– Отделив избранных рыцарей СС от всеобщего скотомогильника, очистив землю от заживо гниющей падали, он первым в этом мире почувствует себя по-настоящему счастливым человеком.
Удо Вольраб хотел было что-то добавить к сказанному, но так и замер с приоткрытым ртом. Он был потрясен философской глубиной и подтрибунальной изощренностью мыслей Фризского Чудовища.
Только сейчас гауптштурмфюрер понял, что до сих пор он явно недооценивал этого вселенского урода. Прискорбно недооценивал.
– Так поведайте же об этом своему фюреру, Крайз! – ухватился за эту мысль Фризского Чудовища барон фон Риттер.
– Несомненно поведаю, – прокряхтел унтерштурмфюрер. – И не следует думать, что фюрер не станет выслушивать какое-то там регенвурмлагерное чудовище.
– Поведайте ее, черт бы вас побрал! – не стал выслушивать его дальше и комендант подземной базы СС. – Ибо такова воля Германии!
– Но предупреждаю, что после вашей беседы с фюрером все мы рискуем остаться непогребенными, – и на сей раз не отказал себе в удовольствии предаться мрачным предсказаниям Удо Вольраб.
26
Когда самолет "фюрера" приземлился на аэродроме "Призрак-зет", там его уже ждали две машины комендатуры "Регенвурмлагеря", в одной из которых прибыл бригаденфюрер фон Риттер. И вновь комендант был несколько удивлен, увидев, что в сопровождении фюрера пребывают всего три человека: Скорцени со своим адъютантом гауптштурмфюрером Родлем и незнакомый ему рослый, худощавый офицер СС. Этим третьим, как потом выяснилось, был лишь неделю назад зачисленный в войска СС гауптштурмфюрер барон фон Тирбах. Комендант сразу же заинтересовался бароном, вспомнив при этом, что читал о его рейде тылами красных от Маньчжурии до границ рейха. Но это будет потом, а пока что…
– Мрачноват что-то сегодня наш фюрер, – произнес фон Риттер, ступая навстречу вождю. – Как считаете, адъютант?
– Ситуации на фронтах таковы, что даже фюреру особо радоваться нечему.
– И все же сегодня Гитлер выглядит как-то необычно. Иногда мне кажется, что я с трудом узнаю его.
– Мне приходится видеться с ним далеко не каждый день, – тоже мрачновато ответил ему почтительно державшийся чуть позади Удо Вольраб.
– Эту оплошность следует устранить, – иронично заметил комендант. – По совместительству вас назначат и адъютантом фюрера.
– К тому же, совершенно очевидно, что в наши дни радостным фюреру выпадает быть все реже.
– Кстати, кто этот парень, самоуверенно держащийся между фюрером и Скорцени? – спросил Крайз.
Удо Вольраб напряг зрение и почти рассмотрел заинтересовавшего Фризское Чудовище рослого незнакомца, но так и не признал.
– Очевидно, новый адъютант. Так что положенное мне место у тела фюрера уже занято.
– Припоминаю, что о нем говорил штандартенфюрер Брандт. Но все же… для адъютанта фюрера он слишком молод, для личного телохранителя – слишком нов, – как бы вслух рассуждал фон Риттер. – А фюрер привык полагаться на старые партийные кадры. Ибо такова воля Германии.
Понаблюдав за тем, как солдаты аэродромной службы вручную заталкивают самолет "фюрера" в замаскированный под холм бетонный ангар, Скорцени вновь перевел взгляд на Зомбарта. В принципе он остался доволен. Перед ним стоял почти в точности скопированный Адольф Гитлер, вплоть до нахлобученной на уши фуражки (правда, у Зомбарта она не была бронированной, как у самого фюрера). А еще – слегка обвисший мундир; шаркающая походка, сутуловатая фигура, и топорщившиеся седеющие усики на сероватом, брябловато-морщинистом лице…
"Очень даже неплохо выглядит, – признал обер-диверсант рейха, уже давно превратившийся в попечителя этого двойника, – причем неплохо даже для самого фюрера".
"Да что там?! Похож, дьявол меня расстреляй! – самодовольно утверждался в этой мысли первый диверсант рейха. – Омерзительно похож! Если бы сейчас из ближайших кустов прогремел выстрел снайпера и Имперская Тень пал бы жертвой "покушения на фюрера", это было бы воспринято и истолковано как гениально проведенная операция СД. И ты вновь, как и после подавления "путча генералов" 20 июля, стал бы национальным героем, спасителем фюрера и чести рейха. Вот только не время устраивать сейчас подобные спектакли. Узнав об очередном покушении, фюрер мог бы впасть в еще один инсульт и погибнуть от собственной ярости".
Однако все это – фантазии диверсанта. Другое дело – лжефюрер Зомбарт, эта величественная в своей "лженепревзойденности" Имперская Тень! Им Скорцени все еще оставался доволен. Почти так же, как в свое время Господь – сотворенным им Адамом. И то сказать: не каждому дано мудрствовать над сотворением очередного "фюрера"! А что касается того, что Зомбарт – всего лишь двойник… Стоит ли торопиться с выводами? В конце концов только время покажет, кого на самом деле нужно считать двойником, а кого – истинным, соответствующим своему предназначению фюрером. Вот именно, время покажет!
"В любом случае, – заключил оберштурмбанфюрер, – этот двойник всегда должен находиться где-то неподалеку от тебя и под твоим контролем. Потому что, когда придет время сотворения нового фюрера Германии, рассчитывать на мудрость и расторопность Господа будет некогда".
Скорцени уже обратил внимание на то, как сильно и властно входит в свою роль лже-Ева, она же Альбина Крайдер. Любой театральный режиссер подтвердил бы, что она уже давно переигрывает фрау Браун.
– Кстати, что поделывает сейчас наша Альбина, она же "Ева"? – вполголоса спросил он адъютанта, не торопясь уходить со взлетного поля, за кромкой которого их ждал комендант "Регенвурмлагеря".
– Продолжает врастать в роль. В образе Евы госпожа Крайдер неподражаема.
– Судя по вашему восторгу, Родль, вы тоже не прочь перевоплотиться во лжефюрера?
– Напрасно иронизируете, Скорцени. В моем лице вы получили бы идеального двойника.
– Я вспомню о вашем предложении, когда понадобиться имитировать гибель фюрера с представлением публике изрешеченного тела вождя, – великодушно пообещал Скорцени. – А пока что вернемся к прелестям Альбины Крайдер.
– Так вот, если учесть, что Альбина еще и достаточно мудра и неплохо воспитана, то приходится лишь сожалеть, что рядом с фюрером все еще продолжает оставаться настоящая Ева.
– Возможно, Ева Браун и уступает лже-Еве, но как быть с истинно любимой женщиной фюрера Уинифредой Уильямс? Нет, действительно, как с ней быть?
– Уж не хотите ли вы заставить меня искать еще и двойника этой уэльской германки? Такого количества двойников рейх выдержать не способен.
– Он и так неумолимо превращается в империю двойников, – согласно кивнул Скорцени.
– Кстати, до меня дошли слухи, что в последнее время фюрер заметно охладел к этой аборигенке Уэльса, поскольку она то и дело пытается спасти от концлагеря очередного еврея-гомосексуалиста.
– Это ж как нужно не уважать наше нацистское движение, чтобы требовать от фюрера освободить от концлагеря еврея-гомосексуалиста?! – ужаснулся обер-диверсант рейха. – Лично я пристрелил бы такую женщину прямо в постели, во время полового акта.
* * *
Они с Родлем держались на расстоянии от Имперской Тени. Это фон Тирбах шествовал почти вровень с "фюрером", весь преисполненный чувства ответственности. При этом одна рука его лежала на расстегнутой кобуре, вторая – в кармане брюк, на рукоятке небольшого пистолетика. О том, что барон прекрасно стреляет с обеих рук, Скорцени узнал из все того же досье.
– Что же касается Альбины Крайдер, – молвил Родль, чтобы как-то завершить начатый разговор, – то она давно вошла в образ Евы Браун и теперь ищет достойного фюрера.
– Что тоже опасно.
– Пока что держим ее в замке "Вольфбург", взаперти. Чем реже она будет появляться на людях, тем лучше.
– Но с Зомбартом она контактирует? – поинтересовался обер-диверсант.
– Нельзя утверждать, чтобы отношения их были искренними, но…
– А что, разве между настоящим Гитлером и той, настоящей, Евой Браун, – они искренние? Вы можете утверждать это с полной уверенностью?
– С полной – не могу.
– Вот в этом-то и заключается момент истины, Родль. И никаких псалмопений по этому поводу, никаких псалмопений!
– Кажется, сегодня вы не в духе, господин оберштурмбанфюрер, – примирительно признал Родль. Он всегда говорил так, когда волна скепсиса первого диверсанта рейха докатывалась до имени и деяний фюрера.
– Это не имеет значения.
– Так, может, прикажете доставить в "Регенвурмлагерь" саму Еву?
Предложение оказалось настолько поразительным, что от неожиданности Скорцени оступился и едва удержался на ногах.
– Надо бы продумать, как получше, поделикатнее это преподнести, дьявол меня расстреляй. Хотя само по себе появление в "СС-Франконии" не только лжефюрера, но и лже-Евы – обещает интересную интригу.
– Нет-нет, – окончательно добивал его адъютант, – я имею в виду ту, настоящую Еву, а не её двойника.
– Вам обязательно хочется, чтобы и в крематорий нас тоже отправили вдвоем.
– Согласен, снизойдет до двойника, – поспешно согласился Родль. – И если учесть, что при известных обстоятельствах "СС-Франкония" может приобрести статус полевой ставки фюрера, то почему бы не предусмотреть здесь апартаментов лже-Евы?
– Однако торопиться с этим тоже не стоит. Сами утверждаете, что проявляется резкое несоответствие характеров. А тут им обоим придется играть влюбленных.
– Считаете, что вскоре понадобится драматург, который бы писал для них любовные сцены?
– Вот и попробуйте себя в новом амплуа, Родль. Война-то ведь все равно завершается.
– Боже упаси. Иное дело, что драматург все же понадобится.
– Если под "драматургом" подразумевается рейхсфюрер СС Гиммлер, который уже подключался к созданию сценария нынешнего посещения Зомбарта, – то вы правы. К слову, вы, Родль, обратили внимание, как фамилия Имперской Тени – Зомбарт – удачно сочетается с наименованием новой популяции недочеловеком "СС-Франконии" – зомби? По-моему, в этой близости просматривается нечто роковое.
Скорцени взглянул на низкое холодное поднебесье, сливавшееся за небольшим перелеском с озерным плесом. Орел, зависший над прибрежным холмом, казалось, постепенно вмерзал в грязновато-серую пелену, но в какое-то время он вдруг вырвался из этого небесно-ледяного плена и стал медленно приближаться к аэродрому, нацеливаясь прямо на фюрера.
Орел вел себя именно так, как и должен был вести себя хищник, подкрадывавшийся к добыче. Но когда он буквально завис над заметившем его и остановившемся лжефюрере, фон Тирбах выхватил пистолет и, мгновенно, в движении подперев кисть правой руки кистью левой, навскидку выстрелил в него.
Поначалу Скорцени показалось, что отпрянул орел только потому, что испугался выстрела, но еще через несколько мгновений птица стала заваливаться на бок и, теряя высоту, уходить в сторону прибрежного холма, чтобы в конце концов, сложив крылья, рухнуть на его вершину.
Ни аплодисментов, ни общепринятых в охотничьем сообществе возгласов одобрения не последовало. Лжефюрер проследил за последним схождением орла из поднебесья и с любопытством перевел взгляд на своего телохранителя.
– Он не решился бы, – покачал головой.
– Появившись над вашей головой, он в какой-то степени уже "решился", мой фюрер. А потому должен был погибнуть.
– Хотелось бы мне знать: вы всегда будете столь решительны?
– Можете не сомневаться – всегда, – властно проговорил фон Тирбах, так и не догадавшийся, что на самом деле сопровождать ему доверили всего лишь лжефюрера.
27
Кароль Чеславский был немало удивлен, узнав, что конспиративная квартира, на которой ему предстояло встретиться с курьером из Лондона, на самом деле представляла собой не какую-то там хибару местного сапожника, а старинный особняк в стиле барокко, в одном крыле которого располагалось местное отделение СД, а в другом – штаб корпуса люфтваффе.
Поначалу майор Армии Крайовой подумал было, что связник что-то напутал и в записке, которую он изъял из тайника, указан не тот адрес в Гошуве-Велькопольском. Несколько раз он рискованно проходил мимо особняка, все разительнее усиливая свои подозрения. Однако отступать было поздно, тем более что в этом риске у майора был свой резон.
Кароль давно мечтал о том, чтобы кто-то из агентов английской разведки вышел на него напрямую. Он понимал, что русские коммунисты уже не выпустят Польшу из своих рук и что в коммунистической Речи Посполитой достойного будущего у него нет. Как не появится этого достойного будущего и в самой Армии Крайовой, которой так и суждено будет долго и мучительно погибать в партизанско-подпольных схватках, к которым лишенная больших лесов и горных массивов Польша слишком мало приспособлена.
Дождавшись условленного времени, он подошел к стоявшей неподалеку от особняка полуразрушенной часовне и поначалу совершенно не обратил внимания на молодую полнобедрую женщину в хорошо подогнанной черной шинели и с голубоватой люфтваффовской пилоткой на голове.
– Решили отпустить Всевышнему все его грехи, господин Чеславский? – спросила она по-немецки, с характерным для русских фольксдойчей акцентом. При этом она заметно, на французский манер, грассировала.
Майор вздрогнул. Он понятия не имел, кто должен был встретить его у этой часовенки, но уж во всяком случае он никак не ожидал, что это будет женщина, да к тому же в форме люфтваффе.
– И помолиться за каждого из апостолов, – все еще не приходя в себя от неожиданности, ответил он фразой-паролем. Теперь он понял, почему был выбран такой странный, богохульный пароль, и что сочиняла его именно эта фройлейн.
– Мне сказали, что вы тоже фольксдойче и с документами у вас все в порядке.
Прежде чем ответить, Кароль внимательно присмотрелся к ее лицу.
– А вот это излишне, – одернула она его. – Запоминать меня вам ни к чему, влюбляться – тем более.
И все же майор успел заметить, что у нее были четко очерченные, чувственные губы, высокий, не по-женски крутой, сократовский лоб и слегка выпяченный подбородок. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, однако это широкое с благородными чертами лицо сразу же должно было обращать на себя внимание мужчин.
– С документами у меня действительно порядок. Множество раз проверен. Вольнонаемный в гарнизоне "Регенвурмлагеря".
– Тогда следуйте за мной.
– Неужели в эту "цитадель"? – неуверенно кивнул майор в сторону стоявшего как бы в глубине двора, на небольшом плато, особняка. Но именно туда женщина и направлялась, поэтому Каролю не оставалось ничего иного, как пожать плечами и по-польски пробубнить: – Впрочем, как прикажете, ясновельможная пани. Кстати, самое время представиться. Мои имя и чин вам известны.
– В таком случае обойдемся без кличек, которых я с детства терпеть не могу. Зовут меня Софи Жерницки, на франко-итальянский манер. Чин пока что скромный – обер-лейтенант, – на ходу объясняла она, по-женски деликатно ступая по припорошенной свежим снегом дороге, ведущей к решетчатой ограде, у которой прохаживался продрогший в своей шинельке часовой. – Прикомандирована рейхсмаршалом Герингом к штабу корпуса, а также к отделу СД как искусствовед.
– У них даже такие должности существуют? – удивился поляк.
– В этом здании штаб корпуса люфтваффе выделил мне небольшой кабинет, который одновременно служит жильем, что очень удобно и безопасно. В квартале отсюда есть лавка со всякой бытовой мелочью, одна полка которой занята картинами местных художников…
– Это которая под вывеской "Богемка"?
– Именно там, в "Богемке", майор, мы с вами – для легенды – и познакомились. Причем заинтересовали вы меня исключительно как ценитель искусства.
– Как ценитель искусства – и только?
– Давайте договоримся: на время нашей встречи вы забываете, что перед вами – обмундированная, но все еще симпатичная женщина, а я забываю, что передо мной – поляк-ловелас довоенной закваски.
Ирония в ее голосе каким-то странным образом соединялась с жесткостью, а категоричность припудривалась едва уловимой снисходительностью. А в общем, было в ее говоре что-то завораживающее, как в говоре концертного гипнотизера.
Часовые у ворот и у входа в здание не столько проверяли документы, сколько пытались заигрывать с хорошенькой фройлейн, поэтому спутником ее почти не интересовались. Чеславский по опыту знал, что солдаты из охраны аэродромов и штабов люфтваффе давно зарекомендовали себя как отпетые разгильдяи. Почему так происходило, он не ведал. Возможно, потому, что сами летчики люфтваффе, не подчинявшиеся ни вермахту, ни СС, всегда чувствовали себя привилегированными, эдакими армейскими аристократами, пребывающими под опекой всесильного рейхсмаршала Геринга, официального преемника фюрера.