Потому не удивило нашего героя явление легендарного адмирала нынешнему народу, так уставшему от засилия карликов с великанскими амбициями и бугаев-остолопов с карликовыми - размером с биллиардный шар! - мозгами.
Люди тосковали по сильным личностям, их попросту тошнило от местечковых лидеров, не знающих ни чести, ни чувства собственного достоинства, лижущих ботинки, а порой и задницу вашингтонским боссам, преданно заглядывающих им в глаза, чтобы угадать очередное желание заокеанских дерьмократов.
Но коль не стало в Отечестве пророков, вернее, новые еще не проявились, то Зодчие Мира принялись вызывать их из славного прошлого Российской Державы.
Так понимал возвращение Павла Степановича начинающий сочинитель - теперь им я вряд ли уж буду, - с грустной горечью подумал Стас Гагарин - и одинокий штурман был, разумеется, прав.
Прочитав его мысли однажды, адмирал Нахимов сказал:
- Проходил специальную подготовку, конечно… Морскую академию в Ленинграде, закончил экстерном, генштабистскую подготовку получил в Москве, опять же на боевых кораблях всех классов побывал. В иных, естественно, обличьях.
Поэтому не архаичный я адмирал, каперанг, из прошлого века, хотя и прибыл в Россию оттуда, а самый что ни на есть современный…
Оно и видно было.
Корабли флота с первых минут после знаменитого нахимовского приказа жили в режиме готовности номер один и боевой тревоги.
…Повинуясь воле комфлота, самолеты морской авиации поднялись с ВПП - взлетно-посадочных полос Донузлава - и встретили долларовых наемников, идущих на разбой со стрыйского аэродрома, что находится близ красивого города Львова.
Давно известно, что за доллары воевать - на порядок - и больше! - пониже результаты получаются, потому как дух слабее - при равном мастерстве! - нежели у тех, кто в драку идет, честь и достоинство Родины защищая… Тут уж ни прибавить, ни убавить, историю не перепишешь, в ней, истории, всё поучительно. И давно доказано: наемники не могут быть сильнее патриотов.
Две трети самолетов сбили соколы Широкова, не дав им долететь до крымских берегов, отправив безнадежные обломки первоклассных коршунов конструктора Сухого в аиды неживого слоя древнейшего из морей.
Случился при этом и казус, без них на войне не бывает. Один из стрыйских сухих дотянул до Тарханкутского мыса и грохнул маячную башню, вывел из строя путеводный огонь.
Узнавший об этом капитан первого ранга Станислав Гагарин немедленно распорядился еще до наступления ночи восстановить маячное хозяйство и сызнова зажечь огонь по временной пока, разумеется, схеме.
Судоходство на Русском море не должно было никоим образом нарушаться, ибо у тех, кто овладел Черноморским флотом, миролюбивые имелись намерения.
А прорвавшиеся к полуострову самолеты встретили зенитные батареи, и на дальних подступах к городу ракеты класса "земля-воздух" отправили тех, кто мечтал о зеленых, видимо, в преисподнюю, ибо изменников Родины, поднявших, тем более, меч на ближних, ни в рай, ни в чистилище не пускают.
А Севастополь даже не заметил и никогда не узнал о крылатой армаде, которая шла из-под Львова, угрожая жителям города карой за мужество и постоянство.
Ни гетьман с Днепра, ни кремлевский "всенародно любимый" выводов должных из неудачного полета не сделали. Они по-прежнему метали громы и молнии в адрес крымчан и самозванца-адмирала, присвоившего имя легендарного флотоводца, а дерьмократическая пресса и панельное телевидение изощрялись в придумывании небылиц, имеющих целью доказать, что новый комфлота - бывший начальник тыла из Североморска, посаженный во время оно за решетку в связи с расхищением технического спирта.
Счет шел не только на дни и недели, время дробилось на часы и минуты.
Военные и политические страсти нарастали снежным комом, простим самим себе зимнюю терминологию, ведь лето, правда, недостаточно жаркое в этом году, с холодными дождями, было в разгаре.
Верховный Совет Республики Крым еще раз подтвердил решение отделиться от Украины и призвал Россию взять исконно принадлежавший ей полуостров под юридическое крыло.
Глава российских депутатов заявил, что парламенту решить такое не под силу, пороху, мол, не хватает, надо созывать внеочередную сходку, российский, стало быть, съезд. Но тут вмешался президент, издал указ, в котором заявил, что любые территориальные вопросы решать впредь будет исключительно единолично, и созывать любые съезды в столь сложный, мол, период Смутного Времени он, первый в истории государства и всенародно любимый президент, считает нецелесообразным.
Тут обнаружился интересный раскол парламентариев по принципу жительства. Триста депутатов, которые решили сдать мандаты, их в народе тут же прозвали иудами, были москвичами.
Чем их соблазнили президентские власти - вопрос особый.
Но всех народных депутатов на местах призвали на ковер прокуроры и отобрали обязательства не выезжать из регионов в столицу.
Не получив ответа из Москвы, крымчане заявили о полной независимости от кого-либо, на всякий случай подали в ООН прошение о приеме в мировое сообщество, и в тот же миг офицерское собрание флота высказалось за переход под юрисдикцию нового суверенного государства.
Молодая и скромная по размерам республика приобретала мощный современный флот, составляющий одну десятую военно-морской твердыни Великого Союза.
Гетьманская Украина и демократическая Россия ответили на сей акт крымского и флотского своеволья блокадой полуострова с севера, перекопский перешеек был перерезан. Но главная беда заключалась в том, что, в Крым перестало поступать топливо для кораблей, горючее для электростанции, железнодорожная связь прервалась, самолеты с севера в Симферополь больше не прилетали.
- Что будем делать? - спросил Павел Степанович тридцатитрехлетнего каперанга.
- Бороться, - просто ответил недавний штурман Мурманского тралфлота. - Имею кое-что предложить, товарищ командующий флотом…
VII
- Что мы здесь собираемся делать? - спросил Станислав Гагарин, когда после обмена приветствиями с вождем, они направились к крыльцу, которое украшало виллу в Яремче, куда чудесным образом доставил сочинителя милицейский - на самом ли деле? - лейтенант.
- Размышлять о судьбах мира, понимаешь, - хмыкнул Иосиф Виссарионович. - Рассмотрим сложившуюся ситуацию, обсудим детали и факторы, поиграем в геополитические, понимаешь, игры.
- С вами вдвоем? - спросил сочинитель, украдкой взглянув на часы, которые неизменно показывали без пятнадцати двенадцать.
Он даже засомневался, идут ли часы вообще, хотел поднести к уху, но сдержался, не захотел мельтешить и суетиться перед Отцом народов.
- Почему вдвоем? - ответил Сталин. - Там уже партайгеноссе Гитлер и пан Бжезинский за чашкой, понимаешь, кофе толкуют.
- Надо бы подготовиться, - проворчал я. - Все-таки известный геополитик и антисоветчик номер один. Самый большой враг Советского Союза - так и назвал себя. Я читал интервью с ним во львовской газете "Высокий Замок" за третье июня.
- К подобным встречам и разговорам вы всегда готовы, партайгеноссе Гагарин, - неторопливо отозвался Сталин, остановился, повернулся и взял меня двумя пальцами за клапан нагрудного кармана рубашки. - А на часы не смотрите, понимаешь… Ваше время в Трускавце остановилось. Сколь бы мы ни пробыли в Яремче, там, подле униатской, понимаешь, церкви окажетесь ровно без пятнадцати двенадцать. И на встречу с генералом Мотринцом не опоздаете… Как вам, кстати, этот прикарпатский милиционер и письмéнник?
- Писатель он явно талантливый, а вот милиционер… Мне кажется - хороший, - осторожно определил я.
- Мне тоже так кажется, - согласился Иосиф Виссарионович, и тут на крыльце возник Гитлер.
Пан Бжезинский был взволнован и возбужден.
Говорили мы с ним на английском.
Впрочем, иногда в разговоре возникали польские, немецкие и русские фразы, которые как бы иллюстрировали геополитическую сущность и масштабность беседы.
Когда Адольф Алоисович пригласил нас в гостиную, временный хозяин виллы, посетивший историческую, понимаешь, родину, сидел за инкрустированным под шахматную доску столиком, отстраненно уставившись взглядом в чашку с дымящимся кофе.
В хрустальной вазе желтели любимые мной сухарики из белого хлеба, матово поблескивал серебряный поднос со сливочником того же металла, кофейник и три, такие же как у пана Бжезинского, но пустые пока чашки.
- Пан находится в некоем, как принято говорить сейчас, обалдении, - негромко проговорил Сталин, когда мы вошли в гостиную, - но держится, понимаешь, стойко…
- Мне удалось его несколько успокоить и просветить по поводу нашей с Йозефом миссии, - мысленно передал мне Гитлер.
Громко, вслух, он сказал:
- Вот и наш молодой друг, пан Бжезинский. Русский письменник из Москвы, мистер Станислав Гагарин.
Директор Института стратегических исследований, бывший помощник президента Соединенных Штатов по вопросам национальной безопасности, высокий и сухощавый, я бы даже назвал его поджарым, типичный поляк, стремительно поднялся и сделал навстречу мне три широких шага.
J am glad to see you, sir дипломатически улыбаясь, как бы произнося английское слово сыр, звучащее как ч-и-и-з, проговорил экс-помощник президента.
С нескрываемым любопытством и смешанными чувствами смотрел я на легендарную личность, на этого незаурядного - чего уж тут сие отрицать! - человека, который, по его же собственным словам, был самым большим врагом Советского Союза.
"А как сейчас? - невольно подумалось мне. - Кто вы, доктор Збигнев?"
- Зовите меня товарищем, пан Бжезинский, - неожиданно для самого себя сказал я по-русски американскому поляку.
- Товарищ - это хорошо, - с легким акцентом и приветливой улыбкой произнес он.
Мы пили кофе и мирно толковали о том, что произошло за минувшую половину века, о том, что происходит сегодня и произойдет завтра.
- Когда на бункер рейхсканцелярии валились снаряды и бомбы моего друга Иосифа Сталина, - говорил вождь германского народа, - в конце апреля 1945 года я написал в завещании, что с разгромом Рейха и появлением националистических движений в Азии, Африке и, быть может, в Южной Америке в мире будут существовать только две Великие Силы, способные противостоять друг другу - Соединенные Штаты и Россия.
- То так, - кивнул Збигнев Бжезинский. - То верно…
- Просрали Россию, - проворчал товарищ Сталин и глухо выругался. - Пришмандовки, понимаешь, и курвецы, сволочи гуманные… Общечеловеки, универпеды мать бы их налево, интергомики!
Я промолчал, вроде как здесь молодой еще по званию.
- Законы, как исторические, так и географические, предположил я в сорок пятом, - продолжал фюрер, - неизбежно приведут обе страны, эти грандиозные силы к противодействию не только в военном отношении, но и в экономической, а также в идеологической сферах.
И эти же самые законы вынудят обе эти великие силы стать врагами Европы.
- Так, - вновь согласился президентский экс-помощник.
- Поэтому вполне закономерно, что рано или поздно Америка и Россия начнут добиваться поддержки от единственно стоящего народа, сохранившегося в Европе - немецкого народа. Я говорил это в завещании для того, чтобы подчеркнуть: немцы любой ценой должны избежать превращения в марионетку, действующую в интересах того или иного лагеря.
Завещание Гитлера я читал прежде и перечитывал относительно недавно, и меня всегда поражало не только полное совпадение прогноза фюрера, сотворенного им перед смертью, но присущая нашему времени терминология.
- Нынешнюю Германию марионеткой, увы, не назовешь, - воспользовавшись минутной паузой, вклинил я существенную реплику-поправку. - И реваншизмом попахивает знатно…
- Это и должно было случиться, - вздохнул Адольф Алоисович. - Хотя немцы и предали меня в сорок пятом, впрочем, сие случилось гораздо раньше, я верил в германскую благоразумность и тевтонские основательность и практицизм.
- Не следовало тебе, Адольф, задираться в тридцать девятом, - покачал головой товарищ Сталин, доставая из кармана неизменного френча защитного цвета трубку и отправляя её в рот. - И со мной ссориться, понимаешь, тоже… Скромнее надо было быть, скромнее! Тихой, понимаешь, сапой прибирать мир к рукам, как делал это я, Иосиф Сталин, как делают это сейчас твои земляки, лидеры Федеративной, понимаешь, Германии.
Гитлер оттолкнул от себя чашку с недопитым кофе так, что черный напиток выплеснулся на двухцветные клетки шахматного поля.
- Во всем случившемся виновато еврейство! - вскричал Адольф Алоисович, и я вспомнил эту сакраментальную фразу из его завещания.
Адольф Гитлер резко встал на ноги, прошелся по гостиной, затем остановился перед нами, засунув правую руку за борт цивильного пиджака стального цвета, в который фюрер был на этот раз облачен.
Костюм дополняли белая сорочка и коричневый галстук, завязанный крупным узлом, щегольские черные туфли.
Камуфлированное облачение, в котором я привык видеть фюрера в Этом Мире, выглядело бы на вилле в Яремче, мягко говоря, неуместным.
Пан Бжезинский был одет в точно такой же костюм, разве что галстук у него отличался палевым окрасом.
- Неправда, что я или кто другой в Германии хотел войны тридцать девятого года! - с силой произнес Гитлер, нависая над нами, продолжавшими сидеть неподвижно над чашками кофе, вписанными в символическое шахматное поле. - Мировая война была спровоцирована исключительно теми государственными деятелями, кто либо сами были евреями, либо действовали в еврейских интересах…
Я возлагаю на международное еврейство полную ответственность за развязывание Второй мировой войны!
- Только без антисемитизма! - предостерегающе поднял руку Станислав Гагарин. - Не поднимайте пресловутый еврейский вопрос… Меня от него тошнит! Нельзя ли обойтись без ссылок на козни вечно кем-то и куда-то якобы гонимого малого народа?
- К сожалению, этот вопрос постоянно возникает, едва затевается любой разговор на геополитические темы, мистер, простите, товарищ Гагарин, - развел руками пан Бжезинский. - Скользкая, хорошо понимаю, тема, я бы сам предпочел ее не касаться, но полагаю: лишний упрек в антисемитизме партайгеноссе Гитлеру уже не повредит.
- Ни Адольф Гитлер, ни товарищ Сталин не были зоологическими юдофобами, хотя именно такими вот уже десятилетия пытается представить их еврейская, понимаешь, пресса, - проговорил Иосиф Виссарионович. - Продолжай, товарищ Гитлер. Только садись, пожалуйста. В ногах, понимаешь, правды нет. Садись, дорогой…
Адольф Алоисович послушно вернулся на место.
Он сказал:
- Еще в сорок пятом я утверждал, что с идеологической точки зрения трудно определить, что для Германии более вредно: еврейский американизм или еврейский большевизм. Возможно, что под влиянием событий русские полностью избавятся от еврейского марксизма, но только лишь для того, чтобы возродился панславизм в его самом свирепом и ненасытном виде.
"Насчет панславизма, конечно, товарищ фюрер загнул, - подумал я. - К сожалению, среди соотечественников и сколько-нибудь приличную толику патриотов не соберешь, а так необходимого русскому народу национализма и в помине нет, его и в микроскоп не обнаружишь. Без здорового же, спокойного, уверенного в себе национализма народу нашему хана! Слопает его без остатка меньшáя, но хищная братия…"
- Что же касается американцев, - продолжал меж тем бывший вождь рабочей партии Германии, - то, если янки не избавятся, завещал я полвека назад, от ига нью-йоркского еврейства, их ждет гибель еще до наступления поры зрелости.
Тот факт, что американцы обладают колоссальной материальной силой при явном отсутствии интеллигентности, невольно наводит на мысль о ребенке, пораженном слоновой болезнью.
Не суждено ли этой цивилизации, спрашивал я в сорок пятом году, погибнуть столь же быстро, как она развилась?
Но если Северной Америке предстоит погибнуть, ее падение откроет невиданные возможности для людей желтой расы. С точки зрения как юридической, так и исторической, они будут действовать с помощью тех же аргументов, что и европейцы, когда те захватили западный континент в Шестнадцатом веке…
Совершенно ясно, что в этом жестоком мире выживут только те белые народы, а мы с вами принадлежим именно к этим народам, которые умеют страдать и сражаться даже тогда, когда положение кажется безнадежным, именно мы имеем шанс на спасение и процветание.
Но только те народы имеют право говорить об обладании такого рода качествами, которые способны вытравить из собственных организмов смертельный яд еврейства!
Наступило молчание.
Пан Бжезинский опустил голову и пальцем размазывал по шахматной поверхности стола кофейную лужицу, которая выплеснулась из гитлеровской чашки.
Я хотел было снова вякнуть о том, что давайте, мол, обойдемся без еврейской темы, дабы нас чего доброго не зачислили скопом в пресловутое общество "Память", но повторяться не хотелось да и не было уверенности в том, что окажусь прав, проводя в компании этих гросс-политиков собственную, столь мягкотелую и страусовую политику.
Нарушить молчание решился товарищ Сталин.
- Ты оказался замечательным пророком, Адольф, - наставительно поднял указательный палец Отец народов. - То, о чем ты писал в завещании, заверенном четырьмя свидетелями в четыре часа утра 29 апреля 1945 года, в основном подтвердилось, понимаешь, дальнейшим развертыванием событий во второй половине Двадцатого века.
Полагаю, что Россия не вернется на путь ортодоксального марксизма, но оставит в народной, понимаешь, идеологии примат общественного над частным, будет развиваться в направлении и социалистическом, и национальном.
- Национал-социалистическом? - насмешливо дерзнул подначить вождя Станислав Гагарин.
Но Иосиф Виссарионович, сам любивший порой остро поддеть собеседника, иногда от таких сталинских гуморов собеседник впадал в предынфарктное состояние, товарищ Сталин шутки моей не принял, сурово насупил брови.
- Не смешно, молодой человек, - строгим тоном произнес вождь. - Россия - архисложное государство, Великая, понимаешь, Империя, наделенная - как тут ни крути - тысячелетней историей. Наша Держава существует дольше любой известной человечеству империи, пережила все известные на ее одиннадцативековом, понимаешь, пути государства, о которых помнят лишь учебники истории…
Но почему, спросите вы товарища Сталина, откуда сие историческое упрямство? Благодаря исключительно незыблемой национальной доминанте русских. Суть её заключается, понимаешь, в двух диалектических составляющих. С одной стороны - уживчивость русских с другими народами, отсутствие амбиций, с другой - сокрушающий любые барьеры бешеный и беспощадный вал народного, понимаешь, гнева по отношению к тому, кто попытается сломить душу русского народа.