– Спасибо, – промямлил я, но не смог проконтролировать выражение своего лица. Я видел лишь Марину, лежавшую на каталке, беспомощную и уязвимую. "Боже, сохрани ей жизнь", – повторил я молитву и тяжело опустился на стул. У меня опять подогнулись ноги.
– Я попрошу, чтобы кто-нибудь принес вам по чашке чая, – предложила санитарка. – А пока сидите и ждите.
Я кивнул. При всем желании мне было бы трудно сдвинуться с места, и я мог думать только об одном – сумеет ли Марина оправиться от ранения. Рози сидела, закрыв лицо руками. Она оказалась в страшной близости к месту преступления, видела, как стреляли в Марину на тротуаре, а затем вместе с санитарами и врачами "Скорой помощи" привезла ее в больницу.
Через несколько минут какая-то добрая женщина в фартуке явилась к нам с двумя чашками чая. Крепкого, с изрядной долей молока и по меньшей мере двумя кусками сахара (его я себе никогда не клал). Изумительный напиток.
– Что же произошло? – наконец обратился я к Рози.
Она опустила руки и поглядела на меня. Ее глаза покраснели от слез, а выражение лица было стыдливым и растерянным.
– Успокойтесь, Рози. Это не ваша вина.
Но я понял, что она считает себя виноватой.
– Расскажите мне, что произошло? – принялся настаивать я.
– Это было так быстро, в одно мгновение, – начала она. – Мы отправились прогуляться по площади, но не успели пройти и двух-трех ярдов, как к нам подъехал мотоциклист. Он сидел за рулем и держал развернутую карту. Затем поманил нас к себе и указал на эту карту. Из-за шума мотора я его не расслышала. Марина шагнула к нему, и он выстрелил. По-моему, оружие лежало под картой.
– Вы могли бы описать мотоциклиста? – поинтересовался я. – И сумели бы узнать его при встрече?
– Нет. Едва ли, – неторопливо отозвалась она. – На нем был шлем, закрывающий лицо. Отчасти из-за него я не разобрала ни одного слова.
– Ну, а мотоцикл? – спросил я.
– Это был обычный… обычный мотоцикл, – ответила Рози. – Не знаю, какого типа.
Она помедлила, и я догадался, что Рози вновь мысленно проигрывает всю сцену.
– Сначала я не поняла, что он в нее выстрелил. И не услышала ни шума, ни какого-нибудь хлопка. Марина скрючилась от боли и обхватила колено, а мотоциклист с грохотом умчался. Асфальт был залит кровью. Она буквально хлестала из ее раны и забрызгала все вокруг.
Я посмотрел на черные брюки Рози, покрытые кровью Марины.
– Я постаралась остановить кровотечение и стала звать на помощь, – продолжила она. – Но никто не откликался на мои крики. Казалось, прошла целая вечность, когда из института выбежали охранники. Они вызвали •Скорую помощь", однако ее тоже пришлось долго ждать.
Дверь чуть-чуть приоткрылась, и я вскочил.
– Это вы приехали вместе с девушкой, в которую стреляли? – спросил кто-то, просунувший голову в проем.
– Да, – одновременно откликнулись Рози и я. – Ладно. Подождите здесь, пожалуйста. – Голова скрылась, и дверь снова захлопнулась.
Я поднялся и начал расхаживать по комнате. Мне удалось себя сдержать и не выбежать в коридор, вернувшись к круглому окошку, лишь ценой огромных волевых усилий.
– Ну что они так тянут? Неужели им трудно сказать правду?! – в отчаянии воскликнул я. Но уже знал ответ. Врачи оперировали Марину. Они боролись за ее жизнь, и я молился за благополучный исход этой операции. За ее спасение.
– Она потеряла массу крови, – проговорила Рози. – Я держала ее колено обеими руками и крепко сжимала его. Но кровь все равно просачивалась между моими пальцами и стекала на тротуар. Это было ужасно. – Она вздрогнула.
– Вы себя потрясающе вели, Рози. Без вас она, наверное, умерла бы там, на мостовой. А в больнице у нее, во всяком случае, появился шанс. – И я на него надеялся.
Дверь опять открылась, но на пороге стоял не врач, а полицейский в форме.
– Добрый день, – поздоровался он, кивнул Рози и мне и показал свое удостоверение. – Известно ли кому-то из вас имя молодой дамы, в которую стреляли?
– Марина ван дер Меер, – сообщил я. – Скажите, в каком она состоянии? Мне нужны самые свежие новости.
– Врачи по-прежнему оперируют ее, сэр, – заявил он. – Боюсь, что все остальное мне неведомо. – Он достал из кармана блокнот и уточнил: – Как вы произнесли ее имя?
Я продиктовал по слогам, и он записал его.
– А сколько ей лет? – Он занес в блокнот и сведения о ее возрасте. – Кстати, как вас зовут? – осведомился он. Я представился ему и подумал: ну где же этот проклятый врач? – А вас, мадам?
Полицейский записал в блокнот имя Рози и годы нашего рождения. Я в очередной раз удивился, почему они так важны.
– Кто из вас родственник пострадавшей молодой дамы? – В другой ситуации его определение "молодая дама" прозвучало бы забавно. Как будто бы Марине только что исполнилось четырнадцать лет. Однако она была значительно старше его.
– Я ее родственник, – ответил я.
– Вы ее муж? – По крайней мере, он не спросил, являюсь ли я ее отцом.
– Нет, я ее… – Кто же я? Для бойфренда я был слишком стар. И ненавидел слово "партнер". Употреблял его, лишь говоря о лошадях-партнерах на скачках. Есть ли хоть один подходящий термин? Нет. -…жених, – произнес я.
– Поэтому вы считаете себя ее ближайшим родственником?
Мне не понравились его последние слова. Понятие "ближайший родственник" всегда казалось стоящим рядом с понятиями "проинформировать" и "смерть".
– Ее родители живут в Нидерландах, – пояснил я. – Их адрес у меня где-то дома. У нее также есть брат. Он обосновался в Штатах.
– А вы, мадам? – полицейский повернулся к Рози.
– Я работаю с Мариной в лондонском Исследовательском институте. И была вместе с ней, когда в нее выстрелили.
Его глаза расширились.
– Неужели? Мое начальство захочет, чтобы вы дали показания.
Он опять отвернулся и негромко заговорил по рации. Я не уловил всего сказанного, но расслышал, как он произнес "свидетельница".
В комнату вошел один из медиков. Он был в синих брюках, в тон короткому синему халату, и тоже в каком-то тюрбане.
– Это вы пришли к девушке, в которую стреляли? – спросил он.
– Да, – сказал я. – Она моя невеста.
– У нее нет обручального кольца.
– Оно появится на будущей неделе. – "Если только она выживет", – подумал я. – Как она себя чувствует?
– Боюсь, что не блестяще. Мы отправили ее в операционную, так что я передал ее хирургу. Извините, забыл вам представиться. Я – доктор Осборн. Дежурный консультант по несчастным случаям, требующим срочного медицинского вмешательства.
– Сид Холли, – отозвался я. Он не стал пожимать мне руку. Микробы и тому подобное.
– А, – кивнул он. – Жокей. То-то мне знакомо ваше лицо. Ну что же, ваша девушка потеряла массу крови. Признаюсь, я изумлен, что она была жива, когда ее сюда привезли. У нее было слишком низкое кровяное давление.
– Но она сможет оправиться от ранения? – задал я вопрос и невольно вздрогнул.
– Опасаюсь, что ответ мне неизвестен. Пока что исход неясен. Она была еще жива, когда ее доставили в операционную. Вот и все, чем я могу вас утешить.
Я ощутил, как кровь прилила к моим ушам.
– Пуля чуть задела само колено, так что суставы в нормальном состоянии, но она разорвала бедренную артерию на месте ее перехода в подколенную, то есть сзади колена. Отсюда и потеря крови. По-моему, пуля была небольшая и не смогла повредить остальные мягкие ткани. Все же ей очень не повезло.
– Но вам удалось приостановить кровотечение? – в отчаянии спросил я.
– Да, на какое-то время, хотя это совсем не просто. Меня волнует другое: как бы в дальнейшем кровь не хлынула в ее внутренние органы.
– Почему? – не понял я.
– Мы влили в нее большую дозу крови и других компонентов для восполнения утраченного. Как полагается.
Я кивнул. Мне было хорошо известно о процессе переливания крови.
– Иными словами, мы влили в нее огромную дозу, от которой кровотечение способно возобновиться.
– Вы пользовались жгутом?
– Чем-то в этом роде. Мы туго перевязали ногу, и теперь она под давлением, но повязку нужно менять каждые десять минут, а не то нижняя часть ноги начнет мертветь.
Когда мы это сделали, опять началось артериальное кровотечение. Значит, мы влили в нее куда больше крови, чем обычно содержится в ее организме. А это создает дополнительную проблему. Колоссальный объем переливания резко разбавляет некоторые компоненты в крови. Он также приводит к уменьшению в ней необходимых веществ. И в результате способность крови свертываться сокращается в несколько раз. Одновременно это способствует ее диффузии, то есть проникновению в разные части тела, особенно во внутренние органы вроде почек. Скажу откровенно – по-моему, любое дальнейшее кровотечение может стать роковым. Пациентка его просто не выдержит. Потребуется новое обильное переливание, а оно, в свою очередь, уменьшит долю полезных компонентов, вызовет очередное внутреннее кровотечение и в конце концов приведет к полному коллапсу системы жизнедеятельности.
– Но… – я судорожно сглотнул слюну, – когда мы узнаем?
– Следующие несколько часов будут критическими. Переломными. Если она выживет, то можно говорить о шансах на выздоровление. Вполне реальных, разумных шансах.
"Реальные, разумные шансы" вовсе не показались мне реальными или разумными.
– Долго ли она останется в операционной?
– Насколько я понимаю, недолго, – откликнулся он. – Ее прооперируют и "починят" ей артерию. Это рискованно, но хирург и я решили: лучше заняться артерией прямо сейчас, чтобы она вновь не разорвалась. Ведь ее разрыв ускорит катастрофический исход.
– Что вы станете делать с артерией и каким образом укрепите ее? – попытался выяснить я.
– Мы применяем пересадку тканей, – ответил он. – Берем отрезок вены из ее другой ноги и "латаем" им артерию. Образно выражаясь, строим мост над пробоиной от пули. Совершенно нормальная процедура, и к ней постоянно прибегают при операциях на сердце. Например, при коронарном шунтировании. Проблема в том, что в это время нужно довести потерю крови до абсолютного минимума.
Я больше не слушал подробности и лишь поинтересовался:
– Когда я смогу ее увидеть?
– После операции она пройдет курс интенсивной терапии. Тогда вас к ней пустят, но ей дадут обезболивающие и снотворные таблетки, и она будет спать. Мы постараемся сохранить ее кровяное давление на максимально низком уровне. Простите, я должен идти. Меня повсюду ждут.
– Спасибо, – поблагодарил его я, но это не имело значения.
– Она попала в надежные руки, – великодушно отметил полицейский.
Я кивнул. И почувствовал себя совершенно беспомощным.
– Знаете, я оставил машину на тротуаре у больницы, – сообщил я. – Мне надо отогнать ее подальше. Так что я покину вас минут на пять.
– Извините, сэр, – возразил полицейский. – Вам нельзя выходить из больницы, пока вы не дадите показания моему начальству.
Его начальством оказался детектив-суперинтендант Олдридж из отделения полиции Метрополитен, прибывший к нам в сопровождении еще одного полицейского, е штатском. Они предъявили мне свои удостоверения.
– Благодарю вас, констебль, – проговорил супер, освободив нашего приятеля от надзора.
– Я позабочусь о вашей машине, – предложил мне констебль.
– Наверное, ее уже отогнали. – Однако я отдал ему и водительские права, и ключи.
Суперинтендант желал выслушать подробный отчет обо всем, что Рози или я делали в течение дня. Нудная процедура. Я с трудом смог сосредоточиться. Мои мысли бесцельно блуждали.
– Я намерен выяснить, как чувствует себя Марина. Отпустите меня к ней, – попросил я, ощутив нарастающий гнев.
– Все в свое время, мистер Холли, – остановил меня супер.
Но я уже поднялся и шагнул к двери.
– Пожалуйста, вернитесь и сядьте, сэр. – Он произнес эту фразу довольно жестко.
– Нет, – заспорил с ним я. – Мне нужно увидеть мою невесту. – Я понемногу начал привыкать к этому определению.
Полиция вела себя в пределах разумного, и я ее не обвинял.
Муж или жена, друг или его девушка часто, пожалуй, даже слишком часто становятся убийцами своих близких. У меня всегда возникало впечатление, что, устраивая душераздирающие пресс-конференции, преступники словно поднимают знамя с крупной надписью: "Я это сделал!"
Если он хочет меня арестовать, то пусть только попробует. Кассир в сандвич-баре подтвердит мое железное алиби. И я должен был взглянуть на Марину.
Но я напрасно надеялся на встречу с нею. Спустившись в приемный покой, я спросил, нельзя ли мне пообщаться с доктором Осборном.
– Простите, он занят.
Готовы ли они мне ответить, в какую палату отвезли Марину ван дер Меер? И в каком она сейчас состоянии?
– Извините, но после операции ее перевели в другое отделение.
Не скажут ли они мне, как попасть в палаты интенсивной терапии?
– Простите, вам лучше обратиться в центральную регистратуру.
На доске объявлений над столом я увидел грозное предупреждение: "Наш персонал вправе не отвечать на вопросы посетителей и не оказывать им содействие". И понял, сколько раздражения и злости скапливается в подобных местах. Эту злость порождают страх, бессилие и боль.
Однако жесткое правило помогло мне побороть собственный гнев. Я удалился из отделений "А" и "Е", направившись на поиски центральной регистратуры больницы. За мной неотступно следовала какая-то тень. Я обернулся и узнал помощника суперинтенданта.
– Мы желали удостовериться, что вы не покинули больницу, сэр, – кратко разъяснил он.
– Отлично, – заявил я. – Значит, вам известно, куда перевезли Марину. Будьте так любезны, перезвоните и уточните.
Он торопливо нажал кнопки своего мобильного телефона и столь же быстро, негромко заговорил.
– Прошу вас, выключите аппарат, – вмешался проходивший по коридору мужчина. – В больнице запрещено пользоваться сотовыми телефонами.
– Я полицейский, – пояснил служащий в штатском.
– А я врач, – ответил незнакомый мужчина. – Мобильные телефоны способны повредить медицинское оборудование.
– О'кей, – согласилась моя тень.
Но через минуту он достал другой аппарат и выслушал ответ.
– Вас неправильно информировали в приемном покое. Она по-прежнему в операционной, – сообщил он. – Там у входа дежурит охранник.
"Теперь Марине нужен не мускулистый охранник, а хранитель ее души, – подумал я. – Ангел-хранитель".
– Я пойду в отделение интенсивной терапии и буду ждать, когда ее переведут в палату, – доложил я.
Моя тень кивнула, и мы вместе двинулись за указаниями в центральную регистратуру больницы.
Я сел на стул у двери отделения интенсивной терапии, напротив лифтов. Тень устроилась рядом со мной. Время тянулось очень медленно.
Я поглядел на часы. Невероятно, но прошло всего пятьдесят пять минут с тех пор, как Рози позвонила мне в сандвич-бар. А я ощущал их как долгие, долгие часы.
Я подумал о родителях Марины, с которыми встречался лишь несколько раз. В прошлом году они остановились у нас в Лондоне на Пасху, а мы гостили у них в Голландии в августе. Тогда Марина показала мне свои родные края. Я должен им позвонить. Нужно дать знать родителям, что врачи боролись за жизнь их дочери. А главное, что она сама боролась за жизнь и, как я надеялся, продолжает бороться. Но звонок можно и отложить на вечер. У меня не было с собой номера их телефона, и я не собирался возвращаться за ним домой.
Кому еще мне надо позвонить?
Наверное, мне стоит сказать Чарлзу. Я буду рад его поддержке.
Чарлз! Господи, как же я не сообразил! Если они, кем бы эти "они" ни были, попытались приостановить мое расследование, выстрелив в Марину, то почему бы им не расправиться и с Чарлзом? В Марину стреляли чуть больше часа назад. От Линкольн'с Инн Филдс можно за полтора часа доехать до Эйнсфорда. А на скоростном мотоцикле и того быстрее.
– Мне нужно позвонить, – заявил я полицейскому. – Срочно! Немедленно.
На двери отделения висел плакат "У нас запрещены мобильные телефоны".
Скверно, решил я. Ведь это срочное дело. Дошел до конца коридора, встал у окна и включил мобильник. Ну, давай, давай, торопил я аппарат. Но СИМ-карта сработала не сразу.
Наконец до меня донесся гудок, и я набрал номер Чарлза. К счастью, он откликнулся на четвертый звонок.
– Чарлз, это Сид, – начал я. – В Марину стреляли. Я боюсь, что следующей жертвой станете вы. Прошу вас, уезжайте из дома. Возьмите с собой миссис Кросс и перезвоните мне.
– Хорошо, мы сейчас выйдем, – отрапортовал он. – Я позвоню тебе через пять минут.
Да, военная выучка что-то значит. Хотя я не впервые обращался к нему с подобной просьбой, и в предыдущем случае мои мрачные прогнозы оправдались. Так что я имел право его предупредить. Я вспомнил об этом, и, полагаю, та же самая мысль пришла в голову Чарлзу.
Я ждал у окна, и пять минут показались мне равными вечности.
Но вот раздался звонок.
– Мы благополучно собрались, сели в машину и отъехали от дома, – сообщил он. – А Марина?.. – Чарлз не смог договорить фразу до конца.
– Она в больнице Сент-Томас, – пояснил я. – Вам известно, где это находится, и вы легко сюда доберетесь. Марине сделали операцию, но врачи не дают никаких гарантий. Положение очень тяжелое.
– Я высажу миссис Кросс, а затем поеду к тебе.
– Спасибо. Буду рад вас видеть.
– По-моему, мне следует связаться с местным полицейским надзирателем и попросить его пронаблюдать за домом, – добавил Чарлз.
А я-то считал, что в наше время ни у кого нет местных надзирателей.
– Прекрасно, – похвалил его я. – Вы найдете меня в отделении интенсивной терапии. Я жду, когда из операционной сюда привезут Марину. На доске объявлений больницы это отделение обозначено буквами СИ.
Я вернулся на место и сел рядом со своей тенью.
Где же Марина? Ее давно должны были доставить в отделение. Неужели врачам не удалось ее спасти? И я не увижу ее в палате, потому что она умерла на операционном столе? Не спуститься ли мне в морг? О господи, что мне делать?
Я мысленно перебрал факты, вспомнив беседу с врачом. С каждой секундой во мне усиливалось убеждение, что Марина мертва. Отчего же я как ни в чем не бывало сижу здесь с полицейским?
Один из лифтов остановился на нашем этаже. Я подскочил, но это была не Марина. Из лифта вышли суперинтендант Олдридж и Рози. Бедная девушка осунулась на глазах и как будто уменьшилась вдвое. Пережитое за день лишило ее последних сил.
– Я разговаривал с хирургами, – передал мне супер. – Мисс Меер до сих пор в операционной, но ее скоро привезут. Меня попросили сообщить вам, что ничего не изменилось.
Я почувствовал невыразимое облегчение.
Моя тень поднялась при появлении шефа, и Олдридж уселся по одну сторону от меня, а Рози – по другую.
– Теперь мне о вас все известно, мистер Холли. Я окинул его недоуменным взглядом.
– Да и любой коп в курсе ваших дел, как. впрочем, и детективы.
Я не был уверен, что он решил мне польстить.
– Ну и что? – насторожился я.
– Имеет ли отношение выстрел в мисс Меер к вашим расследованиям?
Я знал, что рано или поздно мне зададут этот вопрос. Но не ожидал, что услышу его так скоро.