Но я все же вернулся к компьютеру Джульет. С каким бы удовольствием я провел целый день, исследуя цифровой лабиринт. Неудивительно, что компьютеры становятся первой уликой и полиция забирает их сразу после ареста задержанных. В наши дни записи в персональном компьютере сделались окном в личную жизнь. Попытайтесь, если сумеете, уничтожить тексты, не предназначенные для посторонних глаз, но компьютеры их все равно запомнят. Компьютеры можно подкупить и вынудить их раскрыть наши тайны. В большинстве случаев жену нельзя заставить выступить с показаниями против мужа, и наоборот. Но подобной защиты от компьютеров ждать нельзя. Машина на столе – никому не друг, и она способна стать самым страшным врагом злодея.
Я опять отправил компьютер Джульет в долгую спячку. Потом широко распахнул входную дверь и быстро оглядел дорогу. Почтальон был в добрых сотнях ярдов от дома, удаляясь от него с каждым шагом. Больше я никого вокруг не заметил, запер дверь и уверенно направился к своей машине, припаркованной на кромке травы в пятидесяти ярдах от поселка и не видной из окон коттеджа Джульет. Забрался в нее и опустился на водительское сиденье. Моя рука дрожала. Наверное, я уже слишком стар для приключений в духе "плаща и шпаги".
В который раз проверил свою фотокамеру и пластиковый пакет с волосами, убедившись, что они на месте. С облегчением вздохнул и поехал в Лондон.
Ко времени возвращения я почувствовал усталость. В шесть утра путешествие от моей квартиры до Ламбурна заняло около часа, зато обратный путь оказался настоящим кошмаром. Три часа с постоянными заторами и очередными стартами по забитым пробками центральным дорогам, ведущим в Лондон. Шоссе М4 еще до Слоуфа сделалось сплошной толчеей.
Дома я снял "костюм для обыска" – черные джинсы, темный свитер и кроссовки, переодевшись в серые брюки, рубашку с голубым воротничком и черные кожаные ботинки со скользкими подошвами. Вставил в искусственную руку только что заряженную батарейку и выпил чашку черного кофе, чтобы перезарядиться самому.
Мне позвонила Марина и принялась умолять:
– Пожалуйста, приезжай поскорее и возьми меня отсюда. Я больше не выдержу эти бесконечные дневные телепередачи.
– Я буду у тебя чуть попозже и привезу что-нибудь почитать.
– Но я хочу вернуться домой.
– Нет, тебе нужно отлежаться в постели и как следует отдохнуть. Мне об этом сказали врачи.
"Как странно, – подумал я. – Всю свою жокейскую жизнь именно я старался пропускать мимо ушей советы врачей с их благими намерениями, а Дженни прислушивалась к ним и рассуждала в стиле моей последней фразы. Это меня застали крутящим педали велосипеда после того, как хирург, удаливший мне селезенку, приказал лежать в постели и не вставать. И это я однажды попытался срезать кухонным ножом гипс, наложенный на сместившиеся в результате падения кости лодыжки".
Я не без труда уговорил Марину остаться в больнице на день-другой и обещал выяснить, что тогда можно будет сделать.
В час ланча я сел в метро и добрался до Линкольн'с Инн Филдс со своим драгоценным пакетом, собираясь отдать его Рози. Но предварительно позвонил ей домой и попросил приехать на работу в субботний полдень. Она охотно согласилась уделить время анализу найденных волос.
Когда Рози поднялась к себе в лабораторию, я отнес камеру в фотомастерскую на углу Кингсуэй. Там имелся один из аппаратов, способных за считаные минуты превращать отснятую пленку в яркие, четко отпечатанные снимки. Я заказал по два экземпляра всех кадров, хранившихся в памяти моей камеры. Среди них были снимки полицейского обыска дома Билла Бартона после его ареста и фотографии кабинета, заснятые через окно в день его смерти. Множество снимков лица Марины со швами над бровью и на губе, шесть фотографий гардероба Джульет, до отказа набитого дизайнерской одеждой, и, наконец, самый свежий снимок расчески с волосами на зубцах.
Я вернулся в институт, поднялся наверх, но Рози нигде не было видно. Так что я сел в приемной, где с меня не сводил глаз бдительный институтский охранник, и начал читать брошюры, призывавшие жертвовать средства на исследования рака. В них подробно разъяснялась особая важность диагноза ранних стадий раковых заболеваний. До появления Рози я успел не только бросить всю завалявшуюся в карманах наличность в прорезь жестяного ящика для сбора пожертвований, но и стал осторожно ощупывать свое тело. Вдруг на нем в интимных местах обнаружатся подозрительные бугорки и шишки?
Рози спустилась в лифте, выбежала в холл и воскликнула:
– Джекпот! Мы сорвали двойной куш! Она чуть ли не подпрыгивала от волнения.
– В сущности, это двойной джекпот.
– Почему двойной? – спросил я.
– Я отдельно протестировала каждый волосок в этом пакете, – сообщила она. – И они принадлежат двум разным людям. Большинство из них – волосы женщины, облизавшей прошлым вечером краешек конверта.
– А другие? – не вытерпел я.
– А другие – волосы мужчины, напавшего на Марину на той неделе.
Глава 18
– Ты ублюдок, – заявил Крис Бишер. – И решил использовать меня втемную.
Он был прав в обоих случаях.
Я позвонил ему днем в субботу, продолжая наблюдать по телевизору за скачками в Кемптоне.
– Тебе незачем было так торопиться, – заметил я.
– Зря мы во все это ввязались. Я сейчас жалею. В конце концов, не такая уж это сенсация, верно?
– Откуда ты знаешь? – насторожился я.
– Следствие буксует, как же мне не догадаться? – Он и впрямь был неглупый малый. – Чертова полиция не реагирует. Проклятый болтун Падди О'Фитч. Зачем я только его послушал?
– Я могу с тобой повидаться? – поинтересовался я.
– Что тебе от меня надо и о чем еще я должен написать, ублюдок?
– Можешь писать все, что угодно, – ответил я. – Однако я приготовил для тебя настоящую сенсацию.
Я презирал тайные сговоры, но Крис лучше, чем кто-либо, подходил для задуманной мною операции.
– И она на должном уровне? – недоверчиво спросил он.
– На должном, – успокоил его я. – Но мне может понадобиться твоя помощь.
– О'кей. Давай выкладывай.
– Это не телефонный разговор. Тебе придется потерпеть до завтра.
– А вдруг ты ее кому-то продашь и статью напечатают в другой чертовой газете?
– Расслабься и отдохни, – посоветовал я. – Это будет твоя эксклюзивная информация. Но всему свое время.
– Я по субботам не работаю, – заупрямился он.
– Лжешь, – засмеялся я.
В конце концов мы согласились встретиться в винном баре на Эбури-стрит завтра, в семь часов вечера. Мне нужно было продумать ряд деталей предстоящего разговора, и к тому же я хотел высвободить день, чтобы привезти Марину домой.
Я подъехал к больнице Сент-Томас около четырех часов. И почувствовал, что настроение у Марины далеко не идиллическое. Подошел к окну палаты и поглядел на Темзу.
– Во всяком случае, здесь у тебя хороший вид из окон, – заметил я, постаравшись разрядить обстановку.
– Но я ничего не могу разглядеть, – возразила Марина. – Кровать слишком низкая, и мне видно только небо. Сестры не разрешают мне вставать. Даже ходить в туалет. Я пользуюсь уткой. Это отвратительно.
– Успокойся, моя дорогая, – ласково произнес я. – Нельзя повышать кровяное давление просто потому, что тебе не по душе больничные порядки. Пусть артерия на твоей ноге окончательно заживет.
Чем скорее я заберу Марину домой, тем лучше. Я также был уверен, что ее охраннику пора оставить свой пост.
– О'кей, о'кей, я спокойна, – откликнулась она. Несколько раз глубоко вздохнула и опустила голову на подушку. – И где ты сегодня пропадал, явившись ко мне только в четыре часа?
А, вот она, истинная причина ее волнения.
– Я был с другой женщиной, – поддразнил ее я.
– О. – Она мгновенно смолкла. – Тогда все в порядке. А я-то думала, что ты работал.
Мы расхохотались.
– Утром я поехал в Ламбурн, – сообщил я.
– Что, ты решил покататься верхом?
– Нет, я зашел в коттедж Джульет Бёрнс.
– Но зачем? – изумилась она.
Я достал фотографии гардероба Джульет и отдал их Марине со словами:
– Погляди на них.
Она детально изучила шесть снимков. Но судить по ним о туалетах Джульет было нелегко: содержимое ее гардероба поражало лишь на месте, когда каждый костюм бросался в глаза.
– Ну и что?
– Это фотографии гардероба Джульет Бёрнс в ее спальне – Значит, ты побывал в ее спальне, не так ли?
– Тогда ее не было дома.
– Что же такого особенного в гардеробе Джульет Бёрнс? – не поняла Марина.
– В нем висят дизайнерские модели, а к ним подобраны в тон туфли от Джимми Чу и сумочки от Фенди. Общая стоимость всех вещей тянет на тридцать тысяч фунтов, если не больше.
– Вау! – воскликнула она и вновь посмотрела на фотографии. – По-моему, ты не считаешь, что она заработала их тяжелым трудом и бережливостью.
– Нет, не считаю.
– Но как ты узнал, что у нее есть эти вещи? – полюбопытствовала Марина.
– Я отвез Джульет домой в то утро, когда она обнаружила мертвого Билла, и случайно увидел их, – пояснил я и внезапно усомнился, "обнаружила" ли она его мертвым.
– Как это тебе удалось?
– Я повесил ее жакет в гардероб. Но не сознавал, что мне нужно искать, пока Дженни не сказала мне вчера, как дорого стоят дизайнерские модели.
– Но нельзя же обвинять ее в убийстве из-за роскошных костюмов, – заявила Марина.
– Есть и еще кое-что. – Я рассказал ей о расческе, собранных в пакет волосах и о том, что Рози успела выявить их ДНК. А также сообщил об открытке, ждавшей меня на Эбури-стрит, и о написанном на ней от руки грозном предупреждении.
Марина молча слушала меня.
– Следовательно, человек, облизавший ободок конверта, – тот же, что оставил волосы на расческе, а иными словами, сама Джульет Бёрнс.
– Я полагаю, она не приглашала тебя в свою спальню сегодня утром, – уточнила Марина.
– Нет, – подтвердил я. – Она была на работе.
– Что же ты собираешься делать? – спросила она. – Обратишься в полицию и выложишь им все сведения об одежде, волосах и прочем?
– Полиция слишком занята другими делами, – ответил я. – Насколько мне известно, они даже не расследуют выстрел в тебя. И дали мне знать, что у них не хватает людей. Глочестерширская полиция все это время пытается поймать убийцу ребенка. А в полиции Теймз Валли убеждены, что Билл покончил с собой.
– Сегодня утром меня посетил еще один полицейский, – призналась Марина.
– Чего он от тебя хотел? – встревожился я.
– Просто желал выяснить, не вспомнила ли я что-нибудь новое, – отозвалась она.
– Ну и как, ты вспомнила? – осведомился я.
– По правде говоря, нет. – Марина была разочарована. – Я сказала ему о ярких полосах на бензобаке мотоцикла и дала мои рисунки. Но он решил, что они не помогут найти стрелявшего. Очевидно, у многих мотоциклов есть эти светящиеся полосы на бензобаках.
"А у многих мотоциклистов яркие пятна на брюках", – подумал я.
– Ах да, чуть не забыла! – воскликнула она. – Он затронул и другую тему.
– Какую?
– Полицейский передал мне твои слова. Ты же сообщил ему, будто я твоя невеста.
– Ничего подобного!
– Да, да, ты ему сообщил. Я разговаривала с хирургом. Как выяснилось, он тоже об этом знает. Короче, мистер Холли поставил в известность всю больницу, что он – мой жених. Но не сказал мне ни слова об этом.
– Иначе они не пустили бы меня в палату. И я бы тебя не увидел.
– О, так это был только предлог? И у тебя нет никаких серьезных намерений.
– Я сделал тебе предложение вечером в пятницу, – заявил я. – Но ты мне не ответила.
– Это несправедливо. Я была без сознания.
– Прошу прощения. Прошу прощения.
– Если ты и правда собираешься на мне жениться, то сделай мне новое предложение.
Я глубоко заглянул ей в глаза. Желал ли я провести остаток своей жизни с этой женщиной, в богатстве и в бедности, в добром здравии и в болезнях, пока смерть не разлучит нас? Да, желал, но меня тревожило, что, если я вскоре не найду стрелявшего, смерть сможет разлучить нас куда быстрее, чем нам того хотелось бы.
– Как по-твоему, мне следует встать на колени? – спросил я.
– Обязательно, – подтвердила она. – Тогда ты окажешься на одном уровне со мной.
Я опустился на одно колено около ее кровати и взял ее левую руку в свою правую.
– Марина ван дер Меер, – с улыбкой произнес я, – согласны ли вы стать моей женой?
Она отвернулась от меня и ответила:
– Я об этом подумаю.
Я провел субботний вечер, исследуя успехи и поражения на скачках лошадей из конюшни Билла Бартона. Как же мы раньше обходились без компьютеров? Применив компьютерную цифровую технологию, я сумел за один вечер сделать больше, чем прежде успевал за неделю, когда пользовался старомодными книжными страницами с мелкой печатью.
База данных "Рэйсформ" с ее почти мгновенным доступом к массе статистических материалов стала для меня незаменимым источником. И я с головой погрузился в изучение забегов лошадей Билла за последние пять лет.
Нет, это не были поиски иголки в стоге сена. Скорее я искал в таком стоге соломинку чуть короче остальных. И, даже найдя ее, не был бы уверен, она ли это или мне нужна другая.
Классическими, "сигнальными" признаками махинаций на скачках всегда являлись проигравшие лошади, на которых делали незначительные, "короткие" ставки, и за ними обычно следовали победители с их крупными, "долгими" ставками. Той или иной лошади мешают выигрывать, пока увеличиваются размеры ставок, а затем начинается большая игра с длительным преимуществом, и эта лошадь действительно пытается продемонстрировать достойный результат. Однако возможность использовать договорные ставки на проигрыш лошади изменила сложившийся порядок. Классических признаков мошенничества больше не существует. А какие признаки могут существовать в наши дни? – задал я себе вопрос.
"Жучки" и профессиональные игроки пользуются представленными образцами как механизмами для отбора, определяя, когда лошадь сумеет хорошо пробежать, а когда будет скакать хуже.
Например, если скачки проводятся неподалеку от "домашних" конюшен, многие лошади чувствуют себя увереннее и бегут лучше обычного, особенно когда им не надо преодолевать длинные дистанции. Тренеры, привыкшие пускать своих питомцев галопом по холмам, способны добиться больших успехов при финишах в гористых местностях, вроде Тоусестера или Челтенхема.
В общем, лошади могут скакать лучше или хуже по самым разным причинам. Ведь они очень восприимчивы к обстановке. Одни ипподромы ровные и плоские, а другие бугристые, у каких-то пологие склоны, а у каких-то крутые и чуть ли не отвесные. В Америке все трассы левосторонние, и лошади скачут против часовой стрелки. Но в Англии некоторые беговые дорожки левосторонние, а некоторые – правосторонние. Например, в Виндзоре и Фонтуэлле лошади бегут на одних и тех же скачках и в левую и в правую стороны, а форма дорожек напоминает восьмерку.
Серьезному игроку необходимо знать, когда тренера или даже ту или иную конкретную лошадь ждет успех, а когда никакого успеха не будет. Поэтому интерактивная игра "Рэйсформ" дает возможность пользователю искать невиданные образцы, задавать вопросы и обращаться к обширной базе данных для ответа на них. Интересно, принялся размышлять я, можно ли применить систему для поиска мошеннических сделок во дворе Бартона? Способна ли она показать мне, что Хью Уокер изобрел некий новый способ махинаций на скачках?
Я постарался задать, как мне казалось, правильные вопросы. Однако компьютер отказался обслуживать меня ответами на них. Либо мне не удалось отыскать такой образец, либо он уже давно утвердился и его вариации не менялись в последние пять лет. Вдобавок, с тех пор как во дворе Бартона три года назад появилась Джульет Бёрнс, никаких ощутимых изменений не произошло.
Очередной тупик.
Я отправился на кухню и сварил себе кофе.
Итак, что же мне стало известно о доводах в пользу мошенничества на скачках?
Как я узнал, Джонни Энстон был убежден, что его лошади скакали по чьим-то чужим заказам. Он сам сказал мне об этом за ланчем в Палате лордов. И полиция при аресте Билла продемонстрировала ему список, где перечислялись лошади, бежавшие вопреки установленным правилам.
Я вернулся к компьютеру, попросив его теперь проверить лишь забеги лошадей лорда Энстона. И провел целую вечность, выявляя рейтинг пользователя для каждого энстоновского скакуна, зависевший от того, бежала ли лошадь лучше или хуже, чем предполагал ее официальный рейтинг. Затем спросил мою машину, нет ли здесь чего-то подозрительного. Дай мне ответ! К сожалению, ничего подозрительного тут не было. Суровые факты оказались чем-то повседневным, а домыслы заведомо исключались.
Однако компьютерная программа "Рэйсформ" выдала образцы самого разного типа.
Я до такой степени привык к негативным результатам, что едва не пропустил их. Согласно базе данных, лошади Энстона показывали неплохие результаты на северных ипподромах, например в северной части Хейдок Парка или в Донкастере.
Я включил в уравнение Хью Уокера. И решил, что Хью, возможно, не объезжал их на севере, но машина сообщила мне – причина совсем не в этом. Для жокеев не существовало деления на север/юг. В прошлом году всякий раз, когда лошадь Энстона скакала в северной части Хейдок Парка, ее наездником был Хью Уокер.
А вот о скачках в южных регионах я узнал куда меньше. В минувшем сентябре Хью в течение пяти недель не участвовал в забегах из-за травмы, а восемь лошадей лорда Энстона в то время скакали на юге. Замена жокея не повлияла на результаты, и существенных улучшений не произошло.
Почему же скачки на севере стали такими особенными? И можно ли говорить о каком-то новом качестве бега энстоновских лошадей в тех краях?
Мои глаза начали уставать от разглядывания цифр на экране. Я посмотрел на часы. Было уже за полночь. Пора ложиться спать.
Рано утром в воскресенье я позвонил Нейлу Педдеру, другому тренеру из Ламбурна. Его двор находился внизу по дороге от конюшен Билла.
– Чем так отличаются от остальных скачки на севере – в Донкастере или в Хейдоке? – спросил его я.
– Не знаю, – беспомощно отозвался он. – Я почти никогда не отправлял туда скакунов.
– Почему? – удивился я. В Хейдоке и Донкастере ежегодно проводятся восемнадцать скачек из всех британских пятидесяти девяти. То есть Нейл не посылал скакунов чуть ли не на треть беговых дорожек.
– Потому что тогда лошади должны будут провести в пути целую ночь, – заявил он. – Хейдок или Донкастер так далеки от Ламбурна, что лошади приедут туда утром, прямо перед скачками, и их сразу придется выпустить на ипподром. Нет, я не собираюсь отправлять на север моих скакунов, если только владельцы не заплатят мне дополнительно за ночную стоянку, а большинство из них откажется платить.
Отчего же, продолжал гадать я, лошади Джонни Энстона скакали чуть лучше после поездки на север и ночи вне стойл?
– Кто сопровождает лошадей в пути? – задал я новый вопрос.