- Такое случается, - согласилась женщина, наблюдая за гостем. - Сейчас я сделаю потише. - Она поставила поднос на столик, взяла пульт и убавила звук до минимума. - Странно, что Газ разрешил вам подняться. Вы очень рисковали. Он ведь мог и броситься.
- У меня, Светлана Владимировна, работа такая, - ответил Журавель. - Обычно я бросаюсь.
В присутствии хозяйки Газ успокоился и снова обвалился на паркет.
- Можете называть меня просто Светой, Владимир Александрович. Я все-таки не старуха пенсионного возраста. Да и вы еще мужчина вполне.
Женщина улыбнулась. Врала она коряво, грубо, зато без малейшей тени смущения.
- Скажете тоже… - Журавель улыбнулся в ответ. - И потом, вы же замужем…
- А при чем здесь мое замужество? - усмехнулась женщина. - Я же не под венец вас приглашаю…
- Ну да. Верно. Только вот… Я бы хотел поподробнее расспросить вас о супруге.
- О Сашке? - Брови Светланы поползли вверх. - С ним что-то случилось?
- Как вам сказать, - Журавель уклончиво двинул кустистыми бровями. - Вы ведь подавали заявление о том, что ваш муж пропал без вести? Так вот, мы сегодня на пустыре, стало быть, труп обнаружили. По вашему-то описанию, аккурат на пропавшего похож.
- Ах, вы все об этом дурацком случае… - Светлана прижала руку к высокой груди и засмеялась с облегчением. - О господи, а я-то подумала…
- Что?
- Прошу прощения, Владимир Александрович. Видите ли, произошло недоразумение. Ваши коллеги не потрудились зайти ко мне раньше, - женщина посерьезнела. - Иначе бы вы знали, что мой благоверный жив, здоров и, судя по всему, счастлив. Пожалуй, - она растянула губы в беспечно-фальшивой улыбке, - даже более здоров и счастлив, чем в браке.
На лице Журавеля отразилось недоумение.
- Как это так? - простодушно спросил он. - А у нас значится, что ваш муж пропал… Почему же вы нам не сообщили, что он жив? Мы же с ног сбились, его разыскивая…
- Я заметила, - усмехнулась Светлана. - Так сбились, что даже не нашли времени зайти и расспросить о нем.
- Ну-у-у… Без нужды, стало быть, было. Обходились, - Журавель, словно оправдываясь, развел руками. - Вы поймите, у нас ведь дел много. Мы тоже работаем. А вам следовало сообщить в органы. Написать заявление. Мол, такого-то числа, такого-то года, мой муж такой-то и такой-то нашелся. Пребывает в добром здравии по такому-то адресу. Прошу, мол, в связи с этим розыск прекратить. А то ведь что получается? Он живой, а мы его в ориентировку каждый день даем, - Журавель осуждающе покачал головой. - Нехорошо вышло.
- Как вышло, так вышло, - неожиданно жестко ответила Светлана. - В конце концов, у меня свои заботы, а у вас - свои.
- Это вы, конечно, верно говорите. С одной стороны, - Журавель улыбнулся. - Но если с другой-то посмотреть? Вот вы заявление не написали, а мы сотрудников от других дел отвлекаем. Кто страдает? Так вы же сами и страдаете!
- Ой, бросьте, Владимир Александрович. - Светлана поморщилась. - Меня давно уже не трогает плакатная агитация. "Заплати - и дрыхни носом к стенке". Можно подумать, из-за меня одной правопорядок в городе падает.
- Не из-за одной, конечно же, - кивнул Журавель. - Врать не буду. Но если представить, что таких, как вы, несколько тысяч наберется? Да на каждое дело по два-три сотрудника выделено? Вы же школу окончили. Да еще институт, наверное, в придачу. Сочтите сами, сколько это выходит? Это ж, без малого, десять отделений выходит! Вот ведь какая закавыка-то получается. А вы говорите, из-за вас одной.
- Ладно, убедили, - согласилась Светлана. В ее тоне слышалось: "Вы выяснили то, что вам было нужно, а теперь оставьте меня в покое". - Сгораю от стыда. Это все?
- Адресок мужа, будьте любезны, - Журавель достал неизменный блокнот. - Домашний и рабочий. И номерочек телефона. Должны же мы убедиться, что человек жив-здоров. На то мы и милиция.
- Мы, это, в смысле, "мы, Николай Второй"?
- Ну, зачем так-то, Светлана Владимировна? Я-то лично что вам злого сделал?
Светлана вздохнула, махнула рукой.
- Ладно, проехали. Где Сашка живет сейчас, я не знаю, а номер телефона… - она продиктовала.
Журавель, торопливо записывая, бормотал:
- Не по-людски как-то получается, Светлана Владимировна. Вроде бы жена законная, а адреса не знаете.
- Ну, не знаю я адреса, - женщина упрямо поджала губы. - Бросил он меня. Довольны? Бросил. Ушел. Сгинул. Неделю от него ни слуху ни духу не было. Вот я и подумала: случилось что-нибудь. А вышло вот…
- Развелись бы, - засовывая блокнот в карман, рассудительно предложил Журавель. - Так ведь тоже не жизнь - мучение одно.
- Ну уж нет, - ответила Светлана. - Он предлагал, да я не согласилась. Пусть через суд добивается.
- А он, что ли, не хочет через суд?
- Конечно, нет, - фыркнула женщина. - Придется тогда о всех своих бабах рассказывать. Сашок ведь у нас завидным женихом стал, - заметила она зло. - Шишка какая-то в банке. Шлюхи вокруг вьются, как мухи над навозной кучей.
- Да, - согласился сержант. - Сотрудник банка по нынешним временам - фигура. Поглавнее иного министра будет.
- Сотрудники в милиции. В банке - служащие.
- Извините, запамятовал, - улыбнулся миролюбиво Журавель.
- Да ладно. Просто к слову пришлось… Раньше про главенство это свое небось не думал, - поджала губы Светлана. - А как из "семерки" заср… простите, задрипанной на иномарку пересел, о достоинстве вспомнил.
- Что, так вот прям сразу и пересел? - удивился Журавель. - Бывает же.
- Всякое бывает, - размыто ответила женщина. - Всякое. - И, словно спохватившись, спросила: - Это все? Или у нашей милиции к нам еще какие-то вопросы имеются?
- К нам, это, в смысле, "к нам, Екатерине Первой"?
- Что? - Светлана Владимировна не без удивления взглянула на сержанта.
- Да это я так. - Журавель улыбнулся. - Фраза ваша понравилась. Та, про Николая Второго.
- А-а…
- Одним словом, вопросов пока у меня нет; Но если вдруг появятся, то я зайду. Или позвоню.
- Лучше звоните, - женщина картинно прижала пальцы к правому виску.
- Это уж как получится…
Журавель шагнул к двери. В ту же секунду Газ вскочил, напружинился, готовясь к прыжку. Верхняя губа его приподнялась, обнажив отличные крупные клыки. Сержант невольно отступил на шаг.
- Газ, фу! - Реакция женщины была моментальной.
Команда прозвучала заученно-резко, однако сержант не услышал в ней властных хозяйских ноток. На секунду возникло ощущение, что ротвейлер ослушается приказа и прыгнет, но, видимо, дрессировщик действительно был неплохим. Пес пересилил инстинкты, сел.
- Это ведь не ваша собака? - спросил Журавель.
- Сашина, - помедлив, ответила женщина. - Поначалу слушаться не хотел. Пришлось переучивать.
- Ага. - Журавель взглянул на пса, походившего габаритами на крупного теленка. - Знаете, я бы на вашем месте отдал его в питомник.
Светлана Владимировна фыркнула возмущенно:
- Слава богу, товарищ сержант, вы не на моем месте.
- Как знаете, - пожал плечами Журавель. - Только много случаев было, когда псы начинают хозяев изводить. До жутких вещей доходит. А ведь он вас почти не слышит.
- Разберемся, - туманно пообещала Светлана Владимировна.
- Как знаете, дело ваше. - Сержант шагнул за порог. - Всего доброго.
- До свидания, - безразлично пожала плечами женщина.
Владимир Александрович зашагал вниз по лестнице, размышляя над тем, почему Светлана Владимировна Осокина ему врала…
* * *
Со временем жест отчаяния превратился в своеобразный ритуал, привычку и даже насущную потребность. Каждое утро, в одиннадцать, Артем Дмитриевич Гордеев заваривал стакан крепкого чая, ставил на стол пепельницу, доставал из картонной пачки сигарету "Прима", клал рядом с пепельницей коробок спичек, после чего разворачивал большую карту Москвы. Раз за разом Гордеев изучал ее с таким старанием и тщательностью, словно видел впервые.
Сегодняшнее утро не внесло разнообразия. Механически закурив терпкую "Приму", Гордеев склонился над картой. Москва, в исполнении еще советских топографов, была сплошь покрыта красными и синими залысинами карандашных пятен - зонами высокой и потенциальной опасности. Серые разводы холмов и низин скрывались под чернильной штриховкой, обозначавшей новые кварталы. Штриховка эта, воплощение обманчивой безопасности, изменяла внешний облик города. Новые кварталы "убивали" холмы и низины, овраги и болота, уничтожали пустыри и полосы лесопосадок, проходя по ним катками, бульдозерами, отвоевывая у врага все новые территории. Информацию о новых жилых массивах Гордеев черпал из газет и программ новостей. Он смотрел все передачи, могущие содержать интересующую его информацию, перескакивая с канала на канал, нажимая кнопки старенького, испускающего дух "Рубина", подаренного ему соседями - молодой парой. В такие минуты Артем Дмитриевич ощущал себя разведчиком, причастным к темным тайнам закулисной стороны бытия, и одновременно полководцем, лишенным армии. Он знал все об опасности, на которую остальные пока еще не обращали внимания. Ему были ведомы дальнейшие действия и дислокация противника, но знания эти оставались в его голове мертвым, невостребованным грузом. Собранная Гордеевым информация никого не интересовала. По крупицам собирая сведения, просеивая их сквозь сито логики, Артем Дмитриевич рисовал в воображении картины грядущего катаклизма, одну страшнее другой. Он знал, что без стороннего вмешательства рано или поздно все факторы сойдутся в одной "черной" точке, как сходятся две половинки плутониевой сферы в ядерной бомбе. Заряд превысит критическую массу, и произойдет то, что должно произойти. Взрыв!
Гордеев щелкнул кнопкой телевизора, и экран меланхолично окрасился пыльно-блеклыми красками.
- Что нам скажут сегодня? - пробормотал Артем Дмитриевич.
- А что, ты думаешь, они могут сказать? - мгновенно откликнулись воображаемые старики. Теперь их стало четверо - по количеству уцелевших ножевых лезвий зеркала. Все четверо с насмешкой наблюдали друг за другом и за своим реальным прототипом. - Они не скажут ничего.
- Замолчи, - отмахнулся Гордеев. Собрав части разбитого телефона и водрузив обломки на стол, поверх карты, Артем Дмитриевич принялся собирать их, как собирают китайскую головоломку. Бережно и аккуратно, кусочек к куску, пеленая все еще живой механизм в черную изоленту, как мать младенца в пеленку. - Не такие уж они дураки, как ты думаешь.
- Вот именно, - подтвердили хором старики. - Они недураки.
- "Новую очередь Горьковско-Замоскворецкой линии Московского метрополитена планируется ввести в строй…"- запела сладкоголосая телебарышня.
Гордеев отодвинул телефон и ткнул пальцем в нужный участок карты. Он делал какие-то понятные лишь ему одному вычисления и от усердия мурлыкал детскую песенку про Антошку с картошкой. Время от времени Артем Дмитриевич хмурился и переключал внимание на соседние участки карты. Чернильные штрихи ложились поверх топографических знаков. Затем Гордеев взялся за карандаши. По ходу размышлений Артем Дмитриевич несколько раз брался то за красный, то за синий, пока наконец не соединил два небольших красных пятна в районе Выхина и Братеева тоненьким красным перешейком. Сделав это, он выпрямился и удовлетворенно оглядел плоды собственного труда. Улыбки на его губах не было. Напротив, острые ломкие брови сошлись у переносицы.
- Плохо, - пробормотал он. - Очень плохо.
- Плохо, - передразнили "зеркальные" старики. - Оченьплохо.
- И ведь нельзя даже с уверенностью сказать, какой именно фактор окажется решающим, - поделился с ними Гордеев и подтвердил свою нехитрую мысль энергичным кивком. - В качестве катализатора может сработать любая мелочь. Вот, к примеру, метро это. Что такое "новая очередь метро"? А "новая очередь метро" - это стройка, - он назидательно поднял палец. - Вот что это такое. А стройка - это много техники, много заборов и много людей. И строят метро у нас подолгу. По несколько лет строят. Точнее так: то строят, то не строят. Правильно?
- Да, - согласно кивнули в ответ "зеркальные" старики. - Правильно.
- Или вот хотя бы… Ну хотя бы… Вот! Вот эта свалка. - Артем Дмитриевич ткнул карандашом в нужную точку на северо-западе столицы. - Площадь всего ноль семь гектара, а мусора залежи. Аж двадцать тысяч тонн! Что там, на этой свалке? Кто-нибудь проверял? Никто не проверял. А там может быть все, что угодно. Свалка-то незаконная, бесконтрольная. Или… Или… Да что угодно, господи! Новостройка, дорога, новый маршрут автобуса, что угодно! Один маленький толчок, и пиши пропало! А дальше пойдет цепная реакция, остановить которую практически невозможно. Думаешь, никто этого не понимает? Понимают. Не говорят только, потому что это - лишние хлопоты.
- Да, - снова подтвердили правильность течения его мыслей "зеркальные" старики. - Лишние хлопоты.
- Но ты мне поверь, - голос Гордеева начал набирать силу. - В конце концов обязательно отыщется человек, который прочтет мой доклад и у которого окажется достаточно мужества и чувства ответственности перед людьми, чтобы… - В прихожей деревянно затрещал звонок. - …Чтобы… Черт!
Артем Дмитриевич знал, кто это. Любочка. Соседка. Сотрудница какой-то не то больницы, не то поликлиники, не то госпиталя где-то в районе Щукина. Та самая, которая отдала ему телевизор. Та самая, чей муж Сережа служил в МВД на вторых ролях, но тем не менее приносил для Артема Дмитриевича ежедневную сводку происшествий по городу. Разумеется, предварительно вымарав из нее все, что не для посторонних глаз. Но Гордееву хватало и того, что оставалось. Любочка и Сережа были свято уверены, что их сосед - чудаковатый писатель-детективщик, а информация ему нужна для создания очередных опусов. Поддерживать это заблуждение не составляло особого труда. Достаточно было, подобно Хлестакову, сказать: "Такого-то читали? Так вот это - я. Точнее, мой "рабочий" псевдоним". Время от времени он отправлялся в ближайший книжный магазин, где, отрезая внушительные куски из пенсионно-инвалидного бюджета, покупал книги упомянутого автора. Затем Артем Дмитриевич раздаривал "авторские" экземпляры Любочке с Сережей или второй соседке - Марии Ивановне, украшая чужие творения собственными дарственными надписями. Это впечатляло.
- Иду!
Болезненно приволакивая ногу, Артем Дмитриевич поплелся в прихожую, а "зеркальные" старики насмешливо смотрели вслед, словно бы удивляясь его безграничной наивности. Гордеев ощущал их взгляд и чувствовал себя приговоренным, стоящим перед расстрельной командой. Потому-то, выйдя в коридор, он и вздохнул с облегчением.
В прихожей Артем Дмитриевич повернул собачку замка, открыл дверь. Соседи знали, что Гордеев - полный инвалид, и никогда не беспокоили звонками понапрасну. Ждали.
На сей раз он ошибся и в очередной раз поймал себя на мысли, что с ним происходит что-то плохое. Например, Артем Дмитриевич перестал различать соседей по длине и энергичности звонка. Отлаженная машинка мозга давала сбои. А ведь раньше делал это со стопроцентной уверенностью и не ошибался. Теперь вот… На пороге стояла вовсе не Любочка, а Мария Ивановна. Женщина прижимала к необъятной груди ворох газет.
- Здравствуйте, Артем Дмитриевич, - бодро отдуваясь, поприветствовала Гордеева соседка. - Все трудитесь?
- Здравствуйте, - Артем Дмитриевич выдавил из себя ответную улыбку. Правда, она не удержалась на растрескавшихся губах, а соскользнула и повисла на уголке рта. Гордеев подумал секунду, а затем подтвердил наихудшие соседкины опасения. - Тружусь, да.
- А я вам духовную пищу принесла, можно сказать, - Мария Ивановна гордо протянула ему газеты. Очевидно, ей приятно было осознавать, что именно благодаря ее газетам очередной шедевр маститого автора может получиться чуть лучшим, чем получался теперь.
Гордеев привычно принял стопку, мотнул головой за плечо:
- Проходите, пожалуйста.
Мария Ивановна не отличалась субтильным сложением, но была на удивление подвижна. Как колобок. Она вкатилась в комнату, сморщила облупившийся за дачный сезон курносый нос и, страдальчески закатывая глаза, пропела:
- Ой, а накурили-то, накурили…
В ее-то квартире - Артем Дмитриевич не сомневался - царили порядок и чистота. Табаком там, конечно, не пахло. И не кисли под столом пустые бутылки из-под пива. Да и вообще…
Мария Ивановна была одинока и, похоже, имела на Гордеева виды. А может, ему это только казалось. Соседка докатилась до окна, совсем неграциозно привстала на цыпочки и могучим рывком заслуженного тяжелоатлета распахнула форточку.
Гордеев понаблюдал за ее санитарно-хозяйственными манипуляциями, прошаркал к столу и кинул газеты поверх карты. Потом он поднял голову и посмотрел на голубоватую табачную пелену, уплывающую в форточный проем.
- А я и не заметил, - сказал он. В его голосе отчетливо прозвучали нотки сожаления. Мог бы еще подышать вожделенным табачным дымом. - Рассеян стал.
- Писатели вообще много курят, - безапелляционно заявила соседка. - Я читала. Все много курят. И кофе пьют еще. Много.