* * *
Розина как в воду глядела: когда Эдуар приехал на стройку, Рашель и папаша Монготье лыка не вязали. Старики высосали на двоих три литра вина и пустились в разговоры о прошлой жизни, запутавшись в них, как сборщики крабов в скользких песках после отлива. Они кивали головами, на мгновение замолкали, затем один из них выуживал из глубин своей памяти какое-нибудь воспоминание и с триумфальным видом являл его на свет.
Приход Бланвена положил конец этой саге. Бульдозерист пробормотал что-то невнятное и ушел, выписывая ногами кренделя. Старик хотел было оседлать свой велосипед, но - увы! - не смог даже поднять его с земли и отправился домой пешком. Через несколько сот метров он нашел приют в кустах орешника.
- Ну ты даешь, ба! - разозлился Эдуар. - Набралась как сапожник! Когда вернется Розина, готов спорить, что она устроит тебе корриду!
Рашель с трудом ответила, что срать она хотела на свою дочь и, если Розина будет ей надоедать, она отправится подыхать в приют, где уж никак не хуже, чем в вагончике для деревенских бездомных.
- Переезжай ко мне, - предложил Эдуар, - я отдам тебе спальню, а сам размещусь в гостиной. У меня тепло, и ты сможешь смотреть телевизор.
Рашель отказалась: учитывая ее состояние, она не могла обойтись без женской помощи, да и старуха-калека не лучшая компания для красивого холостяка.
- Какого черта матери понадобилось в Париже? - спросил Эдуар. - Когда она говорила о каких-то бумажках, у нее был такой лживый вид…
- Она что-то готовит! - изрекла пророчески Рашель. - Утром сюда приезжал мэр, и она уехала вместе с ним. Ничего хорошего я от этого не жду.
Приход внука обрадовал старуху, и она доблестно боролась с опьянением.
- Что ты думаешь? - продолжал расспрашивать Эдуар.
- Я не думаю, у меня дурные предчувствия. Этот дерьмовый пустырь и работы, которые затеяла моя доченька, вконец разорят ее.
- Ты так считаешь?
- Да. Если уж твоя мать затевает какую-то глупость, то все выходит на славу. И прежде всего - твое появление на свет!
- Спасибо, - ответил Эдуар.
Рашель расхохоталась, причем из ее беззубого рта появилась пена.
- Да брось ты, Дуду; я рада, что ты есть у меня, но тогда, когда эту идиотку обрюхатили, ты себе и представить не можешь, что творилось! Розина уже ушла из дома: вечно у нее в жопе шило! И вот результат: в семнадцать лет она уже с пузом. Пришлось возвращаться домой. А ведь ты не знал Шарля, моего мужа. Старая выучка! Можно быть активным коммунистом и иметь при этом буржуазные предрассудки!
У меня сердце разрывалось при виде этой девчонки на сносях, которую, как собачонку, выбросили на улицу. Но Шарль был неумолим: или она, или я! И мои уговоры ничуть не помогли.
Голос Рашели становился все тише, она начала клевать носом. Эдуар слушал как зачарованный: подобные откровения были для него в диковинку. И мать, и бабка не любили распространяться о семейных делах. Лучше всегда держать язык за зубами: чисто крестьянское убеждение, впрочем, они и происходили из крестьян.
Рашель перевернула пустой стакан и умоляюще взглянула на внука.
- В бутылке должна еще остаться капелька. Взгляни-ка, Дуду!
Пусто. Он открыл новую бутылку.
- Ведь ты нажрешься вусмерть, ба!
- Скажешь тоже! Эдуар налил Рашели вина.
- Так что ты говорила?
- А я что-то говорила?
- Ты говорила, что беременная Розина очутилась на улице.
- Ах, ну да! Не знаю, как уж Розина устроилась, но рожала она в шикарном родильном доме в Булонь-Бийанкуре. Что было потом, я не знаю. Так прошел год. Она никогда не рассказывала мне, что делала все это время. И вдруг однажды - бац! - и она оказывается в тюряге! Мы получаем письмо, в котором говорится, что она находится в тюрьме города Лиона, и администрация спрашивает нас, что мы собираемся делать с ребенком. Надо было видеть Шарля! Впервые в жизни он поколотил меня. Именно так - поколотил, потому что я произвела на свет дочь, которую посадили в тюрьму. Какие же идиоты мужчины! Разве не так?
- А что же Розина натворила? - спросил Эдуар. Рашель уклончиво махнула рукой:
- Точно я ничего не знаю. Твоя хитрюга-мать всегда умела одурачивать стариков. Давала им пощупать себя и - гони монету! Ну, и правильно, я так считаю. После твоего рождения она переехала в Лион, где и связалась с одним ювелиром. А у этого старика жена еще была жива. И эта стерва застукала их. Могу себе представить, как она поливала Розину! В обвинении говорилось, что Розина вроде бы прихватила напоследок несколько ценных украшений. Старый мерзавец под влиянием своей карги подал жалобу, и Розина огребла два года.
Шарль не разрешил мне забрать тебя, и твоя мать взяла тебя с собой. У нее было такое право. Вместе с ней в камере сидела одна бабенка, зарезавшая своего мужа, потому что он изменял ей. А с этой женщиной была ее маленькая дочка, Барбара. Ангелочек! Я видела ее фотографии. Ты все время дрался с ней. И вот еще что: как только ты научился ходить, ты подходил к двери камеры и стучал, чтобы тебе открыли. Вот ведь инстинкт свободы, правда?
- Точно! - ответил Эдуар; сердце у него сжалось. Откровения бабки поразили его. Значит, он прожил первые годы своей жизни в тюремной камере! Напрягая память, Эдуар прикрыл глаза, надеясь вызвать какие-нибудь картины из прошлого. Он представлял себя малышом в камере, где, наверное, воняло грязным женским телом и скисшим молоком. Его чувства пришли в смятение. Жалко было Розину, а еще жальче себя самого. Эдуар понял, что для него самым большим счастьем в жизни будет рождение ребенка, но он заранее жалел это дитя - ведь его отец был заключен в тюремную камеру!
- Ну и побледнел же ты, - отметила Рашель, - наверное, мне не следовало рассказывать тебе об этом.
Главное, не говори ничего толстухе, а то она мне глаза выцарапает!
- Не беспокойся, ничего не скажу. А после выхода из тюрьмы?
- Она снова начала крутить со стариками, но теперь стала осторожней. Всякие у нее были: скряги, развратники, гуляки. Но Розина всегда успевала уносить ноги подобру-поздорову. Ее специальностью были вдовцы без детей; как только у этих недоделков помирает их мегера, так за них тут же принимаются снохи, проверяют, сколько денежек они тратят. Обычно ругают свекровей, но снохи - те похлеще. Они накручивают своих мужей, заставляют стариков делать им подарки, подписывать дарственные. А за всем их притворством скрывается настоящая подлость. Я даже знавала одну такую, она заводила своего свекра, чтобы добиться от него подарков: серебра, драгоценностей и всего такого прочего. Да это наша бакалейщица. Я собственными глазами видела, как она показывала старику свои прелести, дергая его при этом за пипиську.
Эдуар вернул Рашель к интересующему его сюжету:
- А что же я делал на этом параде стариков?
- Все случилось как нельзя лучше: умер твой дед, я смогла возобновить отношения с Розиной и взять тебя к себе, как ты уже знаешь.
Выпив маленькими глотками весь стакан, Рашель с мольбой протянула его внуку. Эдуару не хватило мужества отказать ей.
- А ты не выпьешь, Дуду?
- У меня нет жажды.
- А это можно пить и просто так. Если пьешь, чтобы утолить жажду, это не считается.
И старуха сделала солидный глоток, жидкость прошла по пищеводу с утробным звуком.
- Знаешь, что я скажу тебе, Дуду! Розина дорожит своим хахалем, потому что он единственный молодой тип в ее жизни. У него мускулистые ноги, выглядит он на двадцать шесть лет, вот она в нем души и не чает. Этот гонщик трахает ее три или четыре раза подряд, а она-то привыкла иметь дело со старой рухлядью, закутанной до фланелевое одеяло. Так что настал праздник и для ее пиписьки! Нужно войти в ее положение.
Старуха отрывисто рассмеялась.
- Ну, точно - передача мыслей на расстоянии: смотри, кто явился!
Обернувшись, Эдуар увидел Фаусто Коппи на своем сверкающем фиолетовом велосипеде.
- Представляешь, а ведь я только что о нем говорила! - пришла в восторг от совпадения старуха.
Гонщик слез с велосипеда и, держа его за руль, подошел к двери.
- Здравствуйте! - сухо сказал он. - А Розины нету?
Эдуар обратился к бабке:
- Моей бедненькой мамочки нет дома?
Старая пьянчуга икнула и подмигнула внуку.
- По-моему, она отправилась в Париж отсосать у одного своего хахаля, - сказала Рашель.
Хладнокровие покинуло Фаусто.
- Когда я был здесь в последний раз, какой-то шутник намазал мне седло клеем, - заявил он.
- Наверное, не сладко пришлось на спуске, ведь там нужно привставать! - высказал свое мнение Эдуар.
- Если кто-то нарывается на неприятности, то я готов их устроить! - сказал "чемпион" со своим прекрасным лигурийским акцентом.
Фаусто был худ, почти тщедушен в верхней части тела, что резко контрастировало с чудовищно выпирающими на ногах мускулами. Он состоял как бы из двух частей, как и мадам Лаважоль, сидевшая за учительским столом.
- Милый крутильщик педалей занервничал? - спросила Рашель, предвкушая наслаждение: в воздухе запахло порохом.
Эдуар покачал головой.
- Да что ты, ба! С какой стати ему нервничать? Ведь ты не нервничаешь, а, гонщик?
Побледневший Фаусто Феррари вцепился в руль велосипеда.
- Я тебя спрашиваю, нервничаешь ты или нет, понял, ты, Гонщик-быстрее-ветра? - переспросил Эдуар с любезной улыбкой.
- Вы ищете неприятностей! - вяло повторил гонщик.
Бланвен наградил его такой мощной пощечиной, что Фаусто выпустил из рук руль велосипеда и упал.
- Вот что называется "искать неприятностей"! - заявил Эдуар. - С таким ничтожеством, как ты, даже кулаки пускать в дело не требуется, достаточно и пощечины! А теперь катись, от тебя воняет!
Подняв велосипед, Бланвен передал его Фаусто.
- Когда-нибудь я намажу тебе седло не клеем, а серной кислотой. Посмотрим, как задымятся твои яйца!
"Чемпион" поднялся, глядя на врага с ненавистью и страхом.
- Но ведь я ничего вам не сделал! - сказал Фаусто; других аргументов он не нашел.
- Откуда ты знаешь?
Феррари схватил велосипед и вскарабкался на него без своей обычной удали. Его левая щека начала вспухать.
Противники смерили друг друга взглядами.
- Забудь сюда дорогу, - посоветовал Эдуар, - мне так хочется стать по отношению к тебе несправедливым.
6
Глядя на плачущую Нину, Розина удивлялась, что страдания кузины не трогают ее - она считала их преувеличенными. Нина всхлипывала, как мышка, губы у нее кривились. От переживаний ее экзема проступила еще больше.
- Ну же, ну же, - не выдержала Розина, обнимая Нину за шею, - необратимой бывает только смерть.
Это была любимая формулировка одного из бывших любовников Розины, и она часто прибегала к ней благодаря слову "необратимый", которое, по ее мнению, служило свидетельством "высокого класса".
Захлебываясь слюной, Нина продолжала что-то бормотать. Розине послышалось: "Но что же еще я могу сделать?"
За эти слова она и ухватилась:
- Доверь ее мне, Нина! Пусть даже на несколько дней, это отвлечет ее.
Толстая Нина прекратила хлюпать носом, удивившись этому внезапному предложению.
- Но где же ты разместишь ее, бедная моя Розина?
- Не беспокойся, детей всегда привлекают походные условия!
- Ты многим рискуешь. Ей нужна крепкая мужская рука.
- Мой Эдуар живет поблизости, а ему не занимать терпения; стоит ему всыпать ей пару раз, как Мари-Шарлотт сразу станет шелковой.
Нине и хотелось, и было боязно. Уже в течение нескольких лет тринадцатилетняя дочь была для нее, что ядро на ноге каторжника. Дурной характер Мари-Шарлотт стал проявляться с самого раннего возраста. Нина потеряла счет ее побегам из дома, задержаниям за кражи в больших магазинах, бессчетное количество раз ее исключали из школы, она путалась с женатыми мужчинами. Нина была женщиной безвольной и грустной, созданной для несчастья, как другие бывают созданы для богатства. Ее жизнь состояла из одних неудач: муж уже давно ушел, она страдала от неизлечимой болезни, причем никак не могла запомнить ее название, говоря о ней "эта мерзкая штука". Она работала на почте восемнадцать лет, ни разу не продвинувшись по службе, коллеги избегали ее, начальство ее грубо игнорировало, потому что Нина была уродливой, лишенной всякого шарма, вечно стонущей плаксой, на которую со всех сторон сыплются несчастья. В общем, не женщина, а осевший под собственной тяжестью мешок с мукой. Волосы у Нины уже начали седеть, а она и не думала их красить, впрочем, и голову-то она мыла редко, так что от нее пахло, как от дешевой столовой. Серая кожа была усеяна отвратительными язвочками; от встречи к встрече двух кузин их становилось все больше. "Да она что, выращивает их?" - думала Розина. Но самое неприятное впечатление производил взгляд Нины: бесконечно тусклый, желтый, вечно печальный, будто она заранее просила прощения за любую гадость, совершенную в этом мире.
- Давай-ка я попробую проделать опыт! - заключила Розина. - После твоего последнего письма эта идея не выходит у меня из головы.
- А если она сбежит? - спросила на всякий случай Нина.
- Сбежит так сбежит, - спокойно ответила Розина, - не все ли равно, откуда она даст деру: из твоего дома или от меня. Никакой разницы ведь нет, так?
Сраженная этим аргументом, Нина вяло кивнула.
- Если ты так считаешь… Но она не захочет поехать с тобой.
- Посмотрим. Она у себя в комнате?
Нина кивнула.
- Побудь здесь, я сама поговорю с ней.
Комната Мари-Шарлотт была на самом деле чуланом площадью в четыре квадратных метра, свет проникал сюда через слуховое окошко. Стены были украшены плакатами, посвященными тяжелому року и боевым искусствам. Когда Розина вошла, девчонка курила, сидя по-турецки на кровати. Эта брюнеточка страдала легким косоглазием, отчего ее взгляд казался несколько странным; лицо смахивало на мордочку какого-то порочного грызуна, сразу определявшего, чего ждать от собеседника. Формы не слишком развиты - вряд ли она могла возбудить мужчину, даже раздевшись. Мари-Шарлотт всегда называла Розину "тетушка", так что та считала девчонку своей племянницей.
- Ну что, чертенок? - весело спросила Розина. - Как дела?
Мари-Шарлотт выпустила изо рта дым и скорчила уклончивую гримасу.
- Не все ладится? - прошептала Розина. - Ругаешься с мамашей? Да ведь она глупа как пробка!
Девчонка подняла одну бровь, заинтригованная этой хулой.
- Хотя она и моя кузина, - продолжала Розина, - я знаю ей цену и удавилась бы, если бы пришлось жить бок о бок с этой плакучей ивой! Что это ты такое куришь? Странно пахнет!
- Травку, - ответила Мари-Шарлотт.
- Похоже, тебя выперли из твоей последней школы? - доверительно спросила Розина. - Почему?
- Потому что это - моя ПОСЛЕДНЯЯ школа, - хихикнула паршивка.
"Она стерва, но не дура", - оценила Розина.
- Вчера твою старуху вызывали в дирекцию магазина "Азюр", где ты сперла кофточку?
- Точно.
- Как они тебя сцапали?
- Эти мудаки прицепили к подкладке электронный контакт.
- Ты смотри, на что они идут! Тебе еще повезло, что не передали это дело легавым.
- Они хотели, но я уладила все с директором.
- Что ты называешь "уладила"?
Мари-Шарлотт раздавила окурок о кровать и одним щелчком выкинула его из комнаты.
- Я сняла трусики и сунула их в ящик его стола.
- Ты с ума сошла! - вскрикнула Розина. - Как только тебе пришло такое в голову?
- Так и пришло! Охранник звонил в полицию из директорского кабинета. К счастью для меня, номер был занят. И он не видел меня. Директор прямо посинел. Такой буржуй недоделанный, представляешь, тетушка? Тогда он приказал охраннику бросить звонить, а только вызвать мою мать. Я показала охраннику язык, и директор потерял дар речи! Надо было видеть его рожу!
Смех Мари-Шарлотт вышел злым и слегка истеричным.
- Ты сможешь управляться с мужичками! - предсказала Розина. - А знаешь, что мы будем делать? Собирай свои шмотки: проведешь несколько дней у меня, вдоволь повеселимся, обещаю тебе!
- Да ведь ты вроде живешь в вагончике? - возразила Мари-Шарлотт.
- Ну и что? Разве ты не любишь путешествия?
Еще днем Розина договорилась о скидке с таксистом - хмурым мужчиной в кожаной куртке и в такой кепке, будто он выудил ее из залежей шляпного магазина, - и он отвез тетку и племянницу на стройку.
Когда Розина расплатилась с ним, он посмотрел на яму, вода в которой уже не поднималась.
- Раньше здесь не было воды! - бросил таксист Розине. - Я приходил сюда играть, здесь было довольно сухо.
- Пробита канализационная труба, - объяснила Розина.
- Так вот почему в городе не хватает воды! А что здесь строят? Я муниципальный советник, но по поводу этой стройки не видел никаких бумаг!
"Настоящий гестаповец", - подумала Розина.
- О! Просто благоустраиваю участок, чтобы выгоднее продать его.
- Благоустраиваете в глубину, а? Это ваша земля?
- Нас несколько наследников, - соврала Розина. - А теперь извините меня, мне нужно идти.
И она ушла, но мужчина, не пожалев своих ботинок, спустился поближе к яме, чтобы рассмотреть грязную воду.
- Настоящая сволочь, - объяснила Розина племяннице. - Все они такие в этом городишке, только и ищут, к чему бы прицепиться. Да и сам мэр…
И в порыве доверия, чему способствовала и душевная усталость, тетка рассказала маленькой извращенке о своих проблемах с Дьедонне Ниволя.
- Так что, - заключила Розина, - ты ведь уже гуляла с мужиками, Мари-Шарлотт, помоги мне уладить это дело, чтобы я могла вздохнуть посвободнее. При виде тебя этот негодяй просто растает.
Девчонка хитро взглянула на тетку.
- Ты поэтому позвала меня?
- Да что ты плетешь!
- Эй, тетка, не считай меня круглой дурой! Ты хочешь, чтобы этот хренов мэр был у тебя в руках, так? Пусть он насилует меня, а я при этом должна орать "караул"?
От такого цинизма Розина похолодела. "Боже мой, куда катится этот ребенок! Что же будет дальше, если сейчас, в тринадцать лет, ей приходят в голову подобные мысли! Да она способна на все!"
Розина пожалела, что привезла племянницу, но было уже поздно: Мари-Шарлотт предвосхитила ее желания и взяла инициативу в свои руки.
- Завтра же познакомь меня с твоим разбойником, - заявила девчонка. - Здесь есть поблизости мотель? С моим учителем английского я трахалась в мотеле. Удобно: платишь, получаешь ключ и потом сваливаешь - никто тебя и не видел.
Розина слушала ее с ужасом.
- Ты уже прошла через это? - прошептала она.
- И через это, и через многое другое, - заявила Мари-Шарлотт. - А ты что думала? Я - вундеркинд в своем роде, старушка! Когда-то мне плешь проели с Моцартом, так вот, я тоже Моцарт! Что хотели, то и получили. Твоими проблемами, тетка, займусь я. С тобой весело, с мамашей же - как будто каждый день похороны; с утра до вечера словно ходишь в траурной процессии. Но с этим покончено. Когда я тебе надоем, прямо скажи мне об этом, и я смоюсь куда подальше!