- Значит, вы считаете, что он прикидывается… Но зачем такая наивность? Поставьте себя на его место. Если ваша цель иная, то какая? Ведь вы в этом случае так или иначе будете под надзором. Что вы сможете сделать здесь, если за вами все время будут следить? Кстати, вы его хорошо обыскали? Почему записку он мне отдал сам? Вы что, не отобрали ее?
- Пан поручник, он эту записку сунул в нос часовому, - усмехнулся Забелло. - Он ведь пришел к воротам и стал говорить, что ему надо в дом или к пану начальнику. Ну, мы думали, что, может быть, у него в записке какое-то послание к вам.
- Янек! - рявкнул Ржевусский. - Ведите хлопа ко мне!
Привели Агапа.
- Где должна лежать бумага, говоришь? - спросил Кость грозным тоном.
- Под порогом спальни, вашество, пан начальник.
- Ну, иди туда. А ты, Янек, сходи за ломом.
- Так есть, пан поручник! - откозырял улан и побежал искать лом.
Агап, сопровождаемый двумя уланами-конвоирами, а также Ржевусским и Забелло, нерешительно пошел к лестнице.
- Ты куда, пся крев? - вскричал Ржевусский. - Только что говорил, что ваша бумага лежит на втором этаже!
- Так ить, пан начальник… - виновато пробормотал Агап. - Мы ж люди маленькие… Барин-то нас, мужиков, дале людской не пущал. Ваши солдатики-то меня на второй этаж первый-от раз сегодня привели. А барин наш, Иван Юрьевич, сказывали, что как подымешься по лестнице, так сразу иди вправо, две двери справа пропусти, а в третью - заходи…
- Что ж ты, без лестницы не можешь отсчитать, сколько дверей надо пройти?
- Счету-то я, барин, пан начальник, не больно учен… Опять же мне барин сказывал, которая рука-то правая, да я позабыл вроде… У лестницы, должно, припомню.
Забелло не выдержал и заржал. Со двора от коновязи даже кобыла отозвалась.
- Это, ей-богу, забавно! - Ржевусский тоже хмыкнул.
Агап стал спиной к лестнице и озабоченно поглядел на руки:
- Сказывал же барин, какова есть какова, а я запамятовал… - Агап даже лоб наморщил.
- Циркус! - хохотнул один из конвоиров.
- И бесплатно, - заметил второй.
- Смотрите за ним в оба! - поддержал дисциплину Ржевусский. - Не расслабляйтесь, панове! С москалями надо быть начеку! А ты, хлоп, поживее! Вот эта рука у тебя правая! Понял?!
- Точно так! - обрадованно воскликнул Агап. - Барин-то говорил: которой ложку держишь! Вспомнил, вашество, благодарствую!
Сучков даже хлопнул себя по правой руке, чтоб не забыть, наверно…
В это время подошел Янек с большим ржавым ломом.
- На, - сказал Ржевусский, подавая лом Агапу. - Пока я не скажу - порог не отковыривай. Всем отойти на двадцать шагов! Кроме тебя, хлоп, пся крев!
Уланы отошли к лестнице, офицеры в противоположный конец коридора.
- Оттуда есть еще выход? - нервно спросил Ржевусский, взводя курок пистолета.
- Нет, там только окна, пан поручник, - успокоил Забелло, - а во дворе полно солдат. Не волнуйтесь.
- Ломай порог! - приказал поручник.
Агап ударил ломом в щель между порогом и паркетом, ковырнул и тут же сказал:
- Ну вот, пан начальник, тут она, бумага, и лежит.
- Брось лом на пол и иди к солдатам! - Ржевусский погрозил пистолетом. - Живей!
- Воля ваша, - Агап положил лом у стены и пошел к уланам.
- Стой! - спохватившись, крикнул Кость, отчего-то решивший, что адская машина может быть привязана к самой бумаге. - Вертайся! Бери бумагу сам и иди ко мне!
- Как прикажете, пан начальник, - Агап вернулся, взял из-под порога какую-то медную трубку и двинулся к офицерам.
- Пся крев! - Кость прицелился в Агапа. - Это что, бумага, хлоп?
- Так бумага-то, вашество, внутрях. Барин-то говорили, что в трубу ее поклали, чтоб мышь не съела, спаси господь.
- Открой! - приказал Ржевусский, не опуская пистолета.
- Слушаю, вашество, - кивнул Агап, развинчивая половинки медного цилиндра. - Вот она и есть, бумага. Вы не бойтесь, трубка-то пустая. Да я и положу ее…
- Разверни! - велел Ржевусский, и Агап повиновался.
- План! - вскричали единым голосом Ржевусский и Забелло.
Взяв у Агапа чертеж, Ржевусский велел отвести Агапа под замок и держать там, покуда не будет приказа, а сам вместе с Забеллой вернулся в свой кабинет.
- "План потаенных ходов Московских, коие в прошедшие царствования отрыты были, составленный по Высочайшему Ея Императорского Величества Великой Государыни Екатерины Вторый повелению, в ведении Государственной Тайной экспедиции находящимся Лейб-Гвардии Ея Императорского Величества Преображенского полка сержантом Иваном Муравьевым. Лета 1769, октября 9", - прочитал Кость заголовок.
- Вот это да! - воскликнул Забелло. - Ну пан поручник, это великая удача!
Кость впился глазами в план. Сложная паутина ходов тянулась чуть ли не подо всем городом.
- Вот что искал тот шпион! - прошептал Кость. - Теперь все понятно!
- А мне нет, пан поручник, - скептически произнес Забелло. - Это действительно секретный документ, а за ним дурака посылают…
- Так или иначе, но сейчас мы уже не можем оставлять это дело внутри нашего эскадрона. Надо немедленно доставить и хлопа, и чертеж пану полковнику. А уж там его забота. Кстати, прекрасный повод отчитаться за погибших - в наших руках план московских подземелий, который пытались увезти русские агенты!
НАЛЕТ
- Ох, грехи наши тяжкие… - ворчал Клещ. - Неужто сорвется, прости господи?!
- Да уж, - заметила нервно Надежда, - тут авантажа более чем достаточно… Но теперь иного не остается, как дожидаться.
Они сидели на колокольне скромной церковки, с которой, однако, хорошо просматривалась вся улица, на которой находился дом Муравьева.
Несколько часов назад Клещ, Агап, Надежда и Крошка пришли туда, откуда Клещ с Агапом уходили на дело. Там в потаенном логове Клещ покормил своих голодных и утомленных спутников сухарями да салом, напоил клюквенным морсом, чуть-чуть уже забродившим. Налил и по стопке настойки. Потом, велев всем сидеть дожидаться, хорошо знакомой тропой прошел к подвалу церкви Св. Неонилы.
Пробравшись на колокольню с подзорной трубой, Клещ оглядел окрестность. Старался при этом прятаться в тени, чтоб стекло не сверкнуло.
Над Москвой уже расползлось немало дымных столбов. Запах гари витал в воздухе, ветер то и дело нес копоть, а то и искры. Видно было, что на дальних и недальних улицах гуляют багряные вихри, носящие рдеющие угли и головни. Замоскворечье горело жарче, и там из-за пелены дыма разглядеть что-либо было невозможно.
Прикинул Клещ, что бы он делал, если б явился в муравьевский дом дурковатый и трусоватый холоп, коего генерал послал в Москву забрать оттуда запрятанную бумагу. Пришел бы этот мужик, поклонился в ножки: "Мол, пан начальник, прислал меня барин за бумагой!" Ну, само собой, паны бумагу достанут, увидят, что на ней намалевано, и сразу поймут, какова бумага эта и как она важна. А потому отведут они холопа с бумагой в штаб полка, ибо так субординация требует. Эскадрон с ним весь не поедет. Да и коней, пожалуй, седлать не станут, чтоб сто саженей проехать. Пешими мужика поведут, двое-трое, ну четверо, не более. И проведут они пленного мимо церкви, дворами не пойдут. А раз так, то мимо ворот, что в ограде церковной, так и так им пройти придется… Дерзко задумывалось, лихо!
Вот и пошел Агап, тихо выбравшись из подвала и выскользнув на улицу, в недальний путь к муравьевскому дому, а Клещ с Муравьевой засели на колокольне в напряженном ожидании. Все, что произошло до того момента, как Агап скрылся в доме, подталкиваемый конвоирами, они видели. Что и как врать, придумали сообща, объяснили Агапу, как найти спальню на втором этаже, но побаивались - не сбился бы малый, не забоялся бы на самом деле…
Час прошел с тех пор, как Агапа ввели в дом.
- Мать честна, - бормотал Клещ, стискивая в кулаке рукоять пистолета. - Неужто загубил парнишку? Вовек не отмолю…
- Ты лучше моли бога, чтоб он с перепугу не выдал нас, - заметила Надежда, - одно слово, бывает, все дело портит…
- Бывает… - кивнул Клещ. Он резко опустил подзорную трубу и тихо вскрикнул:
- Ведут! Через минуту выйдут за ворота, а там, глядишь, и до нас дойдут. Пошли!
Они торопливо двинулись по винтовой лестнице, она была крутая, без перил, и приходилось держаться за стены, чтобы не скатиться с нее.
Успели! Им пришлось укрыться за каменными столбами ворот, выводивших в переулок, прямо напротив штаба уланского полка. В проулке тоже располагалось несколько фур, и они создавали дополнительное прикрытие от глаз двух часовых, стоявших у калитки, ведущей к дому, где разместился штаб. Чугунная оградка церкви служила коновязью для обозных лошадей, которые, лениво отмахиваясь от оводов хвостами, жевали овес в торбах. Обозников видно не было - должно быть, ушли на добычу, шарить по русским домам.
Клещ крадучись вышел из-за столба, подобрался к ближайшей фуре и, выдернув из голенища нож, прорезал дыру в парусиновой крыше. Осторожно оглядев внутренность повозки, Клещ призывно махнул рукой и пролез сквозь дыру внутрь фуры. Надежда поспешила за ним.
Отсюда до часовых было совсем недалеко - шагов пять-шесть. Клещ убедился в этом, глянув через крохотную дырочку в парусине, прожженную, видимо, искрой от походного костра.
- Сколько человек в конвое, ты разглядел? - прошептала Надежда.
- Трое. Офицер и два солдата. Солдаты Агапа ведут под ружьем, а офицер план несет. Ну, теперь дай бог первую удачу!
- Пан начальник, - сказал Агап, заискивающе глядя на хорунжего Забелло. - Мне бы того… малую нужду справить, а?
- Цо? - вскинул брови хорунжий.
- Ну, это… того… - Агап изобразил гримасу и просипел: - Пы-с-с-с…
- А! - понял Забелло. - Ходзь до фуры, та прензей!
Агап, делая вид, что запутался в завязке штанов, мелкими шажками подошел к промежутку между фурами и, оборотясь спиной к конвоирам, нацелившим ему в спину стволы карабинов, по-прежнему якобы не мог развязать очкур.
И тут над проулком послышался заливистый, сверлящий уши разбойничий свист. Забелло отвернулся, солдаты тоже глянули в сторону…
"Бах! Бах!" - отрывисто и тяжко грохнули два выстрела. Надежда била в упор из одноствольных пистолетов. Оба улана-конвоира, отброшенные ударами пуль, плашмя повалились на пыльную мостовую. Округлившиеся глаза ничего не соображавшего Забелло успели отразить в себе страшного седобородого старика, одним махом вспоровшего парусину фуры и, словно черт, с диким воем прыгнувшего на хорунжего. Забелло выронил план, грохнулся на спину, и в ту же секунду в левый бок его словно ударила острая раскаленная молния… Агап, сам по себе упавший наземь, подхватил цилиндр с планом и, ползком проскользнув под фурой, припустил к церкви. Оба часовых вскинули ружья, целясь в Клеща, залитого кровью, которая хлестала из пробитого сердца хорунжего. Пальцы мертвеца судорожно вцепились в одежду старика, и оторвать их от себя Клещ не мог. Еще секунда - и ему влепили бы две пули, но тут из дыры, прорезанной в крыше фуры, плеснули два огненных клинка. Один часовой, пораженный в лоб, выронил фузею, схватился за голову и опрокинулся навзничь к забору, второй шарахнулся, выпалив в белый свет, но от пули увернулся и, выхватив саблю, бросился на Клеща, зычно, во весь голос взывая:
- Алярм! Аля-а-арм!
Надежда замешкалась, выдергивая второй двуствольный пистолет, а Клещ лишь в последнюю секунду сумел оторвать от себя мертвеца и с силой отшвырнуть его под ноги поляку. Улан споткнулся, шлепнулся наземь, и Клещ, невероятно прытко подскочив к упавшему, со страшной силой пнул его сапогом в подбородок.
Старик подхватил оброненную уланом саблю, юркнул под фуру и, уже выбираясь из-под нее, услышал стон Надежды. Она грузно слезла с фуры и сделала несколько нетвердых шагов, кривясь от боли. На рейтузах рдела кровь…
- Нога! - сдавленно крикнула она. - Беги, мне не уйти!
- Молчи, мать твою, черт! - прохрипел Клещ и, взвалив раненую на плечи, поволок к церкви, словно мешок. Он бежал, хотя чуял, что далеко так не уйдет, но все же сумел дотянуть Муравьеву до церкви, где, укрывшись за столбом, дожидался Агап.
- Вон трубка-то! У меня! - сообщил он, но Клеща это не обрадовало.
- Тяни ее в подвал да в подземелье! - приказал Клещ. - Да подалее во тьму, чтоб не сунулись искать. А я уж тут покуда повоюю… Ну, чешись, едрена мать, хрен тамбовский!
Первого поляка, вбежавшего в церковную ограду, Клещ осадил из пистолета. Насмерть сразу не убил, но пуля, попавшая улану в живот, отшвырнула его и заставила, скорчившись, кататься по траве. Двое ответили из-за столбов ограды, пули с визгом отрикошетили от стен храма.
Агап с Надеждой уже спустились в подвал, но Клещ не спешил за ними, опасаясь, что поляки успеют увидеть, куда он скрылся.
Из-за ограды поляки обстреливали дверь церкви, но покуда не высовывались. Несколько пуль ударили в расписную штукатурку свода, выщербив глаз на лике Иисуса. Мерзкое мяуканье, словно кошачий коготь, рвануло по нервам.
"Эх, дверь-то узковата! - подумал Клещ. - Не угляжу! Обойдут, чертовы ляхи!"
И накаркал!
Сзади из окна грохнул выстрел. Пистолетная пуля словно сдула с седой головы шапку, дюйма не хватило, чтоб зацепить. Клещ отскочил за столб.
От удара приклада с лязгом распахнулись решетчатые ставни, зазвенело, вылетая, стекло, выстрелы грянули и от двери, и от окна. В подземный ход Клещ добежать бы уже не смог - изрешетили бы всего. А заряженного оружия было только два ствола: в пистолете еще была пуля да картечный заряд в Надеждином мушкетоне. И еще - сабля, нож да кнут с "дудочкой".
- Москаль, выходи! - крикнули от окна.
Клеща им видно не было: высунуться боялись, палили наугад. Столб прикрывал надежно, вместе с тем незаметно подобраться ни с какой стороны было невозможно. А пулю свою никто из поляков получать не спешил. Ругались, орали, но стрелять не стреляли, тоже берегли заряды.
Внезапно громкий, чужой, но странно знакомый голос крикнул:
- Напшуд! Огня! - Грянул залп, все пространство окуталось дымом, и Клещ, мгновенно сообразив, что имеет мизерный, но шанс, бросился к двери, спустив курок мушкетона и обдав целую группу улан картечью величиной с крупный горох.
Точно рассчитал старый: нечем им было стрелять после устрашающего, но никчемного залпа, С размаху метнув мушкетон, как городошную биту, в какие-то усатые рожи, Клещ совершил такой скачок, что многие опять подумали о нечистой силе. Он очутился на крыльце перед ошалелым молодым уланом-коноводом. Сабля в руке Клеща взметнулась, кроваво сверкнула в отсветах московских зарев и полоснула улана по шее. Тонка была шея - голова как яблоко скатилась. Вот оно, стремя! Гей, ги-ги-ги-и-и!
Конь оказался норовист, но сразу почуял, что попал в крепкие шенкеля. Стар был Клещ и давненько в седло не садился, но куда ж ему от своего казачьего урожденья деться! Свистнувшие мимо конской и Клещевой голов пули улетели куда-то к штабному особняку, а Клещ уже выскочил на улицу и, взгрев коня сабельным фухтелем по крупу, с клинком в руке помчался мимо фур и зарядных ящиков, мимо обалдевших и шарахнувшихся в разные стороны поляков и вестфальцев.
Клещ беспрепятственно промчался через весь сад и, перескочив невысокий забор, погнал коня по узкому проулку. Здесь не было иноземцев, но то, что по пятам идет погоня, Клещ знал. Нужно скакать вниз, под горку, миновать пару тупиков и закоулков, а затем пустить коня на волю, а самому сигануть в заброшенный колодец…
Но разъяренные уланы вылетели в проулок куда раньше, чем ожидал Клещ. "Пах! Пах!" - грянули выстрелы. Пуля ударила коню в круп, он взбрыкнул, но Клещ усидел в седле.
"Теперь не уйти!" - просверлило мозг. Конь сбился с галопа, захромал, а сзади, гикая, неслись уланы.
- Э-эх-ма! - каким-то диким усилием вырвал Клещ себя из седла, вцепившись в нависавшую над проулком толстую ветвь липы. Он выжался вверх, ветвь спружинила, пригнулась, и головной улан, не успев ни сдержать коня, ни убрать голову, треснулся об нее лбом и вылетел из седла. Клещ с саблей в зубах перешагнул по ветви в гущу кроны, где старая липа делилась на три ствола, и, вырвав из-за кушака пистолет с последним зарядом, в упор сразил еще одного улана, который, осадив коня и встав на седло, пытался уцепиться за ветвь. В следующее мгновение Клещ прыгнул с двухсаженной высоты в сад, за забор, и, напрягая силы, побежал прочь от проулка.
Констанцы - он был последним из преследователей Клеща - услышал из-за забора удаляющийся топот и хруст, накинул поводья на забор, вырвал ноги из стремян, оттолкнулся от седла и перемахнул в сад. Клещ бежал через сад наискосок, потому что вправо слышалась уже ругань пеших улан, ломившихся через заборы со стороны церкви. Сзади, от проулка, тоже слышалось топотание ног и тяжкое дыхание. Жалел Клещ, что ненароком расстрелял все заряды. "Должна же тут быть дыра!" - припоминал Клещ. Ну-ка, в нее, родимую, да доской задвинуть. Поляк враз не найдет, забегает али начнет перелезать - ан Клещ-то и отбежит подалее…
Но поляк, щучий сын, увидал Клеща на фоне забора и наудачу пальнул в расплывчатую фигуру…
- Мать твою! - проскрежетал Клещ, хотя захотелось взреветь в голос - так больно жиганула пуля, вспоров армяк на плече и унеся с собой клочок его, Клещева, мяса. Рука двигалась, видать, костей не перебило, но все же Клещ с трудом втиснулся в дыру и тяжело побежал.
Вот он, слава те господи, родной закоулок, осталось только через картофельные гряды перебежать да через жердины перевалиться. Но поляк-то уж в пяти шагах, скор на ногу, дьявол! Ежели есть у него еще пистоль, то приостановится он сейчас, да и вдарит Клещу промеж лопаток. Ну да Клещ не заяц! Ему и в лоб не боязно!
Клещ остановился, развернулся и с саблей пошел навстречу. Ждал, что там пыхнет оранжевое пламя, и желал только одного - чтоб сразу!
Но и у Костя не было больше зарядов. У него была только сабля, и он не был уверен, что его противник ранен. То, что перед ним рубака, пан поручник узнал еще тогда, когда увидел у церковного крыльца обезглавленного улана. Холодок побежал по телу Ржевусского - не хотелось свою голову в этих русских кустах оставлять. Он встал в позицию и повертел саблю кругами, разминая кисть.
- Гей, козаче! - гаркнул он вызывающе.
Концы сабель, словно пробуя силу, легонько звякнули, соприкоснувшись. Противники, держа дистанцию, нападать не спешили. В полутьме на грядках и споткнуться можно было, и в ботве запутаться ногой - а это смерть!
И все же не с руки было Клещу это топтание на месте. Пешие уланы шуровали не далее как в сотне саженей. Вот и выждет поляк, покуда они придут, а уж тут - не отмахаешься. Еще и скрутят живым, пожалуй!
Нет уж, пане, пшепрашам!
В азарте Клещ наискось полоснул саблей, но сталь налетела на сталь - не застал пана врасплох! Запас сил у старого пугачевца был поменьше. Видать, кончалось Марфино снадобье, а может, с кровью вытекало из рассеченного пулей левого плеча. Констанцы, хотя и помоложе был, и покрепче, предпочел защищаться. Он видел, что седобородый - не верил, однако, пан поручник, что перед ним настоящий старик! - дерется с яростью и спешит, торопясь, разделаться с ним до подхода улан. "Тут-то ты непременно промахнешься!" - злорадно думал Кость.