Я с недоумением посмотрел на майора Оглоблина, а тот только руками развел. Словно хотел сказать: "Извини, капитан. Такие вот у нас обстоятельства". Но он промолчал.
- И когда это произойдет? - поинтересовался я тоном, полным равнодушия.
- Думаю, через час, - ответила Самокатова. - Как только Валентин Валентинович доставит сюда ваш смартфон. Тогда я дам команду, и с аэродрома ФСБ вылетит сюда маленький вертолет. Предвижу ваш вопрос: "Почему ФСБ? Неужели нельзя воспользоваться вертолетом отряда?" Отвечу сразу, что вину за ваше освобождение некоторые персоны, имеющие немалый вес в республике, пытаются возложить на спецназ ГРУ, хотя доказательств никаких не имеется. Все полеты ваших отрядных вертолетов будут фиксироваться и тщательно проверяться. А вот в ФСБ с этим никто не сунется. Уровень не тот. Так будет куда безопаснее для вас и тех людей, которые участвовали в вашем освобождении.
Я при этом думал о другом. Мне было известно, что диверсионное управление ГРУ, куда входили и подразделения спецназа, являлось весьма небольшим по сравнению с агентурным. Разница заключалась даже в том, что командующий спецназом ГРУ Юрий Петрович Мочилов занимал полковничью должность и носил это самое звание. Агентурным управлением руководил аж генерал-лейтенант.
Да, разница масштабов, задач и интересов налицо. Но при этом я прекрасно понимал, чем мог капитан спецназа заинтересовать агентурное управление. Точных сведений на сей счет мне никто не давал, как и никому в спецназе. Ими обладали разве что командующий и еще, может быть, несколько офицеров высшего звена. Но дыма без огня не бывает.
А дым в данном вопросе создавали упорные, многолетние слухи. Дескать, в агентурном управлении еще несколько десятилетий назад был создан целый отряд из офицеров спецназа, крепко провинившихся перед законом. Они были осуждены и какими-то судьбами оказались на свободе. Или же вообще не попали за решетку благодаря выверенному вмешательству командования. Все эти офицеры являлись ликвидаторами. Задания, которые они выполняли, с точки зрения закона в лучшем случае являлись весьма спорными, куда чаще и вообще противоправными.
Вот, видимо, для этих самых целей и решено было где-то наверху вытащить из-под наказания капитана Онучина. Меня при этом никто не спрашивал. Я не имел возможности сделать выбор между зоной, службой в новом амплуа и смертью.
Кто-то за меня посчитал, что я выберу службу. Наверное, так и было бы в реальности, но отцам-командирам следовало бы все же меня спросить. Хотя бы для того, чтобы я не потерял самоуважения.
- Думаю, что я скорее всего соглашусь служить под вашим командованием, хотя окончательное решение у меня еще не созрело. Позже я выскажу вам свои соображения и предложения по этому поводу. А сейчас я просто хотел бы понять, как так получилось с моим освобождением. Я в принципе и сам уже был готов действовать.
- Вы о чем? - спросила Самокатова.
- Да, - заметил майор Оглоблин. - Я обратил внимание, что ты был уже без наручников и с пистолетом. Все остальное стало бы для тебя делом техники. Я уверен, что ты справился бы сам. Но при нашем неожиданном появлении из темноты ты мог бы и в нас начать стрелять. Я прекрасно знаю, как ты это делаешь. Поэтому и поспешил обозначить свою помощь. Только из соображений собственной безопасности дал команду открыть огонь на поражение.
Я прикинул в уме ситуацию. Да, если бы они появились из темноты с автоматами в руках, я стал бы стрелять в них. В этом начальник штаба был совершенно прав.
- Это все понятно, - сказал я. - Я главное спрашиваю. Как появился сам замысел моего освобождения, откуда у него ноги выросли?
Майор Оглоблин переглянулся с полковником Самокатовой. Она на короткий момент задумалась, хмуря лоб, потом кивнула, разрешая ему говорить.
Глава 7
- Сначала мне позвонил командующий, - принялся объяснять ситуацию Николай Михайлович. - Я получил приказ выполнять все распоряжения полковника Самокатовой, которая прибудет к нам, хотя мы представляем диверсионное управление ГРУ, а она - агентурное. Потом товарищ полковник к нам в отряд приехала. Даже, как я понимаю, по твоему пожеланию. Но твоя, Максим Викторович, просьба была чисто технического характера. Выполнить ее оказалось несложно. Сержантов до допроса я не допустил, объявил подполковнику Халидову, что отправил и того, и другого в отпуск. Мол, как только вернутся, я обязательно вам сообщу, не забуду об этом, хотя память в последнее время и стала подводить. Подполковник стал требовать домашние адреса сержантов, сказал, что его люди навестят их и опросят. В ответ на это я заявил, что такая информация является закрытой. Для предоставления домашнего адреса любого бойца спецназа ГРУ нужно непременное решение суда. Оно будет отправлено в управление кадров бригады и рассмотрено там в течение месяца. Но еще неизвестно, пришлют адреса или нет. А у меня их просто не имеется. Отпуска были предоставлены сержантам по настоянию психотерапевта отряда. Процедура эта сложная. Сначала парни полетели к себе в бригаду. Там командование оформит им все бумаги и отправит домой. У меня был опыт, когда к нам в батальон отсюда прислали одного бойца с требованием предоставить ему отпуск. Но солдат срочной службы получает его на десять дней, не считая дороги до дома и обратно, а сержантам-контрактникам выделяется целый месяц. Короче говоря, я запутал следователя до того, что сам поплыл. Но сержантов ему для допроса не предоставил. А психотерапевт из санчасти написал задним числом свое заключение, которое я по факсу переправил следователю. Еще Халидов активно интересовался каким-то рюкзаком, который, по его сведениям, солдаты увезли с места происшествия, от АЗС. Я прямо при нем поговорил по телефону с командирами взводов. Они никакого рюкзака вообще не видели. Никто не в курсе и насчет пакетиков с наркотой. Мне вообще показалось, что следователь спрашивал про них чисто на всякий случай. Он не был уверен в том, что они могут быть у сержантов. Дело так и обстояло. Они мне их передали. Когда Халидов со мной беседовал, я перебирал эти самые пакетики пальцами в ящике стола, а потом передал товарищу полковнику для экспертизы. - Оглоблин замолчал и посмотрел на Самокатову, ища одобрения своим действиям.
Но она молчала и слушала его так же сосредоточенно, как и я.
Майор продолжил:
- А потом товарищ полковник позвонила мне и рассказала о том, что шестерки Халидова пытаются тебя, Максим Викторович, уничтожить. Но в СИЗО это у них не получилось. Значит, попытка убийства будет предпринята во время перевозки на допрос или обратно. Халидов скорее всего оформит это как "убит при попытке к бегству".
- Я находилась в кабинете Валентина Валентиновича, когда нам позвонил майор Алексеенко и сообщил о попытке убийства капитана Онучина. Вслух в СИЗО было объявлено, что этот единоборец покончил с собой, но всем все было ясно. Даже дежурный тихо так прошептал охранникам, что теперь они все решают. После этого майор Алексеенко вышел в коридор и позвонил Валентину Валентиновичу. Тот сразу же сам предложил задействовать для освобождения вас, Максим Викторович, спецназ ГРУ. Тогда я подготовила свой собственный пистолет, а когда вас, товарищ капитан, привезли, сумела вам его передать. Надеялась, что вы сможете хотя бы защитить себя, если не сумеете освободиться. Валентин Валентинович, кстати, заметил это, но вида не подал. Вопрос стоял только в том, как вам в пути избавиться от наручников. Вы как-то сумели это сделать. Я не была уверена, что вы сможете, поэтому позвонила майору Оглоблину и сообщила, что вас скоро повезут назад, в СИЗО. Расстояние между изолятором и зданием ФСБ небольшое. Следовало успеть выполнить работу, доехать до города отсюда, из гарнизона. Оказалось, что товарищ майор уже подготовился и находился в самой Махачкале, в разведцентре. Его майор Алексеенко отдельным звонком предупредил. Как вы наручники сняли?
- Я же вчера при вас украл со стола Халидова канцелярскую скрепку. - Я не желал подставлять майора Алексеенко, который передал мне ключ от браслетов, и вывернулся таким вот образом.
- Да, снимать наручники мы все обучены, - подтвердил майор Оглоблин. - У нас даже с солдатами специальные занятия проводятся. На случай самостоятельного освобождения из плена. Короче говоря, капитан Онучин уже сам решил все проблемы.
Я вернул даме пистолет, и она ловко убрала его в подмышечную кобуру. Если Самокатова ее надела, значит, ждала, что я верну ей ствол.
Сам я, конечно, привык к тому, что табельное оружие у военнослужащих всегда стандартного образца. Раньше это был пистолет Стечкина или Макарова. Потом им на смену пришел "СПС", иногда называемый "Гюрза", хотя так именуется только экспортный вариант. А вот специальные пистолеты выдавались нам только на время проведения каких-то особых операций.
Другое дело автоматы и пистолеты-пулеметы. Они у нас были разные, в том числе и у солдат. Выбор обычно делался командиром взвода, исходя из условий применения.
А тут полковник агентурного управления ГРУ носит специальный пистолет как табельное оружие. Это было нонсенсом, само по себе говорило о том, что Самокатова - не простой сотрудник военной разведки, каких много. Такой ствол может стать табельным только у особо важных персон, постоянно участвующих в проведении спецопераций.
- Своим вооружусь при необходимости, - объяснил я полковнику факт возвращения оружия. - Вытащу из ротного сейфа. Это недолго. Спасибо. Ваш пистолет мне, слава богу, не понадобился, но все равно спасибо.
- Да, Максим Викторович, это твое "спасибо" я с Алевтиной Борисовной пополам поделить готов, чтобы себя не слишком сильно обидеть, - заметил Николай Михайлович. - Но ты что-то еще хотел сказать.
- Да, товарищ майор. Я желал сообщить вам, что улечу отсюда с радостью, но перед этим хотел бы завершить дело, которое так весело началось. Найти рюкзак, содержимое которого стоит десять миллионов зеленью, доказать, что это бандитские наркотики. Рамазанов торговал ими не просто ради прибыли. Он финансировал террористов.
- Здесь ты в розыске. Твои фотографии у каждого мента в Дагестане есть.
- Я загримируюсь. У меня борода за два дня вырастает. Во всяком случае, густая щетина, к тому же седая. Она возраст вдвое увеличивает. Завершение дела - вопрос моей репутации. Я думал, что застрелил простого наркоторговца. Уж простите меня за такое мнение, но я считаю, что особого греха в том нет. Оказалось же, что это был пособник террористов. У меня есть офицерская честь. Я вынужден защищать ее, чтобы никто не говорил, будто капитан Онучин просто убежал от ответственности.
- Лично я с тобой согласен, - понимающе сказал начальник штаба отряда. - Но это уже вопрос не моей компетенции. Что скажет полковник Самокатова? Ей решать.
- Честно говоря, я уже запланировала для Максима Викторовича участие в серьезном деле. У меня есть, конечно, другой человек, но совсем молодой и малоопытный. Операция проводится группой. Я рассчитывала, что десять дней уйдет на притирку личного состава.
- На это обычно хватает трех дней совместных интенсивных тренировок, - возразил я, в двенадцать раз уменьшая обычную норму. - Они являются куда более сильным абразивным материалом, чем пустопорожнее дружеское общение в течение нескольких месяцев.
- Но я сюда приехала по большому счету именно для того, чтобы избавить вас от уголовного преследования. Если вы оправдаетесь, то его не будет. Тогда вы, Максим Викторович, просто откажетесь со мной сотрудничать, - заявила Самокатова и недобро усмехнулась. - Хитрый ход с вашей стороны.
- Повод для преследования мне придумают. Шея, свернутая в камере на втором этаже, хотя я тут и не при делах. Исрафил Камалов, вздумавший повеситься на оконной решетке. Три вертухая, застреленных на дороге. Наркоторговец, в конце концов, тоже со счета списан быть не может. Но это те обвинения, которые не лягут позором на офицерскую честь. Я сам себя после этого уважать не перестану. Так что, товарищ полковник, можете быть спокойны. Отсюда я убегу именно к вам. Очень быстро, стремительно. Обещаю.
- Тогда я могу выделить вам неделю на завершение дела. Никак не больше. Валентин Валентинович будет вам помогать во всем. Он тут лицо заинтересованное, поскольку руководил ликвидацией той банды, которая несла наркотики в горах. Один рюкзак упустил. Теперь с него будут спрашивать. Справитесь за неделю?
- По крайней мере постараюсь добыть какие-то конкретные материалы и доказательства, чтобы Валентин Валентинович сумел завершить дело без меня. План действий я еще не продумал, не могу ничего обещать, но умею работать быстро.
- Моя помощь требуется?
- Если это возможно, оставьте мне во временное пользование ту глушилку электронных сигналов, которую вы пустили в ход в кабинете следователя.
- Нет проблем. Завезу товарищу майору. Еще одна просьба с моей стороны. Весьма настоятельная. Мне нужен полностью боеспособный офицер. Постарайтесь, Максим Викторович, не подставляться под пули. Чтобы не получилось как в том анекдоте.
- Это в котором, товарищ полковник? - живо поинтересовался Оглоблин, любитель и знаток этого жанра.
- Несут меня, значит, пьяного драться…
Я хохотнул и заявил:
- В этом наши с вами планы, товарищ полковник, полностью сходятся. Я постараюсь не подставляться.
Полковник Самокатова дала мне номера телефонов для связи с ней и с Валентином Валентиновичем, убедилась в том, что я их не записываю, а держу в голове.
Тут как раз позвонил дежурный по КПП и сообщил, что к майору Оглоблину прибыла машина из ФСБ. Николай Михайлович приказал пропустить ее.
Вскоре в кабинет вошел майор Алексеенко. Он принес мой смартфон, уважительно пожал мне руку и даже подмигнул сразу двумя глазами.
- У кого был аппарат? - спросила Самокатова.
- У вчерашнего дежурного по СИЗО. Сам справиться с отпечатком пальца он не сумел, но уже договорился по телефону со специалистом, который обещал провести взлом системы. А тут мы приехали. Отдал с перепугу сразу. Стоило мне только упомянуть статью о попытке проникновения в государственную тайну. Но мы мер принимать не стали. Здесь это система. Ее разовыми ударами не сломать.
- Будем уничтожать постепенно, другими мерами, более жесткими, чем простые удары, - заявил я.
Майор спецназа ФСБ уехал. Полковник Самокатова попросила его довезти ее до гостиницы.
Мы с начальником штаба остались вдвоем.
- Ты знаешь, что сейчас высказал? - спросил меня Оглоблин.
- Вы о чем, товарищ майор?
- О соображениях командира отряда. Он был у меня недавно и сказал, что именно сделал бы на твоем месте. Тебе он, случайно, не говорил этого?
- Никак нет. Мы с подполковником Желтоновым встретились около стояки дежурного, когда я к вам шел. Он просто поинтересовался моим самочувствием, спросил, успел ли я отдохнуть, и посмеялся над переполохом, который менты в городе устроили.
- Ладно. Это все пустяки в сравнении с той задачей, которую ты сам себе поставил. Что думаешь предпринять?
- Мне нужны документы на другое имя и хороший гример, желательно театральный.
- Почему именно театральный?
- Видел однажды работу такого мастера. Ко мне в гости несколько лет назад друг зашел, таким гримером обработанный. Я его вытолкать хотел. Не признал. За бомжа принял. Потом долго смеялись.
- Хочешь образ бомжа принять?
- Это было бы, с одной стороны, даже удобно. На бомжа менты внимания обращать не будут. Да и документы ему не нужны. С другой стороны, люди с ним беседовать не пожелают. Да и запах бомжа требуется долго в себя впитывать, чтобы соответствовать образу. Иначе менты не поверят. Вот помощников моих можно было бы и бомжами оформить.
- Много помощников хочешь взять?
- Двоих. Которые уже в деле завязаны, в курсе всех последних событий.
- Своих сержантов?
- Так точно. Но только в том случае, если в них будет необходимость.
- Может, лучше пару офицеров? Так надежнее.
- Не всегда. Сейчас следует продумать легенду для бомжей.
- А что тут думать. Обычная для республики история. Привезли строителей на заработки. Платить перестали, а паспорта не отдали. Пришлось без документов сбежать. А тебе мы бумаги сделаем. Я уже подумал об этом. Вот насчет гримера вопрос сложнее. На местные театры у меня выхода нет, поскольку я сам человек не здешний. Пара каких-то трупп сейчас в городе на гастролях, но кто знает, что за люди там гримеры, с кем они связаны. Проще обратиться в ФСБ. Может, они вопрос решат. Ты, главное, пока не брейся. У тебя уже седая щетина полезла. Пусть растет. Только срок ты себе выбрал уж слишком короткий.
- Не я его, а он меня, товарищ майор. Больше полковник Самокатова выделить не согласилась бы. Я это прочувствовал. Значит, придется укладываться в семь суток.
- Ладно, звони Валентину Валентиновичу.
- Сначала я мысленно набросаю план необходимых мероприятий.
- Тоже верно.
Валентину Валентиновичу я позвонил. Он сразу сориентировался в ситуации, понял, что я никак не смогу прибыть к нему, и тут же вызвался приехать ко мне сам. Майор Оглоблин согласился предоставить нам для разговора наедине свой кабинет.
Подполковник сразу поинтересовался, что от него требуется. Прежде всего я упомянул про театрального гримера.
- Настоящего театрального не обещаю, но бывшего, пожалуй, смогу привлечь, - пообещал подполковник. - Пенсионера. Мы к нему обращались пару раз. Отлично свою работу выполняет. У него очень хорошо получаются двойники. Разницу даже вблизи едва заметишь. Но вам ведь другое нужно. В вашем случае требуется только кардинальное изменение внешности, чтобы иметь возможность посетить не только наше учреждение.
- Да. И так, чтобы грим не мешал.
- Я попробую найти этого человека. Сейчас же дам поручение майору Алексеенко. Он у нас такой, покойника из-под земли вытащит, на допрос доставит, при этом убедит, что следует чистосердечно давать показания. Короче говоря, я выезжаю к вам. Дежурного на входе предупредите, чтобы задержки не было.
Дежурного на себя взял майор Оглоблин. Он даже обязал его сопроводить подполковника ФСБ до кабинета начальника штаба, хотя на первом этаже заблудиться было сложно. На двери висела табличка с надписью.
В ожидании подполковника ФСБ я времени зря не терял, прогонял в уме беседы, которые мне предстояло провести. Я проверял каждый вопрос, прикидывал, насколько он полон и отвечает моим задачам.
Вообще-то спецназовцев ГРУ не обучают технологии поиска, хотя многие, как я знал, отставные военные разведчики в силу разных обстоятельств, часто личных, становятся частными детективами. Все-таки работа разведчика и сыщика имеет какое-то определенное сходство.
Первоначально и там и там производится поиск фактов. При этом следует уделять особое внимание мелочам, которые способны сложиться в одно целое, создать общую картину. И там и там во многом приходится опираться на словесные сообщения своих собеседников. Надо уметь получать их в ходе бесед и допросов.
Только вот методология допросов у нас разная. По идее при следственных действиях они должны быть более-менее мягкими, хотя в реальности это редко у кого получается. Не любит наш народ стучать, давать ментам показания. Нормальные русские мужики не считают такие действия достойными. Да и к самим защитникам правопорядка наши граждане относятся довольно своеобразно. Поэтому допрашивать людей ментам приходится тоже с применением принуждения.