* * *
- Месье Дюбуа?
Окликнувший Анри человек сидел в холле жокей-клуба, за журнальным столиком. На вид человеку было лет тридцать, у него были черные усы и такие же волосы. Как только Анри обернулся, человек, положив сигару, встал и подошел к нему. Улыбнулся дружески:
- Месье Дюбуа, меня зовут Саид Мухаммед. Добрый день. Может быть, присядем и поговорим?
Проклятье, подумал Анри, неужели это в самом деле Саид Мухаммед? Сам Саид Мухаммед, собственной персоной?
- Добрый день, месье Мухаммед. Конечно, я готов поговорить.
Сев в кресло и дождавшись, пока Анри сядет рядом, Мухаммед некоторое время рассматривал его с мягкой улыбкой. Наконец сказал:
- Месье Дюбуа, рад видеть вас. Вы не против, если я буду вас звать просто Анри?
- Конечно, месье Мухаммед.
- Знаете, Анри, я уже довольно долго и безуспешно пытаюсь встретиться с вами. Вы просто неуловимы.
- Д-да? - Встретив дружелюбный взгляд, Анри пожал плечами: - Может быть. Если честно, у меня сейчас… Он замолчал.
- Понимаю, очень хорошо понимаю. У вас сейчас тяжелый период.
- Вот именно.
- Да. Что ж… - Мухаммед взял сигару. Осмотрел ее. - Тяжелый период бывает у всех. Я знаю, с вами разговаривал Ричардс, мой личный секретарь. У вас был с ним разговор?
- Был.
- Ричардс передал, что я хотел бы сотрудничать с вами?
- Передал.
- И говорил об условиях? В частности, о пяти миллионах компенсации?
- Говорил.
- Понимаю. Мухаммед надолго углубился в изучение висящего напротив гобелена. Знаете, Анри, забудем о деньгах. Запомните: вы будете заниматься любимым делом. Причем заниматься так, как вы хотите. И клянусь, меньше чем через два месяца я сделаю из вас звезду. Вы хотите стать звездой?
Анри улыбнулся. Неожиданно для себя он сделал открытие: он подпал под обаяние этого худощавого, отлично говорящего по-французски араба.
- Даже не знаю. Я ведь начинающий жокей, не более того.
- Начинающий жокей… Что ж, скромность, как говорили наши деды и отцы, украшает. Помолчав, Мухаммед тронул Анри за плечо: - Анри, все дело в том, что к французскому скаковому спорту я не имею никакого отношения. Я живу в Англии, занимаюсь английским скаковым спортом и английскими лошадьми. Поэтому я и приглашаю вас в Англию. Клянусь, если вы согласитесь, вы об этом не пожалеете.
Вглядываясь в улыбающиеся глаза Мухаммеда, Анри подумал: кажется, этот человек обладает каким-то секретом. Иначе он не смог бы вывести его, Анри Дюбуа, из многодневного транса.
- Так да или нет? - спросил Мухаммед.
- Да, - сказал Анри.
- Вот и прекрасно. - Пожав ему руку, Мухаммед осторожно погасил сигарету. Добавил: - И запомните этот день, Анри. Это день начала вашей славы.
- Что вы, месье Мухаммед…
- Да, да, Анри. Именно. Вашей славы, именно славы. В этом вы довольно скоро убедитесь. А сейчас… - Глаза Мухаммеда продолжали улыбаться. - Я хочу вам сделать сюрприз. Уверен, для вас эго будет очень и очень приятный сюрприз. Очень.
- Сюрприз? Анри никак не мог понять, что же скрывается в этой улыбке Мухаммеда. Никак.
- Да, сюрприз. Но для этого нам придется проехаться в Шантийи.
- В Шантийи?
- В Шантийи. Я снимаю там дом уже несколько лет. Когда я в Париже, я останавливаюсь там. Проедемся?
- Н-ну… если вы меня приглашаете.
- Я вас приглашаю. Вы на машине?
- Да.
- Я гоже на машине. Будете держаться за мной. Идем?
- Как прикажете, месье Мухаммед.
* * *
После того как они, достигнув Шантийи, проехали большой дворец, парк, большие конюшни и ипподром, "роллс-ройс" Мухаммеда остановился у витых чугунных ворот старинного особняка. Подошедший охранник в униформе открыл ворота. Проехав вслед за "роллс-ройсом", вскоре остановившимся у входа в дом, Анри нажал на тормоз. Вышел, и подошедший к нему Мухаммед, улыбнувшись сказал:
- Прошу вас, дорогой Анри. Прошу.
Поднявшись по указанному ему Мухаммедом пути - путь проходил по пологой мраморной лестнице - Анри вошел в роскошные двери с витражами. Стоявший в холле человек в форменном сюртуке склонил голову:
- Добрый день, месье. Добрый день, патрон.
- Добрый день еще раз. - Взяв человека иод локоть, Мухаммед сказал тихо: - Огюст?
- Все в порядке, патрон. - Огюст потупил глаза. - Все в порядке. Мадам наверху. И…
- Все, все, все. Понял, Огюст. Анри, прошу. По лестнице, на бельэтаж.
Поднявшись на бельэтаж и пройдя несколько комнат, Анри увидел мать. Стоя у большого овального окна, мать разглядывала открывавшийся за ним парк. Повернувшись при их появлении, шутливо закатила глаза:
- О, Анри… Дорогой мой сын… Месье Мухаммед, спасибо, что привезли его. Он… - Замолчала, глядя на Мухаммеда.
- Мадам, все, как мы договорились. Все в точности. Наверное, сейчас мне лучше оставить вас?
- Ну… да. Наверное.
- Все. - Мухаммед тронул Анри за плечо. - Желаю удачи.
- Спасибо, месье. - Проводив вышедшего Мухаммеда взглядом, посмотрел на мать. - Ма, что происходит?
- Сейчас. Сейчас, сынок. Но только… только я должна взять с тебя слово, что ты не расскажешь об этом никому.
- Не расскажу о чем?
- О том, что сейчас увидишь. Да… Помолчала. - Вы договорились? С месье Мухаммедом? О том, что ты переедешь в Англию?
- Ну… я-то договорился. Лишь бы он не передумал.
- Слава богу. Это важно.
- Ма… - Посмотрел на мать. - Ты говоришь какими-то загадками.
- Ладно, пошли. Мать взяла его иод руку. - Пошли.
- Куда? - Повинуясь ей, он тем не менее пытался понять, в чем дело.
Остановившись у одной из дверей, мать улыбнулась странной улыбкой, в которой вместе с радостью смешивалась горечь.
- Анри. Об этом пока не должен знать никто, кроме тебя, меня и месье Мухаммеда. Никто. Ни Жильбер. Ни… - как-то отрешенно помолчала. - Ни Омегву.
- О чем?
- Об этом. - Мать распахнула дверь. За дверью оказалась комната; в комнате, в центре, повернувшись к ним, стояла Ксата.
Увидев ее, Анри ощутил странное покалывание в ушах. В первый момент он точно понял, что это Ксата, однако уже в следующие, тянущиеся неимоверно долго секунды подумал: я ошибся. Это другая девушка. Тут же, встретив ее напряженный взгляд, понял: это все же Ксата. Но значит, тогда она не умерла? Но если она не умерла, почему от него это скрыли? Ксата смотрела на него, чуть подавшись вперед. Одета она была, как одеваются большинство молодых парижанок: в джинсовую юбку, джинсовую куртку и майку. Лишь сейчас поймал себя на том, что, как заведенный, из стороны в сторону поводит головой. Наконец выдавил:
- Ксата… Ксата… Не может быть…
- Анри… - Бросилась к нему. Обхватила так, будто ее готовы были вот-вот от него оторвать. - Анри…
- Ксата… Он обнял ее и забыл обо всем на свете.
* * *
Оторвала его от Ксаты мать. Сказала, обняв сзади за плечи:
- Анри… Ксата… Давайте сядем… Ну? Надо поговорить. Анри, слышишь?
Наконец, после того как они все трое уселись в кресла, мать сказала:
- Ксата. И Анри. Вам нужно как можно скорей уехать в Англию. Ксата, надеюсь, ты это понимаешь?
- Нгала, конечно. - Ксата улыбнулась. Но я еще не слышала от Анри, что он готов взять меня с собой.
- Ксага… - Он положил руку ей на колено.
- Он готов, - сказала мать. Вас никто не должен видеть в Париже. Потому что… хватит. Хватит того, что было.
Анри посмотрел на мать:
- Но… ма… но, как же все это?
- О господи… Ксата, я могу ему рассказать? Тебе не будет… неприятно? Я расскажу?
- Почему нет. Расскажи.
Мать повернулась к Анри:
- Последний раз ты ведь видел ее… - Замолчала.
- Я видел ее в Бангу. Когда она лежала на площади. Я приехал за ней, чтобы увезти в Париж. Ну и… она была…
- Он думал, ты мертва, - сказала мать. Не только он. Так думали все. Кроме, может быть, только Нгебы. И Зуфаты.
- Нгеба… - Ксата разглядывала потолок. - Нгеба потом объяснил: если бы они чуть сильней порвали мне хрящи… в гортани - все. Он бы уже ничего не мог сделать.
- Ты видел, как она лежала? - спросила мать. - И как Нгеба делал ей искусственное дыхание?
- Видел.
- Нгеба объяснил: уже тогда, в тот момент, он понял, что вернет ее к жизни. Но нарочно вел себя так, что все, до последнего человека, все, стоящие вокруг, даже Зуфата, были убеждены, что Ксата мертва. Больше того, Нгеба вел себя так, чтобы все поверили: вернуть Ксату к жизни нет никакой возможности. Никакой.
- И… что было потом?
- Потом, когда ты ушел, Нгеба объявил: Ксата мертва. Вернуть ее к жизни невозможно. Все должны разойтись. Чтобы через три дня собраться снова, на похороны. Через три дня были устроены похороны. Все были убеждены, что хоронят Ксату. На самом деле в заколоченном гробу в землю опустили кучу тряпок. Нгеба поговорил с матерью Ксаты. Так поговорил, что на похоронах она плакала и убивалась, будто действительно хоронила умершую дочь. Сразу же после этих фальшивых похорон мать Ксаты уехала в другую деревню. К родственникам. Нгеба укрывал Ксату в лесу. Укрывал до тех пор, пока в Бангу не приехала я. И не увезла ее ночью, тайком от всех, в Париж. Здесь, в Париже, я не могла обратиться ни к кому. Даже к Омегву.
Балиндовских агентов в Париже сейчас, как никогда. Пока, до того как не стане! ясно, чем окончатся выборы, Ксату нужно было куда-то спрятать. Подумав, я решила обратиться за помощью к месье Мухаммеду. Он помог. Мало того, что помог. Поскольку было ясно, что я не могу оставить Ксату одну, он фактически предоставил в полное наше распоряжение этот особняк. В Шантийи. Вот и все.
* * *
Несмотря на утренний час, все помещения парижского музея ЮНЕСКО в ожидании открытия выставки "Костюм и искусство мира" были переполнены. Как всегда летом, подавляющее большинство посетителей составляли туристы, в основном американские. Обстановка была праздничной, во всех помещениях играла музыка. В отдельных отсеках, куда пускали далеко не всех, манекенщицы в преддверии открытия выставки демонстрировали такие туалеты, что попавшие сюда одинокие американцы средних лет, обладатели самых дорогих билетов, просто млели. Это хорошо видел Ив Корти, он же Глинтвейн, известный карманный вор. Элегантно одетый, стройный, кажущийся гораздо моложе своих сорока, Глинтвейн здесь, в одном из залов музея, выглядел абсолютно на своем месте. В Париж на своем "порше" последней модели в сопровождении очаровательной юной партнерши Корти вернулся всего лишь позавчера. Партнерша, помимо того что оказалась идеальной любовницей, была еще и способной ученицей. Это позволило Глинтвейну вместе с ней провести более чем удачные гастроли на Лазурном берегу. Так что сейчас, после взятого на юге куша, Глинтвейн вполне мог позволить себе небольшой отдых. Но Глинтвейн не был бы Глинтвейном, если бы не сказал сам себе: не взять большие деньги, которые здесь, на выставке ЮНЕСКО, практически лежат на поверхности, будет верхом глупости. Именно поэтому заранее обзаведясь самым дорогим билетом, он и пришел сюда точно к открытию.
Стоя недалеко от помоста, по которому разгуливали манекенщицы, Глинтвейн не спеша выбирал клиента. Задача была не из легких. "Брать" сейчас здесь можно было практически любого. Все же в конце концов Глинтвейн остановил свой выбор на пожилом американце с фотоаппаратом. На глазах у Глинтвейна этот американец, буквально потеряв голову, уже около десяти минут вел безмолвные переговоры глазами с одной из манекенщиц. В момент, когда Глинтвейн решил, что начнет именно с него, американец как раз довольно ловко передал манекенщице свою визитную карточку, которую та неуловимым движением взяла на ходу. Убедившись, что его визитка именно там, где он и хотел бы ее видеть, американец с довольной ухмылкой спрятал в нижний боковой карман пиджака толстый бумажник. Идеальный клиент, подумал Глинтвейн. Лопатник наверняка набит купюрами, и я буду полным идиотом, если сейчас же не ударю по низам. Смахнув с рукава пылинку, он не спеша двинулся к американцу. Остановившись сзади, сделал вид, что поглощен созерцанием скользящих по помосту манекенщиц, и тут же, без задержки, легким движением вынул из кармана американца увесистый приз. Все было бы прекрасно, если бы в ту же секунду Глинтвейн вдруг не почувствовал, что кто-то крепко держит его с двух сторон, намертво зажав локти. Не помогла и попытка незаметным профессиональным движением избавиться от бумажника те же руки ловко обхватили его правую кисть. Лишь сейчас Глинтвейн осознал, что держат его два человека, по внешнему виду ничем не отличающиеся от пожилых американских туристов. Все, подумал Глинтвейн, прикинутые легавые. По их хватке он прекрасно понял: это никакие не туристы, а профессионально подготовленные ажаны.
Подтверждая его догадку, один из держащих его людей процедил на чистейшем парижском арго:
- Глинтвейн, не вздумай рыпаться. Иначе гарантирую отбитые почки, ты понял?
- Но месье… - начал было Глинтвейн, все еще надеющийся на чудо.
Но чуда не произошло. Стоящий рядом третий ажан, работающий, как и первые двое, под туриста, тронул жертву за плечо; после того как клиент обернулся, сказал по-английски:
Мистер, тысяча извинений, проверьте: на месте ли ваш бумажник?
- Мой бумажник? - Хлопнув себя по карману, американец залез в него. Дьявол… Да вот же мой бумажник, в руке у этого типа! Сволочь, он вынул его у меня!
- Именно это мы и хотим установить, - сказал ажан. - Вам придется пройти с нами. Не волнуйтесь, мистер, много времени это не займет.
"Влип, и глухо, - подумал Глинтвейн. - И очень похоже, они меня пасли. Точно. Иначе почему они оказались здесь, все трое, как раз к моему приходу?"