Русские перенесут любые материальные невзгоды, только неминуемо взорвутся, понимаешь, если обнаружат, что враг покушается на их национальные святыни.
- Об этом знал еще Бату-хан, который приказывал охранять русских священников, ни в коем случае не грабить христианские храмы, не оскорблять релегиозных чувств попираемых моголами-таурменами руссов, - заметил я, вспомнив описанный мною в романе "Память крови" разговор Бату-хана и летописца Верилы в храме Ивана Богослова.
- Этого не учли мои предки, - проговорил со вздохом пан Бжезинский, - когда веками пытались - и упрямо пытались! - окатоличить, изменить менталитет белоруссов и украинцев, разыграть восточную геополитическую карту.
- И результат налицо, - усмехнулся Адольф Алоисович. - Великая - от моря и до моря! - Речь Посполита оказалась в ранге третьеразрядного государства на задворках Европы… И хотя вы теперь американец, пан Бжезинский, вам Должно быть обидно за геополитический просчет исторических прадедов. А все от национального самодовольства, которого - и тут генералиссимус прав - не было и нет у русских. Потому они и непобедимы!
Что вы об этом скажете, пан Бжезинский, самый большой враг Советского Союза?
Надо отдать ему справедливость - держался пан Збигнев молодцом. Разумеется, внутреннее потрясение было огромным. Шутка ли, находиться в обществе двух гениальных политиков Двадцатого века, мистическим, непостижимым образом явившихся вдруг с Того Света и как ни в чем не бывало распивающих с ним кофе за шахматным столом.
Тут надо обладать крепкой психикой и огромной выдержкой, и пан Бжезинский обладал и тем, и другим.
На меня, мелкую птаху, пан Збигнев внимания почти не обращал, разве что в порядке формального гостеприимства. Поскольку, мол, эти двое взяли письмéнника с собой, значит, он им для чего-то нужен, потому и следует вежливо с его присутствием считаться, не более того…
- Вы правильно изволили подчеркнуть, мистер, простите, товарищ Гитлер, - заговорил профессор Бжезинский. - Да, враг, но кого? Советского ведь Союза, а не России… Наша борьба была идеологической. Теперь, когда враждебный Западу марксизм повержен, отношения России и Америки изменились, и господин Козырев верно называет нас партнерами.
- На господине Козыреве висит полный букет деяний, предусмотренных статьёй шестьдесят четвертой Уголовного, понимаешь, кодекса Российской Федерации, - проговорил Иосиф Виссарионович. - Впрочем, это общая для многих его сообщников, вознесенных к власти вашей перестройкой, статья, пан Збигнев. Измена Родине, понимаешь!
- Ты прав, Иосиф, - сказал Гитлер. - И Россия никогда не будет партнером Америки. Сырьевым ее придатком, свалкой для ядерных отходов, поставщиком мозгов и промышленных рабов - да! Но это в теории, к разработке которой вы приложили столько усилий, пан профессор.
Русские предпочтут погибнуть, исчезнуть с лица Земли, но покориться не смогут. У них иная геополитическая роль. И моя роковая ошибка в том, что я, как фюрер германского народа, не сумел этого предвидеть, увы…
- Не казни себя за недомыслие, Адольф, - усмехнулся Иосиф Виссарионович и ласково тронул фюрера за рукав пиджака стального с переливом цвета. - Не ты первый, понимаешь, не ты последний…
А противоречий между Америкой и Россией, будь последняя монархией, понимаешь, либо президентской республикой, не счесть. И в Европе, где Штаты давно уже правят бал, и в Африке, откуда русские практически ушли, в Тихоокеанском бассейне. Я не говорю уже об арабском мире…
Вам, к сожалению, не сидится дома, пан профессор. Зудит в одном месте у американцев, подстегиваемых такими политиками, как вы, а у вас, понимаешь, зуд сей носит генетический, наследственный характер, и тут вы сходитесь с коллегой Киссингером. Не правда ли?
- Так то есть, - наклонил голову директор Института стратегических исследований в Вашингтоне.
- Позвольте мне, - вклинился я в разговор. - Прочитал ваше интервью, пан профессор, во львовской газете "Высокий Замок" за третье июня… Обратил внимание на ваши слова о том, что "…для России… не существует проблем в отношении самостоятельности государства. Проблема, сказали вы, в другом: способна ли Россия, конечно, после периода трудностей, стать настоящим демократическим государством или снова вернется к автократическим и империалистическим традициям". Конец цитаты.
В связи с этим - кстати, благодарю за пожелание обрести России самостоятельность - вопрос, как говорят у нас в торговом флоте, на засыпку. Являются ли Соединенные Штаты империалистическим государством?
- Безусловно, - честно ответил Збигнев Бжезинский.
- Больше вопросов не имею, - чинно склонил я голову.
- Погодите, дружище, - вмешался Гитлер. - Это вы не имеете, поскольку вам ясно, что статус империалистической страны предполагает статус международного жандарма, в которого заокеанский оплот Мирового Капитала давно уже превратился. Одна роль янки на Балканах чего стоит… Кстати, передайте малышу Клинтону, пусть будет поосторожнее в угрозах сербам, перестанет бряцать оружием. Я держал в Югославии тридцать отборных дивизий, опирался на хорватов, предателей Славянского Союза, только вот справиться с тёзкой моего друга, Иосифом Броз Тито, не сумел.
Так вот, передайте Биллу Клинтону - умнее надо быть, умнее…
Поймите меня правильно, пан Збигнев, но ваши соотечественники, обуянные патологическим стремлением разрушить традиционную европейскую культуру с помощью дебильного голливудского кино, пошлой, искажающей психику молодежи музыки, бездуховной философии потребления ничем не отличаются от варваров раннего средневековья, от татаро-монгольских пришельцев, от которых прикрыла Европу многострадальная, но Великая Русь.
Вы гунны и печенеги Двадцатого века!
Профессор Бжезинский молчал.
Мне бы хотелось самому высказать подобные мысли, я полностью разделял то, что сказал польскому янки партайгеноссе фюрер, и часто вспоминаю штатовскую комедию о длинноносом пожарнике, которую смотрел с американцами в ровенских Сарнах, где уничтожались вездеходы - носители неуязвимых подвижных для ракет СС-20, славных "Пионеров", поставленных на вооружение маршалом Толубко.
Но что значили для Бжезинского доводы неизвестного ему письменника из России? А вот аргументы из уст неводомо как очутившегося на Земле Гитлера - это вам не бык на палочке, не кот, извиняюсь, начихал…
- Мужики, - по-свойски воззвал я к собеседникам, - давайте не будем, мужики… Мы чего сюда собрались - гостю вильной Украины разборку учинять? Мы знаем, кто есть пан Збигнев, и пан профессор понимает, кто есть он, трезво оценивает наше к нему отношение. Давайте-ка спросим его, что думает пан американец о стратегическом развитии будущих событий. В конце концов, мистер Бжезинский есть профессиональный прогнозист, ему и геополитические карты в руки.
Впервые экс-помощник президента более внимательно посмотрел на меня, в глазах его промелькнуло нечто, напоминающее благодарность.
- Благодарю за доверие, - церемонно склонил он голову, адресуясь ко всем троим, на этот раз и ваш покорный слуга не выпал из поля профессорского зрения.
- С точки зрения сиюминутной и империалистической в интересах Америки поддерживать центробежные силы, которые разорвали Союз и теперь стремятся разорвать Россию, принялись уже за Украину, - начал Збигнев Бжезинский. - Но с точки зрения дальней перспективы для человечества - делать этого совершенно нельзя.
Мне шестьдесят пять лет… Еще не поздний вечер, но жизнь в основном осталась позади. Но у меня есть дочь Мика, тележурналистка в компании CBN, сыновья Ян, политолог в Киеве, и Марек, преподающий политические науки в Варшаве… Приходится думать о них и их детях.
В чем я безусловно уверен: украинские лидеры просто обязаны свернуть пропаганду антирусских настроений - это я рекомендовал бы и польскому руководству - и вернуться к идеям Богдана Хмельницкого. Находясь на Украине, я много раз беседовал с так называемыми простыми людьми. Они далеко не просты, эти рабочие и крестьяне, а также служащие замечательного места, в котором мы с женой Эмилией сейчас отдыхаем. Все они, увы, за тесный союз с Россией… Мы, американцы, честно признаюсь, находились в плену собственной пропаганды, убеждая мир и самих себя, будто Советский Союз держался исключительно на коммунистической тирании. Нам зáстил глаза ложный ленинский тезис, будто старая Россия была тюрьмой народов.
- Собственно говоря, это и моя основная ошибка, - проговорил Адольф Алоисович.
- Конечно, - сочувственно покивав Гитлеру, продолжил профессор, - мы преуспели в развале Великого Союза, но теперь я хорошо понимаю - это была пиррова победа.
Опасность для мира, для человечества возросла немыслимо! Гражданская война в гигантской стране, буквально напичканной ядерными боеголовками, есть немыслимая, смертельно опасная для планеты альтернатива…
- Зодчие Мира, которых мы представляем, понимаешь, на Земле, уже допускают, что подобное может иметь место, - спокойно сообщил Иосиф Виссарионович.
- Вот видите! - воскликнул Збигнев Бжезинский. - И если Земля погибнет, я буду считать себя одним из виновников мировой катастрофы… Не так ли?
- Безусловно, - подтвердил Гитлер.
- Что же мне делать?! - растерянно вскричал профессор.
- Рекомендовать, понимаешь, Клинтону оставаться благоразумным… И не подзуживать, понимаешь, российских и украинских правителей-дебилов, не поощрять диктаторские замашки у предателей-перерожденцев.
- Грешить гораздо проще, нежели искупать грехи, пан профессор! - сурово заключил Иосиф Виссарионович.
VIII
Капитан либерийского - по флагу и месту регистрации судна - танкера Стивен Кавабата был гражданином Соединенных Штатов японского происхождения. Рожденный белой женщиной в славном и веселом Сан-Франциско, он полагал себя стопроцентным янки и чуточку стеснялся собственного отца, который был наполовину самураем, выбравшим накануне мировой войны желтолицую скво из племени чероки.
Стивен Кавабата находился в отменном расположении духа. Его "Блэк голд" благополучно покинул Одессу и уверенно лег на почти чистый зюйд, намереваясь благополучно миновать Босфорский пролив, пересечь карликовое и внутреннее Мраморное море между двумя воротами Понта Эвксинского и через Дарданеллы выйти на просторы моря Средиземного, на берегах которого и родилась современная европейская цивилизация.
Впрочем, Стивену Кавабате было абсолютно наплевать на мифы и традиции эллинского, а заодно и древнеримского миров, на античную историю и европейскую цивилизацию. Его танкер-тридцатитысячник волок из размятой пресловутой перестройкой Страны Советов добрую толику тех нефтепродуктов, которые заботливая сеструха Россия поставила строптивой, наяренной незалежниками-психопатами сестренке Украине.
При содействии мистера Хэйма Альтшулера, бывшего малороссийского земляка из Бердычева, а ныне владельца фирмы "Севен энд фоти", негласно входящей в сферу колумбийского наркосиндиката, российская нефть была продана в третьи руки, пожелавшие остаться анонимными.
При этом лидер незаможников, он же гетьман усей Вкрайны, собственноручно одобривший аферу века, потребовал его долю в твердой валюте поместить в тот швейцарский банк, где уже хранилась тщательно оберегаемая секретными кодами энная крупная сумма, отложенная вождем украинского люда на черный день: ведь он с первого дня движения знал, что жовто-блакитными его дни будут относительно недолго.
Но капитану Кавабате были глубоко безразличны душевные терзания - буде они вообще существовали - киевского дядьки.
Помимо обычного капитанского жалованья, которое он получал по контракту с зафрахтовавшей его фирмой Хэйма Альтшулера, кэп Стивен имел от внешне неопасной, но в некоей степени и щекотливой операции, дополнительный гонорар.
Конечно, мастер догадывался о том, что настоящий рейс далеко не безупречный, знал он и в какое сообщество входит фирма "Севен энд фоти", но предпочитал помалкивать даже наедине с собой, тем более, что документы на груз были в порядке, и его, капитана, миссия состояла лишь в том, чтобы принять нефть в танки и выгрузить ее в Неаполе согласно коносаментов - грузовых документов, надежно заполненных жуликоватыми - и об этом была давно осведомлена мировая морская общественность - одесситами.
Июньское солнце ласково, но достаточно убедительно намекнуло стоявшему на ходовом мостике капитану о том, что необходимо снять фуражку с белым верхом и подставить под мягкие еще лучи темноволосую шевелюру. В сорок пять лет Стивен Кавабата был весьма крепким мужчиной и держал на "Черном золоте" двух стюардесс - изящную лаотянку из Сингапура и длинноногую норвежку с белокурыми локонами из Тромсё. Капитана, который называл девушек лёд и пламень, дочери севера и юга обслуживали по особому, им лично составленному графику, где были предусмотрены и такие дни, когда мастер предоставлял себя сразу обеим.
У Стивена Кавабаты, гордившемся собственным постоянством, были подруги-жёны в Сан-Франциско и Кейптауне, Гонконге и Нью-Йорке, в Осло и Копенгагене, в Марселе и Гаване, но это иная тема, выходящая за пределы наших интересов.
Полчаса назад романтическая Сольвейг покинула каюту капитана, и довольно щурясь и едва ли не фыркая, будто мартовский кот, кэптин выбрался в рулевую рубку, спросил для порядка у вахтенного штурмана курс, хотел было взглянуть на карту, но поленился и стоял сейчас на левом крыле мостика. Переполняемый сладостной негой, Кавабата смотрел туда, где рано или поздно должен был возникнуть легендарный Константинополь с величественным храмом Святой Софии, превращенный мусульманами в не менее священную мечеть.
Серый силуэт военного корабля по траверзу Кавабата поначалу не заметил.
Точно такой же засек штурман, стоявший на противоположном, правом крыле. Тридцатилетний негр-коротышка, который едва доставал головой до ветрового отсекателя мостикового фальшборта, неожиданным для подобного малыша-недоростка басом крикнул через обе раскрытые двери рулевой рубки:
- На траверзе военный корабль, сэр!
Тут капитан и обнаружил такой же - это были ракетные корабли - несшийся к "Блэк голду" с другой стороны.
- Что-то случилось, - сказал Стивен Кавабата и аккуратно водрузил белую капитанку на прежнее место. - Вы, Томас, не прихватили часом ихнего кардинала - основателя Одессы?
- Предпочитаю прихватывать на берегу молодых красоток, сэр, а не замшелых, пусть и исторических кардиналов, сэр, - ответил, ухмыляясь, чернокожий полукарлик с большущей, подстать мастеру, жеребячьей силой.
В его ответе капитан усмотрел явный намек, штурманам стюардессы не полагались. Но сейчас ему было не до анализа остроумностей Томаса Сэнда, и Стив Кавабата пропустил слова его мимо ушей.
Корабли с андреевскими флагами быстро приближались.
- Дайте пока средний ход, Томми, - распорядился капитан. - Ставлю ящик виски "Лонг Джон" против банки "Будвайзера" - они прикажут нам остановиться…
Внешне он был спокоен, главное, не потерять лица, но сердце у Кавабаты опустилось если не к пяткам, то в область кишечника, это точно…
Теперь уже явственно было видно, что это корабли русских, белое полотнище с голубыми полосами по диагоналям красноречиво свидетельствовали об этом.
Комбинацию из флагов Международного свода сигналов, означающую "Немедленно остановиться!", подняли на мачтах оба ракетных корабля.
- Стоп машина! - приказал Стивен Кавабата штурману-негру, и тот рванул рукоятку машинного телеграфа, установив ее в вертикальном положении.
Радиостанция УКВ, размещенная в рулевой рубке и включенная на шестнадцатый канал, приняла на мостик спокойный голос русского моряка:
- Приказываю лечь в дрейф! Приготовиться принять катер с группой досмотра! Малейшее неповиновение - и я открываю огонь…
- Ха! - сказал в сердцах капитан танкера. - Он открывает огонь… Да тут достаточно одной-единственной спички - и мы взлетим на воздух!
Радист "Блэк голд" давно уже вовсю пилил двумя пальцами, гонял пластинку ключа между контактами, тщетно пытаясь связаться с радиоцентром фирмы, но русские корабли запустили на полную мощность собственную аппаратуру, она срывала отчаянные попытки бывшего соотечественника одного из создателей радио, судового маркони, установить эфирное взаимопонимание.
Джузеппе Верди так и не сумел передать РДО о случившемся, хотя и перешел на аварийную частоту, благо приблизились первые три минуты молчания, между пятнадцатой и девятнадцатой каждого часа.
Никто не отозвался на сигнал "Save our souls" - Спасите наши души!
А тем временем, вооруженный десант морских пехотинцев занял ходовой мостик, немедленно опечатав при этом радиорубку, пост управления в машине, и команда - на всякий, так сказать, пожарный случай - была собрана в салоне, где за нею присматривали двое черноперых ребят с калашниками в руках.
Но эксцессов не возникло - и слава Богу… Усатый старший лейтенант проверил судовые документы и сообщил Стивену Кавабате, что он, капитан, участвует в афере века - вывозе ворованной у народа Украины нефти. Но поскольку капитан "Черного золота" суть лицо, так сказать, подневольное, правительство Республики Крым и командование Черноморского флота не возбуждает против Кавабаты и экипажа уголовного дела.
- Можете следовать к месту назначения, - спокойно и уверенно распорядился старлей-морпех, возвращая облегченно вздохнувшему капитану судовые документы. - Только без ворованной нефти.
- Как? - раскрыл рот Стивен Кавабата.
- А вот так, - ответил русский десантник и кивнул в раскрытую дверь рулевой рубки.
У выхода на крыло жались друг к другу светловолосая и смуглая обихаживанки кэптина Кавабаты, которых он вызвал на мостик поить кофе и угощать молодого офицера, отказавшегося от того и от другого. От третьего, очередь за этим безусловно не заставила бы себя ждать, русский моряк явно воздержался бы тоже…
Обе девушки глянули по направлению протянутой руки старшего лейтенанта и нервно прыснули.
С двух сторон заходили к "Черному золоту" для швартовки и перекачки груза два русских танкера размерами поменьше.
"Чур-чур меня! - мысленно воскликнул Стивен Кавабата. - Туда и сюда поперек, параллакс и алидаду вам в задницу, через канифас-блок дьявола Судканхэя и шпигат Медузы Горгоны!"
И оставаясь внешне спокойным, капитан "Блэк голд" разразился, не произнося вслух ни звука, сногсшибательным японо-индейским заклятьем.
Морские пехотинцы Черноморского флота принимали на палубе "Черного золота" швартовные концы русских танкеров.
Подобную операцию Стас Гагарин, облеченный неограниченными полномочиями каперанг, офицер для особых поручений при адмирале Нахимове, повторил и со вторым танкером, вышедшим с краденой нефтью из Херсона. Затем приданные кораблям десанты из морских пехотинцев захватили и опорожнили танкеры, отправленные из Новороссийска, было взято во временный плен несколько небольших нефтеналивных судов, которые пытались увезти национальное добро из Поти и Батуми.