Вокруг нас скучковалась группа солдат-десантников. Им было интересно.
Палыч обернулся.
- Э! Воины! По местам! Рассосались!
Воины быстро рассосались.
Мы присели у костра. Закурили.
- А как, мужики, насчет выпить, за условно-досрочное?
Палыч извлек флягу.
- С закуской у нас, правда, не очень, но в походно-полевых это не суть.
Выпили по глотку. Опять закурили.
Палыч задумчиво смотрел в сторону села. Выпустил струю дыма.
- Да… такие вот дела… взяли мы, значить… Измаил.
Вдруг со стороны села раздался слабый стон. Очень тихий… очень слабый. Я не помню, как вскочил на ноги, как бросился бежать. Как добежал…
На пыльной серой траве лицом вниз… лежала моя девочка. То, что это - она, нет, я не глазами это увидел, еще далеко было, еще только бежал, но уже понял.
Подбежал к ней, упал на колени, осторожно перевернул на спину. Она застонала. Лицо было в крови. Нос перебит. Она вся была в крови. Сорвал с себя куртку, осторожно положил ей под голову.
- Барият! Барият!!! Девочка моя! Что с тобой! Что они с тобой сделали!!!
Подбежали люди. Кто-то спросил:
- Это что, твоя знакомая?
Как сквозь вату услышал голос Кости:
- Да, да, знакомая его, знакомая, меньше вопросов! Врач есть???!!!
Я целовал ее окровавленное лицо, шептал: "Девочка моя, что они с тобой сделали? Кто они?"
Появился фельдшер, присел на корточки. Сказал тихо:
- У нее прострелены ноги… и легкие… и перебит позвоночник. Я вообще не понимаю, как она доползла сюда…
- СССУКИ!!!!!! КТО? КТОООО!!!!!
Я прижался к ее лицу. И вдруг она сказала негромко, но отчетливо. Все услышали.
- ОМОН… Там… недалеко отсюда… Они говорили, что я ваххабитка… били… долго… потом стреляли… они думали… что я умерла… но я не умерла… я хотела увидеть тебя… я чувствовала… ты где-то рядом…
ОНА УМЕРЛА.
Что было дальше, помню плохо. Помню, что в меня влили много водки. Прямо в горло. Почти насильно. Помню участливые лица. Видимо, Костя описал им в общих чертах нашу странную историю.
Потом мы похоронили ее. Прямо там же. На окраине ее родного села. Ребята соорудили даже что-то вроде каменного надгробия. Высекли штык-ножом: "Барият". А фамилию ее я и не знал.
Потом сидели у костра. Пили, конечно. Курили. А потом я спросил:
- Мужики, а какой здесь ОМОН работал?
Палыч резко обернулся ко мне.
- Слышь, парень, не дури. Ее не вернешь. А им отзовется. Из этой командировки не все из них вернутся. И из следующей. И из всех дальнейших. А их много еще будет, командировок этих, поверь.
17 сентября 1999 года. Рейс Махачкала - Москва.
Летели молча. Костик время от времени предлагал мне хлебнуть дагестанского коньячку. Он правда был неплохой. И не скажу, что его было мало. Я не отказывался. Стасик не пил. Он летел к жене. Я от жены улетал. Костик пил просто так, хотя нет, не просто так, а чтобы меня поддержать.
Разговаривать было не о чем. Все про все знали. Мы знали, что Стаса сбили с ног сразу, уложили лицом в пол. Помочь Барият он не мог ничем. Ему самому повезло. Даже эти ублюдки не могли проигнорировать его слишком славянскую внешность. Поэтому сразу не убили. Обыскали, обнаружили московские документы. Надели наручники. Отправили в Махачкалу.
Там, в комендатуре, мы его и обнаружили.
Да, спутниковый телефон омоновцы, естественно, сперли. А пульт расколошматили, потому что не знали, что это такое. Точнее, спросили у Стаса. Он им объяснил. Ну, они, видимо, и решили, что с телевизионной техникой связываться стремно. А если спереть нельзя, значит, надо сломать.
Я в Махачкале попробовал пошуметь по этому поводу, да где там - концов не найдешь. Да и сил не было. Пусть Саныч разбирается, если хочет.
Прилетели в Москву. Нас встречала машина, как положено. Доехали до города. Попросил остановиться. Сказал, что поймаю такси - так быстрее будет. Ребята вышли, мы обнялись. Они сели, уехали.
Я поймал тачку, приехал домой. Позвонил родителям. Они, конечно, с ума сходили. Хотя знали в общих чертах о наших приключениях из новостей, репортажи мои слушали. Про то, что я, наконец, женился, естественно, не рассказал. Смысла не было. Принял душ, съел кусок колбасы, купленной по дороге, изрядно хлебнул подаренного Костей коньяку и лег спать.
Буднично так все закончилось.
18 сентября 1999 года. Москва.
Меня разбудил телефонный звонок. Открываю один глаз. Смотрю на часы - 11.00. Ладно, нормально.
- Алле.
- Кира, привет, это Миша.
- Здорово, Саныч.
- Ты как?
- Нормально.
- Ты сегодня на работе будешь?
- Михаил Александрович, побойтесь бога, я ночью прилетел.
- Да нет, я не в смысле работать, ты теперь отдыхай сколько хочешь.
- Недели две-три.
- Обсудим, я просто встретиться хочу, поговорить.
- Ну… давай.
- Хочешь, я за тобой машину пришлю?
- Было бы неплохо. Я сегодня за руль как-то не очень…
- Давай собирайся, водитель тебе снизу позвонит.
Вот и родное "Останкино". До кабинета Нелюбова добирался минут сорок. Каждый второй, а у меня там каждый второй - знакомый, так вот, этот самый каждый второй считал своим долгом бросаться ко мне с объятиями, ну, в лучшем случае руку пожать, а потом начинались реплики "ну, ты как?", "ну ты даешь", "ну ты герой", "мы тут переживали" - перечень не полный. Я улыбаюсь, а мне тошно. И ведь они ни в чем не виноваты, они искренни, а мне все равно тошно.
В приемной Нелюбова обе секретарши расплылись в улыбках. Хорошие девчонки. "Да, Михаил Александрович ждет вас, да, проходите, конечно".
Захожу в кабинет.
- О-о-о!!! Здорово!
Нелюбов вытащил свое крупное тело из кресла, обошел стол.
Обнялись.
- Садись.
Я сел.
Он - напротив, не на начальственное место, а напротив. Правильная манера.
- Ну, ты как?
- Нормально.
Нелюбов внимательно смотрел на меня. Я молчал.
- Я знаю твою историю.
- Какую?
- Ну… эту… грустную.
- Уже натрепали?
- Просто знаю.
- Кто? Костя или Стас? Больше некому!
- Да нет, по военной линии.
- Ого, круто.
- А что, ты фигура заметная.
ТОНКИЙ ЗНАТОК ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ. Но я не отреагировал.
Помолчали.
- Кир, тебе сколько времени надо, чтоб прийти в себя?
- Почему такой вопрос?
- Ну… понимаешь, то, что ты по телефону передавал, это классно. Но вы ведь и сняли там такое! Ни у кого нет. Надо фильм делать. Пока тема горячая.
Я опустил голову. Долго молчал. Наверное, даже очень долго.
- Знаешь, Саныч, Я НЕ БУДУ ДЕЛАТЬ ЭТОТ ФИЛЬМ.
Нелюбов заглянул мне в глаза.
- Почему?
- Не хочу… И НЕ МОГУ.
- Да как же…
- А что? Ножкин все материалы знает, лучше меня, кстати. Он же снимал. Информацию собрать - у нас редакторов полно. Текст написать - тоже гении есть, stand-up мой есть один, для красоты, тот, с горы над Ботлихом. Чего еще надо? Зачем я для этого?
Помолчали.
- Слушай, Кир, скажи честно, тебе совсем херово?
- Честно? Совсем.
- Но… ты не уйдешь?
- Слушай, Саныч, вот был бы я умным человеком, сказал бы - не знаю. Ты бы мне сразу жалованье удвоил. Но поскольку я постоянно во всякое дерьмо влипаю - значит, не очень умный. Поэтому скажу - не уйду. Только не трогайте меня недели три, ладно? Будем считать, что у меня внеплановый отпуск, хорошо? А насчет прибавки - не возражаю.
Нелюбов вздохнул с облегчением. Он даже, против обыкновения, не смог этого скрыть.
- Хорошо-хорошо, конечно, отдыхай, три недели я тебе гарантирую.
- А прибавка?
- А… да… я подумаю…
- Ну, пока.
И вот, наконец, пресс-бар. Я так мечтал о нем! Захожу. Как вы думаете, кого я там увидел? Правильно, Женьку Козлова. И всех остальных - наших. Наш мир прочен. Ничто не может его поколебать!
Ну, меня только на руках не качали. Женька только что вернулся из Грузии. Прочен мир! Но главной изюминкой вечера стал, по замыслу компании, я. Все-таки у меня была, мягко говоря, более оригинальная командировка. Но ожидания общества не оправдал. Нет, мне было тепло и уютно, я был среди своих близких друзей. Но… Не перло из меня как-то. Мальчики и девочки были немного удивлены. Они меня таким раньше не видели. Да и я себя таким раньше не видел. Но люди чуткие. Знают, что всякое случается. По себе знают. От меня отстали. Наливали, улыбались, даже приносили тарелки с закуской, но приставать с расспросами перестали. За столом воцарился Женька. Я был ему благодарен.
К концу вечера Козлов подсел ко мне поближе. Мы были пьяные, но в меру. Женька наклонился и тихо спросил:
- У тебя херня какая-то?
- Да.
- Рассказать хочешь?
- Да, но не здесь.
- Поехали отсюда, - Женька потащил меня из-за стола.
Мы раскланялись под сожалеющие возгласы компании.
Взяли закуски, литр, поехали ко мне.
Короче, дома я ему все рассказал.
Женька долго молчал. Потом сказал:
- Да… тяжелая история. Но поверь, учитывая нашу собачью жизнь, пройдет время, и это будет одним из самых светлых твоих воспоминаний.
Утро. В дверях моей комнаты стоит Женька. Брр… откуда он здесь? Ах да, вчера…
- Кир, я поехал, у меня монтаж. Пиво в холодильнике. Прополоскайся им. Отдыхай. Но постарайся не уйти в штопор.
Я даже не старался. Это был не штопор, а, прямо скажем, пикирование.
Я хорошо отдыхал - почти ничего не помню. Возможно, это было самое правильное решение. Что я мог еще делать? Интерес пропал не то что к чему-то, он пропал как явление. Не наблюдал часов. Даже не наблюдал дней. Наверное, был по-своему счастлив.
1 октября 1999 года. Москва.
Утро. Вставать совершенно не хотелось. Казалось, что тело - это не тело, а какой-то грязно-серый студень. Одеяло - раковина, из которой так не хочется выползать во враждебный внешний мир. А зачем, собственно, выползать? Я кому-то что-то должен? Ни фига! Вот и славно.
Звонит телефон. Нашариваю его рукой под кроватью. Подношу к глазам. "Таня Собакина". - Какого черта!
- Алле.
- Кирилл? - металлический голос.
- Ну, допустим.
- Что допустим, Крестовников, приди в себя! У тебя через четыре часа борт на Моздок! Машина за тобой уже вышла!
- Тань, ты чего, одурела? Какой борт? Какой Моздок?
- Кир, это ты одурел, ты вообще новости смотришь?
- He-а, на фига мне?
- Ну ты даешь! Сегодня наши войска вошли в Чечню!
- Да ты что. А я тут при чем?
- Кир, кончай дурака валять!
- А что, больше некого послать?
- Михаил Александрович очень просил, чтобы именно ты полетел.
- Тань, какое сегодня число?
- Первое октября, а что?
- Ох, Саныч Саныч, мы с тобой виделись ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ НАЗАД!
- Что?
- Да нет, это я не тебе. Кто в группе?
- Оператор Дима и звуковик Руслан.
- Это кто такие?
- Гхм… гхм… да ты понимаешь… они новенькие.
Я ВЫПОЛЗ ИЗ РАКОВИНЫ.
Репортаж второй
ОСВОБОДИТЕЛИ
Я опять собирался на войну. Двух недель не прошло! И это при том, что почти две недели провел, мягко говоря, неспортивно. Физических сил не было. Но это ладно. Адреналин - штука волшебная. А он начнет работать уже очень скоро.
Сейчас за мной придет машина, будет гонка в аэропорт Жуковский, там ребята… Ох, е!.. Новенькие. Опять новенькие. Повезет ли мне с этими, как повезло тогда, в августе? С Костей и Стасиком. А эти… как Таня сказала? Дима и Руслан? Оператор и звуковик. Посмотрим.
А потом будет толпа военных в переполненном накопителе (слово-то какое гуманное), путаница с полетным листом, какой-нибудь "ТУ-134", взлетающий, как "СУ-27" (аэропорт военный, и летчики "за рулем" - бывшие военные). Но это даже к лучшему - я вообще боюсь взлетать, не летать вообще, а именно взлетать. А когда летчики военные - как-то спокойнее. Хотя не знаю, может, это просто мои домыслы. Но, в общем, адреналин будет работать, здоровье - улучшаться.
Здоровье - да, а психика? После такой неслабой командировочки - опять туда же?
А кто сказал, что в Москве торчать было бы лучше? Нелюбов - начальник мой, телезвезда, обещал три недели отпуска. Надул, гад. А может, и к лучшему? Двенадцать дней отдыха я занимался только одним - не помнил себя с утра до вечера. Может, он меня от "белки" спас? Все-таки наши в Чечню вошли, а не ваххабиты в Дагестан, как в августе. Может, мне прогулка предстоит - генералитет, ковровые дорожки? Блин, если генералитет - значит, водка. Ладно, по дороге позвоню продюсеру Татьяне, выясню. Нет, на фиг. Позвоню Нелюбову. Имею право.
Так, завтрак, сигарета, сортир, душ, сбор вещей. Вот это последнее заняло меньше всего времени. "Походное" обмундирование было выстирано, высушено и лежало в шкафу. Когда успел? И главное - как? Или мама приезжала? Вряд ли - я к ним сам съездил повидаться, в один из дней, когда был более-менее в форме. Или все-таки приезжала? Тогда неудобно как-то. Если не помню, значит… эх, ладно, чего теперь.
Позвонил водитель. Он внизу. Спускаюсь. Привет - привет. Вот, Собакина просила передать на расходы. Вручает конверт. Пухлый. Хорошо. Едем.
Звоню Нелюбову.
- Добрый день, можно ли переговорить с Михаилом Александровичем?
- Представьтесь, пожалуйста.
- Барышня (новенькая, что ли?), надо говорить не "представьтесь", а "как вас представить". Крестовников моя фамилия, Кириллом нарекли.
А все-таки злой я сегодня - чего наехал на девочку?
- Ой, извините, я сейчас узнаю, у него совещание…
Пауза.
- Здорово, Кирилл.
- Здорово, Саныч.
- Ты уже в пути?
- В пути. Только не знаю, куда и зачем. А главное, по какому праву?
- Слушай, ты извини, что сорвали тебя вот так… но дело такое… очень важное. Государственное.
- Да что за дело-то?
- Ну, как ты не понимаешь? Контртеррористическая операция. Это очень важно. Ты отнесись к этому серьезно. Я тут работу провел… ну, ты понимаешь… У тебя полный карт-бланш. Ты понимаешь, как это круто? Поэтому я, извини, именно тебя и послал.
- А бланш этот, на что на все?
- На все. Пока коллеги будут там, в Моздоке, у пресс-центра топтаться, ты будешь ездить куда хочешь, в любые войска, в любые точки. Там товарищи оповещены, - он понизил голос, - ты работаешь под патронажем самого Соколстремского.
- А…
Да, вот это уже лучше, это - не как в тот раз - "работай по той стороне". Если, конечно, все это правда. А то ведь как бывает (чаще всего, кстати) - в Москве обо всем договорятся, а на месте никто ничего знать не знает.
Пока что-то докажешь, пока они все опять созвонятся, опять согласуют, проработают вопрос, порешают вопрос, обменяются мнениями, опять согласуют, утвердят, дадут добро, подадут на подпись, подпишут, завизируют, доведут до сведения, установят сроки исполнения, согласуют перенесение сроков исполнения, устранят накладки… у тебя один бланш останется, без карты.
Лучше уж опять "по той стороне работать".
- Саныч, у меня вопрос политический. Если это все окажется туф… ну, в смысле, накладки возникнут, я могу прибегнуть к альтернативному способу?
- То есть?
- Ну… "та сторона"…
- Да ты че, обалдел? Ни в коем случае! МЕНЯ подставишь! Мы уже порешали все вопросы! И потом, насчет "той стороны", теперь велено в сортире мочить, ты не знал? Им теперь хана!
- А…
Я не знал. Точнее, не понял. Про сортир. Я ведь телевизор не смотрел. Но уточнять не стал.
- Саныч, а в смысле техники у меня как? Перегоны и все такое?
- Это не ко мне. Это ты у Собакиной спроси. Ну, все, желаю удачи. Держитесь там. И смотри - это очень ВАЖНО.
- Не переживайте, Михал Саныч, постараемся не лишить вас рабочего места.
Наглый я все-таки. Но ничего. В моем положении бояться начальства глупо. Дальше Чечни не пошлют… Да…
Звоню Собакиной.
- Тань, еще раз привет.
- Ты уже в дороге? - строгим голосом.
- Угу.
- Отлично. Ребята тоже выехали.
- Вот-вот, я как раз хотел кое-что уточнить. Ребята, говоришь, оператор и звуковик? А мы, кстати, на два-три дня летим?
- Почему это? Командировка долгосрочная.
- А насколько долгосрочная?
- Гхм… как я поняла - месяц-другой. А деньги, если кончатся, мы вам еще вышлем!
- Ты что, обалдела? Какой месяц-другой? Вы люди или как?
- Ну… ты же понимаешь, порядок там навести - это не на две недели история.
- А я что, воин-контрактник?
- Ну… мы вам смену вышлем… со временем.
- Смену. Я вам мозги свои вышлю - будете знать, как беспредельно эксплуатировать человеческий фактор. Да, кстати, а месяц, я подчеркиваю, месяц, мы там что делать будем?
- Как что? Снимать.
- Фильм?
- Э-э-э… да нет, надо регулярно материалы давать.
- А-а-а!!! Там, в Чечне, я забыл, в каждом ауле - Останкинская башня!
- Да нет, к вам тарелка прилетит.
- Летающая?
- Крестовников, кончай дурака валять.
- А я серьезно. Когда прилетит? Куда?
- Ну… я так понимаю, когда там обстановка более-менее прояснится, тогда и проработаем вопрос.
- А пока не прояснится, мы там что прорабатывать будем?
- Это не ко мне вопрос. Это Михал Саныч распорядился, чтобы вы сразу полетели. Тут… политическая составляющая.
- А!!! То есть мы месяц будем с генералами водку жрать, а потом прилетит тарелка. Вместе со сменой. Я - за!
Подъезжаю к Жуковскому. Ну, военный аэродром описывать подробно не буду - посадят, а в общих чертах - бетонный забор, вежливые прапорщики, проверка документов, длительный поиск моей фамилии в каких-то списках. Проехали.
Далее - здание аэропорта - маленький кирпичный сарай. На площадке - толпа людей в серой и синей (менты) форме. Это все - курящие. Внутри, понятное дело, нельзя.
В стороне от курящих, скромненько так, стоят посторонние. Посторонние, потому что не в форме. Вижу - мои. Камера, кофры. Но почему-то их трое. И четыре или пять здоровенных ящиков.
Прощаюсь с водителем, вынимаю свой рюкзак, подхожу.
- Здорово, мужики, я - Кирилл Крестовников.
- Дима Мухин.
- Руслан Мартанов.
- Вакула Пехота.
- Что???!!!
- Ну… зовут меня Вакула, а фамилия Пехота.
- А… актуально. А ты кто?
- Я? Монтажер.
- Да? А зачем?
- Послали.
Теперь несколько слов о моих новых товарищах. Первые, так сказать, впечатления.
Больше всего меня напряг оператор. Нет, в обычных обстоятельствах я, скорее, именно с ним из всех троих стал бы выпивать-общаться. Но в обстоятельствах данных… Длинные, очень длинные волосы, перехваченные чуть выше ушей какой-то не то лентой, не то широкой резинкой, куртка-косуха, сапоги - я не очень понимаю, "казаки", кажется. Да и выражение лица такое, прямо скажем, не военно-патриотическое. Я был, в некотором смысле, в шоке. Сами понимаете - политическая составляющая, наверху вопрос порешали, война, в конце концов, а тут - такое.