого хлеба не было. Только ржаной.
Я покивал.
- Вам подали три завтрака, три ленча и три обеда?
- Да.
- Каждый раз с тем же салатом?
- Нет. С разными.
- И в шести салатах вы не обнаружили ни одного ломтика помидора?
- Нет.
- Интересно. И вам подавали только ржаной хлеб? Ни кусочка белого?
- Только ржаной.
- Вы просили ржаной хлеб?
- Нет.
Я победоносно улыбнулся.
- Мистер Каннингхэм, мы живём в обществе почитателей белого хлеба. К каждой трапезе белый хлеб подаётся автоматически. Однако вам его не принесли ни разу. Более того, вам скормили шесть разных салатов, и все без помидоров, - я потёр руки. - Ситуация начинает проясняться.
- Это прекрасно, - улыбнулась мне Стефани.
Я кивнул.
- Прежде всего, вам не показалось довольно-таки странным то обстоятельство, что похититель выпрыгнул из кустов, чтобы забрать деньги, ещё до того, как задние огни вашего автомобиля скрылись в темноте? Не следовало ли ему выждать какое-то время, чтобы не угодить в полицейскую западню? Откуда он мог знать, что полиция не поставлена в известность?
Ни один из них, разумеется, не нашёлся с ответом.
- Он знал, что полиция не в курсе событий, потому что получал всю необходимую информацию от своего сообщника. Который живёт в этом самом доме.
Затянувшуюся паузу нарушила Стефани.
- Но в доме о похищении знала только я, и именно я не позвонила в полицию. Вы хотите сказать, что я участвовала в похищении отца, потому что получаю жалкое месячное пособие и мне срочно потребовались деньги?
Каннингхэм нежно ей улыбнулся.
- Видите ли, по нашему уговору, у Стефани не будет свободных денег, пока ей не исполнится тридцать или пока она сама не сумеет чего-то добиться. По моему разумению, иначе в нашем мире не выжить.
Стефани никак не хотела угомониться.
- Вы намекаете, что похитителем мог быть один из моих приятелей, раз уж он показался отцу знакомым, несмотря на накладную бороду, а я была с ним заодно?
- Ну что вы, что вы, - я замахал руками. - Я ловлю совсем другую рыбку. Давай-ка вернёмся к инциденту с "комплиментами повару". Когда вы произнесли эти слова, мистер Каннингхэм, похититель не моргнул, прежде чем ответить, что пищу готовил он?
- К чему ты клонишь, Генри? - спросил Ральф.
Я раскрыл карты.
- Похититель знал вкусы мистера Каннингхэма. Знал он и про аллергию на помидоры. Мистеру Каннингхэму не пришлось говорить ему об этом.
Мой вывод не произвёл на Ральфа никакого впечатления.
- Значит, он навёл кое-какие справки о мистере Каннингхэме, прежде чем похитить его.
Я покачал головой.
- Такого быть не может, Ральф. Какой похититель рискнёт своей анонимностью, задавая вопросы о вкусовых пристрастиях потенциальной жертвы? Если уж его так заботит здоровье жертвы, скорее он задаст их после похищения. Мистер Каннингхэм, кому известно, что вы едите ржаной хлеб и у вас аллергия на помидоры?
- Наверное, многим моим друзьям. Я же не отшельник, часто встречаюсь с людьми.
- Еду вам приносили горячую?
- Да.
Я хохотнул.
- Знаете, почему ваш похититель моргнул, прежде чем признаться, что пищу готовил он?
Каннингхэм потёр подбородок.
- Откровенно говоря, я не помню, моргнул ли он.
- Заверяю вас, сэр, обязательно моргнул. На то есть очень веская причина. Когда мы попросили передать комплименты повару, ваш похититель внезапно осознал, что по вкусу пищи вы можете догадаться, кто её готовил. И попытался перевести ваши мысли на другое.
- По вкусу пищи я мог догадаться, кто её готовил?
Я кивнул.
- Вы знакомы с подвалом вашего дома? Знаете, сколько там помещений, как они выглядят?
- Пожалуй, что нет. И в самом доме немало комнат, в которые я ни разу не заходил.
На этот раз молчание нарушил Ральф.
- И как ты до всего этого дошёл, Генри?
- У похитителя наверняка есть сообщник. Который точно знал, что мистер Каннингхэм ест, а чего - нет. Который мог приготовить вкусную еду и проследить за тем, чтобы её подавали горячей. А проживая в доме, сообщник знал также и о том, что полиции о похищении ничего не известно, и деньги можно забирать без опаски.
Тут я и подвёл черту.
- Я не знаю, как её зовут. Я никогда не видел её, но, готов спорить, придя на кухню, вы застанете вашу кухарку с мечтательной улыбкой на лице. Она уже думает о том, как потратит свою долю от пятидесяти тысяч долларов.
На лице Каннингхэма отразилась глубокая задумчивость.
Я поднялся.
- Не пора ли допросить кухарку? Кстати, как её зовут?
- Матильда, - ответил Каннингхэм. Он уже собрался с мыслями. - В вашей версии есть только один прокол, сержант Тернбакл.
- Какой же?
- В подвал мне приносили потрясающе вкусную еду. А Матильда готовит ужасно.
Стефани это подтвердила.
- Откровенно говоря, нам давно следовало уволить её, но человек она хороший и старается изо всех сил.
Я посмотрел на тарелку. По ходу разговора я боролся с жёстким стейком по-швейцарски. В картофельное пюре перелили воды. К брокколи не хотелось притрагиваться. Да уж, сомнений быть не могло: Матильда - отвратительная повариха.
Я пригубил кофе, горьковатый.
- С другой стороны, в эти три дня Матильда могла прыгнуть выше головы, чтобы сбить нас с толку.
Ральфу, похоже, тоже есть не хотелось.
- Пожалуй, нам пора в участок.
В машине я продолжал рассуждать.
- И всё-таки возможно, что похищения не было. А если и было, то Стефани в нём замешана. Надо бы посмотреть, на что она тратит деньги, которые выдаёт ей отец.
В понедельник, по окончании смены, Ральф, кстати, уже уехал домой, в нашей комнате зазвонил телефон. Я огляделся, в тщетной надежде, что трубку снимет кто-то ещё. Пришлось отдуваться мне.
Звонила Стефани Каннингхэм.
- Как продвигается расследование?
- Мы делаем всё, что в наших силах. Надеемся на скорый успех.
- Я так и думала. Ухватиться вам не за что. Не желаете отобедать у нас сегодня вечером?
Тут меня осенило. А ведь мы не проверяли, как готовит Стефани! Вдруг она не уступает первоклассному шеф-повару? Может, я хитростью уговорю её…
- Мы вновь начали приглашать гостей, - пояснила Стефани. - У нас новый повар, настоящий ас.
- Он?
- Да. Отец переговорил с Матильдой вскоре после вашего отъезда, и совершенно случайно выяснилось, что у неё есть брат, который работает в ресторане в Шебойгане. Отец съездил туда и сразу нанял его.
- А Матильда не возражала?
- Мы же не выкидываем её на улицу. Она теперь его помощник или что-то в этом роде. Франц намеревался открыть свой ресторан, но папа убедил его поработать у нас.
Папа от Франца в восторге и говорит, что уже заплатил ему за два года вперёд.
В особняке Каннингхэмов я нашёл возможность заглянуть на кухню.
Увидел невысокого коренастого мужчину со светлыми волосами и чуть выпуклым лбом, весело колдующим над кастрюлями и сковородками.
Увидел невысокую, коренастую женщину со светлыми волосами и чуть выпуклым лбом, радостно нарезающую лук.
Пририсовал им обоим бороды. Да, выпуклые лбы вызывали некие ассоциации, которые, скорее всего, ускользнули от внимания Каннингхэма, пока я не записал в похитители Матильду.
Была ли она сообщником Франца?
Я в этом сомневался. Иначе не стала бы сама говорить о том, что в Шебойгане у неё есть брат.
Но она и Франц, несомненно, частенько встречались, и всякий раз Франц узнавал новые подробности о вкусовых пристрастиях Каннингхэма. А после похищения (Каннингхэм, вероятно, сидел в подвале в окрестностях Шебойгана) ежедневно звонил Матильде и как бы между прочим выяснял, известно ли кому из слуг о похищении и привлечена ли к расследованию полиция.
Каннингхэм предъявил Францу ультиматум? Тюрьма или работа у него на кухне?
Разве я мог заставить Каннингхэма свидетельствовать против его нового повара? Разве у людей, которые чего только не сделают, чтобы заполучить хорошего повара, может возникнуть желание засадить его за решётку?
Разумеется, нет.
Так что на расследовании я спокойно поставил крест.
А вот вкус стейка, поданного на обед с китайскими чёрными грибами, мне не забыть до конца жизни.
Милый, не убивай без разбору!
Джек Ритчи (1922–1983) - американский писатель, мастер остросюжетного рассказа. Его рассказы представлены во многих антологиях детективного жанра, выпускаемых таким мастером, как Альфред Хичкок. Семнадцать раз произведения Ритчи, отличающиеся особым юмором, включались в издаваемые в США ежегодники "Лучший детектив года". Предлагаемый рассказ - пародия на детективы, щекочущие нервы читателя нагромождением убийств и ужасов.
Мы были женаты уже три месяца, когда я подумал, что с Генриеттой, пожалуй, пора кончать.
Обыскал теплицу, подсобку при ней и, увы, ничего более токсичного, чем воск для прививок, известь, сфагнум и тому подобное, не обнаружил.
Вернулся в дом.
- Послушай, Генриетта, а где ты держишь яд? Ну, химикаты, которыми опрыскивают вредителей?
- Что ты, милый, - откликнулась жена, - я пользуюсь только органикой. Никакой химии! Почва удобряется, как в природе: опавшими листьями, скошенной травой, перешившим сеном. Здоровая среда - здоровые продукты. Вредители просто не заводятся на благополучных растениях. А для чего тебе яд, милый?
- Заметил какого-то жучка на кусте малины.
- Ну так что ж? Не стоит убивать всех жучков без разбору, - с мягким укором сказала она. - Некоторые из них приносят пользу.
Я посмотрел на неё изучающе:
- Знаешь, Генриетта, мне давно хотелось спросить, где это ты покупаешь такие платья? - Хотел добавить: "И почему?", - но удержался.
Она мельком глянула в зеркало.
- Примерно раз в месяц звоню в магазин Элейн, и она присылает мне три-четыре сразу.
- А разве ты не примеряешь платье перед тем, как его купить?
- Незачем. Элейн знает мои размеры. - Она провела ладонью по ткани. - А что, тебе оно не нравится?
- Ну, почему же! Однако, когда тебе в следующий раз захочется обновить гардероб, давай поедем к Элейн вместе и посмотрим, что у неё есть.
Наследство, которое оставил мне мой родитель, чуть-чуть не дотягивало до того, чтобы в полной мере обеспечивать потребности цивилизованного человека, и поскольку я не собирался менять сложившиеся привычки, то был вынужден мало-помалу отщипывать от основного капитала, так что за пятнадцать лет, прошедших со смерти отца, запасы, естественно, истощились. Короче говоря, я жил в кредит, когда повстречался с Генриеттой.
Никогда в жизни я не считал труд долгом, удовольствием или способом удовлетворить честолюбие. Напротив, я подозревал, что особи, утверждающие, будто получают наслаждение от работы, - тайные мазохисты.
Прожив в своё удовольствие столько лет, я полагал, что глупо надеяться, будто на сорок шестом году от роду начну вдруг добывать себе хлеб насущным трудом.
Оставалось последнее средство. Женитьба.
Честно скажу: когда речь шла о других, брак как социальный институт не вызывал у меня возражений. Я вполне отдавал себе отчёт в том, что обыкновенный человек должен занимать себя чем-то: будь то служба, комиксы или семья. Однако я всегда ставил на первое место свою независимость, и перспектива стать членом "команды" - пусть даже команда эта будет состоять только из двоих - меня пугала.
Но, оставшись без гроша в кармане, я принялся оценивающе поглядывать на окружающих меня дам и вскоре обнаружил, что отвергаю одну кандидатуру за другой. Так я оказался в одном из светских салонов, в котором и присмотрел Генриетту.
Она была ничем не примечательна. Маленькая, хрупкая женщина, она сидела, забившись в угол, со слабой улыбкой на губах, и казалось, что забрела она сюда случайно и очень хотела бы выбраться, но не знает как. Её одежда оставляла впечатление купленной по случаю.
Я боролся с зевотой, когда чашка в её руке дрогнула, и чай выплеснулся на ковёр.
- Генриетта, умоляю тебя! - сверкнула глазами хозяйка.
Она вспыхнула:
- Прости, Клара. Я задумалась.
Клара передёрнула плечиком.
- Сделай милость, будь повнимательней. Ковёр только из чистки.
Мне пришло в голову, что когда женщина одевается так, как Генриетта, то либо потому, что бедна, либо потому, что, напротив, слишком богата, чтобы придавать упаковке какое-нибудь значение.
Общий разговор снова возобновился, и я повернулся к Холи Рурвису, сидевшему от меня по правую руку.
- Эта Генриетта не из семейства ли Бартонов, которые в прошлом году разорились?
- Боже сохрани, о чём ты говоришь! Она - Лоуэлл. Обитает в этом, знаешь, роскошном дворце на Лейквью-роуд, не меньше пятидесяти акров земельных угодий и целая орава слуг…
- Замужем?
- Нет, и никогда не была.
Я опять посмотрел в её сторону. Над ней как раз нависла горничная с чайником, и было видно, что Генриетта, напуганная тем, что придётся опять маяться с чаем, хотела бы отказаться, да не успела: её чашка снова была полна.
Наблюдая за этой сценкой, я задумчиво потёр подбородок. Пятьдесят акров? Орава слуг? Между тем, пригубив пару раз чай, она, похоже, опять унеслась мыслью неведомо куда. Чашка заскользила по блюдцу и, наконец, приземлилась - для себя без ущерба, но по ковру расползлось злополучное пятно.
Клара, побагровев, взвизгнула:
- Генриетта!
Та побледнела. Умей она падать в обморок, уверен, непременно бы упала.
Надо было действовать.
Я поднялся и демонстративно вылил на Кларин ковёр собственные опивки.
- Мадам, - сухо произнёс я, - отправьте ваш чёртов ковёр в чистку. Счёт пришлите мне.
И, предложив Генриетте руку, я вывел её из комнаты.
Главным препятствием к нашему браку оказалась не Генриетта, а её адвокат, Адам Макферсон.
Через неделю после того, как мы объявили о нашей помолвке, он явился ко мне на квартиру, сообщил своё имя и холодно уставился мне в лоб.
- Сколько вы хотите?
- За что?
- Сколько вы хотите за то, чтобы этот брак расстроился?
Я нахмурился:
- Вас прислала Генриетта?
- Нет. Я пришёл к вам по собственному почину. Предлагаю вам десять тысяч.
- Соблаговолите повернуться. Там, у вас за спиной, - дверь. Это выход.
Он ничуть не смутился.
- Услышав об этой авантюре, я навёл подробные справки. У вас нет ни гроша. Вы в долгу буквально у всех, включая счёт за чистку ковра. - Он поджал губы. - Вы женитесь на ней из-за денег!
- А что, помимо моего финансового состояния, убеждает вас в этом?
- Я опросил ваших знакомых. Все в голос заявили, что к сердечной привязанности вы склонны не больше, чем рыба. Причём мороженая. Итак, десять тысяч долларов!
Но что такое несчастные десять тысяч в сравнении с миллионами Генриетты!
- Мы с Генриеттой горячо любим друг друга, - твёрдо сказал я. - Я не расстанусь с ней, предложи вы мне… - я выдержал эффектную паузу, - хоть всё золото мира.
- Двадцать тысяч.
- Не смешите меня!
- Тридцать. И это моё последнее слово.
- Так же, как моё "нет". Кстати, это вы мне свои деньги предлагаете?
- Конечно.
- И из каких же побуждений?
- Не хочу, чтобы Генриетта сделала ошибку, о которой будет жалеть до конца своих дней.
- А сами-то вы, - пришло мне в голову, - не предлагали ей руку и сердце?
Он мрачно кивнул.
- До четырёх раз в год, все последние двенадцать лет.
- А что она?
- Говорит, что ценит меня как доброго и верного друга. Очень неприятно. - Его лицо озарилось догадкой. - А что, вы и в самом деле влюблены в Генриетту?
- Страстно, - употребил я в высшей степени несвойственное мне выражение.
Он потёр руки.
- В таком случае вы, без сомненья, не станете возражать, если я попрошу вас подписаться под документом, в котором вы откажетесь от всяких прав на её состояние?
- Генриетта никогда на это не согласится.
- Я спрошу у неё самой.
- Только попробуйте, и я сверну вам шею. - Держать себя в руках мне удавалось не без труда. - Если вас искренне заботит счастье этой достойной женщины, вы не могли не заметить, что с тех пор, как мы познакомились, она находится в состоянии, близком к эйфории!
При всём желании он не смог этого отрицать.
- Ну, ладно. - Последовал глубокий вздох. - Я не стану чинить препятствий вашему браку.
- Как вы любезны!
Он задержал на мне взгляд.
- Генриетта и в самом деле нуждается в защите.
- Она, прямо скажем, простовата, - согласился я.
- Скорее искренна и простодушна, - поправил он и уже от двери осведомился: - Полагаю, вам известно, что она преподаёт в университете?
- Генриетта? - изумился я.
- Ну, разумеется. Профессор ботаники. Всё своё жалованье жертвует на благотворительность.
Так вот почему в рабочие дни она бывает дома только по вечерам!
- Она мне не говорила!
- Забыла, наверное, - решил Макферсон. - В некоторых отношениях она ужасно рассеянна.
Через три недели мы поженились. Скромную церемонию несколько подпортило то, что Макферсон явился в подпитии и, когда я надевал кольцо на палец новобрачной, в голос разрыдался. Генриетта тоже была взволнована и тоже всплакнула.
Медовый месяц мы провели на Багамах, где моя благоверная собрала уму непостижимое количество разновидностей папоротника, и весь этот гербарий повезла домой, чтобы серьёзно заняться его сортировкой и изучением.