Реквизированное дизельное топливо немедленно отправлялось на танкерах вспомогательного флота в Севастополь.
В считанные дни энергетический кризис в Крымской республике был ликвидирован. Флот получил возможность оперативно решать возможные боевые задачи: американские корабли беспрепятственно входили и выходили из Русского моря через Босфорский пролив.
- Да, это пиратство, - спокойно признал Станислав Гагарин на совместном заседании военного совета флота и постоянно работающей с моряками делегацией депутатов из Симферополя. - А задушить молодую республику, ликвидировать флот, который является гарантом безопасности Украины и России, Грузии с Абхазией - это как? Оказание нам гуманитарной помощи?
Необходимо потребовать от Киева и Москвы, народов обеих республик решить политический вопрос - отправить в отставку антинациональные и оккупационные по сути режимы!
…На Украине вовсю бушевали страсти. Подавляющее, большинство малороссов поддерживало требования донбасских шахтеров выразить недоверие президенту Кравчуку. Шахтеров поддержали металлурги, рабочие других отраслей промышленности, транспортники.
Руховцы и примыкавшие к ним партии шовинистического толка помалкивали, ибо понимали: их попросту разорвут в клочки, буде они попытаются противиться истинно всенародному движению.
И что вообще было неожиданным для щирых националистов - Западная Украина безоговорочно поддержала восточные области республики. Бастовали полиграфисты Львова и горняки Явора, станкостроители Закарпатья и металлисты Ровно, акции гражданского неповиновения начались в Дрогобыче, Ивано-Франковске и в Тернополе, именно там, где, как полагали руховцы, располагалась их основная социальная и политическая база.
Восстал и захватил власть в городе гарнизон Одессы. Между временным Советом рабочих и армейских депутатов, представителями офицерского собрания, горкомом коммунистической партии и киевскими властями начались переговоры об особом, вальном статусе знаменитого города.
В России было относительно спокойно. Президентская и парламентская противоборствующие стороны настолько увлеклись конституционным процессом, что не заметили, как медленно, но верно поднимается давление в гигантском котле, именуемом Российской Федерацией.
Но когда стало известно о захвате танкеров с нефтью, произведенных с ведома крымского правительства и командования флотом, Москва пригласила симферопольцев и представителей моряков на переговоры в столицу России.
Едва делегация оказалась во Внукове, она тут же, у трапа авиалайнера, была арестована по приказу российского президента.
И тогда адмирал Нахимов объявил о блокаде всех черноморских портов, блокаде южных ворот оккупированной проамериканским режимом России.
IX
Когда довольно крупный и вполне серый волк из кустов, окаймляющих лес, вышел на дорогу, я вовсе не удивился и, естественно, не испугался.
Не удивился потому, что находился на ближней от горного села Гукливое, что в Воловецком районе Закарпатья, полонине, и еще вчера слыхал разговор селян-горцев о волках, как законных, так сказать, владельцах окрестных буковых и смерековых, то бишь, еловых лесов.
Не испугался от того, что маю першее, как сказал бы мий малороссийский друже, средство от хищных зверей, оно и на злых собак действует бесповоротно, отнимает у них желание попробовать каково на вкус мое мясо. За недостатком времени и места не буду на сей счет распространяться, может быть, позднее опишу механизм, скажу лишь, что связано сие с повышением содержания адреналина в крови, коим я самостоятельно управляю, развертыванием особого биополя, направленным излучением мозга и еще кое-какими мелочами.
Волк был как волк, но я вдруг почувствовал, что сейчас он не ко времени заговорит по-человечьи.
Ситуация осложнялась тем, что следом за мною поднимался на полонину генерал Иван Мотринец. Михалыч нагнулся к придорожному откосу и щипал цветочки горного чабреца, который рос здесь в изобилии, и волка пока генерал не заметил.
Тем временем, волк, которому Мотринец не был виден тоже, раскрыл весьма авторитетную пасть, украшенную внушительными клыками, и отчетливо, вежливо и с достоинством произнес:
- Рад вас приветствовать в Карпатах, товарищ письменник!
- Здоровеньки булы, - отозвался я чуточку растерянным, но достаточно бодрым тоном. - Не ведаю, як вас кличут, пан волк…
- Разрешите представиться, - вытянулся по стойке "смирно" серый. - Оберштурмбанфюрер Эрвин Вольф, личный адъютант партайгеноссе фюрера!
Мне явственно представилось при этом, как щелкнули каблуки начищенных сапог, хотя щелкать моему собеседнику было, разумеется, нечем.
- Интересно познакомиться, - искренне сказал я.
Об Иване Мотринце, естественно, никем не предупрежденном, я вовсе не подумал.
- Имею для вас конфиденциальную информацию, - продолжил тем временем оберштурмбанфюрер Вольф. - Прошу следовать за мною!
С этими словами, четко зафиксированными в моем сознании, серый легко прыгнул через придорожную канаву и скрылся в кустах.
И тут приблизился генерал с пучком чабреца в руке.
- Какие проблемы, Станислав Семенович? - спросил он.
- Волк, - односложно ответил я, прикидывая, как мне развивать события дальше, и с напряжением выжидая, что оберштурмбанфюрер, не дождавшись меня, вот-вот вынырнет из кустов.
- Где? - хватко спросил Мотринец.
- На дороге, - ответил я, хотя на дороге никого уже не было.
И в этот момент Эрвин Вольф тем же легким прыжком обозначил собственное присутствие в реальном мире.
- Твою мать, - процедил сквозь зубы Иван Михаилович. - Пистолет оставил в хате!
- И слава Богу, - отозвался серый.
Слышал его, разумеется, я один.
Эрвин Вольф переместился, не ворочая шеей, как и положено волку, вправо и влево, осматриваясь и, видимо, прикидывая, что ему надлежит предпринять в неадекватных условиях.
- Спускаемся в деревню, Станислав Семенович, - предложил не допускающим возражения тоном генерал Мотринец, не отводя при этом глаз от оберштурмбанфюрера Эрвина Вольфа - видать, гипнотизировал его на собственный, милицейский манер.
- Хорошо, - передал мне телепатически адъютант фюрера, - исчезаю… Я найду способ увидеться с вами, партайгеноссе! Готовьтесь к серьезным испытаниям… За вами началась охота!
И Эрвин Вольф, мотнув нам сверху вниз клыкастой мордой, изящным пируэтом крутнулся на дороге и прыгнул в кусты.
После беседы со Збигневом Бжезинским в Яремче, мы втроём - Сталин, Гитлер и Станислав Гагарин - покинули виллу и направились к милицейскому жигулю, который столь фантастическим образом примчал меня в бывшую Станиславскую область из Трускавца.
Я глянул на собственные часы: на них так и значилось без пятнадцати двенадцать.
- Товарищ Гитлер останется пока в Карпатах, понимаешь, - сказал Иосиф Виссарионович. - Я просил его присмотреть за вами, Папа Стив. А товарищ Сталин последует, понимаешь, за паном профессором в Вашингтон. Посмотрю, как он будет внимать нашим советам и здравому смыслу. Увидимся уже в России, понимаешь…
Лейтенант выскочил из автомобиля и стал подле, открыв для меня правую заднюю дверцу.
- До побачення, как говорят ваши украинские братья, - проговорил Адольф Алоисович протягивая мне руку. - Как вы их нашли, щирых малороссов?
- Отличные ребята, без комплексов, - искренне отметил я. - Ничего другого, окромя антисепаратистских высказываний, я не слыхал. Немногочисленные, но паки горластые авантюристы вбили народу в голову: получит Украина независимость - возникнут кисельные берега, потекут молочные реки, а на смереках вырастут пряники.
Даже тут, в Западной Украине, где русофильство было не в чести, наступает отрезвление… Подробности готов доложить немного позднее. Еще будут встречи с творческими львовянами, военными товарищами журналистами, предстоят поездки в село.
- Замечательно, - просто сказал Гитлер. - Авось, удержим народы Союза от драки…
- Забавно, - проговорил Иосиф Виссарионович. - Полвека назад ты пытался натравить, понимаешь, эти самые народы друг на друга, а вот теперь…
- Прости, Йозеф, - улыбнулся фюрер. - Диалектика возвращенца с Того Света…
- А с другом моим ты быстро поладил, - продолжал Иосиф Виссарионович, и в голосе его я уловил ревнивые нотки. - И я рад этому… Общее дело, понимаешь…
- Еще какое общее, - согласился Гитлер. - Ты в Америке, мы здесь… Давайте прощаться.
Я вновь сидел в жигуле, лейтенант тронул автомобиль, окна затянуло молоком, потом окна прояснились, и мы оказались в Трускавце, на улице, которая спускалась к одноименному санаторию.
На часах значилось без пятнадцати двенадцать.
За минувшие дни я пил минеральную водицу Нафтусю, гулял с Верой по курортному городку, записывал беседу в Яремче поточнее, стараясь сообщить читателям романа "Страшный Суд" самое главное.
На два дня уезжал во Львов, ночевал у Кириллова, благо он оказался в звании временного холостяка, обедали с поэтом у генерала, жена его Лариса нас и ужином накормила. Были встречи в Союзе писателей, пресс-центре военного округа, где обнаружил знакомца по Германии Васю Тарчинца, начальника центра, потолковали с журналистами "Милицейского курьера", директором издательства "Каменяр" Дмитро Сапигой.
Но главным событием этих дней была поездка в село Свитазив Сокольского района, где навестил родичей Степана Ивановича Короля, директора книжной фабрики в Электростали. Его брат Евген и сестра Мария, племянницы Леся и Оксана встретили меня как родного. Так я и узнал об истинном отношении глубинной Украины к русскому народу, хотя и ведал об этом раньше, никогда не верил русофобским, антимоскальским бредням панов яворивских, черновилов, плющей, драчей и прочих сукновальцев - либо ловких циников, разыгравших жульническую национальную карту, либо больных индивидов, полоненных маниакально-депрессивным психозом.
На одной из площадей Трускавца я обнаружил красиво написанные на стенде стихи:
И всим нам
окупи на земли
единомыслие
подай
и братолюбие пошли.
На встречах с так называемой творческой интеллигенцией и в других местах я читал эти стихи, спрашивал про авторство, и только русский поэт Юрий Кириллов вспомнил, что эти святые, полные глубочайшего смысла строки написал Тарас Шевченко.
Вот тебе и щирый самостийник, вот тебе и пророк - так его теперь называли - украинского национализма! Подняли Тараса Григорьевича на щит как поборника антирусских взглядов и не ведают - или не хотят ведать!? - истинного призыва великого поэта.
…Потом приехал Иван Мотринец с женой Ларисой и Василием Андреевичем за рулем черного автомобиля волво, и мы, уютно в нем разместившись, помчались в Карпаты.
Не уставая восхищаться горными пейзажами, перевалили хребет, побывали в Мукачеве и Ужгороде, затем вернулись в Воловецкий район и остановились в селе, в котором родился и вырос генерал.
Ночевали в доме его сестры Марии. В воскресное раннее утро я писал на веранде роман "Страшный Суд", когда заглянул Иван Михайлович. Остальные спали крепким сном.
- Уже трудимся, Станислав Семенович? - спросил генерал.
- Кто рано встает, тому Бог дает, - отозвался я. - Не отправиться ли нам на прогулку, Михалыч?
И мы двинулись деревенской улицей, затем свернули направо и принялись подниматься на полонину.
Там и встретился нам серый, он же оберштурмбанфюрер Эрвин Вольф.
- Вернемся в село, - твердо сказал Иван Мотринец после встречи с волком.
Я был несколько раздосадован, но спорить не стал: контакт со связником так или иначе был сорван.
Мы неторопливо принялись спускаться в село, лежавшее в долине, время от времени нагибаясь и срывая с пологих сторон придорожного откоса светло-сиреневые цветики целебного чабреца.
Иван Мотринец шел по правой стороне, а я по левой, и где-то на половине спуска, протянув руку за очередным цветиком, увидел крупного, сантиметров в тридцать, черно-оранжевого тритона.
С живыми тритонами, по правде сказать, я прежде не встречался, разве что в краеведческих музеях, да и то, по-моему, в виде чучел.
А тут в природных условиях да еще подобной окраски - оранжевая с черным… И узор животного был мистическим: угольного цвета зигзаги образовывали на теле тритона стилизованную свастику или еще нечто, во всяком случае аналогия со свастикой - первый образ, возникший в сознании Станислава Гагарина.
Не успел я удивиться земноводному, как услыхал голос товарища Сталина:
- Я уже далеко, но связи, понимаешь, с вами не потерял… Не вздумайте брать меня в руки и показывать генералу! Товарищ Сталин этого не любит…
- И не собирался, - несколько обиженным тоном ответил я тритону, который уцепился лапками за откос и шевелил по сторонам треугольной головкой. - Еще в детстве приучен не беспокоить диких и домашних тварей, и за ящерицами, как другие мальчишки, не гонялся…
- Товарищ Сталин уважает вас не только за это, - насмешливо, но примирительным тоном отозвался тритон. - Слушайте внимательно. На вас готовится покушение.
- Покушение?! - мысленно вскричал я.
- Именно так, понимаешь… Об этом и не успел сообщить вам посланец. Я помочь не смогу, доверьтесь партайгеноссе фюреру и его людям. Кто-то из них будет опекать вас сегодня.
- Как я узнаю его?
- Узнаете в деле. Идите следом за генералом. Об опасности ни слова. Целятся вовсе не в него, а вам помочь ему не по силам. Адольф же сделает в лучшем, понимаешь, виде. Люди у партайгеноссе фюрера надежные… Покудова прощайте, Папа Стив!
- До свидания, товарищ Сталин, - однозначно пробормотал я, растерянно глядя на оранжево-черного тритона.
- Идите, идите, - проворчал Иосиф Виссарионович и нетерпеливо задвигал двухцветным хвостиком.
В двенадцатом часу дня мы простились с гостеприимными хозяевами - сестрой генерала Марией, ее мужем-ветеринаром Федором Русином, дочерью Викой и сыном Ярославом - миновали Воловец, повернули направо и по трассе Ужгород - Львов покатили в Славское.
Описывать горные пейзажи в Карпатах словами - безнадежное дело. Никакими фразами, прилагательными, определениями, эпитетами, языковыми символами не передать спокойное величие и умиротворяющую красоту знаменитого края.
Я жалел, что рядом нет Елены, которая наверняка бы на каждой версте пути просила остановить волво, доставала бы кисти и пыталась перенести увиденное на бумагу или холст, надеясь остановить мгновение.
Но Лены не было с нами в автомобиле, и черный волво летел и летел по темному асфальту, прохладный ветерок кондиционера гулял по салону, Вера не переставала восхищаться картинами горной природы, мы пили минеральную воду у колодца, где утолял жажду мой коллега Иван Франко, глазели на своеобразные по архитектуре корпуса санаториев и туристических баз, водитель Василий Андреевич сетовал на поселившуюся в Славской долине пустынность - несмотря на воскресение навстречу нам не попалось ни одной автомашины: овёс нынче любителям-частникам не по зубам.
Мы готовились пересесть из волво, оставленного на турбазе "Динамо", в более вездеходные автомобили, когда Василий Андреевич залез вдруг в багажник и достал оттуда цилиндрической формы чехол с ручкой, в таких обычно носят чертежи.
- Что у тебя за чудо, Андреевич? - спросил водителя генерал Мотринец.
- Та це ж дюже гарны шампуры, Иван Михалыч, - ответил тот, нимало не смущаясь. - Хлопцы кажуть, бо воны их чуть ли не из титана сварганили…
Генерал пожал плечами и ничего более не добавил.
Но когда Василий Андреевич стал запрыгивать в кресло канатной дороги с длинным футляром в руке, промахнулся, ухватился одной рукой за штангу, а дорога его тут же поволокла в гору, и водитель отцепился, упал на землю, напугав подобной перспективой Веру и Ларису, генерал не выдержал и спросил Андреевича, за каким бисом тянет он сей предмет до горы.
- А вдруг на гори захотится шашлык изжарить, - простовато ответил водитель, доверчиво улыбаясь шефу, и тот махнул, отступясь, хотя якой к черту шашлык, его уже готовят в ином месте, да и из какого хрена Василий Андреевич будет на вершине кушанье жарить, иного мяса, кроме наших, уже подержанных телес, ни одного кусочка в ближней перспективе.
Как вскоре выяснилось, именно из нас и собрались приготовить вселенский шашлык.
Надо ли рассказывать о запредельных красотах, кои открывались мне, когда по канатной дороге, раскачиваясь в фиговеньком, почти невидимом и не ощутимом спиной и задницей креслице, я поднимался на вершину горы Тростян рядом с кронами высоченных елей!?
Для тех, кому приходилось летать во сне, сообщаю: оно самое, только во всей блистательной и осязаемой яви… Того, что ты привязан металлической штангой к канату и перемещаешься по нему, перестаешь замечать через десяток-другой метров, и это при том, что весь твой путь в состоянии невесомости и парения около трех километров.
Тому, кто никогда не поднимался по кресельной дороге, сочувствую и весьма.
Сказать о том, что дух при этом захватывает офуенно, значит, ничего еще не сказать о беспримерном и удивительном путешествии.
Когда я в Рио-де-Жанейро возносился на гору Пан-де-Ашукар в фуникулере, то испытал похожее чувство восторга, стремясь запомнить знаменитый город с птичьего полета.
Но тогда во мне больше было от горделивого чувства: великий комбинатор, мол, не добрался, а я вот здесь, плыву над городом, где носят белые штаны, и сам в белых штанах поднимаюсь на Сахарную Голову, одну из двух вершин, царящих над Рио-де-Жанейро.
Но в том, бразильском варианте, пёр в небо целый вагон, едва ли не с трамвай величиною, заполненный кариоками и подобными мне иноземцами отовсюду, я был заключен в ограниченное пространство и вместе с пространством-коконом перемещался над Рио в пределах высоты птичьего полета.
Нет, чтобы ни говорили о сказочной и попросту роскошной Бразилии, а Карпаты лучше всех, хотя именно здесь я вспоминал далекую и экзотическую державу.
…Шишки на верхних лапах елей проплывали рядом, почти на расстоянии вытянутой руки, внизу раскинулись альпийские луга, пестреющие цветами.
Опоры канатной дороги, будто исполинские горные дэвы шагали по склону горы, с которой мы начали чудесное вознесение, достигали верхней точки, переваливали через нее, спускались в лощину, чтобы затем вновь начать восхождение, теперь уже на более величественную карпатину, её и называют собственно Тростяном.
Но и эти опоры-великаны кажутся мелкими гномами, упрямо карабкающимися по крутому, головокружительному склону.
Когда мы оказались у верхнего барабана, по которому кресла отправляются в нижний путь, на вопрос Ивана Мотринца - каково, мол, впечатление, я ответил двумя словами:
- Увидеть - и умереть!