– И все же кое-какая картина вырисовывается, – проговорила София, неотрывно глядя на карту и как бы мысленно фотографируя все условно нанесенное на нее польским разведчиком. – Не думаю, чтобы в Центре было известно хотя бы о части из того, о чем вы сообщили.
– Но там должны знать, что сообщение поступило именно от меня.
– В этих вопросах я предельно щепетильна, – заверила его Софи. – Поскольку на этом наше с вами сотрудничество не ограничивается, я потребую от Центра, чтобы вас занесли в картотеку, если вы еще туда не занесены, и соответственно вознаградили.
В небе над городом появились самолеты противника. Судя по тому, что приближались они со стороны Балтийского моря, это была эскадрилья англичан. Зенитчики Гошува-Велькопольского попытались вступить с ними в схватку, однако английские бомбардировщики пошли дальше на юг, предоставив их вниманию звено штурмовиков, решивших атаковать надоедливых германцев. Во время этого налета Софи сохраняла такое удивительное спокойствие, словно была убеждена: пока она находится в "особняке Геринга", как называли его офицеры местного гарнизона, ни одна бомба, ни один снаряд поблизости не взорвется.
– Но вернемся к "СС-Франконии", – молвила она, когда вой моторов и пальба зениток поутихли. – Войти в ее подземелья вы не сможете, внедриться в состав гарнизона – тем более.
– Исключено.
– Вы не сможете, а кто сможет? Хоть с кем-то из офицеров вы успели познакомиться?
– Есть один такой, штурмбанфюрер Штубер. Не знаю, кто он по должности, но интеллигентская придурь просматривается в нем довольно четко.
– Значит, Штубер, – кивнула София. В ту же минуту в дверь постучали, и на пороге появился молоденький ефрейтор, которого Кароль поначалу тоже принял за девчушку.
– Готов кофе. Подать две чашки?
– Две. Мне, как всегда, без сахара. Это мой денщик, – объяснила она, когда, поставив на стол чашки и два бутерброда с маргарином, ефрейтор удалился. Хотела еще что-то добавить, но вдруг запнулась на полуслове и уставилась на Чеславского.
– Как вы сказали, его фамилия? – поморщилась она, приподнимаясь. – Я не ослышалась: Штубер?
– Штубер.
– Барон Вилли фон Штубер?
– Вилли? Возможно. Имени никогда не слышал, – задумчиво покачал головой майор. – А вот что касается титула? Да, кажется, однажды фельдфебель Зебольд обратился к нему именно так: "Господин барон".
Она наполнила свой бокал вином, залпом опустошила его и решительно покачала головой.
– Неисповедимы пути твои, Господи, и промысел твой нам не понятен! – как любил говаривать в подобных случаях мой архимандрит. – Неужели этот тот самый барон фон Штубер?!
– Какой именно?
– Это не важно, – отмахнулась Софи. – Хотя, что удивительного, он ведь и тогда, в начале войны, считался у них специалистом по катакомбам и укрепрайонам.
– Тогда тем более.
– У вас есть доступ к этому офицеру?
Майор сначала решительно покачал головой и только потом призадумался.
– Разве что случайно… Впрочем, там у меня появился один знакомый резчик по камню, которого этот Штубер опекает и который по прихоти Штубера высекает из камня статуи "Распятия".
Кароль и не заметил, что Софи так стиснула бокал пальцами, что он чуть не лопнул.
– Его зовут Орест? – с трудом преодолела она свое грассирование, чтобы как можно точнее вымолвить имя скульптора.
– Вы правы: Орест.
– Орест Гордаш? Высокий, широкоплечий, родом из Подолии?! – загорелись глаза Софии.
– Можете не сомневаться, что это он. Мы встретились на острове. Время от времени Штубер позволяет ему подниматься на поверхность, чтобы он, так сказать, "пообщался с живой природой". Кстати, немцы называют его "Отшельником", похоже, что это кличка скульптора.
– … И промысел твой, Господи, нам не понятен! – вознесла руки к небесам Софи Жерницки. – Неужели я нашла его?! Неужели он жив?!
– Так это и есть тот самый художник, картины которого вы демонстрировали в Бухаресте?
– Тот самый, майор, – конвульсивно сжала она руку Чеславского, заставив поляка заметить, что для разведчицы София слишком импульсивна и впечатлительна. – Теперь уже никаких сомнений – тот самый.
– Я попросту не знал, что он еще и художник, – как бы оправдываясь, объяснил Кароль.
– Из-за этого я могла не узнать, что Орест находится в "СС-Франконии"! Вот они – превратности судьбы! О его существовании Штубер знал еще в Одессе, поскольку имел возможность любоваться полотнами и скульптурными "Распятиями" Ореста. Сам барон к искусству явно не равнодушен, хотя и считает себя всего лишь "психологом войны". Когда вы виделись с ним в последний раз?
– Со Штубером?
– С Отшельником, майор, с Отшельником.
– Буквально несколько дней назад. Не думаю, чтобы за это время подземелье проглотило его.
– Мысли таковой не допускаю.
– Считаете, что именно Отшельник сумеет раздобыть схему "Регенвурмлагеря"?
– Теперь это уже не столь важно. Главное, что он жив. Этот человек дорог мне сам по себе.
– Но именно он, как человек, у которого есть доступ…
– Вряд ли стоит привлекать его к операции со схемой, – прервала майора Софи. – Таким талантом рисковать нельзя. Грешно и преступно.
– А что в этой войне не преступно?! – изумился майор, понимая, что запрет на привлечение к операции Ореста Гордаша лишит его шанса на раскрытие тайны "Регенвурмлагеря", которой он уже был по-настоящему увлечен.
– Все остальные грехи нам простятся, майор, кроме этого. Когда дело касается истинного таланта, Всевышний становится безжалостным.
30
Оказавшись у штаба "Регенвурмлагеря", лжефюрер основательно, придирчиво изучил подступы к нему, систему охраны и сигнализации, уточнил сектор простреливаемости встроенными в стену пулеметами. И по тем замечаниям, которые Имперская Тень делал в ходе осмотра, барон фон Риттер вынужден был признать, что воспринимаются они вполне профессионально. Затем, с той же тщательностью, лжефюрер осмотрел все три запасных выхода, ведущих: один – наверх, в каньон; другой – в нижний этаж подземелья, и третий – под Одер, в сторону Германии…
– Как глубоко располагается этот ваш нижний этаж? – поинтересовался он, стоя у открытого люка, к которому подступали широкие металлические ступени.
– На глубине трех метров. Причем там всего несколько складских помещений, общей площадью не более стадиона.
– То есть глубже проникать не пробовали… – задумчиво произнес лжефюрер Зомбарт, не отрывая взгляда от освещенный электрическим светом винтовой лестницы.
– В этом нет смысла. Опасно. Там могут быть мощные грунтовые воды, и еще черт знает что. Да и приказа такого не поступало.
– Вот именно, фон Риттер: хотелось бы знать, что там, в земных глубинах. Но понимаю, что сейчас не время, – пробормотал Зомбарт, отходя от люка. – Показывайте, что у вас еще интересного…
Барон фон Риттер был явно польщен вниманием фюрера к своему детищу, и вел себя, как подобает вальяжному хозяину огромного поместья, которому есть что показать высокому гостю и чем удивить его. Так было до тех пор, пока они не оказались в просторном кабинете коменданта.
– Здесь еще не так уютно, как хотелось бы, – начал было оправдываться фон Риттер. – Но в ближайшее время…
– В ближайшее время, – уселся Лжегитлер в стоявшее под стенкой низкое кресло, – вы будете думать не о том, как бы сделать свой кабинет уютным, а о том, как бы превратить его в хорошо укрепленную огневую точку.
– Этот кабинет?! – опешил комендант.
– Этот, и все остальные. В хорошо укрепленные точки, – постучал Имперская Тень указательным пальцем по столу.
– Я учту это, мой фюрер, – расстроенно молвил фон Риттер, явно не ожидавший такого поворота в суждениях Лжегитлера.
– Все подземные выработки, независимо от их мирного предназначения, должны рассматриваться вами как идеальные подземные доты, при штурме которых русские вынуждены будут положить десятки тысяч своих солдат. То есть тех солдат, которые предназначались бы для взятия Берлина и оккупации рейха.
– У наступающих подразделений здесь не будет простора ни для маневра, ни для укрытия, – поддавался влиянию магнетизма лжефюрера фон Риттер. – Ни одна пуля защитников "СС-Франконии" в таких схватках зря не пропадет.
Лжефюрер откинулся на спинку кресла и замер в такой позе, направив взор своих остекленевших глаз куда-то в подпотолочное пространство.
Барон хотел продолжить свои рассуждения, однако двойник фюрера вдруг словно бы вырвался из глубокого забытья, встрепенулся и, упираясь обоими кулаками в поверхность стола, проговорил:
– Мы должны готовиться к решительному отпору, комендант. Именно эти подземелья должны стать погибельными для десятков тысяч русских. Здесь они должны положить свои лучшие, наиболее боеспособные полки.
– Так точно, мой фюрер.
– В каждой штольне следует заготовить достаточно камня для быстрого возведения баррикад, – все увереннее входил в образ Имперская Тень. – Танки и самоходные орудия, которые будут установлены на каждой развилке и каждом перекрестке, тоже нужно обвести толстыми каменными стенами, превращая их в своеобразные крепости.
– Все ваши замечания будут учтены, мой фюрер, – стоял перед ним навытяжку комендант лагеря, так и не решившись зайти за свой служебный стол.
Чуть в стороне от них, у двери, ожидали окончания этой беседы Скорцени, фон Тирбах и Родль. Освещенные светом старинной люстры, доставленной в лагерь, очевидно, из какого-то разграбленного польского аристократического поместья, лица их оставались сосредоточенными и невозмутимыми.
Особенно пристально следил за поведением лжефюрера обер-диверсант рейха. Это был взгляд режиссера, впервые доверившего главную и очень сложную роль актеру, которого уже успели выставить из трех предыдущих театров за исключительную бездарность.
Возможно, сейчас обер-диверсанта как раз и настораживало то, что подопечный пока что ни разу не дал ему повода для разочарования. Осознав это, "режиссер" начал сомневаться уже не в таланте актера, а в собственном чутье и собственном режиссерском таланте. Когда в войска СС запускаешь двойника такого уровня подготовленности, неминуемо возникает сомнение: а не слишком ли он опасен? Не способен ли он выйти из-под контроля?
Так вот, сейчас, в эти минуты, Скорцени вынужден был сказать себе: "Зомбарт – опасен. Слишком опасен. Прежде всего своей амбициозностью. Человек, которого длительное время все его окружение пытается воспринимать в облике фюрера, неминуемо задастся вопросом: "А кто тут на самом деле Имперская Тень: я или фюрер? Кто достоин быть фюрером, а кто двойником?".
Однако осознав всю ту опасность, которая могла исходить от Великого Зомби, "самый страшный человек Европы" не готов был слишком резко настраиваться против него, как следовало бы настраиваться на потенциального врага. Наоборот, Скорцени вдруг поймал себя на том, что на имперско-сакраментальный вопрос: "Так кто все же достоин быть фюрером, а кто двойником?" однозначно ответить не готов. Точнее, ответить так, чтобы не обидеть того, истинного фюрера, который теперь, в сравнении с Зомбартом, этим Великим Зомби, казался уже не столь…истинным.
Да, сейчас уже обер-диверсант рейха не сомневался: Зомбарт и в самом деле способен так войти в роль, что вполне может быть использован группой каких-нибудь генералов-заговорщиков. Даже трудно себе представить, как развивались бы события, если бы у участников июльского заговора против фюрера оказался под руками двойник фюрера Зомбарт.
Ведь как в то время складывалась ситуация? На фюрера было совершено покушение. Фромм, Ольбрихт, Бек, Штауффенберг и другие участники "Операции "Валькирия"" всеми доступными средствами убеждали командующих армейских групп и других генералов в том, что фюрер погиб. Однако на самом деле он выжил. И только потому, что он выжил, заговорщики не сумели, точнее, не решились захватить власть в стране. Но ведь возможен был иной вариант развития событий.
Что, например, было бы, – увлекся Скорцени сочинением этого странного сценария, – если бы в стане генералов-заговорщиков оказался лжефюрер Зомбарт? Что помешало бы им объявить фюрера, пребывавшего в далекой от Берлина ставке, двойником, а людей, "прикрывавшихся" им, врагами рейха? В то же время, что помешало бы Имперской Тени издавать приказы и распоряжения, которые штаб заговорщиков выдавал бы за волю фюрера?
Сидя в своем гнезде, в штабе армии резерва, заговорщики могли сколько угодно прикрываться лжефюрером, доказывая, что на самом деле это они – радетели отечества, спасшие фюрера от покушавшихся заговорщиков. Сами же заговорщики окопались в ставке фюрера "Вольфшанце" и прикрываются именем некоего двойника.
А поскольку на стороне генералов Ольбрихта и Бека уже были несколько фельдмаршалов и командование берлинского гарнизона почти в полном составе, то "вольфшанцкие заговорщики" недолго продержались бы в своей Восточной Пруссии.
31
Кофе и вино были допиты. В течение еще нескольких минут Жерницки выслушивала ответы майора, но они были такими же отвлеченными, как и ее вопросы. Она вновь и вновь пыталась заставить Кароля вспомнить что-либо такое, что позволило бы возродить в памяти образ Ореста, понять, каким он стал, в каких взглядах и каких чертах характера могут проявиться изменения, порожденные войной и пленом.
С особым вниманием выслушав пересказ майором его беседы с Орестом, она попросила пока что не пытаться выходить на связь ни с ним, ни со Штубером.
– Я сама попытаюсь связаться с бароном. И, возможно, с его помощью проникну в подземелья "Регенвурмлагеря". До сих пор у меня не было никаких оснований добиваться пропуска в этот подземный "СС-ад". Теперь его тоже нет, но появился офицер из гарнизона.
– Это уже зацепка, – признал Чеславский, поднимаясь и давая понять, что ему пора уходить.
– Кстати, вы так и не вспомнили, какую должность занимает барон в этом гарнизоне.
– Даже не уверен, что он состоит в нем, – пожал плечами Чеславский. – Возможно, барон и не служит там, а всего лишь побывал с какой-то инспекционной поездкой. По поручению, скажем, Скорцени.
– В любом случае до моего сигнала не пытайтесь связывать ни с ним, ни с Гордашем.
– Вы уже просили меня об этом, – сухо напомнил Кароль, понимая, что в операции "Дождевой червь" его решительно отодвигают в сторону.
– Я попробую сама выйти на Штубера, напомнив о наших одесских встречах.
– Очевидно, ему будет что вспомнить, – проворчал майор. И обер-лейтенант вдруг почувствовала, что настроение его резко изменилось.
Сначала ей показалось, что Кароль ревнует к ее Штуберу, хотя, казалось бы, с какой стати. Что на него подействовало упоминание об одесских встречах со штурмбанфюрером. Но, уже прощаясь у той самой часовенки, у которой они встречались, Чеславский вдруг иронично поинтересовался:
– Так что, больше мои услуги английской разведке не понадобятся?
– Почему? Вы ведь не впервые оказываете ей услуги. Будут еще какие-то задания.
Мимо проехал крытый грузовик с эсэсовцами. Солдаты, сидевшие в заднем ряду, внимательно посмотрели на стоявшую чуть в сторонке от Кароля женщину, но чопорно проигнорировали её: ни одного слова с их губ не сорвалось, ни одной улыбки не проявилось. По эмблеме на дверце кабины Софи определила, что это были эсэсовцы из дивизии "Мертвая голова" и направлялись они на восток, возможно, в сторону Вислы, по которой пока еще проходила линия фронта.
– До сих пор я ни разу не выходил на английских агентов напрямую, – вернулся к их разговору Чеславский, когда грузовик скрылся за поворотом. – Служил в военной разведке Армии Крайовой, а значит, польскому правительству в изгнании.
– Так что изменилось? С каких это пор прямое сотрудничество с английской разведкой стало считаться у вас, поляков в изгнании, предательством? И потом, каким-то же образом наши люди вышли на вашего связника.
– Не в этом дело. Давайте будем откровенными. До встречи с вами я тем и представлял ценность для английской и любой другой союзной разведки, что имел хоть какой-то доступ к тайнам "Регенвурмлагеря". Теперь же вы меня попросту оттесните.
– Мне это ни к чему, майор, – столь же сухо объяснила ему Софи. И в ту же минуту мысленно молвила себе, что этого человека придется убирать.
– Неубедительно вы как-то говорите об этом, госпожа Жерницки, – осклабился Кароль. – А между тем…Теперь вы становитесь ключевой фигурой в этой разведывательной игре на опережение, поскольку у вас те ключи, которыми еще несколько минут назад владел только я один.
Выслушав это, Софи лишь иронично покачала головой. Она не могла понять, как человеку с такой горячностью и такими амбициями удалось дослужиться до майора польской разведки. Впрочем, и армия эта, Крайова, какая-то полуподпольная-полупартизанская, а, следовательно, разведка и чины её предстают в той же цене.
Но дело даже не в этом. Жерницки вдруг поняла, что из-за своих амбиций Кароль способен погубить и ее, и себя. По существу она в разведке с начала сорок второго года. Она выполнила десятки различных заданий в Украине, в Румынии, Венгрии, Югославии и наконец в Германии…
– У меня другие цели, пан Чеславский, – усилием воли сдерживала себя Софи, пытаясь при этом даже улыбнуться. – О ваших заслугах в добыче той информации, которой вы со мной поделились, Центру будет доложено. Задания, касающегося карты-схемы "СС-Франконии", тоже никто не отменял.
– Значит, все-таки не отменяли? – слегка просветлело лицо майора.
– Я всего лишь потребовала, чтобы вы не торопились, поскольку вырисовываются более безопасные подходы к этой базе. Безопасные прежде всего для вас, майор. Притом, что у нас общий враг и безопасность наша зависит от выдержки, осторожности и профессионализма каждого из нас.
– Не возражаю, – мрачно согласился Чеславский.
– Кстати, а почему вы сами не передали сведения о "Регенвурмлагере" своему резиденту в Варшаве, с расчетом на то, что вскоре они попадут в Лондон?
Это был явно провокационный вопрос, ответ на который Софи был хорошо известен. Просто таким образом она пыталась выяснить, что майору известно о тех неприятностях, которые постигли его польского резидента.
– Все очень просто. Мой связник погиб во время облавы, успев сообщить перед этим, что резидент в Кракове тоже погиб при каких-то невыясненных обстоятельствах.
– Выяснять не пытались?
– Подозреваю, что его убрала просоветская контрразведка Армии Людовой. Для коммунистов мы теперь куда более опасные враги, нежели германцы. Вот уже в течение полугода я действую, не имея никакой связи с Центром. И даже так толком и не могу понять, каким образом вы вышли на меня.