- Хотель идти в милицию, - соврал африканец. - Я весь заволновался. Где ты быль?
- Родственников проведывал.
- Ты говориль, что у тебя никого здесь нет, упрекнул Гена, изображая обиду.
- Прости, обманул. Этой ночью я узнал, что у меня тут куча родичей. Причем горячо любимых мною родичей. Их тут целая шайка, пардон, я хотел сказать - семейный клан.
- Ты их знаешь?
- Пока только заочно. Я их знаю, а они меня нет. Обидно. Ничего, с первой же встречи, я уверен, они будут питать ко мне самые трепетные чувства. Интересно, что им снилось этом ночью?
- Может, они тебя ждут? - предположил эфиоп, пытаясь заслонить от бригадира бронзовые россыпи.
- Что ты! Еще как ждут! Вот обрадуются! - Потап равнодушно оценил чумазую физиономию компаньона, слабо улыбнулся и рухнул на кровать. - Даже неудобно отказывать будет, когда они захотят меня усыновить… Они у меня в карманах… Потом… Потом ты поедешь… А я… предамся участи скромного миллионера… Но сначала нужно… выспаться… Ты дневальный… Все…
Пробормотав еще несколько невнятных фраз, бригадир заснул. Напарник выждал минут пять и, переведя дух, принялся заметать следы неудавшегося покушения.
Глава 7. Краеведческий музей В.И.Ленина
Золотоносная стезя привела старателей в краеведческий музей средней школы № 3, бывший когда-то музеем В.И.Ленина.
Под музей была отведена комната на верхнем этаже, и в свое время сюда, согласно планам отдела народного образования, ежеквартально ходили отряды октябрят и пионеров. Как и полагалось, музейные стены были увешаны громоздкими стендами с фотографиями и пояснительными надписями. Если начинать осмотр справа налево, то можно было проследить все эпапы физического и идейного развития Ильича с раннего детства и до зрелых лет. И наоборот, если двигaться по экспозиции слева направо, то наблюдалась явная деградация личности от буйного революционера до несознательного мальчишки. Разумеется, как и во всех ленинских музеях, большинство снимков были подлинными, что подтверждала их вековая желтизна. Хранились здесь и личная расческа вождя мирового пролетариата, и алюминиевая ложка, с которой он коротал время в ссылке. Был в козякинском музее и заряженный патрон от охотничьего ружья, с которым Ленин любил прогуливаться в Шушенском, но из которого, как известно, так и не пальнул по доброте своей душевной ни в одного зверя. Особую гордость музея и всего города составляла посмертная гипсовая маска, снятая с лица В.И. Ульянова. Как утверждалось, сия реликвия была изготовлена всего в двух экземплярах, одна возлежала в Козяках, другая - где-то далеко в Москве.
Но веяния нового времени сделали свое дело. О наличии гипсового слепка стали умалчивать, и подрастающее козякинское поколение не имело о нем ни малейшего понятия.
Хранителем музея был спившийся заведующий кафедрой истории КПСС химико-технологического института. Доктор наук стал жертвой заочной системы обучения, не выдержав натиска студентов, везущих на сессии невообразимое количество коньяка и шампанского.
Историк смиренно воспринял переименование музея, но когда стали поступать новые экспонаты, он безбожно заливал глаза с самого утра, дабы не видеть происходящего кощунства.
Из ботанического класса были принесены снопы сухого ячменя, овса и ржи. Злаковые подвязывали к потолку, и их острые колосья неприятно кололи случайных экскурсантов. Очистить помещение от устаревших музейных ценностей директор школы все же опасался, и потому экспонаты, воспевающие красоты козякинского края, приходилось размещать вперемежку с большевистскими атрибутами.
Сразу у входа, на фоне знамени, дико скалилась туберкулезная лиса. На подоконнике стоял заяц, стеклянным глазом косивший в портрет Дзержинского. На стелажах по копиям газеты "Искра" ползали иссохшие ящерицы и гадюки. В буденовке сидела жаба. Мотыльки, кузнечики и их личинки украшали стенд революции 1905 года. Юные натуралисты приносили также и дохлую кошку, и доктор наук насилу убедил ребят, что это к фауне не относится. От ежика отвертеться не удалось и пришлось привязать его к макету башенного крана, строившего Днепрогэс. От сквозняков ежик потрескивал и крутился, словно елочная игрушка.
Но, невзирая на все старания директора СШ № 3 и завуча по внеклассной работе, интерес к родному краю был невелик. Музей пустовал, и его не закрывали лишь из уважения к профессорскому званию хранителя.
Артельщики были первыми посетителями в новом году. Переступив порог революционного уголка, визитеры невольно ахнули: отовсюду на них глазели умерщвленные твари и облезлые чучела представителей местной фауны. В комнате стоял тяжелый дух пятилетнего сена и прелых шкур.
- Кто здесь хранитель святых мощей? - крикнул Потап, осматриваясь.
От колебания воздуха зашевелился и медленно стал вращаться сухой ежик. Африканец, подавляя инстинкт охотника, мелко задрожал.
- Тук, тук, - произнес Мамай несколько тише. - Где у вас книга жалоб для иногородних?
В дальнем углу отворилась потайная дверь, и из нее вышел сутулый мужчина лет шестидесяти.
- Экспонатов не берем, - сказал он, равнодушно оценив негра. - Нет площадей.
- Это не экспонат, - весело сообщил бригадир, - это член ЦК IV Интернационала. Совершает паломничество по святым местам. Может, уважите товарища?
Тамасген снял шапку и нерешительно кивнул.
Хранитель причесал седой затылок и подошел ближе. В его затуманенных глазах запрыгали живые искры. Это был коммунист старой закалки, и из всех земных благ он питал слабость лишь к теории гегемонии пролетариата и горячительным напиткам.
Мысль о выкупе скульптур Потап отбросил почти сразу.
Профессор, успевший к этому времени уже набраться, передвигался весьма медленно и в разговор вступал с заметным опозданием.
- Доктор исторических наук Шерстюк, - задумчивo сказал он.
Потап представил эфиопа просто:
- Товарищ Степан.
- С чего начнем? - оживился вдруг профессор. - Какой этап революционного движения интересует товарища Степана?
К великому неудовольствию Мамая, гость выразил желание осмотреть всю экспозицию.
- Ты что - спятил? - зашипел Потап, когда профессор, извинившись, нырнул в потайную дверь.
- После стольких лет молчания он будет мучить нас два дня!
- Мне интересно, - оправдывался паломник.
- Да? Так, может, тебя сводить в Институт марксизма-ленинизма? - негодовал бригадир. - Ну, гад, с сегодняшнего дня будешь конспектировать сочинения Ленина. А потом учить на память. Я тебе сделаю "интересно".
Хранитель вернулся с указкой в pукe и, дохнув винными парами, пригласил гостей обратить внимание на первый стенд. Он долго всматривался в снимки, икал и никак не мог начать.
- Позвольте, лучше я, - опередил его Потап, отбирая указку. - Если я ошибусь, профессор, вы меня поправите.
Посылая эфиопу многообещающие взгляды, чекист приступил к повествованию.
- Владимир Ильич Ленин родился в многодетной семье Ульяновых. Случилось это происшествие 22 апреля 1870 года в уездном городе Симбирске, типа Козяк. Папаша его трудился в районо, но зарплата у него была - дай бог каждому, потому как запросто мог содержать семерых иждивенцев, особняк и прислyгy, которую старался слишком не эксплуатировать, чтобы не злить Вову. Маменька у вождя была матерью-героиней и, соответственно, сидела дома. Ленин рос прытким мальчиком и всей душой переживал за угнетенных пролетариев. В детстве он водился с рабоче-крестьянскими детьми и научился у них многим гадостям. Потом Ленин пошел в школу, где царил дух мещанства и стяжательства. Ученики не несли никакой общественной нагрузки, и вождь мирового пролетариата их за это очень невзлюбил. Будучи сыном работника районо, школу он закончил с золотой медалью и стал студентом юридического факультета Казанского университета…
При упоминании о студентах бывший зав. кафедрой истории КПСС извинился и вновь посетил хранилище, откуда вышел сильно пошатываясь и с хлебными крошками на губах. Экскурсовод продолжал изъясняться не совсем привычными для профессорского уха фрзами, но от фактов не отходил.
- …С семнадцати лет потихоньку готовится освободить трудящиеся массы от гнета частных собственников, за что его выгоняют из вуза. Обидевшись, Владимир Ильич ударился в нелегальную деятельность. Тут он стал симпатизировать немцам и евреям, особенно Энгельсу и Марксу. Начитавшись их сочинений, в 1889 году Ленин осел в Самаре и организовал марксистский кружок…
Представитель IV Интернационала с любопытством разглядывал бабочку, приколотую к снимку, где вождь придумывает статью "Отдача в солдаты 183-х студентов".
Хранитель музея, слушавший лектора с некоторым удивлением, все чаще извинялся и наведывался в дальнюю комнату. После каждой такой отлучки удивление его проявлялось все меньше, стекла в очках запотевали все больше и лицо делалось все краснее.
Перескочив этапы создания РСДРП и первую русскую революцию, Потап короткими штрихами обрисовал подготовку пролетарской революции.
- …Плюнув, Владимир Ильич В очередной раз укатил за границу. Сначала он посетил Швейцарию с ее хорошим климатом, затем Германию, Швецию и Францию. С визами у большевиков проблем не было, так как буржуазные ОВИРы до семнадцатого года работали исправно. Итак, заручившись там поддержкой, Ленин вернулся в Россию, рассказал апрельские тезисы и приготовился к восстанию, которое, как мы видим, и осуществил, перебив всех эксплуататоров.
Касаться задач коллективизации оратор не стал, полагая, что знанием славной биографии вождя, вполне, завоевал уважение профессора, и, не медля, перешел к делу. Одернув эфиопа, трогавшего пальцем лисьи клыки, бригадир обратился к Шерстюку:
- Товарищ Степан хотел бы отдать дань уважения гениальному титану, так сказать, в натуре. У них, на Юге, перед статуями богов принято исполнять ритуальный танец. Имеются у вас такие символы?
Шерстюк думал с минуту, затем спросил:
- Что вы говорите?
Потап подошел к нему вплотную и громко повторил вопрос:
- Есть у вас скульптура Ленина? Где?
Хранитель показал гостям знаменитую маску.
- Точная копия его лица.
Старатели внимательно осмотрели экспонат. Маска была плоской и не представляла особого интереса. Для приличия Мамай поинтересовался:
- С живого снимали? Очень похож.
Профессор вновь задумался. Видимо, додумавшись до чего-то определенного, он направился выпить еще вина.
Визитеры последовали за ним. В хранилище их ждала удача: два бронзовых, один алюминиевый и четыре гипсовых бюста главного большевика. За ненадобностью их принесли сюда из трех средних школ, и детсадов.
Бригадир выбрал самого тяжелого.
- Вручите его товарищу Степану, - посоветовал он Шерстюку. - Из уважения к IV Интернационалу.
- Не могу, - помедлив, сказал хранитель.
- Вы что, не уважаете IV Интернационал?
- Уважаю. Но не могу.
- Да отдайте вы этот бюст! Зачем он вам? Здесь он потеряет свою актуальность.
- Не имею права. Это противоречит моральной… чести… и… моим служебным… обязательствам.
Поразмыслив, Мамай сделал предложение:
- А скажите, уважаемый профессор, неравноценный обмен не будет противоречить вашей чести? Мы вам бесценную реликвию, а вы нам - зауряднй бюст, - и чекист предъявил новенький электрокипятильник, произведенный в цехах козякинского завода металлоизделий.
- Из личной коллекции Клары Цеткин, - понизив тон, пояснил он. - Семейное достояние. Передано IV Интернационалу по завещанию.
- Что это? - удивился Шерстюк.
- Вы сейчас ушам своим не поверите! Этим предметом вождь мирового пролетариата кипятил себе чай, будучи в Разливе. Могли вы себе такое представить? Видите, как хорошо сохранился. Совсем как новый!
Профессор, разум которого был размягчен действием вина, подобное мог представить все же с большим трудом.
- Вот смотрите, Владимир Ильич заливал свою кружку водой из Разлива, опускал в нее вот этот кинятильник и ждал, - нашептывал Потап. - И еще неизвестно, какие великие думы лезли в такие минуты в его голову! Если вы обещаете не спускать с него глаз, то товарищ Степан готов сделать этот безвозмездный дар вашему музею. Берите.
- Но как же это…
- Берите, берите. Совершенно безвозмездно. А вы нам вот этого Ленина, тоже безвозмездно.
Растроганный старый коммунист принял подарок дрожащими руками. От волнения он не мог вымолвить ни слова.
Не теряя больше времени, гости надели на бюст мешок и поволокли к выходу.
- А остальные? - тихо спросил Тамасген.
- Придется выкрасть, - сказал бригадир. Жаль, штопоры не захватили, можно было б выменять еще один.
- На щтопор?
- Почему бы и нет? Что же, Ленин вина не пил? Ведь навещали же его товарищи. В том же, хотя бы, Разливе.
- Я придумаль! - воскликнул эфиоп и без лишних объяснений бросился обратно.
Когда Потап вернулся в хранилище, было уже поздно. Бестолковый напарник пытался всучить профессору еще два кипятильника, требуя за них столько же металлических вождей. Профессор робко отнекивался и отступал.
- Ты что делаешь, болван? - тихо произнес Мамай, подойдя к менялам.
- Это… Что… это? - лепетал музейный работник.
- Это… Ах, это… А вы разве не видите? - улыбнулся ему Мамай.
- Вижу…
- Тогда почему задержка? Что вас смущает, гражданин Шерстюк?
- Вы… вы… вы обманщики.
- Mы! - возмутился бригадир и, оттеснив негра, выпятил грудь. - Это упрек? Какой обман? Все честно! Товарищ Степан делает широкий жест. Этими приборами пользовались соратники Владимира Ильича. Что здесь непонятного? Или, по-вашему, вождь распивал чай в одиночку? Кто вам давал право сомневаться в его гостеприимстве? Стыдись, гражданин соглядатай! А еще прфессор!
Оскорбленные гости удалились, прихватив с собой еще два тяжелых бюста.
Старатели торопились покинуть школу до начала перемены. По пути ученик называл наставника темным папуасом, болотной жабой и предвещал ему голодную смерть.
Доктор исторических наук растерянно разглядывал нежданные дары. Затем, бережно положив их в центре экспозиции под стекло, придвинул к ним табаличку "Руками не трогать" и пошел в хранилище. Напиться ему хотелось как никогда.
К гостинице артельщики пошли наперерез, выбрав малолюдные глухие улицы. Сердито пыхтя, первым шествовал бригадир, подставляя под свою ношу то одно, то другое плечо. За ним, на полусогнутых ногах, влачился слабеющий эфиоп. Ему, как провинившемуся, досталось два бюста.
В общем-то Потап уже не держал зла на подручного, ибо благодаря глупости последнего вместо одного Ильича удалось выманить сразу трех. Но окончательно простить его Мамай решил после, когда тот доставит груз в номер.
- Неси, неси, - для порядка ворчал Потап, - будешь знать, как лезть вперед батьки в пекло, товарищ Степан.
Одолев два квартала, старатели остановились передохнуть. Впереди лежала еще половина пути.
- О, дети! - обрадовался Потап, увидев на дороге двоих мальчишек с санками. - Дети - наше будущее! А в нашем случае - и настоящее. Эй, малец! - окликнул Мамай старшего. - Поди-ка сюда, мальчик. Люблю детей, ч-черт. Особенно с санками которые. Это такой бескорыстный, такой работящий народ, что… Здравствуй, мальчик! Маму слушаешь, мальчик?
- Ну, - охотно ответил малец.
- А папу?
- Ну.
- Гена, смотри, какой хороший мальчик, с санками притом. Да таких мальчиков несколько лет назад в пионеры без очереди записывать можно было! Жаль, пионерии сейчас уже нет, распустили. Я б тебя, мальчик, записал. А видишь этого дядю? Дядя добрый. А вещей у дяди видишь сколько? Тяжелые такие вещи. Мальчик, одолжи дяде санки, вон до того угла. Устал дядя, понимаешь?
- Понятно, - сказал владелец санок и важно втянул носом зеленую каплю. - И скока?
- Три вещички, мальчик, на твои санки как раз поместятся.
- Так скока?
- Чего - скока?
- Скока платите?
- Ты что, мальчик… - опешил Потап. - Ты что, за деньги?
- Задаром ща никто и не пукнет, - хмыкнул дерзкий мальчишка. - И я тоже не пукну.
- И на том спасибо, - мрачно произнес Потап.
- Хотя могу, конечно, и задаром, если по-простому. А если мелодией - то тока за деньги.
- Какой там еще мелодией?
- "Вечерний звон". Полкуплета с припевом, особенно там, где "бом, бо-ом", знаете?
- А ну-ка отойди на пять шагов назад, мелодист. Стой там и оттуда разговаривай. И никаких "бом-бом", понял? - пробасил бригадир и, обратившись к эфиопу, шепнул: - Видишь, Гена, чем люди деньги зарабатывают? Советую взять на заметку, верный кусок хлеба.
- Дядь! - откликнулся юный мелодист. - Начинать?
- Ни в коем случае. Позови второго.
- Витька, что ли? Ща приведу. Только Витек мелодией не умеет.
Обнявшись, саночники отошли в сторону и о чем-то тихо толковали.
- Сговорились, подлецы, - догадался Мамай, когда, завершив переговоры, мальцы робко направились к дядям.
- За санки тридцать тысяч, - объявил старший, - за "Вечерний звон" - мне десять, Витьку пять, потому что он тока в припеве будет помогать.
Неумелый Витек боязливо косился на негра, на другого дядю и виновато шмыгал носом.
- Вы что - братья? - спросил бригадир, окинув их подозрительным взглядом.
- Не-а.
- Ладно. Вот вам тридцать тысяч, вот вам груз, тащите до гостиницы. Мелодию прослушивать не будем ввиду отсутствия музыкального слуха и денег. Вперед.
Огорчившись из-за потери дополнительной прибыли, саночники запросили прибавки.
- Наверное, вы дети таксистов, - предположил Потап. - Вот вам еще полторы - и чтоб я вас больше не видел.
Мальчишки живо запряглись и, буксуя, поволокли санки с бюстами.
Старатели, предусмотрительно держа дистанцию, двигались сзади.
- Тпру-у! - скомандовал бригадир, остановив гужевой транспорт у дверей "Роди". - Получите расчет.
- Дя-адь, - заныл младший, - доба-авь на жва-ачку.
Мамай грозно повел бровью.
- Что-о?! Бегите отсюда. Бойскауты.
Проводив взглядом предприимчивых саночников, он негромко сказал:
- М-да, в наше будущее я смотрю с содроганием.
- М-да, - проговорил эфиоп еще тише, - в ваше будущее я тоже смотру с садроганэм.