- Те времена не нынешние. А и я на то время в курсантах военного училища был. Послали нас в колхоз картоху убирать. Там на танцульках снюхался с твоей бабкой. Польку с бабочкой я с ей танцевал. На краковяк увел погулять в лесок, дернул меня черт! А ночь была такая тихая, лунная. Вот и ударила моча в голову. Увидел, что пришелся по душе. Ну и попутал бес. Почти месяц мы с твоей бабкой игрались в любовь, хотя ни слова об ней не обронили. Ничего я ей не обещал и с нее не брал слова. А к концу другого месяца она сказалась беременной. Я и ответил, мол, сделай аборт, не могу на тебе жениться. Одно, что не люблю, да еще на своих ногах не стою. Куда в семейный хомут с моею тонкой шеей? Ну, а бабка в слезы, стала грозить, что повесится от стыда. Я, конечно, не поверил. А она озлилась на мои насмешки и на другой день припылила к начальнику училища. Все ему выложила, наизнанку вывернулась. Тот вызвал. С час чехвостил при бабке так, что с меня перья во все стороны летели. А я едино не соглашался жениться. Вот тогда пригрозил он судом офицерской чести. Пообещал отдать под трибунал. Вот тут я оробел. А зря, ведь я не взял бабку силой. Ничего ей не обещал. Молодой был, глупый, жизнь еще не била. Я и напугался, согласился жениться и записался с бабкой. Но, уехав с деревни, не приезжал и к себе ее забирать не подумал. Ну, на што она мне в городе сдалась. Я ж думал: она на росписи успокоится. Об ней ни отцу, ни матери не говорил. Уже с другой встречаться начал. Но эта разыскала моих родителей и приперлась к нам в дом. Пузо у ней уже на уши лезло. Мои вокруг ней носятся. Как же, жена! А тут и я заявляюсь с Наташкой. Решил познакомить с родителями. Ох, что тут поднялось. Какой скандал грохнул. Бабье друг на дружке волосы выщипывать начало. Уж как обзывались, отец с мамкой онемели от удивленья, ни одну в невестки не захотели, обоих выгнали с дому. А на другой день и меня отчислили из училища. За аморальное поведение выбросили на улицу. Но родители сказали мне:
- Лучше работай грузчиком, но женись на любимой! К чему тебе генеральские погоны, если в жизни так и останешься несчастным. Какой смысл жить до старости по команде и приказу. Дыши вольной птицей и не переживай. Пусть твоя деревенщина у себя в селе останется, ты себе найдешь любимую.
- Я с ними целиком согласился и порадовался, что стал свободным от всех. Но поспешил. Твоя бабка вскоре разрешилась дочкой, а я сделался алименщиком. Мне на ту пору еще двадцати годов не было. Твоя бабка, как потом узнал, на цельных три года старей оказалась. Я у ней последним шансом стал. В своей деревне замуж не взяли, вот и поймала меня, дурака залетного. Приловила и схомутала лопуха. А сколько крови и нервов испоганила, уже не счесть. Во все суды кляузничала, что не доплачиваю алименты на дочку. И сколько ни давай, мало было. Прорва, а не баба. Сколько позорила она меня, не счесть. Люто поплатился я за свою похоть. После твоей бабки несколько годов баб сторонился и презирал. Так и не поверил ни единой. От того и не женился в другой раз, боялся нарваться на такую же.
- Так вы и не жили вместе с ней одним домом? - спросила Тонька.
- Да что ты? Вселили ее по решению суда после смерти родителей. Они мигом с деревни перебрались. Уже на другой день после суда. И сели мне на шею. Бабка размечталась, не работая, до стари в иждивенках быть. Но не тут то было. Я отдавал только алименты. Их ей почта приносила, хотя жили под одной крышей. А остальные деньги тратил на себя. Пожалели меня судьи, подсказали. Я и послушался. Конешно, дочке покупал гостинцы, но бабке никогда. Она тож не баловала вниманьем. Не готовила, не стирала, даже в своей комнате не прибирала. Даже не здоровкались. Хоть на одной кухне толклись, словом не перекинулись. Было пойду в туалет, закину дверь на крючок, бабка рванет, а закрыто, и я не спешу выйти. Так чуть до воя не доходило. А разве не досадно бок о бок в своем доме с подколодной змеей дышать? Она и на кухне не подметала, хотя шелуху с семечек опосля себя по всему полу раскидывала.
- Долго же вы с ней мучились вот так?
- Ох и много! Несколько годов!
- А как же спровадил ее в деревню?
- Беда помогла! Дошло до твоей бабки, что больше навара с меня не поимеет. Ничего ей не обломится. А и в доме ей определили самую малую комнатуху. На другое не имела прав. Ведь в семье нашей помимо меня сестра имелась. Она тоже тут была прописана. И коль со мной случилось бы что-то, она сюда перебралась бы навовсе. Но у ней характер крутой. Чуть слово поперек, ждать не станет, так вломит любому, мало не показалось бы. И отвечать не стала б, если б и насмерть зашибла. У ней на все и про все справка имелась от врачей, что она психически больная, страдает расстройством нервной системы, какие сопровождаются частыми и болезненными приступами, во время которых она не отвечала за свои действия. Вот ее пуще всего боялась твоя бабка. Хотя ушла с дома не из-за нее. Но сестру твоя бабка видела и боялась. Были у них бабские стычки, такие, аж водой их разливал. Казалось, в клочья разнесут друг друга. Светланка убирала в доме, стирала, готовила поесть. Она любила меня больше всех…
- А где она теперь? - спросила Тоня.
- Померла, - ответил человек глухо.
- Давно?
- Нет. Два года взад.
- Отчего она ушла?
- Старой сделалась. Она старшей была. Вынянчила меня. Родители оба работали. И Светка, еще совсем дитенком, заменила мне их обоих.
- У нее была своя семья?
- С этим не повезло. Хотя красивой была и очень умной женщиной. Но Бог счастьем обошел. Все ей дал окромя тепла. Все, какое оно у ней имелось, мне отдала. Я это не оценил, не доходило много. Когда понял, было очень поздно и уже ничего не воротить, - вздохнул человек.
- Дед, а ты кого любил?
- Хорошую женщину, - появилась грусть в глазах.
- А почему вы не остались вместе?
Она была мужней, занятой. И свово мужика любила.
- А тебя?
- Да кто я ей? Она и не знала, что я по ей страдаю. Целый десяток лет маялся. Но словом не выдал себя. Не хотел обижать. Она признавала другом, не больше этого. Да и мужик ее мне доверял. Мы уважали друг друга. А потом они уехали в другой город к сыну. Поначалу письма присылали, опосля стала глохнуть переписка, потеряли адреса. Нынче о них ничего но знаю.
- А почему ты не признался ей?
- Эх-х, Тонька! Любовь должна быть взаимной. Здесь такое не случилось. Одни страдания поимел. Но брехнуть про свое не посмел. Видел, что не нужон, что не поймет и возненавидит. Подумает, будто похоть но мне взыграла, козлиная спесь ударила в голову. А это было совсем не так.
- Как жалко тебя, бедный ты мой! Выходит много у нас одинакового. Я тож Степушке не сказала, что люблю его. К чему? Ведь он тоже занятой. Но все ж память от него на всю жизнь себе оставила. Может, мы никогда с ним не увидимся, но я до смерти стану ого помнить.
- Ты встретишь и получше, какие твои годы! А вот, что дитенка не сгубила, Господь вознаградит, даст на твою судьбу хорошего человека и будешь счастлива с ним.
- А как ты думаешь, за что мужики могут полюбить иль возненавидеть женщину? - спросила Тоня робко и сама испугалась своего вопроса, словно выплеснула наболевшее и съежилась, боясь, что Василий Петрович отругает ее за бабье любопытство.
- Ну это ты все разом захотела узнать. Любить человека можно тоже по-всякому. Для того не обязательно быть пригожей. Бабья краса вовсе в другом. Она в душе прячется, вместе с добром и заботой, терпением и лаской, с пониманьем и сочувствием, с верностью. Да только где нынче таких сыщешь? Нету теперь этих женщин. Поизвелись оне навовсе. Единые дешевки пооставались, а с их какой спрос?
- Ну это ты, дед, загнул лишку! - обиделась Тонька. И отвернувшись от старика, встала.
- А чего надулась? Вон твоя бабка разве не такая. Мать тоже не легше. Когда хотел ее в городе в институт воткнуть, чего отказалась? Да потому как наука легко не дается. Потом работать пришлось бы. Ей же по сеновалам сигать хотелось. Тогда ей нравился мужик. Ведь две зимы они встречались, могла всего понять и разглядеть: гожий для семейной упряжки аль нет! Она ж намечтала, что до стари по чердакам и скирдам станет с им прыгать. Да не состоялось. А когда впряглись в семью, понесло вразнос, не сладилось ни хрена. И не потому, что тятька твой плох, от того, что мать дура! Не сумела мужика в руках удержать. С добра, в хорошей семье, ни единый не сопьется. И коль баба путевая, никто и не подумает об нее кулаки чесать. Ведомо, что заслужила. Хоть она моя кровина, а доброе про нее не скажешь. Лентяйка и грязнуля, вся в мать удалась. И норов у ней свинячий. Коль мужик в морду дал, знамо было за что? Я ж его тогда отловил. Прихватил за душу и спросил, за что дочку забидел? Он и сказался, что приловил свою бабу в сарае с соседом. Того не тронул, кой с мужика спрос, коль баба не против. А ей вломил за блядство. Опосля ушел сам, но не она выперла. Не подмогал тебя растить, потому что не был уверен, что ты его семя. Ить он тут, в городе прижился. Машины ремонтирует в мастерской, хорошо получает, заимел семью, троих Мальцев родил, купил дом, и баба на него не забижается. Никогда не видел пьяным. Отчего сменился человек? Выходит, все дело в бабе. И твоя мать прекрасно знает, где он нынче живет. Ни от кого не прячется. Ему стыдиться нечего. Зато твоя маманька никогда к нему не сунется, помня свою срань. Знает, что снова получит кулаком в нос. Ну, а правду никогда не выложит. Какая с вас сознается, что шлюхой стала под боком у мужика? Вот за те дела ненавидят баб!
- Видать сам говном был, коль мамке другой мужик потребовался. Может и он навроде моего Шурки: единая видимость.
- Коль так было, не вязалась бы с ним два года, давно прогнала б от себя. Тогда он ей годился. Твоя мамка запрягла его так, что с ушами загрузила, а сама и стороне осталась. Так вот и не склеилось. Вывалился человек из упряжки. А кому охота свою бабу с дейтонскими мужиками делить? Сама посуди, разве это по-людски?
- Я про это не слыхала, - созналась Тонька.
- Не клепай на своего тятьку, он путевый человек, мне перед им за твою мамку поныне совестно. Каб была она хорошей, давно замуж взяли б свои. Да только у деревенских память долгая. Тебе не проговорились, потому что душу твою пожалели. Все видели, вот и не стали лить горечь на голову. Но не зря о вашем доме шла слава, как о блядском гнезде. Неспроста я тебя оттуда вырвал. Хоть вас с Колькой решил спасти, покуда не поздно.
- А мои другое брехали. Мол, в прислуги берешь, чтоб в доме управлялась.
- Дуры! Прислугу не прописывают и не завещают ой дом! - вскипел дед.
- Теперь сама все поняла. А разве легше было у них? В деревне мне никто не помогал. Легко ли одной всюду управляться? Сено наготовь, дров на зиму записи, с огородом, хозяйством и в избе управься. Они нигде не помогли, только грызли с двух сторон. Жизнь насквозь опаскудела. Если б не ты, давно себя порешила б, - всхлипнула баба.
- Ну не реви, успокойся, все наладится. Не рви себе душу памятью, закинь оглядываться в свою спину - шею своротишь. Вернись в завтра, там светлей и нет помехи, - успокаивал дед, и Тонька понемногу отвлеклась от воспоминаний:
- Слышишь, дедуль, а я у наших поваров учусь готовить по-городскому. Всякие салаты, омлеты, супы. Даже запеканка хорошо получается. Завтра зразы стану делать. Наши повара всему меня учат. Не отказываются помочь и хвалят меня. А и я стараюсь изо всех сил. В жизни все сгодится.
- Давай, Тонюшка! Эта наука бабе самая нужная! Любая, коль умеет готовить, в семье приживется. Мужики такое дорого ценят. И знай, при всех достоинствах, ни одну красавицу и умницу не потерпят, коль она у плиты безрукая. Беда, что нынешние бабы готовить не умеют. Разучились, иль некому стало показать. Замуж выходят только для постели. Глядишь, через месяц ее уж выбросили. Надоело мужику по закусочным питаться, пирожками с лотков давиться. Вот и разводятся с никчемками. Для постели на ночь всяк себе сыщет, а вот для жизни тяжко найти. Вот и старайся, чтоб тебя в семье любили все. И мужик пусть тобою дорожит.
- Мне б Кольку на ноги поставить, зачем мужик сдался? Нам втроем неплохо, - отмахнулась баба.
- То ты теперь так сказываешь, пока в свою пору не вошла. А годов через пять взвоешь. Любому станешь рада, уж я знаю, - усмехнулся дед, пряча в кулак лукавую, озорную улыбку.
- Да будет тебе надо мной смеяться! - смутилась Тонька и пошла спать.
Во сне приснилась бабе деревня. Вся в цветущих садах. Кругом поля, огороды, тихая речка, в ней вихрастая, щербатая ребятня плескается. Вон и бабы белье полощут, стучат вальками. А сама Тонька, еще совсем молодая, сворачивает в лесок, там под старой рябиной ждет ее Сашка. Он выходит навстречу, ласковый, нетерпеливый, хватает девчонку на руки, шепчет такие слова, от каких дух захватывает:
- Хорошая моя! Самая лучшая, родная девочка! Любимая…
Тонька усиленно вырывается:
- Я не за тем пришла. Другого люблю, пусти! - вспомнила Степку. И вдруг услышала голос сына:
- Мама, пусти к себе, мне холодно, - залез под одеяло и, свернувшись калачиком, вскоре уснул под боком.
Кажется, только стала дремать, а уже дед встал. Стараясь не шуметь, вышел на кухню. Тонька глянула на часы:
- Пора! - сказала сама себе и вылезла из-под одеяла.
Вскоре дом опустел. А напротив, у Андрея Михайловича уже кипела работа, стучали топоры, визжала циркулярка, каменщики решили сегодня закончить с домом Василия Петровича и взяться за избу Андрея Михайловича. Сегодня на дворе снова потеплело, и люди торопились успеть побольше. Даже о перекурах забыли. Когда Тонька прибежала ненадолго, чтоб покормить людей обедом, мужики пришли в дом не сразу, но ели торопливо.
- Ладная хозяйка с тебя получилась. Вкусно готовишь! - похвалил бабу Илья Иванович.
- Кому-то повезет! - глянул на Тоню Федор и, словно спохватившись, отвел от нее взгляд.
- А вы приглядитесь друг к дружке. Все ж по соседству живете, лоб в лоб избами. Может снюхаетесь! - хохотнул кто-то из каменщиков.
- Еще чего! - вспыхнула баба и мигом выскочила из дома.
- Зачем женщину обидели? Ну разве ей такой, как я нужен? Она в дочки мне годится. За что вы ее унизили? - пристыдил мужиков Федя.
- А чего себя роняешь? Мужик, что надо! Подумаешь, старше годами! Так и положено. Оно и Тонька не девка, пацан имеется. Ты ей подарком стал бы.
Кому нужна "с хвостом", коль в городе одиночек море. Еще радовалась бы, если б ты согласился ее взять. А то взбрыкнула с психу, кобыла рязанская. Принца ей подайте! Да где их набраться на всякую суконную матрешку. Глянула б на себя в зеркало, чума корявая! - негодовал каменщик.
- Слышь ты! Полегше на виражах! Кончай на Тоньку брызгать, не заводи меня, покуда до лиха не дошло! - сжал кулаки Василий Петрович.
- Ребята, успокойтесь! Чего взъелись, на что базарите? Какое дело нам до Тоньки? Накормила всех отменно, на том ей спасибо агромадное, а другое не троньте. У всякой бабы своя исподница и нечего ее выворачивать. Тонька вас не задевала, и вы не троньте. Не для того сюда позвал, - осек каменщиков Андрей Михайлович.
Еще не наступили сумерки, а каменщики уже закончили дом Василия Петровича. Унесли со двора леса и растворное корыто, убрали оставшийся кирпич, унесли лопаты и мастерки. Вернувшаяся с работы Тонька лишь подмела вокруг дома, вымыла крыльцо, решив завтра отмыть окна. На дворе стало темнеть. И Колька, соскучившись, прилип к окну, звал мать в дом. Едва она вошла, в двери постучали. Тонька удивилась, увидев Федю. Неловко переминаясь с ноги на ногу, он положил ей в руки пакет с конфетами:
- Возьми. Это твоему мальцу от меня.
- Зачем? У него есть, нам не надо.
- Бери! Пусть моего сына помянет. Тоже Колей звали. Нынче уже парнем стал бы. Да не привелось. Прошу, возьми, не откажи! - вышел в дверь, не ожидая благодарности.
- Помянуть его сына? А с чего он помер? Сколько ему было? Выходит, что много пережил мужик. Целых десять лет минуло, а забыть не может, - занялась баба ужином.
- Эх-х, горе-горькое, кружит по земле, ни единого человека в покое не оставит, всякого прихватит своим холодом. Только уложив в гроб, отстает от человека, о ком ни заговори, у всякого свое лихо. Вон и в нашем детсаде бабы-воспитательницы такие красивые, нарядный, с виду веселые, а заговори, сердце кровью обливается. У одной - ребенок-калека. У другой - мать с инсультом свалилась. От третьей муж ушел. Директорше тоже не повезло, дачу бомжи спалили. У бухгалтера машину украли прямо из гаража. Даже старуху уборщицу обидели. Всю картоху с огорода злодеи выкопали и унесли. Ни единой не оставили. Баба воем мнилась, что теперь зимой жрать станет? А ведь все пою полола и окучивала, жуков собирала. Для кого старалась? А и кто поможет ей? Может поговорить с дедом, дать мешок картохи из своей? Нам по горло хватит до самой молодой, - думает баба.
- Мам! Глянь! Наш дед окошко вынул у соседей! Там все померзнут! Зачем людей наказал? Глянь! Снова ставит, другое! Во дает, круто! С другим стариком поставили новое. Пусти меня к ним! - запросился Колька.
- Поздно уже, да и холодно. Скоро спать ложиться нужно. Побудь со мной дома, - попросила сына.
- Мам! А где мой папка? Куда он подевался? - подошел вплотную, затянул в глаза бабе. Тонька растерялась, она ожидала, что сын задаст ей этот (вопрос гораздо позже, года через два-три. Но не теперь.
- Где он потерялся? Почему не с нами?
- Сынок, я расскажу, когда подрастешь. Теперь еще рано. Потом…
- Почему? Я уже большой! Иль наш папка тоже убежал?
- Он и не приходил.
- А как я получился? Иль вовсе без папки? Иль меня, скажешь, ворона принесла на чердак?
- Колька, не болтай глупости! - цыкнула на сына, а тот не смутился:
- Это Верка-дурочка говорит, что ее мамка в цветах нашла. А Лешка ей ответил, что, значит, ее мать бомжиха и подбросила Верку к чужим людям. Что дети в цветах не родятся, как жуки.
- Я сама тебя родила. И цветы тут ни при чем, - отмахнулась баба.
- А почему меня зовут сучкин сын?
- Кто? - вздрогнула Тонька.
- Вся улица. И бабка Свиридиха…
- Старая дура она!
- Мам! А чево это такое сучкин сын?
- Ну, щенок…
- А разве собаки человеков родят?
- Нет! Они только щенков на свет пускают. Но люди, чтоб обидеть друг друга, говорят всякие глупости. Ты их не слушай.
- Мам, а мой папка где?
- Нет его у нас, - вздохнула Тонька.
- Он помер?
- Что ты? Живой!
- А почему с нами не живет?
- Зачем? Разве плохо самим, втроем?
- Зато он самокат, а может даже целый велик купил бы мне! - вздохнул пацан.
- Погоди, вот немножко на ноги встанем, сами возьмем тебе забаву! - пообещала тихо.
- Мам! А почему у нас только бабки в деревне живут, а у них ни одного деда нет?
- Они не хотят мужиков в доме! - усмехнулась Тонька.
- А почему дед бабку не взял к себе?
- Злые они, вот и не захотел мучиться. Да и зачем нам старухи? Я и без них по дому управляюсь.
- Мам! Давай себе папку сыщем! - предложил внезапно.
- Где? Да и зачем он нам? Разве самим плохо?
- С папкой лучше!
Хватит пустое городить, ешь конфеты, их тебе со- год принес, дядя Федя, - положила кулек перед Колькой.