– Ну, к искусству я, конечно, никакого отношения не имею, – предупредил Кароль, заходя вместе с Жерницкой в отведенный ей флигель, часть которого служила хранилищем тех полотен и прочих ценностей, которые готовились к отправке в рейх.
– А вот это уже никого не интересует, – вежливо, но в то же время достаточно сурово осадила его Софья. – Тем более что здесь я подвластна самой себе и подчиняюсь, собственно, только полковнику Ведлингу, а если точнее, то лишь рейхсмаршалу Герингу…
– Вы знакомы с Герингом?!
– Немного. В свое время полковник Ведлинг помог мне своевременно, в штабном вагоне люфтваффе, уехать из Румынии, которая немного спустя в одночасье превратилась из союзницы рейха в союзницу России. А попадать в лапы агентов СМЕРША мне было ни к чему. Познакомились же мы с полковником на выставке икон и полотен маринистики, которую я организовала в одном из салонов ассоциации художников Бухареста. Тогда я еще не знала, что Геринг является владельцем огромного количества произведений живописи, собранной…
– …скорее, награбленной, – въедливо уточнил Кароль.
– …со всей Европы, – завершила свою мысль София, поморщившись при слове "награбленной". Она не желала вступать сейчас в полемику по поводу законности геринговских приобретений. – Что же касается Ведлинга, то этот несостоявшийся художник уже в течение многих лет подвизается в роли главного поставщика всевозможных полотен в геринговский замок "Каринхалль". Именно он и представил меня однажды Герингу, с условием, что подарю рейхсмаршалу одну из привезенных мною икон очень талантливого мастера.
– Румынского? – попытался входить в роль знатока живописи майор Чеславский.
– В Бухарест я уехала из Одессы, которая входила тогда в состав румынской так называемой Транснистрии, то есть "территории за рекой Днестр". Благо, в детстве большая часть моих друзей была молдаванами, благодаря чему я неплохо владела молдавским, а значит, и румынским, знание которого улучшала потом в течение всей войны. Как, впрочем, и знание немецкого. Художник этот тоже из Одессы, родом из Подолии. Есть в Украине такой край художников, скульпторов и писателей.
– Наслышан, наслышан…
– Мне с большим трудом удалось вывезти свое собрание полотен, причем только благодаря заступничеству одного румынского епископа, оказавшегося большим почитателем кисти этого художника и другом моего давнего патрона, одесского архимандрита. Кстати, вы понимаете, почему я прибегаю к подобным подробностям?
– Чтобы составить легенду о наших искусствоведческих беседах, – мягко улыбнулся Кароль.
– На тот случай, если кто-то очень уж заинтересуется их содержанием, – одобрительно кивнула Жерницки.
28
Стоявшие у тщательно замаскированного входа в лагерь барон фон Риттер и Крайз все же не удержались и пошли навстречу фюреру, проигнорировав при этом четкие инструкции адъютанта Гиммлера: "Ждать у входа!". Но как ждать, если по посадочной полосе "Призрака-зет" вышагивает сам фюрер?!
Однако подбежавшего с докладом коменданта "СС – Франконии" Лжегитлер остановил небрежным движением руки.
– Знаю, бригаденфюрер, знаю. Показывайте, что вы здесь нарыли-накопали, мои имперские гробокопатели.
– В настоящее время непосредственно в забоях, на прокладке новых штреков, заняты тысяча двести иностранных рабочих и военнопленных. Еще четыреста двадцать пять человек строят подземные бараки и прокладывают коммуникации.
– Какова численность гарнизона?
– Тысяча восемьсот семьдесят человек. В основном это гарнизоны дотов, наружная охрана, патрули и оцепление.
– И все-таки, многовато, – проворчал лжефюрер. – Особенно сейчас, когда люди так нужны на фронте. Как считаете, Скорцени, – оглянулся он на обер-диверсанта, – сколько людей мы можем взять отсюда?
– Как минимум батальон.
– Целый батальон?! – сыграл "удивление" Лжегитлер.
– …Отсутствие которого никак не скажется на охране лагеря. А когда русские приблизятся, мы резко усилим гарнизон.
– Подготовьте к отправке на фронт пятьсот человек.
"А что, начинает лихо, – вынужден был признать Скорцени. – Даже слишком лихо".
Правда, цифра подлежащих отправке на фронт была заранее оговорена с Гиммлером, тем не менее, решительность, с которой Зомбарт входил в роль, вызывала уважение.
– Простите, мой фюрер, но в таком случае нам трудно будет контролировать ситуацию во всем "Регенвурмлагере", – осмелился возразить фон Риттер, когда они уже вошли в тоннель, где их ждала машина.
Ровные ряды светильников освещали широкое, просторное подземелье так, словно это был не обычный горный штрек, а городской бульвар. Да и дорога была ровной, хорошо укатанной и, на первый взгляд, вовсе не казалась дорогой в преисподнюю.
– Если станете утверждать это, придется отобрать у вас шестьсот.
– Но меры безопасности требуют, – невнятно как-то пробубнил фон Риттер, – чтобы охрана была достаточно…
– Прекратите стенания, барон, – с наигранной раздраженностью прервал его двойник, известный в узком кругу сотрудников Главного управления имперской безопасности под агентурной кличкой "Имперская Тень". – Взбодритесь. Создайте отряд добровольцев из военнопленных, пусть выполняет роль охранного, работая при этом вместе со всеми. Это сразу же позволит высвободить до сотни солдат. Ну а когда придет время оборонять ваш лагерь СС, в него набьется столько войск, что встанет вопрос, как их содержать и какое находить им применение.
– Господин штурмбанфюрер, – успел спросить Родль, прежде чем они со Скорцени уселись в автомобиль сопровождения. – Сам Адольф Гитлер хотя бы знает об этой "своей" инспекционной поездке?
– Если бы наверняка знал, запретил бы.
– Неужели без его согласия?!
– В общем-то, я попросил Гиммлера предупредить его, что мы испытываем двойника, но не вдаваться при этом ни в какие подробности.
– Так будем же надеяться, что во время их беседы фюрер случайно кивнул головой, – вознес свой молитвенный взгляд в серые безликие своды подземелья Родль. – Не важно, по какому поводу.
Уже у въезда в магистральный тоннель Скорцени вдруг приказал остановить машину и поинтересовался у фон Риттера, правда ли, что в это время на полигоне проходят учения зомби-воинов.
Тот замялся, но подтвердил, что сегодня утром действительно должен был состояться учебный бой зомби-азиатов с власовцами, которым командовали Цицерон и Штубер.
– Но, – взглянул бригаденфюрер на часы, – очевидно, к этому времени бой уже завершился.
– Ничего, мы заставим их еще раз атаковать, – решительно молвил обер-диверсант рейха. – И для зомби, и для власовцев это будет полезно. Показывайте дорогу, бригаденфюрер.
– Водитель знает, где расположен полигон. Направляйся туда, где расположен бункер "Шарнхорст", – сразу же приказал фон Риттер сидевшему за рулем роттенфюреру. Но как только тот свернул на уводившую к выходу и дальше, куда-то к холмам и перелескам бетонку, подтолкнул сидевшего рядом с ним на заднем сиденьи обер-диверсанта локтем и едва слышно проговорил на ухо. – Там находится Цицерон. Вдруг фюрер…
Отто понял, что беспокоит коменданта: фюрер может узнать в нем Овербека. Однако так же вполголоса ответил:
– Вряд ли. И вообще, пусть вас это не волнует, бригаденфюрер.
Остановить машину он приказал не у "Шарнхорста", рядом с которым находилась командная высотка двух "полководцев", а на возвышенности, расположенной ближе к окопам и почти рядом с полем боя. При этом, проезжая мимо Штубера и Овербека, обер-диверсант притормозил машину, чтобы приказать им оставаться на месте и организовать бой, максимально приближенный к реальному.
Штандартенфюрер тотчас же велел своему радисту связаться с радистами Свирепого Серба и Кротова и передать приказ: "На исходный рубеж! Сначала на позиции зомби-воинов наступает танковая рота русских, затем, после истребления танков, поднимается в атаку и контратаку пехота. За ходом боя будут наблюдать фюрер и Скорцени, однако самим бойцам внимания на инспекторов не обращать!".
– А ведь на камикадзе они не похожи, – заметил лжефюрер, краем глаза взглянув на Скорцени. Увлекшись боем, они оба забыли о холмике, который избрали для наблюдения, незаметно для себя сошли с него и приблизились почти к самой кромке долины, превращенной Овербеком и Штубером в поле сражения.
– Не похожи, дьявол меня расстреляй, – согласился обер-диверсант рейха. – Камикадзе понимают, что обречены, и большинство из них идет в бой с той же подсознательной мыслью, с какой восходят на эшафот: "Поскорее бы все это кончилось! Мгновенно и безболезненно".
– То есть в бою камикадзе больше соответствуют понятию "зомби", чем эти вылупыши из гнезда Фризского Чудовища?
– Поскольку зомби идут в бой, чтобы выиграть его, растерзав всякого, кто окажется у них на пути, а не для того, чтобы, выпив стопку саке, ощутить себя жертвенными баранами.
Они уже проследили, как, забросав машины бутылками с "горючей смесью" и дымовыми учебными гранатами, зомби прорвались сквозь танковые порядки и сошлись в поединке с власовцами. Причем Скорцени сразу же обратил внимание, что зомби-славяне пытались расщеплять приклады своих тощих деревянных винтовочек на касках врагов, а затем устраивали нечто похожее на уличный мордобой.
Что же касается тибетцев, то они попросту отбрасывали эти винтовочки в сторону и начинали чувствовать себя как на татами. А если и не желали расставаться со своими деревяшками, то орудовали ими, как боевыми палками, демонстрируя такие "пируэты", что власовцы даже не понимали, как у них это получается и какого удара следует ожидать. Скорцени сам прошел в Италии курс обучения основам дзюдо и джиу-джитсу, и хотя сенсеем себя не ощущал, однако оценить техничность отдельных приемов уже был способен.
– Ну и как мои профессионалы войны? – воскликнул Штубер с таким азартом, словно сам только что вырвался из гущи рукопашной.
Оставив Овербека на его командном пункте, он сел в машину и примчался сюда. Присутствие фюрера его не смущало. В отличие от Цицерона, который старался лишний раз не попадаться на глаза фюреру, Штубер сразу же уловил, что перед ним лжефюрер, а не Гитлер, поскольку много раз общался с Великим Зомби.
– Попытаемся оценить.
– Здесь нечего оценивать! Дайте мне дивизию таких красавцев, как эти тибетцы, и я пройду с ними от океана до океана.
– С такими – вряд ли, – покачал головой Скорцени. – Такие – на один хороший бой. Причем желательно рукопашный. От океана до океана следует проходить с такими, как известный вам русский полковник Курбатов, который и в самом деле прошел тылами красных всю Азию и большую половину Европы.
– С полковником Курбатовым – да, согласен. – Это истинный профессионал… войны.
– Так, может, перебросить его сюда, в "СС-Франконию"? – неуверенно проговорил обер-диверсант рейха.
– Жаль, что в свое время он, тогда еще ротмистр, не оказался в моем отряде "Рыцарей Черного леса". А здесь, в подземелье… Не знаю, следует ли испытывать его нервы подобным бездельем.
– Почему же бездельем? Вскоре вам придется возрождать свой отряд лесных рыцарей, чтобы вновь действовать в тылу русских. Только теперь уже здесь, в Польше.
29
Достав бутылку румынского вина, очевидно, из своих еще бухарестских запасов, Софи наполнила небольшие бокальчики. Они выпили за окончание войны, каким бы оно в конечном итоге ни было, и за то, чтобы эта война пощадила людей искусства, где бы они ни творили. Ибо так предложила хозяйка кабинета и вина.
– Так он, художник этот, жив? – спросил Кароль из чистого любопытства, усаживаясь в предложенное ему Софи кресло. В конце концов он прибыл сюда, чтобы получить инструкции от лондонского резидента в Гошуве-Велькопольском, а не выслушивать неспешные воспоминания связника.
– Скорее всего погиб на фронте. Как раз перед началом войны он отправился в родные края, чтобы повидаться с отцом, тоже иконописцем, там был призван в армию и исчез. Хотя я словно бы предчувствовала, да что там… уже всем ясно было, что вот-вот грянет война. Румыны готовились к ней в открытую, наводняя при этом город своей агентурой, надежно смешивавшейся с одесскими молдаванами. Не удивительно, что я настоятельно советовала иконописцу оставаться в бандитско-катакомбной Одессе, где всегда можно было надежно спрятаться и безбедно отсидеться. Однако мы с вами увлеклись.
– Давно не увлекался чем-либо в обществе столь прекрасной женщины.
– Терпеть не могу комплиментов, майор, – отчеканила Софи, тут же предупредив Кароля, что кабинет не прослушивается, полковник специально проверял его с помощью люфтваффовских радиотехников.
Она вновь наполнила бокалы, и они выпили без тоста, каждый думая о чем-то своем и лишь после этого Жерницки без какого-либо вступления молвила:
– От вас и ваших людей, майор, требуется сейчас только одно: схема "Регенвурмлагеря". Со всеми возможными картографическими подробностями, с оборонными и промышленными объектами.
Майор устало взглянул на Софи и задумчиво помолчал.
– Позвольте, англичанам эта схема зачем? Уж не собираются ли они выбрасывать на "Регевурмлагерь" десант? Со дня на день в него войдут русские.
– Именно поэтому в Лондоне так увлеченно интересуются его схемой и техническим обеспечением. В частности, интересует, действительно ли германцы построили в "СС-Франконии" подземную гидроэлектростанцию и подтверждается ли слух о том, что с Берлином лагерь связан подземной железной дорогой, соединенной со столичным метро?
– Такую карту-схему ни получить, ни составить невозможно.
– Получить – понятно. А составить?
– Мне никогда не приходилось бывать в подземной части этого огромного лагеря, но знаю, что весь он разбит на части и существует всего лишь несколько человек из состава командования, которые свободно могут перемещаться из одного сектора в другой. Каждый из которых предполагает специальный пропуск. К тому же, передвигаясь этими подземельями, испещренными десятками магистральных, боковых и аварийных ответвлений, ходов и огромных выработок с несколькими входами, человек слишком слабо ориентируется в пространстве, чтобы мысленно соединять все эти ходы сообщения в какую-то определенную схему. Вам, конечно, очень сложно представить, что это такое – подземелья "СС-Франконии".
– Ошибаетесь, майор. Мне сотни раз приходилось бывать в одесских катакомбах, один из входов в которые, так называемый лисий лаз, находился прямо в подвале отцовского дома. Два других – в соседних дворах. В гражданскую войну мать пряталась со мной в катакомбах от солдат – всех армий и атаманов, и просто от грабителей и насильников. После войны мы игрались в катакомбах, чувствуя себя там, как в своей родной среде. Ну а в начале этой войны мне пришлось почти три месяца провести в подземельях, поскольку кто-то донес в сигуранцу и в гестапо, будто я – еврейка, скрывающая свое происхождение и укрывающаяся от регистрации. Понадобились время, деньги и связи, чтобы не только отвергнуть эти подозрения, но и получить документ фольксдойче.
– Теперь становится понятно, почему "Регенвурмлагерем" поручили заниматься именно вам.
Софи вежливо улыбнулась. На самом деле эту операцию ей поручили еще и потому, что уже в сорок втором она прошла обучение в румынской разведывательной школе, расположенной в Карпатах неподалеку от Бухареста. Там же, в столице Румынии, она была завербована английской разведкой и уже с согласия румынского резидента "Сикрет интеллидженс сервис", была определена в разведывательно-диверсионную школу абвера.
Немцы всегда подозревали, что параллельно она продолжает сотрудничество с румынской сигуранцой, но им и в голову не приходило, что на самом деле она уже давно является агентом английской разведки. Впрочем, во всех трех разведках ее рассматривали как агента, который по-настоящему должен проявить себя уже после войны, находясь в Советском Союзе. Вопрос заключался лишь в том, как бы поделикатнее преподнести ее разведке русских. Румынская разведка теперь канула в лету, они друг о друге попросту забыли. Зато сейчас ею вплотную занимаются сотрудники СД, службы безопасности СС, в подчинении которой перешла вся агентура абвера. По крайней мере Жерницки знала, что теперь она работала в составе агентуры, подчиненной Отто Скорцени. И цель у СД та же, что и у англичан – преподнести ее в качестве "троянской кобылицы" (ну, не коня же!) разведке русских.
– Но повторяю, – прояснял ситуацию майор разведки Армии Крайовой, – мне приходилось бывать только в наземной зоне лагеря, да к тому же только в одной, строго определенной части его.
София быстро извлекла из стола подробную армейскую карту западной части Польши и положила перед майором.
– Рассказывайте обо всем, что знаете, указывая все известные вам наземные объекты. Отмечать карандашом не нужно, я запомню. Отдельно сообщите все, что вам известно об "инкубаторе", в котором пленных превращают в зомби, а также все, что вам известно и самих зомби. Кратко, четко, конкретно.
Майору понадобилось всего несколько минут, чтобы точно обозначить на карте расположение тщательно замаскированного аэродрома лагеря, озерного островка, которого на карте почему-то не было, с его хижиной и входом в "СС-Франконию", дот "Шарнхорст" и четыре других дота второй линии, расположенных по обе стороны и чуть позади от этого бетонного монстра. А еще он высказал предположение, что именно под этим озером, точнее, под искусственной его частью, расположена мощная подземная гидроэлектростанция, питающая всю базу СС. Кроме того, он указал, где находятся центральный и один из боковых, так сказать, официальных входов в лагерь. С такой же предельной краткостью рассказал обо всем, что ему было известно о зомби и "Лаборатории призраков".
– Значит, у них там действительно существует специальная лаборатория?
– К сожалению, о ней мне ничего не известно. Имен сотрудников тоже не знаю, их держат в секрете.