– Ты хочешь сжечь старые сараи?
Квин не ответил.
– Ладно, – сказал Таттл. – Дай мне взглянуть. Видно, какие-то пацаны решили, что это заброшенное место.
– Насколько заброшенное? – уточнил Квин.
Таттл повернулся, чтобы направиться к сараю. Он вытащил изо рта зубочистку и сплюнул.
– Уверен на сто процентов, что работу тебе подкинул Джонни Стэг, – заявил Квин. – Интересно, как себя чувствовали те ребята, когда заживо горели в огне?
Он ощутил мягкое прикосновение к плечу. Уэсли с улыбкой смотрел на него.
Таттл стал спускаться по склону холма. Уэсли глубоко дышал, стягивая с головы бейсболку.
– Ничего себе!
– Таттл сказал, что это работа пацанов.
– Я видел коров. Пацанов не было.
– Теперь веришь Шэкелфорду?
– Я никогда не отрицал, что среди нас живет несколько негодяев, – сказал Уэсли, возвращая бейсболку на голову. – Просто я не вижу загадки в том, что произошло. Взгляни на Говри, взгляни на то, что он здесь сделал. Это дерьмо видно за версту.
– Ты Хондо видел? Его нет среди мертвого скота.
– Я поеду по дороге в холмы, – пояснил Уэсли, кивая. – Хочешь поехать со мной?
– Нет.
– Квин, я понимаю, что у тебя на душе.
– Переживу.
– Поедем со мной. Поищем собаку. Здесь ты ничего не сделаешь.
– Я хочу остаться.
Уэсли кивнул и снова похлопал Квина по плечу. Он влез в пикап шерифа и медленно поехал по гравиевой дорожке в холмы искать потерявшегося пса.
Квин вернулся к своему грузовику, захлопнул дверцу и поехал по гравию и грязи в противоположном направлении, в сторону главной дороги, ведущей к городу. Запах горелого дерева и дыма перенес его мысли к жаркому бою в заснеженных горах несколько лет назад. Перестрелка среди скал и пещер длилась семнадцать часов. Погибло пять американских солдат.
Армия потеряла счет убитым врагам после трех сотен.
Чарли на этом настаивал. Решительно настаивал на этом.
По его словам, младенец, все еще без имени, должен поехать тоже. Он не признает ребенка, если тот не будет воспитываться в правильной церкви. Лена же возразила, утверждая, что любая церковь, обосновавшаяся в бывшем кинотеатре, не является истинной церковью. Чарли при этих словах принял серьезный вид, погрузившись в размышления, как будто этот болван мог думать.
С тех пор как они покинули больницу, выбравшись через черный ход, ибо Чарли говорил, что должен скрываться от властей, у нее ничего не осталось, кроме гамбургера и холодной кока-колы, купленной на автозаправке "Шелл".
Лена проспала полчаса в задней части какого-то разбитого фургона.
В настоящее время она находилась в церкви, но не прислушивалась к проповеди, может, потому, что проповедником был брат Дэвис, а также потому, что ранее использовала ненормативную лексику в общении с ним и другими. Но затем брат Дэвис стал повторять снова и снова, что он никудышный человечек, ничтожество и глупец, и это привлекло ее внимание – Лена подумала, что он чему-то научился, пока не поняла, что он цитирует Моисея.
Брат Дэвис носил костюм, будто снятый с покойника. Такого рода костюмы покупают перед похоронами. Он был темно-коричневого цвета, под него был подобран чопорный коричневый галстук с изображением головы оленя.
– Моисей спросил Господа: "Знаешь мое имя?" – "Я – ничто", – говорил брат Дэвис и, огорченный сказанным, покачивал головой, давая понять, что он тоже часто чувствовал себя ничтожеством. – Видите, дорогие друзья, Моисей не считал себя особым. А ведь он был не рядовым человеком среди израильтян. Его даже преследовали в стране фараона.
Лена повернулась, чтобы рассмотреть профиль Чарли. Тот кивал в знак понимания, в то время как проповедник продолжал:
– Его портреты с пометкой "Разыскивается" распространили по всему Египту. Разыскивается живым или мертвым! И Моисей сказал Господу: "Я знаю, что ты не говоришь обо мне". И тогда Господь сказал Моисею… повторяйте это за мной: "Я есть то, что я есть!"
Около сорока человек, собравшихся в кинотеатре, повторяли эти слова, отражающиеся эхом от стен. Лена повернула к себе малышку, наблюдая, как взгляд ее бледно-голубых глаз подслеповато блуждает по лицу мамы. Лена подумала, что ей, должно быть, следует помолиться о том, чтобы каким-нибудь чудом выбраться отсюда и вернуться домой. Она произнесла короткую молитву.
– Господь сказал: "Я посылаю тебя, – продолжал брат Дэвис. – Ты думал, когда предстал перед старым фараоном вместе с израильтянами, что вы одиноки. Но я прошу тебя произнести имя, которое выше всего. Ты знаешь, что я имею в виду".
Брат Дэвис ходил взад и вперед по залу.
– Как мне противостоять жажде денег, страстям, демонам в своем теле? Ваша сила в Его имени. В Его имени. Потому что все от Его имени. С его именем побеждают рак. Побеждают в схватке. Побеждают бедность, скорбь. С его именем побеждают все. Его имя! ХВАЛА ЕМУ!
Два ряда поддержали человека, принявшегося кричать:
– Шана-меана. Хони-анаме. Шана-меана. Хома-анаме.
– Боже. – Лена наклонилась к Чарли и прошептала: – Мы не выберемся отсюда до полуночи.
– Ш-ш-ш. Разве ты не слышала, как говорит свободная душа?
Лена снова склонилась к Чарли. На этот раз сказала, что хочет в туалет. Парень выглядел очень мрачным, когда встал, позволив ей пройти. В этот момент внимание присутствующих было сосредоточено на брате Дэвисе. Он был чертовски горд беспроводным микрофоном, с которым мог спрыгнуть со сцены и пожать людям руки, словно какой-то Кении Чесни. Говри с отцом сидели в последнем ряду, не удосужившись даже соответственно одеться для вечернего богослужения. На нем была армейская шинель, щетина на его лице была такой же длины, как и на голове. Его отец был одет в рваную футболку с надписью "БЫСТРЕЙ" и изображением девицы на мотоцикле, опоясанной ремнем.
Говри подмигнул Лене и тронул малышку – в знак некоего прощения. Лена повернулась, открыла плечом дверь и вышла.
Карточный стол в коридоре был завален бесплатными Библиями в пластмассовых обложках и многочисленными памфлетами о конце света.
Лена села в жесткое пластмассовое кресло и пролистала несколько брошюр, одновременно кормя малышку грудью. Та быстро нашла сосок.
– Сколько ей? – спросила женщина, стоявшая позади столика. Она поняла по розовому одеяльцу, что младенец – девочка.
– Один день.
– Конечно, она голодна.
Лена заерзала в жестком кресле.
– Вам нужно уединиться, – сказала женщина.
Лена слышала, как кто-то бренчал на электрогитаре, фальшивый голос выводил христианский рок.
– Хотелось бы.
Женщина повела Лену по длинному коридору в помещение, расположенное за экраном бывшего кинотеатра. Здесь было тихо и безлюдно, и никто не пялился на ее обнаженную грудь. Лена закрыла глаза и тут же погрузилась в сон. Сновидений не было. Время от времени она просыпалась и снова чувствовала, как малышка сосет ее грудь. Ее тело становилось полым, истекало кровью и истощалось. Руки дрожали от голода. Ей хотелось, чтобы этот сукин сын на сцене выполнил то, что обещал, и они получили еду. Слова брата Дэвиса звучали так, словно поднимались со дна моря или исходили от старой изношенной видеопленки.
– Они увидят окровавленную тропу, которая вела к моей смерти и воскрешению. Когда вы говорите, то не можете или не должны знать, что я явился вам. Я приготовил путь. И знаю, что действую посредством вас. Аллилуйя!
– Аллилуйя, – тихо произнесла Лена, прижав к себе малышку. – Сделай это, гребаный проповедник.
Она носила малышку на руках и укачивала ее среди реквизита, изготовленного детьми, – замков и драконов, овец и одежды. Останавливалась и ходила в тусклом свете в поисках выхода, ощупывая руками пластмассовые мечи и искусственные деревья.
У задней стены стоял еще один карточный стол, точнее, два, прижатые друг к другу. На них лежали груды оружия и толстые пачки денег. Господи! Наличность!
Лена подошла к столу и взяла пачку денег. Молитва была услышана Господом! – подумала она. Но в это время дверь распахнулась, и внутрь вломились два парня Говри, накачанные пивом. Они набросились на нее с вопросами, почему она околачивается в этом месте.
– Мне нужно было покормить ребенка.
– Здесь находиться нельзя, – отрезал один из парней, которых трудно было различить из-за одинаковых татуировок, бритых голов и черных футболок. – Все. Пойдем.
Они отвели ее обратно в зал и усадили на место. У девушки было такое ощущение, будто она лишилась ног. Ребенок стал плакать, и Лена передвинула его на плечо, чтобы погладить. Кинотеатр походил на автобусную станцию или чистилище. Если эта фигня не закончится в ближайшее время, она просто уйдет отсюда, с Чарли Бутом или без него, подумала Лена.
– Господь сказал: "Моисей, они могут не любить тебя, совсем не любить, могут злословить, распространять о тебе сплетни. Но они никогда не смогут опровергнуть то, что Я с тобой". И что только они не делали! Они клеветали на Моисея, злословили за его спиной, даже хотели предать его смерти. Но они, старые израильтяне, не смогли опровергнуть, что Моисея вела рука Господа. Не смогли опровергнуть это.
Сильная рука опустилась на плечо Лены. Она увидела Говри, стоявшего над ней и повторявшего:
– Аминь. Аминь. Аминь.
От него несло серой и дымом. Руки были черными, как смоль.
Брат Дэвис двигался по центральному проходу. Люди старались дотронуться до него. На лице пастора блуждала глупая улыбка, обнажавшая золотые зубы.
– Моисей говорит: "Господи, я з-заика. Как я могу г-говорить о великом – как Ты можешь полагаться на человека, который не способен говорит ясно?" Мы с вами друзья, хотя я лишен красноречия. Я даже не понимаю, как следует, слово… Я не был наделен красноречием и не знаю, как бы поступил, если бы у меня была встреча с горящим кустом, не знаю, поступил бы я по-иному. Нас всех мучают такие проблемы. Господь Бог не хочет совершенной жизни. Но все вы связаны с тем, кто прошел через долину теней, долину смерти и вышел, благоухающий запахом розы. Господь говорит, это хорошо, – продолжал брат Дэвис. – Мне нужен предводитель.
Теперь брат Дэвис оказался рядом с Говри и положил руку на его плечо. Тот закрыл глаза.
– Можно видеть прут, обратившийся в змею, и змею, обратившуюся в прут, – не унимался брат Дэвис. – Кто из нас не побоится тронуть это? Не бойтесь, друзья.
Слушатели ответили:
– Аминь.
– Кто, скажи мне, ходит в церковь по вторникам вечером? – спросил Квин.
– Эти люди ходят в церковь каждый вечер, с тех пор как завладели кинотеатром, – ответил Бум.
– Хотелось бы, чтобы кинотеатр сохранился в прежнем виде, – возразил Квин.
– Как ты?
– Прекрасно.
– Выглядишь утомленным.
Квин пожал плечами.
Они сидели в грузовике Квина на краю городской площади, наблюдая, как мужчины и женщины выходят из кинотеатра, садятся в свои машины и грузовики, направляясь в лагерь. Квин заметил среди них Говри и брата Дэвиса. Лена шла со своим ребенком и костлявым лопоухим парнем, вероятно его отцом.
– Ну, и в чем дело? – спросил Бум.
– Я совершил небольшое турне по округу с парнем, который когда-то работал на Говри.
– Тем, который обгорел?
– Да.
– И что же ты узнал?
– У меня сложилось определенное мнение о деятельности Говри, – сказал Квин. – Он готовит наркоту в полдюжине трейлеров, разбросанных по округу.
– И тебе кажется, что мы сможем их ликвидировать.
– Ты считаешь, их нужно оставить в покое?
– Я этого не говорил.
– Ты можешь остаться в стороне.
– Ты забываешь одну вещь, приятель.
– Какую?
– То, о чем ты сейчас думаешь, выглядит смешно.
– Да?
– Да, черт возьми, – улыбнулся Бум. – Надо дать по яйцам этому ублюдку.
Квин тоже улыбнулся, завел старый "форд" и переключил скорость.
Глава 26
Предполагалось, что все должно было происходить следующим образом.
Квин распахивает входную дверь трейлера. Бум входит с крупнокалиберным револьвером "кольт" 44-го калибра и простреливает дырку в стене, если сталкивается с бритоголовым. Если другой обитатель трейлера выбежит из задней комнаты, Квин должен направить на него свой револьвер 45-го калибра и заставить бросить оружие. Но все получилось не так. Квин с Бумом застали в трейлере много мужчин и женщин, находящихся в дремотном состоянии. Некоторые из них смотрели телевизор, а одна пара занималась сексом.
В следующем трейлере они обнаружили трех человек. Третьей была девочка лет восьми. Они не стали их связывать. Квин просто сторожил мужчину и женщину, а Бум сунул за пояс кольт и вытаскивал из трейлера кастрюли и коробки с судафедом, силикатами и прочим.
Девочка наблюдала всю сцену в полусонном состоянии. Затем подняла голову, посмотрела на Бума и спросила:
– Где твоя рука?
Он наклонился к ней и улыбнулся:
– Забыл ее надеть.
Девочка сначала наблюдала за этой сценой, затем улыбнулась в ответ:
– Не нужно было это делать.
Обитателей других трейлеров укладывали на пол и связывали запястья толстыми пластиковыми лентами, которые захватил с собой Квин. Один сухопарый парень все-таки оказал им сопротивление. Но Квин заломил его руку за спину так, что хрустнул сустав, и ударил по голове. Парень после этого затих и, перекатываясь по полу, послушно подставлял запястья. Он полагал, что пришли копы.
Квин и Бум не разубеждали его.
Они не скрывали лиц. Квин хотел, чтобы их видели и рассказали, как два чужака ворвались в их трейлеры, лишили их метамфетамина, захватили их кастрюли с химикатами, пушки и ножи.
Лишь в последнем трейлере Бума встретили с оружием. Это был бритоголовый толстяк. Он сидел на диване, курил самокрутку с марихуаной и целился револьвером 38-го калибра прямо в однорукого черного гиганта.
Квин выстрелил в руку с оружием. Толстяк упал на пол. Белая кожа его дивана окрасилась кровью.
– Ты не промах! – произнес Бум с улыбкой, обращаясь к Квину.
Парню бросили полотенце. Последний раз Квин видел этого толстяка на своей ферме. Он вел себя нахально и дерзко, когда Квин вышвыривал налетчиков со своей земли.
– Ты передашь Говри кое-что? – спросил Квин.
Лицо парня стало серым. Но он взглянул на Квина и кивнул. Посудное полотенце пропиталось кровью. Парень катался из стороны в сторону, пытаясь унять боль. Он стонал и обзывал Бума "грязным ниггером".
– Скажи, что я жду его, – сказал Квин.
– Черт побери! – почти выкрикнул толстяк. – Вы думаете, он спустит вам это? Вы покойники.
Бум потрепал парня за бритую голову, словно собаку, и сказал:
– Молчи, жирдяй, пока мой приятель не надел на тебя наручники.
Дитто проснулся, когда ранним утром услышал шум работающих автомобильных двигателей. Было холодно, и он надел свои грязные ботинки, взял старую куртку и пистолет, – Говри велел всегда носить с собой оружие, иначе обещал надрать им задницу. Дитто спустился с деревянного порога трейлера и пошел к бочке для нефтепродуктов, месту постоянных встреч парней. Говри был взбешен, как черт. Без рубашки, одетый лишь в джинсы и ботинки, он орал, желая знать, что произошло.
Дитто понял, что им достанется.
Крики разбудили Лену. Дитто видел, как она вышла из трейлера, который делила с Чарли и двумя другими парнями. Она стояла у перил в свободном голубом пальто и слушала ругань Говри. Затем закатила глаза кверху и вернулась в трейлер. Ее место занял Чарли. Протирая сонные глаза, он побрел, спотыкаясь, по длинному склону холма к Чертовой речке. Можно было погреться у костра и что-нибудь выпить, пока Говри скажет, что надо делать, поскольку они не могут оставаться в этом месте.
Люди Говри отомстили Квину, когда подожгли его ферму, но то, что этот человек натворил у Говри, было не шуткой. Возмездием за это не могли быть сожженные сараи и убитые коровы. Требовалась кровная месть.
Говри схватил Дитто за рубашку, потащил, ругаясь и дыша перегаром, затем сказал:
– Иди приведи моего отца. Иди. Немедленно.
И Дитто отправился за стариком, надеясь, как и все собравшиеся, что избегнет наказания, уйдет незаметно для всех и сделает пару звонков с мобильника, поскольку здесь, в этом вшивом лесу, никакая мобильная связь не работала.
Он вышел на тропу к трейлеру, подошел и постучал. Затем постучал снова и, не услышав ответа, просто вошел и увидел, что старик и брат Дэвис растянулись прямо на полу. По телевизору показывали порнофильм с двумя черными девицами на пляже. Дитто пнул отца Говри, державшего в руке пустую бутылку. Тот не двинулся. На мгновение Дитто подумал, что старик преставился.
Пнул его снова, затем брата Дэвиса.
Оба лежали мертвецки пьяные, и он представил, что скажет Говри, чтобы разрядить обстановку.
В лагере двигатели грузовиков и легковых авто уже работали, выбрасывая в воздух выхлопные газы. Говри присел на корточки, выкуривая сигарету в свете фар своего старого черного "камаро". Он чертил палкой схемы для нескольких парней. Те ухмылялись, словно он рассказывал им непристойный анекдот.
Говри взглянул на Дитто и приготовился слушать.
– Они с проповедником – в лежку.
– Ты пытался их разбудить?
– Толкал их.
– Вот дерьмо, – выругался Говри. – Брат Дэвис впадает в ересь, когда проповедует таким образом. Но не могу винить его. Поехали.
– Кто будет смотреть за женщинами и детьми, если все уедут?
– Ты!
– Я тоже хочу разделаться с теми ублюдками.
Говри докурил сигарету и выбросил. Дитто заметил на его бицепсах татуировки с изображением ангела, сердца и ружья. Каждая из них сопровождалась подписями: "БОГ", "ЛЮБОВЬ", "СМЕРТЬ". Говри сделал глоток из бутылки и передал ее Дитто.
– Тебе надо быть тверже, малыш, – улыбнулся Говри, обнажая черные зубы. – Сядь со своей пушкой у этой дороги и стреляй по всему, что движется. Мне наплевать, кого ты увидишь.
Дитто кивнул.
Парни умчались, сопровождаемые фонтанами грязи и клубами выхлопных газов. Красные огни задних фонарей выстроились цепочкой по склону холма в сторону шоссе. Когда они исчезли из вида, Дитто постоял некоторое время, раздумывая, куда пойти, чтобы позвонить. Парни не оставили ни одной машины.
Лена вернулась на порог трейлера и наблюдала за ним. Он улыбнулся ей и отправился к покосившимся деревянным ступенькам.
– Почему ты не хочешь сходить пострелять? – спросила она.
– Я сторожу лагерь.
– Дай мне сигарету.
– А как малышка?
– Она спит.
Дитто вытащил из своей старой куртки пачку сигарет и зажигалку. Присел рядом с Леной на крыльцо. Здесь был самый дрянной участок земли, какой можно было только вообразить. Половину его занимали сосны, непригодные для рубки. На другой половине ничего не осталось. Обуглившиеся стропила сарая громоздились причудливой кучей.
– Что случилось? – поинтересовалась девушка, сев рядом и заставив его сердце учащенно биться.
– Кто-то нас ограбил. Тиму прострелили руку.
– Кто такой Тим?
– Один из наших парней, – объяснил Дитто. – Он приехал вместе с Говри из Огайо.