- Не обижайся, Петрович! Зима скоро. Заказов почти нет. Может отдохнешь до весны, побудешь дома. А как потребуешься, мигом к тебе приду и позову. У тебя хорошая пенсия, а у молодых наших ничего нет кроме детей. Их кормить надо. Хотя заработки, сам понимаешь, совсем вшивыми стали, - умолк человек сконфуженно.
Так и остался Василий Петрович в бессрочном отпуске, хорошо, что Андрей подвернулся. Все ж хоть не без дела в доме сидеть. В городе много строительных фирм развелось, но не брали туда стариков, вот и остался человек в ненужных.
- Слышь, Тонька, а завтра я пойду к Андрюхе дом чинить. Делов там прорва. К Рождеству навряд ли справиться. Хорошо, коль Федька воротится и подможет. Сам Андрей в плотницком деле навовсе не секет. Зато обещался обложить кирпичом свою и нашу избу! Оно враз теплей станет, а и хата по-другому глядеться будет, враз помолодеет.
- Зато весь двор засерут и участок сгадят. Я возле дома чеснок под зиму посадила. Весь его вытопчут. А и цветы сгубят, все розы изведут, - посетовала Тонька.
- Где твои мороки, где дом! Не облезешь, новые разведешь, приживутся. А вот кирпич, это на все годы. С ним изба дольше жить станет. А и сами порадуемся.
- Чему? Покуда дом обложите, все в грязи потонем. К крыльцу не подойти, в избе не продыхнуть. Ладно б в лето затеяли, так под зиму вздумали, - завелась баба.
- Охолонь, дура! Обложить дом - это не ставить его заново. Андрюха обещается управиться в две недели. То морока недолгая. Ежли Федька подможет ему, к снегу оба дома успеют привесть в порядок. А уж двор вымести и подчистить вовсе не тяжко, в пару дней уложимся.
- А чего до весны ждать не хотите?
- Эх, дуреха! Доживем ли до ней, кто уверен, вот и спешим, покуда живые!
- Так ты уж и согласье дал?
- Конешно. Я вон с нашей бригады хочу с собой взять старика, ему тож до весны велели отдыхать. Чтоб с безделья не сплесневеть, согласится.
- А платить ему кто будет? - прищурилась баба.
- Столкуемся! То не твово ума дело! Лишь бы не хворал Илья. Ить и наш дом вовсе дарма в кирпич оденут. Так и сладимся, - улыбался Василий Петрович, радуясь, что в эту зиму не останется без дела и работы.
- Дед, а мне на работе полставки уборщицы дают! Я, конечно, согласилась! - похвалилась Тонька.
- Отрекись, слышь, дуреха! И так дарма вкалываешь. Дешевле дома быть, больше проку, чем за такие гроши. Глядишь, нам подмогнула б! Вон хотя б Андрюхе! У ево в избе хуже чем у нас в сарае! Шагу не ступить. Вовсе спаршивился. А ить Федька вертается. В такую-то срань! Вот где ты надобна!
- А кто мне за то заплатит? В садике хоть что-то поимею, там у соседа вовсе на халяву.
- Ну и паскуда ты, Тонька! Ну и свинота неумытая! Как же тебя такую состряпали? Совсем бесстыжая дышишь! Ровно серед своих деревенских, совсем безмозглая! Нешто тебе, бабе, тяжко в избе прибраться? - стыдил Василий Петрович внучку, но та заявила удивленно:
- А чё стыдишь? Только у себя убираются дарма, чужим никто не помогает на халяву. И нече мне выговаривать зряшно. У себя дай Бог успеть.
- Иль не врубилась, что наш дом кирпичом обложат без денег. Ни за что платить не станем!
- А и ты без гроша на него будешь вламывать! - не сдавалась баба.
- Дурковатая! Я только чинить стану, а материалы по-твоему ничего не стоют?
- Ну не заходись. Ладно, уломал, подмогу, но после того все равно соглашусь в уборщицы, копейка в доме не лишняя, - вздохнула баба.
- Не пущу! Не хватай ртом и жопой. Неровен час, сорвешься, пупок развяжется. Бери, что по силам. Вот вырастет Колька, пойдет в школу, я тебя с детсада вовсе заберу. На хозяйстве останешься. От него проку больше. С молока и яиц в неделю получаем больше, чем ты на своей работе. Оно лучше было б, если б Колька в доме рос. Слышь, что он с твово садика принес вчера? Воротился домой и спрашивает:
- Дед! А чего ты без бабки спишь? Давай тебе нашу воспитательницу приведу! У ней сиськи по подушке, а жопа с твой сундук! У ней нету мужика! Пускай она вместо бабки станет. И вы с мамкой брехаться перестанете навовсе.
- Зачем мне чужая баба? Да еще молодая, вся в соку! - рассмеялся я. А Колька ответил:
- А я не пущу в дом старуху. Зачем нам развалюха? Ты с молодой подольше проживешь. Я хочу, чтоб мы весело жили. Хочешь, завтра ее уговорю? Она согласится.
- Откуда взял, что уломаешь?
- Она сама говорила другой тетке, что тяжко ей жить без мужика. Ну хоть какой-нибудь нашелся б. А ты у нас совсем хороший. За тобой тетки бегом поскачут, только выбирай. Может, и я заодно оженюсь, - расхохотался дед и добавил:
- Признался мне Колюнька, что ему в саду аж целых три девки глянулись. Только вот одна из них еще ссытся в постель, другая палец из носа не вытаскивает и все, что оттуда достает, отдает нашему. Добрая девка, ничего не скажешь, - усмехался Василий.
- А чего вы с бабкой разбежались? - спросила Тонька, присев рядом. Заглянула в глаза деду.
- Разве она сама не просказала?
- Даже спрашивать не дозволяла. Грозилась за любопытство розгой высечь.
- Вона как? Свою жопу в небитых берегла, а вот душу сплошь изгадила. Шалашовка, а не баба, дурная, безмозглая овца. Едино ты когда-нибудь узнала б правду про все. И об ней, и про меня! - погрустнел старик.
- Я и мамку спрашивала про это…
- Что ж она просказала? - насторожился дед.
- Ничего. Заплакала. Попросила не донимать больше никого.
- То-то правды боятся, лохмоногие мартышки. Про себя не хотят признаться. Сбрехать, покуда я живой, не решились. А что, как прознаю и башки на задницу сверну обоим.
- А что они утворили, дед?
- Опосля скажу. Нынче и так мы с тобой засиделись. Гля, уже полночь. Завтра вставать надо рано. Давай спать ложиться.
- Завтра расскажешь?
- Как получится. Тут одним вечером не кончишь. Долгая эта история, на всю судьбу. В ей всего до зарезу хватило. Была бы баба поумней, глядишь, и жизнь не стала б такой горбатой и холодной. От того и говорят, что ботинки лишь на зиму купляют, а и то примеряют, бабу и вовсе серьезно выбирать надо, потому как она должна стать единой на целую жизнь. Так в мое время считали, нынче над тем хохочут молодые мужики. Им и по тридцать нету, а поглянь, уже по две, три, иные по четыре бабы сменили и ничего.
- Оно и бабы такие! Вон я в городе совсем недавно, а уж столько понавиделась. Иная мамашка приходит за ребенком всякую неделю с новым хахалем. То на одной, то на другой машине ее привозят. Вся в золоте. И откуда у ней столько денег. Хотя с виду глянуть не на что. Ну, немытая овца! А мужиков меняет чуть не каждый день!
- Нашла чему дивиться! Энтих дешевок во всюду полно. Жируют они, а и живут мало, потому как все об них ноги вытирают. Краше век одной бедовать, - говорил старик хмуро. И Тонька верила ему.
- Дед! Ну ты сам чего бабу себе не завел? Ведь сколько лет один маешься! Хоть бы в хозяйки приглядел какую-нибудь!
- С меня одной тебя по горло хватает. Двоих уже шея не выдержит, перегрызете мигом! - отшучивался Петрович.
- Я ж недавно у тебя живу.
- Не у меня. Сама у себя живешь. Твой это дом, на тебя и Коленьку переписал. Нынче вы тут хозяева вровень со мной. Чужим тут нет у места. Оттого старайся, внучка, помогай свой дом довесть до ума, каб радостью всяк угол дышал. И вам светлее станет. Так уж заведено, что всякая изба лицом своим и норовом в хозяина удается. Коль перестанешь брюзжать, дом тож смеяться наловчится. Все болезни и неудачи отсель сбегут, то я еще от старых людей слыхал, а им брехать вовсе ни к чему.
- Дедунь, живи долго. Мы ж без тебя пропадем. Не спеши нас покинуть. Ведь только с тобой тепло узнали, поняли, какой должна быть родня. Не серчай, что я корявая. Тяжко мне враз от деревни отойти и позабыть все. Очень хочу насовсем от нее отойти, да только скоро не получается. Не обижайся, когда-нибудь и я выровняюсь. Не век коромыслом жить. Потерпи еще немного, - извинялась баба, краснея.
А утром, перед уходом на работу разбудила Петровича:
- Дедуль, завтрак на столе дожидается. Ты нынче собирался к деду Андрею. Небось запамятовал? Уже восьмой час!
Старик подскочил мигом:
- Батюшки, заспался старый хрен! Вовсе памяти не стало! - торопливо влезал в брюки, накинул рубашку, умылся. И поцеловав уже одетого Кольку, проводил за порог обоих и вернулся к столу. Ел торопливо, знал, у Андрея хозяйки нет, покормить будет некому. Да и кто вспомнит о жратве, когда работы пропасть.
Весь день Василий Петрович возился с крышей. Потом привел напарника по бригаде - Илью Ивановича. Вместе с ним сняли старый рубероид. Увидели, что несколько стропил надо заменить, иначе не выдержит крыша зиму. Несколько дней с ними провозились, заменили на новые и лишь потом покрыли новым рубероидом. Сами решили покрыть крышу железом. Работая в бригаде, всему научились, все умели. И только перебрали потолки, на дворе резко похолодало, и пошел снег.
- Эй! Мужики! Слазьте вниз, в дом! - позвал Андрей со двора.
- Чего тебе? - удивился Василий, высунувшись в слуховое окно.
- Сын воротился! Мой Федя домой пришел, - чуть не плакал мужик от радости.
- Поздравляем! Но пока не закончим, не опустимся. Нам только и осталось лестницу сбить и закрепить к чердаку. Это недолго! - отозвалось сверху на два голоса.
- Федька воротился. А мы окна не успели выправить. Косые они нынче стоят. Вот беда! - сетовал Петрович.
- Еще много чего надо. Ну покуда крепкого мороза нет, кой-что успеем, - отозвался Илья Иванович, разогнув скрипевшую спину. Они работали дотемна. Хотелось успеть побольше. А когда спустились вниз, в доме уже горел свет, а на столе полно еды стояло. Тонька постаралась. В доме Андрея было не только тепло и светло, но и чисто. Даже окривелые, косые окна улыбались людям веселой отмытостью. На столе свежая, новая клеенка и цветы. В тарелках чего только нет! И когда успела расторопная баба! И хотя вся в поту и мыле, на усталость не жалуется. Успевает всюду, уже целую неделю на десяток мужиков готовит. Вон они, враз оба дома делают. Изба Василия почти готова, белолицей стала, как молодая баба. Еще пару дней, и закончат ее мужики обкладывать кирпичом. Перейдут на дом Андрея. А плотникам нужно заменить рамы, подчистить швы меж бревен, отремонтировать крыльцо и сарай. Времени в обрез, но Андрей словно оглох. Зовет в избу, у него сегодня праздник. Сын вернулся. Это событие, конечно, нужно отметить. Михайлович сверкает улыбками, от сына ни на шаг:
- Федька, сынок, Слава Богу, ты дома! - говорит растерявшемуся, притихшему человеку, какой и не ждал такой встречи, не думал, что его здесь вот так ждали, всякий день и минуту.
- Ты поешь, выпей! Не жди мужиков, мы успеем, а ты с дороги! - подвигал Михалыч тарелки с едой, бутылки и стаканы, но Федя не спешил, отодвигал спиртное, отвык от него за годы в зоне и внимательно присматривался, прислушивался к людям вокруг. Их было много, все чужие. И Федька, потерянно сжавшись, сидел у окна. А за ним шел первый снег.
…Тоня первой увидела такси, остановившееся напротив дома Андрея Михайловича. Из машины вышел человек, взял небольшой чемоданчик с заднего сиденья и вошел во двор.
Баба знала, что сосед ждет сына и пошла предупредить старика, но Федор опередил. Он вошел мигом, прикрыл за собою двери и, увидев отца, улыбнулся вымученно, сказал хрипло:
- Вот и я вернулся! Здравствуй, отец! - сделал шаг навстречу старику, обнял его.
- Сынок! Какое счастье! Ты дома! Мы вместе, - смеялся и плакал человек, одуревший от счастья.
Федор долго стоял посередине прихожей, будто разом забыл, что нужно делать дальше.
- Разденься, входи в свой дом. Уж не обессудь, не управился с ремонтом к твоему возвращенью, все недосуг, руки не лежали ни к чему. Валилась из них работа. А когда сказал, что возвращаешься, решился порадовать тебя. Но не успел управиться. Зато как спешили! Мужики до ночи вкалывали, ан едино рук не хватило. Ты ж не обидишься, не осудишь? Ить для тебя старался! - оправдывался отец.
- О чем говоришь! Выходит, в самое время вернулся. Включусь, помогу, где-то пригожусь.
- Ты отдохни. Ведь ни с санатория приехал. Я так ждал тебя.
- Отдохнуть? Не-ет отец! Я так скучал по тебе, по дому, - оглядывал каждый угол, словно заново знакомился. В глазах то радость, то печаль вспыхивали. Вот он подошел к портрету матери. Долго стоял перед ним, будто молча разговаривал с покойной. По вискам человека бежали капли пота…
Тонька уже накрывала на стол. Ничего мудрящего здесь не было. Никто не знал, что Федор приедет именно сегодня. Но все получилось отменно. Мужчины выпили за возвращенье Федора в дом. Пожелали ему удачи, здоровья и светлой судьбы в будущем. Человек, слушая их, молча кивал головою. Он отвык от такого внимания, старался остаться незаметным и ни с кем не вступал в разговор.
Тонька лишь подавала на стол. А когда люди поели и вышли с кухни, пошли продолжать работу, баба быстро убрала со стола и поспешила уйти, чтоб отец с сыном могли пообщаться наедине.
Уже вечером, возвращаясь с работы вместе с Колькой, приметила Федора возле дома. Он сидел под опавшим кленом ссутулившись. От чего-то дрожали плечи человека. Тонька не решилась подойти, поняла по-своему, что вернувшись домой, Федор столкнется с памятью, а в ней, как в жизни, не все случается гладким. Что- то больно отзовется. В такие минуты лучше не мешать.
Когда вернулся домой Василий Петрович, Колька уже спал. Антонина, справившись по дому, ждала деда, разогрела ему ужин. Дед устал до изнеможения и есть отказался. Присел у окна перекурить, а тут Тонька с вопросами пристала:
- Дедунь, а за что Федора судили?
- За дурь! - оборвал резко.
- Что он утворил? - не отставала баба.
- Убил!
- Кого? - невольно ахнула Тонька.
- Гада уложил. Може и верно утворил, но не стоило грех на душу брать. Едино горю не подмог, только срок получил агромадный. Да родителей несчастными поделал, - отмахнулся Василий Петрович и добавил тихо:
- Хоть на ево месте многие так утворили бы. А потому, не я судья ему. Но Федя за свое сполна отмучился. Не пощадила судьба. Единое счастье, что живым к отцу возвернулся. Мать его так и не увидела сына вольным. Не шутейное это дело десяток годов отбыть в зоне.
- Какой-то он чудной, как стебанутый. Я ему чистое белье, рубаху подала, чтоб с дороги, помывшись, переоделся из тюремного, а он не стал, отказался. Будто домой на время пришел.
- Не дивись, все так-то. Каждый, кто вышел с тюрьмы, не враз верит в волю. Все кажется, что за ним придут и снова упекут за решетку. Это последствия зоны. От них скоро не избавиться. Время надобно. Особо тем тяжко, кто ни за что срок тянул. Им особо больно! - закурил дед.
- У нас в деревне Варвару отловили. Она самогонку продавала. На две зимы в тюрьму законопатили за то, что государственную монополию подрывала под корень. Пятерых ее детей не пощадили менты проклятые. Ну, отсидела она, пришла домой и на радостях так ужралась, что с огорода неделю не могла вылезти. Так и стояла кверху жопой.
- Зачем? Нешто в доме места не хватило? - удивился Василий Петрович.
- А она там враз закусывала, прямо с грядок. Душу отвела! Когда до горла достало, в сарай ее перетащили. Во где она оторвалась. Но и теперь никому не продает самогонку и никого не угощает!
- Да кто купит? В деревне все свою сивуху гонят. В каждом дому хоть залейся ею, - усмехался старик.
- Теперь боятся друг друга. Ведь вот и Варвару кто-то заложил ментам. А как ей было жить с оравой ребятни, как прокормить? Вот и нашла выход, но и его перекрыли бабе!
- А где ж ее мужик делся, что детвору настружил? Нешто он на другое негодный?
- Об чем ты, дедунь? Иль не видел деревенских? Иль забыл, как они пьют? Да все они козлы одинаковые. Самогонку ровно воду жрут от старого до малого, пока не заглючат. Иных успевали в больнице спасти, другие кончились. Сам знаешь, какие в деревне заработки. А сивуха своя, дармовая. Ее со свеклы гонят. С фруктов и ягод варят, бражку пьют с самого мальства. Вон нашего Кольку тоже бабки стали приучать к выпивке. Чуть заорет, ему в пузырь вместо молока вино иль бражку дают. Он хлебнул и окосел, уснул, а бабам в радость, не беспокоит, нет мороки. Хоть по уши мокрый, а спит не просыпаясь. Вот только удивлялись, почему в развитии отстал? Не говорил и на горшок не просился.
- А кто б его услышал? - вздохнул дед.
- Зато теперь наверстывает свое. Стишки, песни знает. Но иногда такое загнет, аж совестно делается. Может от бабок вспомнит, иль от детей перехватит, что услышит, но уже в штаны не льет, успевает сесть на горшок.
- Погоди еще с годок! Каким мужиком станет наш малец. Он уже теперь характер заимел. А дальше лучше будет.
- Скажи, почему вы с бабкой разошлись?
- Нехай она сама о том проскажет. Я не хочу вспоминать, ворошить былое ни к чему!
- Дедуль, признайся, а у тебя кроме бабки были женщины?
Василий Петрович улыбнулся воспоминаниям и ответил не спеша:
- Имелись, понятное дело, какой ни на есть, а живой человек.
- Куда ж они подевались?
- Да это тож по-разному. Одни уже поумирали, другие уехали в чужие края, иные с детьми и внуками маются, ну и последние в стардоме доживают свой век. Кому как повезло…
- А почему ты после бабки не женился? Иль все еще любишь ее?
- Боже меня упаси! - подскочил человек так, словно ему в задницу воткнули со всего маху раскаленную цыганскую иглу.
- Ты когда женился, любил ее?
- И не помышлял. Любовь была поздней.
- Зачем же ты на ней женился?
- Принудила бабка твоя. Заставила! - покраснел человек, вспомнив шальную молодость.
- Как сумела? - открыла рот Тонька.