Мустафа получил прекрасное образование. Богословие он изучал в знаменитом каирском исламском университете "Аль-Азхар" - старейшем в мире высшем мусульманском учебном заведении, основанном еще в Х веке. Ну а светское - в Босфорском университете в Турции, где активно проповедуются идеи пантюркизма… И это наложило отпечаток на взгляды разведчика - он был грамотным и эрудированным человеком, гуманистом, чтил и уважал законы и обычаи не только своего, но и других народов. Надо, впрочем, заметить, что данные качества далеко не всегда помогали ему в работе - ортодоксов всюду хватает…
Мустафа в сопровождении старательно сторонящегося его начальника лагеря, неторопливо направился вдоль шеренги пленных. В основном это были мужчины, большинство в потрепанной камуфлированной военной форме. Только на дальнем фланге стояли несколько гражданских - мужчин и женщин.
Разведчик шел и внимательно всматривался в лица стоявших перед ним людей. Они тоже смотрели на него - причем, все смотрели по-разному. Многие с ненавистью, явной или тщетно скрываемой, многие со страхом, который скрыть труднее, кто-то с подчеркнутым подобострастием, с надеждой, с покорностью, с тоской… А кто-то, из окончательно сломавшихся, просто смотрел, без всякого выражения.
Мустафа остановился перед одним из пленных. Явно военный, скорее всего офицер. Он смотрел на подошедшего в упор, исподлобья, и не было у него во взгляде ни капли покорности. Чувствовалось, что он попытается сбежать при малейшей возможности, и при этом, если повезет, постарается кого-нибудь, предпочтительнее начальника лагеря, прирезать, да еще и поджечь что-нибудь… Мустафа знавал таких людей, сталкивался с ними неоднократно. Это были достойные враги, Мустафа относился к ним с чувством корпоративного уважения - как служилый человек к служивым людям.
- Кто это? - спросил Мустафа через плечо.
Пленный офицер демонстративно сплюнул себе под ноги. Слюна была густая, тягучая, она не сразу отлипла от запекшейся губы - человек явно хотел пить.
- Будь моя воля, я бы его уже давно, того, зарезал бы, - с готовностью отозвался начальник лагеря. - За ним глаз да глаз… У, морда!.. - он коротко ткнул опытным кулаком пленника в лицо.
- Отставить! - бесцветно остановил его Мустафа. - Не надо их бить… Во всяком случае, без причин. Это же наша валюта… Его на допрос. Сам поговорю…
- Ясно.
Сопровождавшие их громилы-боевики привычно подхватили офицера под руки, поволокли в сторону. Мустафа двинулся дальше. Теперь он остановился уже перед гражданским.
- А это кто?
- Рабочий из Грозного. Приехал город, того, восстанавливать, свиноед… Когда его захватили и сюда привезли, сначала не хотел работать, но теперь ничего, трудится, после того, как с ним, того, самим поработали…
Человек смотрел тускло, безнадежно… Было ясно, как именно с ним "поработали". Сломали человека.
Мустафа перевел взгляд дальше вдоль шеренги.
- А откуда женщины?
- Вон те две, что постарше, приехали сюда, того, искать своих сыновей, они у них воевали против нас, ну так мы и оставили их у себя - пусть грехи сынов отрабатывают, гы-гы… Вон тех двух, следующих, с автобуса сняли, с документами у них что было, вроде, того, не то, или еще что-то вроде… Ну а вон та, последняя, медсестрой была у гяуров, мы ее на рынке захватили, она там что-то покупала… Ну, ее, и того, в фургон, кошмой накрыли и того…
- Так она что же, с войны тут у вас сидит? - все так же бесцветно спросил Мустафа, глядя на эту совсем еще молоденькую светловолосую девушку.
- Ну…
Какое-то время Мустафа стоял, молча глядя на жавшихся друг к другу женщин. Внешне они все пятеро были очень разными. Единственное, что их объединяло - это полнейшая покорность, читающаяся во взгляде. Они были готовы ко всему, к чему угодно… Сколько же раз каждая из них ублажала охранников или приезжих "инспекторов"! Особенно, судя по всему, доставалось как раз медсестре - как самой молоденькой среди них, самой симпатичной, да еще к тому же блондинке. Восточные мужчины вообще с пиететом относятся к светловолосым женщинам… Впрочем, и остальных тоже вряд ли оставляли без внимания… Кроме того, они же обстирывали всех боевиков, готовили еду, зашивали и штопали одежду… И такая же обстановка - во всех подобных лагерях!
…Аллаху акбар! Почему же так много грязи среди тех, кто борется против засилья креста в этом мире? Почему так мало тех, кто искренне соблюдает заповеди Магомета? Почему в наших рядах так много подобного быдла, которое только извращает нашу святую борьбу, превращает ее в бандитские разборки?.. О, Аллах, просвети своего покорного слугу!..
В подобные "зоны" Мустафе приходится приезжать регулярно. Прежде всего потому, что пленные - богатый источник информации. Да и вербовочную работу проводить с ними необходимо… И тем не менее он очень не любил здесь бывать. Более того, он боялся однажды сорваться, выдать свое личное отношение к этим лагерям и к лагерным палачам.
Ладно еще военные, делал он про себя скидку, что стоят перед ним, они и в самом деле являются его врагами, с ними просто необходимо быть построже. Но ведь и они, несмотря ни на что, тоже люди. С ними можно и должно бороться, хотя при этом никто и никому не давал права над ними издеваться. Сам святой наставник великого Шамиля, имам Гази-Магомед, объединивший в 30-е годы XIX века дагестанские и вайнахские народы под зеленым знаменем газавата и поднявший их на борьбу против России - даже Гази-Магомед требовал от своих мюридов уважать врагов и запрещал издеваться над ними. А ведь тогда дикости и жестокости было куда больше, чем на излете века двадцатого - Мустафа привычно оперировал христианским летоисчислением…
Ну а чем перед моджахедами и перед святым движением провинилась эта медсестричка, которая сколько-то месяцев или даже лет назад просто вышла на базар за продуктами? В чем вина этих женщин, которых, скорее всего, просто так, ни за что ни про что, сняли с автобуса для ублажения этих мордоворотов?.. Что же касается несчастных матерей, о них даже говорить неловко. В самом деле, приехали искать сыновей, живых или мертвых, а оказались здесь…
В Коране оговорено, что у мусульманина может быть женщина, которой владеет правая рука - то есть женщина иного рода-племени, взятая в плен в бою. Но в каком бою взяты в плен эти несчастные? Уже само их присутствие здесь вообще превращает лагерь военнопленных в вертеп разбойников!..
Нет, не к лицу правоверному мусульманину, ведущему священный джихад, воевать с мирными женщинами, с медсестрами, с матерями воинов, пусть и воюющими или воевавшими за иные идеалы!..
Хотя, поправил сам себя Мустафа, какие там идеалы - скорее всего, это были простые мальчишки-солдаты, которых послали на войну, которая ни одному из них лично не нужна… Во всем мире в локальных, подобных этому, конфликтах участвуют только добровольцы, контрактники, профессионалы - и только Россия, как всегда, решила идти своим путем, послав в Чечню воевать необученных мальчишек…
Да и рабочий с потухшими глазами!.. Он же вообще не военный, он простой трудяга. Он нонкамбатант, согласно нормам международного права. Аллах также запрещал таких людей убивать или брать в плен… А он здесь. И теперь, по всему видно, после общения с опытными заплечных дел мастерами, человек попросту сломлен… Он уже просто перестал быть человеком! Да и не он один из здесь присутствующих, скорее всего.
Все это так. Однако не пристало ему, советнику, инспектору и разведчику, действующего здесь под личиной ученого алима и хаджи Мустафы, показывать, что он хоть в малейшей степени сочувствует врагам и осуждает действия единоверцев. Пусть, в конце концов, с этим разбираются сотрудники шариатской госбезопасности!..
Хотя кто с этим будет разбираться? Ведь согласно статьи 7 шариатского уголовного кодекса под преступлением понимается только деяние, совершенное в отношение мусульманина! Значит, что бы ни было сделано в отношение этих людей, преступлением считаться не будет! Аллаху акбар!
…Нет, надо добиться, чтобы ему прислали помощника. Тогда в подобные поездки можно будет отправлять помощника, оставив за собой только чистую разведку… Ага, и сделать вид, что не знаешь о подобных лагерях, - укорил себя Мустафа. Ну а что я могу сделать? - уныло возразил сам себе же. И не бросишь все, не уедешь к себе на родину…
Который уже раз сталкивались у него в душе эти противоречивые чувства!..
- И медсестру на допрос! - велел он.
- Ага! - широкая сытая бородатая морда начальника лагеря расплылась в понимающей улыбке.
Мустафа не удержался, тяжело посмотрел ему в глаза. Начальник лагеря едва не подавился жвачкой. В чем провинился, он не понял, однако сообразил, что вызвал гнев могущественного инспектора.
- Есть, на допрос! - торопливо, по-военному, ответил начальник. - В каком порядке, того, будете допрашивать?
- Сначала мужчину, потом девчонку, - решил резидент.
- Разрешите вас проводить?..
Когда они отошли от строя подальше, Мустафа негромко сказал:
- Но у тебя тут, среди пленных, скорее всего, есть "стукачи"…
- Конечно, - самодовольно осклабился начальник лагеря.
- Потихоньку приведешь ко мне на разговор и их. Незаметно. И по одному…
- Понял…
Пленный русский уже сидел в землянке, привязанный к стулу, который, в свою очередь, был прикреплен к полу. У стены стоял грубо сколоченный топчан с привинченными к нему кандальными разъемными кольцами для рук и ног. Рядом на крючках обыкновенной платяной вешалки висели орудия пыток и истязаний - различные плети, палки, щипцы, шашлычные шампуры, закопченные, остро заточенные стальные прутья… В углу стояла машинка для инициирования взрыва детонатора с вставленной ручкой для вырабатывания электричества; на нее были небрежно брошены длинные электрические провода с оголенными концами.
- Я смотрю, у вас тут целый пыточный арсенал… - Мустафа, обуздав свои эмоции, вновь говорил ровно и бесцветно.
- Так точно, - так и не понявший, в чем он прокололся, начальник лагеря теперь старался говорить как можно короче.
- Развяжите его! - кивнул резидент на пленного. - И оставьте нас вдвоем!
Начальник лагеря нерешительно потоптался.
- Виноват… Но он очень опасен. И силен…
- Ничего, справлюсь, если что. Да и вы будете поблизости, - поморщился Мустафа. И добавил, обращаясь к пленному: - Я надеюсь, что вы не собираетесь на меня нападать, когда мы останемся вдвоем?
Тот мгновение помедлил.
- Не могу вам этого гарантировать, - после некоторой паузы с издевкой произнес он.
- Тем более я вам этого делать не советую, - Мустафа старался говорить размеренно, ровно, чтобы не задеть самолюбие пленного. - Прежде всего, у меня черный пояс, - чуть приврал он, - а кроме того, вы слишком измождены для противоборства со мной…
Они остались вдвоем.
- Расскажите, пожалуйста, кто вы, откуда, как и за что попали сюда, - попросил Мустафа. На всякий случай он держался от пленного подальше. Не потому что боялся его - не хотел провоцировать того на необдуманные поступки. - При этом, сразу хочу подчеркнуть, что не собираюсь выведывать у вас военные тайны. Просто расскажите, что сочтете нужным.
Мустафа увидел, как мгновенно размяк, растерянно оттаял взгляд сидящего перед ним мужчины - с ним здесь по-хорошему уже давно никто не разговаривал… Нет, в банальной следственной игре в доброго и злого следователя есть свой смысл, есть…
- Простите… - пленный не знал, с чего начать. - Но зачем вам?.. Я ведь уже сто раз все рассказывал…
- Ну а теперь расскажите в сто первый, - Мустафа старался, чтобы его голос звучал как можно благожелательнее…
Впрочем, почему старался? Ему и в самом деле импонировал этот пленный офицер. По-научному это называется положительная комплиментарность - когда два незнакомых человека испытывают друг к другу симпатию, будучи даже незнакомыми. В отличие от комплиментарности отрицательной, когда двое становятся врагами, едва взглянув друг другу в глаза. С точки зрения махрового материализма факт необъяснимый. С точки зрения политического или религиозного противоборства - тоже.
- Я офицер запаса, - после некоторой паузы осторожно заговорил пленный. - Сейчас работаю в Союзе благотворительных организаций России - СБОР сокращенно. Есть такая организация, в Москве, ее отставные офицеры образовали. Мы объединяем 300 организаций таких, которые по всей России. Вот собрали помощь… Привезли в Чечню муку, крупы… В общем, продукты… Мы уже не раз такие колонны сюда присылали. И детей ваших на лето отдыхать вывозили, все оплачивали… Ну вот, привезли. А на колонну бандиты… Ну, эти ваши… Муджахеды… - (Голосом он подчеркнул букву "у" - в совершенстве знающий русский язык Мустафа сделал вид, что не заметил этого лингвистического нюанса). - В общем, на колонну нападать не решились, сил, наверное, не было, а меня подстерегли, когда я отошел в сторонку… Их было несколько, налетели неожиданно, вот я и не сумел отбиться…
- Понятно, - кивнул Мустафа.
Привез продукты. А его сюда… Если не врет, конечно. Впрочем, может, и не врет - о том, что в плен захватывают людей, в том числе и сопровождающих гуманитарные грузы, Мустафа знал. И о том, что в Москве есть организации, которые и в самом деле организуют отдых для чеченских детей, он тоже знал - хотя и не верил, что от этого есть хоть кому-нибудь польза…
Сделал он и еще одну зарубочку в памяти. Что это за СБОР такой? Нужно будет навести справки и провентилировать вопрос, как его можно использовать в своих интересах. Правда, отставные офицеры - народ еще тот, патриоты, с ними трудно сговориться. Тем более, с Союзом благотворительных организаций… И все же нужно будет сообщить начальству.
- Ваше звание? - спросил он и сразу почувствовал, что собеседник напрягся.
- Подполковник, - осторожно ответил тот.
- Я постараюсь, подполковник, добиться того, чтобы вас обменяли на наших ребят, которые находятся в вашем плену, - забросил Мустафа надежную, как ему казалось, приманку.
Однако реакция оказалась совсем не такой, как он ожидал.
Пленный усмехнулся. И очень трудно описать всю гамму чувств, которая сконцентрировалась в этой усмешке. Здесь было и понимание, что его пытаются "вербануть", и осознание безнадежности ситуации, и абсолютное неверие собеседнику, и… робкая надежда…
- Вы врете, - ответил пленный. Однако его слова не вязались с интонацией - она не была столь резкой, она, интонация, оставляла некоторый простор для маневра. - Вы нагло врете. Эту лапшу будете вешать кому другому. Я прекрасно знаю, что у нас нет ваших пленных. Лебедь, предатель, в Хасав-Юрте по сути освободил и дал амнистию всем вашим и тем самым бросил нас здесь на произвол судьбы. На ваш произвол… Если бы он оставил ваших бандюков как обменный фонд, мы бы здесь не сидели, нас бы уже давно всех обменяли…
Что верно, то верно, - самодовольно оценил Мустафа. Тут мы сработали блестяще. О том, почему генерал Лебедь поступил именно так, а не иначе, лучше умолчим. Но он и в самом деле сделал все в интересах моджахедов! В частности, разом распустив все фильтрационные лагеря, подарил нам вот этих подполковников и медсестер, жизни которых являются сейчас валютой… Другое дело, что Россия не слишком-то торопится вызволить своих людей… Ну да только это уже проблемы самой России, она никогда как следует не заботилась о своих гражданах. Какие-нибудь янки или евреи уже давно камня на камне не оставили бы от этой Ичкерии, попробуй она такое творить против них. Аллаху акбар!
- Вы не совсем правы, - тем не менее счел необходимым возразить Мустафа. - Я имею в виду, что мы вас обменяем на тех ребят, которые уже сидят в "зоне"…
- То есть на уголовников? - быстро и откровенно спросил пленный.
Чувствовалось, что мысль о возможности подобного поворота дела у него уже появлялась; и не только появлялась - он ее уже со всех сторон обдумал, эту мысль. И вновь в его словах чувствовалось некоторое внутренне несогласование: с одной стороны, он очень хотел, чтобы его обменяли, а с другой, ему претило, что его, кадрового офицера, могут обменять на какого-нибудь бандита. Первое, впрочем, перевешивало. И Мустафа, желая войти, вкрасться в доверие к этому несломленному офицеру, решил ему немного подыграть.
- Ну почему же на уголовников? - поморщился он. - В российских тюрьмах сидит много чеченцев, которых туда упекли за политическую деятельность. На кого-нибудь мы вас и обменяем.
Пленный ему не верил. Но… Все же слаба человеческая природа! Пленный очень хотел верить этому человеку, который столь разительно отличался от того тупого жестокого сброда, которое охраняло лагерь!
- И что за это я должен сделать?
Мустафа был великодушен. Он не стал сразу добивать этого человека. Хотя бы потому, что надеялся в его лице обрести на будущее верного агента. Агента, который будет работать на него не за страх. И не за совесть. И не за деньги. Он будет работать на него из благодарности! А это если не самые, то во всяком случае одни из самых надежных агентов!.. Хотя, впрочем, со временем деньги он тоже начнет брать.
- Совсем почти что ничего, - ответил Мустафа, налив в большую чашку холодного "спрайта" и поставив густо вспенившийся напиток перед пленным на стол. - Просто расскажите, что вы знаете и что сочтете возможным, о ближайших планах поставок гуманитарной помощи в Ичкерию. И все!
Пленный на несколько секунд задумался, обдумывая предложение. Он медленно, стараясь не показать, насколько его мучит жажда, взял чашку (по небритой шее прошелся кадык), начал неторопливо пить.
- А вы будете нападать на колонны? - наконец, оторвавшись от чашки, спросил он. - Так ведь я не знаю графиков…
- Нет, что вы, - перебил его Мустафа. - Нас интересуют не колонны, а планы в целом. Колонны - это мелочь, у нас есть кому ими заниматься… Меня интересует проблема в целом. Что и в какие районы планируется поставить. В каких количествах. Кто персонально за это будет отвечать… Согласитесь, что эта информация никакого вреда конкретным лицам не принесет.
По большому счету, ответы на данные вопросы Мустафу не интересовали ни в малейшей степени. Кому, в самом деле, это нужно… Да и что такое уж неожиданное мог знать рядовой офицер, который, к тому же в течение некоторого времени уже пробыл в лагере?.. Тут расчет был иным. Если этот офицер (вот, шайтан, я же не узнал его имя и фамилию… Прокол, батенька, очевидный прокол…) ответит хоть что-нибудь, его можно будет смело считать на будущее своим агентом. Прежде всего потому, что тем самым он перейдет нравственный Рубикон, после которого каждый последующий шаг на пути предательства будет даваться все легче, а во-вторых, этой, никому не нужной, информацией его потом при необходимости можно будет шантажировать.
- Мне нужно подумать, - несмотря на то, что он выпил воду, голос пленного стал сухим, хриплым.
- Да-да, конечно, - легко согласился Мустафа.