Но уже ко второму дню Трускавец пришелся нам по душе. Здесь было зелено и тихо. Не попадались наглые морды нуворишей, мафиози не возникали самодовольно на пути, не было лиц южной национальности, не маячили откормленные физии бравых продавцов в комках, впрочем, и самих комков не встречалось, в магазинах хоть шаром покати.
Подполковник Янковский, трускавецкий главный мент, представил нам собственного зама, Петра Зворецкого, а сам исчез и остается невидимым до сих пор, когда в половине двенадцатого воскресного позднего утра шестого июня на день Святой Троицы я пишу эти строки в сто шестом номере санатория малороссийских чекистов "Трускавец".
Утром Петро Степаныч забегал до нас, сказал, что вчера он известил Николая Юсова о благополучном нашем прибытии на Верховину, а генерал, дескать, прибудет из Львова в половине первого, он же, Зворецкий, направился к особому Источнику иных минеральных вод, где будет готовить костер и прочий лесной карпатский уют, западенский комфорт и гарну ижу, то бишь хорошо выпить и закусить.
Оставался час до приезда моего автора, с ним я ждал и Кириллова тоже, когда, отложив ручку, размял онемевшие пальцы и вышел на освещенную не злым, ласковым солнцем Улицу курортного городка.
Улица была пустынной.
Утром читал Карла Юнга, делал выписки, размышлял о разном и сейчас задумался о трагической и роковой судьбе человечества, свернувшего в тупиковый путь, который привел нас к цивилизации.
Несоразмеримую цену платим мы за ее блага!
Скольких гениев мы потеряли, подавляя в себе природное, полагаясь на опробированные обывательским мировоззрением правила житейской игры!
Я всегда - поначалу смутно, а затем все осмысленнее - догадывался о том, что собственная моя индивидуальность, подлинная личность и обыденное сознание как бы ничего не знают друг о друге и действуют самостоятельно. Но в отличии от рядового человека, в отличии от обывателя, который подавляет природный зов, страшась его мощного рыка, заглушает в себе присущую ему от рождения самость, я позволял и позволяю собственной подлинной личности, истинной сущности прорастать сквозь паутину житейских стереотипов, бытовых условностей, окружающих меня трудностей наносного, примитивного жизненного сора, не изменяя призванию и предназначенной свыше судьбе.
В дверях санатория "Трускавец" появилась Вера.
- Не приехали еще? - спросила она, хотя и видела - машин у подъезда нет.
- Минут через сорок, - ответил я и предложил супруге прогуляться.
На третий день пребывания на курорте Трускавец нам нравился все больше и больше, и местечковость его уже не раздражала, напротив - настраивала на благодушный и смиренный лад.
Мы традиционно спустились к распивочной, то есть, бювету минеральных вод, где с утра до вечера малая толпа неизвестных граждан настойчиво спивала - и в ведро, и в хмарость! - украинськи писни, затем повернули назад, и взяв вправо и в гору, подошли к новехонькой униатской, греко-католической церкви.
Внутри храма, двери которого были раскрыты настежь, проходила служба, на паперти толпились прихожане с зелеными ветками и букетами в руках. Святую Троицу чтили и те малороссы, кто покачнулся-таки в сторону коварного Ватикана.
- Пойдем, посмотрим? - предложила Вера, когда я популярно объяснил ей про униатскую церковь, которую Рим навязал щирым украинцам, много веков не поддававшимся жестоким попыткам окатоличить Малороссию, объяснил жене явление сие, как серьезный подкоп под православную веру.
Не хотел я, видимо, потому и приближаться к униатам, но свободу совести всегда уважал, и в собственной супруге тоже, потому сказал, что схожу за газетой, куплю за тридцать купонiв "Комсомолку" в киоске, а ты, мол, подойди к храму, полюбопытствуй.
Едва я купил газету и вознамерился развернуть ее, как со спины меня спросили:
- Станислав Семэнович?
Говор был мягким, малороссийским… Я резко повернулся и увидел приветливо улыбающегося парня в голубой милицейской рубашке с лейтенантскими погонами.
- Он самый, - ответил я и спросил - От генерала Мотринца или Янковского?
Янковским, как я уже поминал выше, звали начальника Трускавецкой городской милиции, Михаила Петровича, подполковника.
- Та ни, - шире улыбнулся лейтенант. - Московски господари просют на связь… Пидемо со мною, туточки близенько, за углом рация.
Я взглянул на часы: до назначенного генералом Мотринцом срока оставалось треть часа.
- Пяти минут хватит? - спросил лейтенанта несколько заинтригованный им - какие московские господари, то есть, хозяева, могли звать меня на связь, я сам себе и здесь, и всюду хозяин.
- Вполне, - кивнул тот, повернулся и скорым ходом двинулся к милицейскому жигулю, из которого торчало аж три антенны.
Машина была пустой, и некоторая настороженность, возникшая было в обозначившейся новой ситуации, исчезла.
- Меня Василем кличут, - сказал молодой мент и сел на водительское место, любезно показав мне, чтобы я устроился рядом, и протянул телефонную трубку. Я надеялся услышать голос Дурандина-заместителя или Николая-зятя, хотя с какой стати они так сложно и таинственно отыскали бы меня в Прикарпатье…
- Слушаю, - строго произнес я в трубку.
Кто бы там ни был, а необходимо показать, что Станислав Гагарин человек занятой, хотя и обретается на данном этапе в курортном месте.
- Сталин говорит, - неожиданно услышал знакомый голос. - Здравствуйте, товарищ сочинитель. Встретиться надо, понимаешь…
- Всегда готов! - заорал, не сдерживаясь, в трубку. - Где вы, товарищ Сталин?
- Тут недалеко… Доверьтесь товарищу, это наш человек. Надо вместе побеседовать кое с кем, понимаешь. Жду вас прямо сейчас.
И Отец народов отключился.
Лейтенант, тем временем, включил мотор и с ожиданием посмотрел на меня.
- Пять минут хватит на все, Станислав Семэнович, - мягко и успокаивающе по-русски произнес он. - На все… Вы понимаете меня?
Признаться, я понял его не до конца, но согласно кивнул.
- Куда поедем? - на всякий случай спросил я Василя и взглянул на часы: без пятнадцати двенадцать.
- До Яремии, - ответил лейтенант, - в Ивано-Франковскую область…
Он выжал сцепление, отпустил тормоза, придавил газ, жигуль встрепенулся, окна мгновенно стали вдруг молочно-белыми, затем белизна прояснилась, и я увидел, как жигуль мчится по горной дороге.
Резкий поворот среди высоченных елей - и Василь затормозил у нарядной виллы с островерхой крышей.
- С прибытием, Станислав Семэнович, - почтительно сообщил мне лейтенант Василь. - Побачьте: товарищ Сталин вас встречае… Господарь!
Я быстро покинул машину и стал подле, стараясь унять волнение от неожиданной встречи, и приветливо улыбался, нетерпеливо наблюдая, как приближается ко мне Иосиф Виссарионович Сталин.
VI
Теперь Стас Гагарин рассмотрел, что неожиданный спаситель его, знаток каратэ в спортивном костюме, был миловидной, кого-то напоминающей ему женщиной.
- Здравствуйте, Стас, - сказала она и протянула штурману руку. - Извините за причиненное вам беспокойство.
Голос молодой женщины показался Стасу Гагарину знакомым.
- Ах да! - спохватилась та, которую морпехи, почтительно стоявшие поодаль, называли Верой. - Забыла в этой суматохе… Понт Эвксинский - Русское море! Отзыва не нужно, я вас давно знаю…
- Корреспондент журнала "Вокруг света", - на всякий случай отрекомендовался Стас и услышал, как неопределенно хмыкнули морские пехотинцы.
- Давайте по-быстрому, друзья, - сказал тот, кто назвал молодую женщину Верой. - Катер у причала, дэкá на рейде, надо уходить в Казачку, отцы-командиры заждались нашего гостя.
- Побежали, - тронула Вера за рукав Стаса Гагарина. - В океане двигаться по суше не разучились?
До Графской пристани добирались резвой рысцой.
Не мешкая, прыгнули на палубу приткнувшегося катерка, и штурман не ведал, что именно такой 28 июля 1991 года доставил Станислава Гагарина, тогдашнего председателя Российского творческого объединения "Отечество", и его Веру Васильевну на борт крейсера "Москва", куда на праздничный обед по случаю Дня Военно-Морского Флота пригласил их Михаил Николаевич Хронопуло, адмирал и командующий Черноморского Флота.
Тогда Хронопуло и с Кравчуком, тоже обедавшим в кают-компании, московского письменника познакомил…
"Н-да, - вздохнул сочинитель Гагарин, когда вывел эти строки романа "Страшный Суд" на исходе седьмого июня девяносто третьего года, находясь в сто шестом номере санатория "Трускавец", - какие были времена, какие были люди! Адмирала Хронопуло ни за хрен собачий отправили после истории с ГКЧП в отставку, готовность номер один по флоту, видите ли, объявил… А фули ему оставалось делать? Но эти дерьмокозлы еще похлеще мужика получили, крутого парня Касатонова…"
Он вспомнил, что уже встречался с Касатоновым однажды, когда тот был еще командиром противолодочного корабля, чертыхнулся по поводу того, что отвлекся, ему ведь еще вчерашнюю беседу со Збигневом Бжезинским и вождями записать, а тут и двойник Стас со спецзаданием в Севастополе…
- Заносит тебя, Папа Стив, - вслух проговорил сочинитель и испуганно глянул на спящую Веру Васильевну: нет, жена от реплики его не пробудилась.
А катер с морпехами, Верой и Стасом подвалил к десантному кораблю, их быстро подхватили дюжие руки матросов, с мостика прозвучали команды, и уклюжая лайба, способная выбрасывать на берег танки, двинулась на выход, чтобы затем взять левее, потом совсем лево и войти в Казачью бухту, на берегах ее располагалась бригада морской пехоты.
…Лицо хозяина кабинета показалось ему знакомым.
Едва его и Веру привели сюда, Стас понял, что это вовсе не командир бригады, тот присутствовал тоже, приятной наружности полковник в камуфлированной одежде, с открытым, как принято говорить, русским лицом. И кабинет этот, разумеется, принадлежал ему, но хозяином был именно этот, одетый в джинсовый костюм вареного типа и в застиранную, линялую тельняшку, ее перекосил на груди тонкий ремешок, на котором болталась деревянная кобура двадцатизарядного стечкина.
"Где же я видел его?" - подумал Стас Гагарин о мужике в вареном костюме, но путного ничего в голову не приходило.
- Рад тому, что вы целы и невредимы, капитан-лейтенант, - с искренним благожелательством проговорил джинсовый незнакомец. - Мне рекомендовали вас как толкового офицера, на которого можно положиться. Кроме того, я знаю, что вы на прямой связи с известными лицами. Вам сообщили уже, какое задание нам предстоит исполнить?
- Догадываюсь, - ответил штурман и едва замялся, не зная, как ему именовать этого властного и, судя по всему, наделенного значительными полномочиями человека.
- Простите великодушно, - с достоинством наклонил голову незнакомец, - не успел представиться, капитан-лейтенант, и теперь понял, что вы не имели и представления о том, к кому доставили вас.
Стас Гагарин согласно кивнул и замер в ожидании.
- Я - адмирал Нахимов, - просто сказал человек в джинсовом костюме. - И вот уже несколько часов командую Черноморским флотом. Об этом, правда, флот пока не знает, приказ объявят утром, в восемь ноль-ноль, после подъема Андреевского флага.
"Ну и ну!" - успел подумать молодой Станислав Гагарин.
- К тому времени, - улыбнулся адмирал Нахимов, - будет готов и новый мундир. Прежний мой устарел и вызовет лишние пересуды. Пока вот щеголяю в чем придется, капитан-лейтенант. Впрочем, с этой минуты вы производитесь в капитаны первого ранга!
- Служу Отечеству! - рявкнул Стас, несколько ошеломленный не столько присвоением внеочередного звания, сколько тем, что попал под начало загадочному адмиралу.
- Разрешите вопрос, - обратился он к комфлота. - Вас зовут Павел Степанович, наверно?
- Почему же, наверно? - усмехнулся Нахимов. - Именно так и называют - Павел Степанович Нахимов…
- А величать вас следует товарищ? - не унимался решивший поставить точки над "и" Стас Гагарин. - Или вашим превосходительством, господином?
- Будем с вами современными людьми, каперанг, - ответил адмирал Нахимов, подошел к только что произведенному звание "капитана всех морей" помощнику и положил ему руку на плечо, как бы посвящая в рыцари без страха и упрека, в борца за истину и справедливость, морского ратника Отечества. - Хотя я прибыл из прошлого века, здесь, в Новой России я, разумеется, товарищ.
Утром шестого июня на кораблях Черноморского флота был зачитан приказ. Он был предельно прост и Лаконичен и потому навсегда вошел в историю.
"Командую флотом я! Адмирал Нахимов".
За два часа до подъема корабельных флагов батальоны морской пехоты заняли ключевые и опорные пункты Севастополя. Попытались было сопротивляться самостийники в базе украинских морских сил, но и там до выстрелов дело не дошло.
Узнавшие о том, что флот находится теперь в надежных руках, жители знаменитого города ликовали, а полковник Иван Ермаков, еще три года назад избранный председателем городского совета, прибыл в штаб флота и вручил адмиралу Нахимову символический ключ от Севастополя.
Симферополь отозвался поздравлением адмиралу Нахимову со вступлением в высокую должность, Республика Крым благословляла нового комфлота.
Иной была реакция Киева и Москвы.
От последней примчался приказ отрешить от должности самозванца, арестовать и под конвоем доставить в столицу для предания военному суду.
Оформили сие указом президента, метал громы и молнии коммерсант-десантник, исполняющий обязанности министра обороны, но как и прежние указы и сию грозную указивку выполнить было некому - власть в Севастополе была у флота, а флотом командовал адмирал Нахимов.
Киев решил проявить гайдамацкую крутость и наказать бунтовщиков по-гетьмански строго.
Предатель российской армии, украинский хмырь-министр с рыбьими глазами и русской, увы, фамилией, отважился еще Раз показать миру уровень собственного падения - вознамерился разбомбить непокорный город.
Нашлись проходимцы и среди летчиков, которым военные власти гетьмана посулили по тысяче долларов за боевой вылет. Для развращенных многолетним словословием Его Величеству Доллару бывших советских летчиков, изменивших присяге, зеленый блеск американских баксов затмил и долг, и честь, и обыкновенное чувство добра и справедливости.
Пожелавших обрушить за тысячу долларов бомбы и ракеты на головы сограждан набралось на эскадрилью СУ-двадцать пятых Украинской воздушной армии. Они и вылетели из-под Львова наказать непокорный Севастополь.
Двадцать пятый сухой - грозный и опасный для противника самолет. Огневая мощь его безмерна. Эскадрилья подобных машин была в состоянии стереть в порошок Севастополь.
Но самолеты еще заправлялись, когда каперанг Станислав Гагарин получил от верных людей известие о карательной акции, которую предпринял потерявший голову гетьман.
Свежеиспеченный капитан первого ранга - морские пехотинцы выдали ему пятнистую одежду, а по три звезды на матерчатый погон помощник адмирала прикрепил собственноручно - немедленно доложил о будущем налете командующему флотом.
- Ты этого хотел, Жорж Дандэн, - с усмешкой произнес Павел Степанович, и Стас Гагарин уважительно глянул на адмирала: реплика из пьесы французского драматурга, которую известным образом употребил Карл Маркс, была и его любимым выражением тоже.
- Поднимите морскую авиацию в Донузлаве! - приказал генерал-лейтенанту Широкову, шефу авиации флота, адмирал; Нахимов.
В первые часы совместной службы с адмиралом, теперь уже облаченным в современный мундир с тремя мухами на каждом погоне, Станислав Гагарин удивлялся высокому уровню современных морских знаний, которыми обладал и которые мастерски использовал Павел Степанович. К этому времени скиталец во времени уже прочитал роман старшего двойника "Вторжение", ознакомился в рукописи и с "Вечным Жидом", знал почти всё, что было известно сочинителю о Зодчих Мира, Звезде Барнарда, товарище Сталине, монстрах и ломехузах, а с бывшим вождем германского народа общался постоянно.