Конечно, ей и в голову не пришло, что надо как минимум извиниться перед пассажиром, к хамству в Империи, к сожалению, привыкли, и только Станислав Гагарин обращает порой внимание на подобные этические издержки.
Перед тем как открыть дверь, я набросил на револьвер полотенце и сонно пробормотал, выходя в коридор:
- Ну что там еще? Выспаться не дали… Ладно, умоюсь заодно.
Придав полотенцу на руке бытовую, так сказать, легитимность, я исподтишка огляделся.
Проводница стояла справа от входа, в двух шагах от двери слева караулил мое появление Рафик. Бандера маячил в конце вагона. Таким образом, оба они оказывались у меня в тылу, когда я двинусь к служебному купе, за которым в тамбуре ждет меня Марлен Скорпинский, профессиональный убийца по кличке Марксист.
Два ствола за спиной, а третий, в близкой перспективе, встретит за дверью. Многовато, конечно, но учитель по самбо говаривал нам, что три противника есть норма для подготовленного борца, и хотя я себя таковым не считаю - и возраст, и отсутствие постоянных тренировок, в расклад ближайших минут всматривался со здоровым оптимизмом.
Проводница двинулась вперед, а я с револьвером "Чемпион" в правой руке, закрытым небрежно перекинутым полотенцем, следом, за мною на расстоянии трех шагов двигался Рафик, а Бандера, выждав немного, тоже принялся перемещаться по вагону.
Едва достигнув собственного купе, проводница юркнула туда, я миновал проход и остановился, развернувшись лицом к Рафику, который оказался прямо против двери. Не знаю, на что надеялся он, только руки у него были от оружия свободны.
- Вы, что ли, ревизор? - спросил я у Рафика, и вопрос этот был вполне естественным, ибо в служебном купе никого, кроме проводницы, не было.
Ответить Рафик не успел.
Резким движением, от которого полотенце слетело с револьвера, я ткнул глушителем ему в живот и чуть ли не втолкнул в купе вслед за проводницей. Впрочем, Рафик хорошо понимал, что необходимо мгновенно подчиняться тому, кто буравит твое брюхо машинкой, готовой начинить ему кишки доброй свинцовой кашей.
- Сидеть тихо! - скомандовал я и захлопнул купейную Дверь.
Бандера не успел разобраться в происходящем. По их, бандитской, схеме проводница ныряла в купе, Рафик гнал меня в тамбур, где сочинителя кончали, а труп выбрасывали на соседние рельсы. Но исчез в купе и его, Бандеры, напарник тоже… Не привыкший недоумевать головорез молниеносно ухватился за, рукоятку пистолета, но опоздал.
Мой "Чемпион" дважды щелкнул курком, в барабане опустели две камеры, а их содержимое перенеслось через коридорное пространство вагона и насмерть поразило Бандеру.
Теперь следовало обыграть того, кто ждал меня в тамбуре.
Щелчков "Чемпиона" Марлен Скорпинский не расслышал: вагон безбожно мотало на рельсовых стыках, старые шпалы давно подлежали замене, они в ужасе вдавливались в зыбкое ложе насыпи, которое вчера еще нуждалось в балластировке, вокруг визжало и стукало… Какие уж тут звуки выстрелов, поглощенные к тому же довольно приличным глушителем!
Марксист снял запор с вагонной двери, выходящей на ту сторону, где проходили встречные поезда, и чуть позднее появился пассажир из седьмого купе. Тот, кого приказали Марлену кончить.
Дело было привычным, даже обыденным. Не в первый, так сказать, и не в последний раз… И потому, когда дверь в тамбур стала приоткрываться, Марлен, прозванный так собственным отцом, романтическим коммунистом, в честь основоположников, ленивым движением сунул руку за отворот куртки, чтобы в момент появления козла из вагона выхватить оружие и отправить неудачника к праотцам.
Медленно открывавшаяся дверь вдруг молниеносно распахнулась и ударила Марлена Скорпинского в грудь. Слегка ошарашенный, он даже не рассмотрел толком того, кто возник перед Марксистом. Убийца видел лишь черный зрачок револьвера, бесстрастно глядевший ему в лицо.
"Газовый", - с надеждой подумал он, но времени осознать ошибку ему не достало.
Станислав Гагарин собирался убрать труп несостоявшегося собственного убийцы, но сделать этого не успел.
- Придется покинуть поезд, - донесся до него голос Иосифа Виссарионовича Сталина. - К вам идут контрольные группы из соседних вагонов, понимаешь… Не справитесь, товарищ письмéнник. Срывайте стоп-кран!
Дернуло так, что я едва не свалился на труп ничком лежащего на металлическом полу человека. Имя его мне было по-прежнему неизвестно, да и зачем загружать память, тем более, смерть он принял от моей руки. "А то сниться еще будет", - усмехнулся Папа Стив.
Трупы мне всегда были не симпатичны, я даже судебную медицину ухитрился сдать в юридическом институте без обязательного посещения морга, а падать на свежего еще мертвяка - радость не великая… Потому Станислав Гагарин изо всех сил уцепился за рукоятку двери и сумел удержаться на ногах, хотя его и крепко ударило о вагонную стенку.
Поезд экстренно тормозил.
Ко мне вернулась способность видеть сквозь металлические перегородки, и я убедился, что товарищ Сталин был прав: с двух сторон к тамбуру бежали люди, на ходу доставая оружие.
Надо было уходить.
Спрыгнул я с замедлившего ход саратовского состава удачно. Кувыркнувшись, увлекаемый инерцией, я растянулся под относительно невысокой насыпью и слышал, как прогрохотали надо мною вагоны.
Готовый к новым неожиданностям, Станислав Гагарин вскочил на ноги, с радостью ощутил, что ноги-руки целы, он полон сил и энергии, готов морально и физически к любым необыкновенным приключениям.
И надежный револьвер "Чемпион", пусть и потерявший половину патронов из барабана, находился при нем.
Тут я вспомнил, что в седьмом купе под вагонной полкой мчатся, оставшиеся без хозяина, аж целых четыре ведра и чемодан с фруктами из юсовского сада.
"Вишню жалко", - подумал Станислав Гагарин.
Глава восьмая
ЛЮБОВЬ ВТОРОЙ СВЕЖЕСТИ
- Вы держали в руках доллары США? - спросил меня Адольф Гитлер.
- Естественно, - ответил я бывшему германскому вождю. - Только тратил их исключительно за кордоном и сегодня возмущен экспансией баксов в Россию.
- Помните, что написано на лозунге под масонской пирамидой?
- Нечто латинское, кажись… Дак мы сие зараз проверим!
С этими словами я достал из жопного кошелька, так я называл подаренный мне Верой кожаный портмонет, который носил в заднем кармане брюк, купюру достоинством в один доллар. Положил ее в кошелек несколько лет назад в Куала-Лумпуре, столице Малайзии, шутливо заметив, что этот сувенир будет притягивать к себе зеленых собратьев. Но то ли доллар оказался фальшивым, то ли у владельца его, Одинокого Моряка, аллергия на баксы, но доллары у меня так и не завелись.
Предлагал мне Коля Юсов зеленые, когда шли они еще по восемнадцать рублей за штуку, но я хорошо помнил, что в Уголовном кодексе Российской Федерации существует грозная статья за номером восемьдесят восемь, предусматривающая солидный срок за валютные операции. К слову сказать, статью эту никто не отменял и по сегодняшний день, между прочим…
Глянул я на сувенирный мой сиротливый доллар и ахнул. Треугольный кончик пирамиды был как бы отрезан и парил в торжественных лучах над нею. А в треугольнике масонском глядело на меня недремлющее око! Ну точь-в-точь, как в ломехузной телевизионной передаче "Взгляд"…
"Бог ты мой! - мысленно воскликнул я. - Ну как же мы, козлы тупые, не рассмотрели враждебную символику раньше и восторженно ахали, когда ведущие "Взгляда" демонстрировали нам, дубарям, презерватив, ими же самими закатанный в банку с огурцами! И поделом нам, простакам доверчивым, поделом…"
- Перестаньте казниться, партайгеноссе сочинитель, - ободряюще улыбнулся мне Адольф Гитлер. - Не вы первый, не вы, к сожалению, последний… Ломехузы, а методов оболванивания у них не счесть, едва ли не весь мир гондоном в банке обворожили, и моих честных немцев в том числе… Так что написано на транспаранте над пирамидой?
- Novus ordo Seclorum, - прочитал Станислав Гагарин. - Новый мировой порядок! Вот, значит, в какого бога верят ети иху мать янки… Ни хрена себе хрена!
- Что и требовалось доказать, - удовлетворенным тоном резюмировал Гитлер. - Теперь вам понятно, с кем я на самом деле боролся? Не с бедными, замордованными вечным гонением евреями, против которых я никогда ничего не имел, более того, даже жалел их, о чем недвусмысленно писал в "Моей борьбе". Нет, я боролся с международными финансами, с Мировым Капиталом, который нынче подмял под себя и пытается изнасиловать униженную и оскорбленную Россию!
Не евреи виноваты в бедах Германии и России, как таковые, а еврейство, его враждебная роду человеческому идеология, увы…
…Я вспомнил этот разговор с фюрером в неподходящую, казалось бы, минуту, когда скорый поезд Саратов - Москва прогрохотал по насыпи надо мною и скрылся в северном направлении, унося два трупа несостоявшихся моих убийц и еще полдюжины тех, кто с удовольствием форшмачил бы сейчас свинцом русского писателя Папу Стива, Одинокого Моряка в океане.
Наверное, связь между неудавшимся покушением и недавним разговором с фюрером на берегу Волги все-таки была, и потому я не удивился цепочке представлений, вытянувшей из подсознания размышления о сатанинской долларовой купюре. Эта цепочка по закону ассоциации заставила меня тут же ощупать мою одежду и определить, что помимо револьвера "Чемпион" я прихватил с собою наличные деньги, которые по дорожному обыкновению рассовывал в различные потайные места собственного багажа.
- Если в России ходят еще рубли, то не пропаду, - едва ли не вслух произнес Станислав Гагарин, вовсе не до конца уверенный и спокойный за наличные дензнаки: он хорошо помнил, как приехав в Саратов, был ошарашен известием о ликвидации денег с профилем Ленина. Хорошо, что рядом была сватья, мать Николая, которой он и передал на хозяйственные нужды утратившие прежнее достоинство купюры.
Уже в серьезной степени рассвело, когда Папа Стив выбрался на дорогу, наугад определился с местом собственного пребывания, дождался паренька, который торопливо пробирался по проселку на колесной "Беларуси".
Пока трясся по направлению к большаку, Станислав Гагарин усиленно напрягался духовно, щупал сознанием эфир, пытался поймать телепатические сигналы вождя или Адольфа Гитлера, на худой, так сказать, конец моего таджикского знакомца, хотя с Чингиз-ханом мы в подобных играх себя не пробовали еще, но я-то знал, что великий завоеватель, пребывающий пока в звании полковника национальной армии, один из посланцев Зодчих Мира, и, следовательно, наделен могущественными силами.
Телепатический эфир молчал, и Папа Стив начинал потихоньку злиться.
В том, что выберусь отсюда без помощи вождей и полководцев, я, естественно, не сомневался. Поезд, конечно, мне не догнать, но встречающий меня Юсов, несомненно, догадается забрать ягоду, яблоки и пожитки. Больше всего, меня беспокоила судьба исписанных в саду листков, сочиненных уже страниц будущего романа.
Остальное - фуебень и мандятина, хотя вишню и абрикосы было жалко, сам собирал прямо с веток…
- Сохранятся ваши абрикосы, понимаешь, - пришел в сознание ворчливый голос Отца народов.
Станислав Гагарин едва не подпрыгнул на и так прыгающем под задницей сиденье "Беларуси".
- Здравствуйте, товарищ Сталин! - мысленно закричал он, и паренек-механизатор удивленно покосился на меня: видимо, импульс, который я излучал, был такой силы, что рикошетом прокатился по его нервной системе.
- До поворота, понимаешь… Там слезайте, - передал мне товарищ Сталин. - Вас встречают… А дальше - по схеме.
- Где вы, Иосиф Виссарионович? - спросил я и тут же заткнулся, смутился, вспомнив, что уже совался к вождю с подобным глупым вопросом.
- Вот и хорошо, - характерно закашлялся-засмеялся товарищ Сталин. - Стало быть, отключаюсь.
- Останови, парень, - попросил я тракториста и незаметно сунул ему в карман ватника тысячную купюру.
На повороте я увидел знакомую фигуру в камуфлированной, такой привычной теперь в русском пейзаже одежде.
"Беларусь" замерла на обочине.
Я выскочил из кабины трактора, трактор покатил дальше, а Станислав Гагарин стоял подле дороги и молча смотрел, как направляется к нему невесть как оказавшийся на Тамбовщине его знакомец по Таджикистану и собственному роману "Память крови", старший лейтенант Батуев, он же великий завоеватель Бату-хан.
- Одно неверно переведенное слово, - со вздохом произнес Адольф Гитлер, - и реки безвинно пролитой крови…
- Невежество, оплошность, нетвердое знание языка или прямой умысел? - спросил я.
- С этим необходимо тщательно разобраться, - проворчал фюрер. - Не исключено и участие в провокации ломехузов. А подтасовка, лингвистическая подмена совершена до пошлости примитивно.
- Интересное дело, - пробормотал я, в который раз испытав острое сожаление от того, что недостаточно хорошо знаю немецкий язык.
Вообще-то я человек без комплексов, но порой становится не по себе, когда вспоминаешь о том, что кроме английского хорошо бы владеть в совершенстве немецким и французским, да и по-испански бы трёкать свободнее того уровня, которого я достиг, общаясь с аборигенами на Кубе и в Южной Америке.
И вот еще нотную грамоту не знаю… А так бы хотелось записывать новую музыку, которая нередко возникает в сознании. Но чему не научился во время óно… Жалеть об этом по большому счету не имеет смысла.
- Ошибок в русском переводе "Коммунистического Манифеста" Маркса и Энгельса хоть отбавляй, их попросту не счесть, - сказал Гитлер, и я внутренне усмехнулся: не смотрелся фюрер в роли преподавателя научного коммунизма.
Вот Геннадий Эдуардович Бурбулис, с которым мой сын Анатолий сотрудничал в "Свободной трибуне", придуманной свердловским горкомом партии, тот смотрится: вылитый преподаватель истмата и диамата. А Адольфу Алоисовичу роль сия как-то не подходила… Впрочем, возможно здесь имеет место быть чисто гагаринская вкусовщина, не больше.
- В отдельных местах перевод грубо искажает смысл подлинника… Вы читали "Коммунистический Манифест"?
- Спрашиваете!
- Тогда вы должны помнить, что русский текст пестрит словами уничтожить или уничтожение… На самом деле слова этого в немецком оригинале вообще нет.
- Как так?! - вскричал Станислав Гагарин. - Но куда же смотрел этот Бакунин, один из русских гегельянцев, который между прочим, впервые и перевел "Манифест" в 1869 году в Женеве? Он что, немецкого языка не знал?
- Дело в позиции Бакунина, одного из русских бесов, если позволено мне будет воспользоваться метафорическим термином Достоевского, - сказал Гитлер, а я вспомнил стилистическую образность и метафоричность его книги "Майи Кампф". - Как основатель анархизма, Бакунин поставил во главу собственной деятельности идею, как он сам выразился, чистого разрушения. Под эту идею и подгонял текст "Манифеста", под собственное убеждение в том, что "разбойник в России настоящий и единственный революционер".
- Чего-чего, а разбойников у нас и сейчас хватает, - вздохнул я. - Только в руках у них не ножи и кистени, а фальшивые банковские авизо. Так что с переводом, Адольф Алоисович?
- Авторы "Манифеста" часто употребляют глагол abshaffen и существительное abshaffung, - проговорил фюрер. - В моем родном языке существует ряд значений этого слова: упразднение, ликвидация, выведение из употребления, отмена. Но слова vernichtung, которое буквально переводится как "превращение в ничто", а это и есть аналог русского понятия "уничтожение", в тексте "Манифеста" попросту нет!
- Как же так? - растерянно проговорил я. - Ведь столько людей и материальных ценностей уничтожено в революциях именно потому, что Маркс и Энгельс якобы призывали уничтожить частную собственность и другие приметы буржуазного государства… Ведь слово уничтожить стало альфой и омегой любого революционного переустройства!
Передо мной, повергнутым в шоковое состояние, пронеслись чередой картины злодейского революционного быта, события и эпизоды прямо вытекавшие из термина, которого, оказывается и не было в программном документе классиков марксизма.
- Ни хрена себе хрена, - пробормотал ошеломленный Станислав Гагарин.
- Конечно, - продолжал партайгеноссе фюрер, - Адольф Гитлер на первый взгляд странно смотрится в роли защитника так называемого научного коммунизма, но чувство справедливости заставляет меня открыть русским людям глаза на сей счет.
В "Манифесте" вместо "уничтожить" употреблено слово aufhebung, которое суть известный термин гегелевской диалектики, на русском языке означающий снятие, знаменитое гегелевское отрицание.
- Но в диалектическом смысле отрицание вовсе не уничтожение! - воскликнул Станислав Гагарин.
- Что и требовалось доказать, - церемонно поклонился Адольф Гитлер и развел руками.
"Интересно, - подумал я, - знают ли об этом бывший преподаватель научного коммунизма Бурбулис и гросс-академик Яковлев?"
- Сам Гегель в "Науке логики" подробно разъясняет смысл понятия "диалектическое отрицание", - продолжал фюрер, слегка возбужденно, в привычной манере - Гитлер не умел иначе, не любил назидательную, как он говорил - профессорскую, традицию изложения. - Философ подчеркивает, что слово отрицание имеет в немецком языке двойной смысл. Слово это означает "сохранить", удержать и в то же время прекратить, положить чему-либо конец… Таким образом, снятое есть в то же время и сохраненное, которое лишь потеряло собственную непосредственность, но от этого оно вовсе не уничтожено.
- Следовательно, снятие не означает грубого уничтожения? - для порядка переспросил я, хотя мне давно все было ясно.
- Разумеется, - отозвался Адольф Гитлер. - Диалектика - упрямая вещь, и спасибо Зодчим Мира! Сверхзнания, которые получили от них и я, и друг Иосиф, и все те, кого они посылают на Землю, покоятся прежде всего на диалектике, ибо диалектика заложена в основу Мироздания, и в этом смысле ваша философия порядка имеет шанс быть принятой человечеством.
- Вы считаете, что в придуманной мною теории есть сермяжная правда? - осторожно спросил я фюрера.
- И еще какая! - воскликнул Адольф Гитлер. - Учение, которое успокаивает и примиряет любых спорщиков, не может быть отвергнуто вконец запутавшимися землянами. Ведь Зодчим Мира могут, в конце концов, надоесть вечные разборки гомо сапиенсов. Мне кажется, что они уже сожалеют о том, что наделили материю сознанием, превратили двуногое животное в мыслящее существо.
- Какое оно мыслящее, если всего лишь по незнанию немецкого языка маузером и наганом вбивало в головы русских людей идею уничтожения, тогда как основоположники толковали вовсе о другом, - с горечью произнес Станислав Гагарин.