- Да там не только Гоголя, там и Шекспира не знают. А что касается статуэток, то оттуда можно привезти редкую. Намибия была немецкой колонией, и там немцев много. Есть статуэтки Бисмарка и… не поверите… Геринга. Да. Но не удивляйтесь, не того Геринга, который фашист, а его отца. Тот был губернатором Намибии, и о нем там самые замечательные воспоминания. Есть даже улица Геринга. Такая вот получается консерватория.
Мне эта консерватория не нравилась. Больше всего на свете я не любил совпадения. И тут еще эта дама, о которой Крокодил не сообщил в Центр…
- Ты веришь всему, что тебе докладывает твоя Снегурочка?
- Сосулька, - поправил Крокодил. - Я ее зову Сосулькой. В отличие от настоящей сосульки, эта, когда ее положишь под одеяло, не тает. Но я рад, что слово "сосулька" у вас вызвало ассоциацию с морозом, а не с глаголом, от которого оно образовано. Стало быть, несмотря на общее разложение, нравы в Белокаменной еще крепки.
- Почему ты о ней ничего не сообщал в Центр?
- Можно личное?
- Валяй.
- Мне надо было это сделать с самого начала…
- Никогда не поздно.
- Можно, я начну с анекдота?
Я насторожился:
- Попробуй.
- Послали одного нашего проверять, как внедрился нелегал в Вашингтоне. Возвращается он и докладывает: "Все в порядке. Даже лучше, чем ожидали. Своими глазами видел: сидит в конгрессе, беседует с сенаторами, чуть не обнимается с вице-президентом. Меня узнал, подмигнул, мол, "все в порядке". Только одна маленькая неувязка вышла. Переволновался парень, когда меня увидел. Немного напутал ответный пароль. Вместо знака из двух пальцев, среднего и указательного, в виде буквы "В" - "виктория", "победа", он показал"…
И Крокодил, сжав правый кулак, согнул руку в локте и ударил по ней левой рукой.
- Ты к чему это?
- Так, - Крокодил виновато улыбнулся. - Вообще-то, я, Евгений Николаевич… только сразу не пугайтесь… я решил домой не возвращаться.
Я опешил:
- Ничего себе!
- Ну, правда, Евгений Николаевич. Нечего мне там делать! Я здесь пожил и вроде бы теперь я другой человек. Не смогу я там. Всю жизнь потом себе не прощу. Забастовки. Колбаса по сто рублей килограмм…
- Не драматизируй.
Я еще не понимал, говорит Крокодил серьезно или дурачится, от него всего можно ожидать.
Крокодил не останавливался:
- Власть вот-вот переменится, и мы с вами будем давать показания.
- Не паникуй.
- Махнем с вами куда-нибудь в Аризону. Ни один черт не сыщет!
- Ты и обо мне подумал? - я постарался улыбнуться, а сам соображал, как мне себя вести, не провокация ли.
- Деньжат у меня хватит на двоих. Синьора докторесса нам всем носы поменяет. А потом я женюсь на вдове конфетного короля. Начнем раздавать конфеты детям бесплатно, а сами будем кататься на яхте. Там, глядишь, и Топалова встретим. Да ладно. Это я пошутил. Так сказать, информация к размышлению. Просто вы сказали, что деньги не дошли. Но где-то они есть. Вы сказали: Топалов двадцать лет работал. Теперь новый отсчет.
* * *
Первым ушел Крокодил. Потом я.
Я поболтался по городу. Через полчаса позвонил в посольство. Тростников меня ждал:
- Нашли туфли вашего размера. Завтра поедем покупать.
Это означало, что слежка не заметила ничего подозрительного.
38. Электра
Настроение было отвратительное. Ничего нового я здесь не узнаю, но после беседы с Крокодилом я четко понял: старый порядок меняется и, как я впишусь в новый, кто знает.
Оставалось выполнить еще одно задание. Отшагав два квартала, я повернул за угол и около ювелирного магазина увидел телефонную будку.
Знакомый жесткий и звонкий голос отчеканил:
- Я вас слушаю.
- Здравствуйте. Вы меня узнали?
- Узнала. Вы отец Гамлета.
- Я бы хотел вас увидеть.
- Здесь, в Риме, есть очень красивая площадь, там, где памятник с четырьмя конями. Это в африканских кварталах. И напротив - маленькое кафе. Это так напоминает Париж. Вы там никогда не были?
Я знал эту площадь.
- Был.
- Ровно через час. Вас устроит?
- Устроит.
И повесила трубку.
Африканские кварталы - это респектабельные районы на северо-востоке Рима, построенные при Муссолини, что по римским меркам почти современность. Называются они африканскими из-за названия улиц: виале Сомали, виале Эфиопия.
Влетев на площадь, я сразу заметил на углу маленькое кафе.
Я вошел, взгромоздился на высокий стул у бара, заказал эспрессо.
- Короткий? - спросил бармен.
- Да.
- Сахар?
- Нет.
- Сливки?
- Нет.
Пока я разговаривал с барменом, на стул рядом села спортивного вида молодая женщина и тоже заказала кофе. Она не удостоила меня взглядом и на мою неуверенную улыбку стареющего ухажера с нехитрым: "Сегодня прохладная погода" бесстрастно бросила: "Да, сегодня холодно".
В этой угловатой спортсменке с неровно подстриженными рыжими волосами, стянутыми яркой красной лентой на лбу, с аляповато размазанной выше губ почти до носа карминовой помадой, в солнечных очках ромашкой, даже самый верный поклонник не узнал бы всемирно известную актрису.
Когда-то, лет двадцать назад, она сама пришла в советское посольство. Смазливую, с горящими глазами, ее тогда много снимали в кино. Пьесы с нею в главной роли уже в те годы успех имели не только в Италии: местный театр объехал с ними полмира. В отделе культуры компартии подтвердили: убеждений она самых прогрессивных и рекомендовали ее. Проходила она в Москве под кодовым именем "Электра".
За новое дело она взялась активно, так активно, что временами приходилось ее сдерживать. Экзальтированная по натуре, она умела заставить верить себе и на сцене и в жизни. Когда после спектакля, в древнегреческом хитоне, она являлась на дипломатические приемы, на политические "парти", на митинги в университет и говорила о справедливости, о том, что "хоть что-нибудь да надо уступить тем, кто ничего не имеет" - это впечатляло. Среди ее поклонников было так много интересных людей и так подробно она пересказывала, о чем говорилось в ее присутствии - поистине профессиональная актерская привычка запоминать текст - что после встреч с ней исписывались целые тетради; писать сама она отказывалась. Ко мне она относилась с особой симпатией, в Москве это знали и посмеивались.
Размолвка произошла в 80-м. После ввода войск в Афганистан и ссылки Сахарова она наговорила такого! Да еще про Брежнева персонально! Но окончательно рвать не стали: ко всем неприятностям, скандал с известной актрисой… "Как зайцу нехорошая болезнь, - хмыкнул тогда Колосов. - Надо подождать".
И правда, когда полгода назад я будто случайно встретил ее в Париже, она сама подошла ко мне:
- Почему не звоните?
- Да так как-то, - замялся я.
- Вы ведь не отвечаете за ваше руководство. У нас с вами почти одна и та же профессия. Мы произносим тексты, которые написали другие.
- Вы правы.
Тогда она подошла ко мне вплотную и заговорщическим тоном произнесла:
- Звоните только вы. Я не хочу менять связников. Потом рассмеялась и громко сказала:
- Я действительно очень консервативна.
В это время ее кто-то позвал. Она сказала на прощание:
- Непременно звоните.
И скрылась в лифте.
Теперь мне дали установку возобновить с ней контакты. Тем более, что, по имевшимся у нас данным, она могла со дня на день стать министром культуры.
* * *
Рядом подсел какой-то скуластый парень.
Я придвинулся к нему и, не поворачивая головы, прошептал:
- Правда, красивая женщина справа от меня?
От удивления парень открыл рот:
- Это смотря кому… - Потом покосился на женщину и тоже прошептал: - Вообще-то ничего. На один раз.
Я повернулся к Электре:
- Видите, молодому человеку вы тоже очень понравились.
Потом парень ушел, а Электра, почти не разжимая губ, отчетливо произнесла:
- Вам нужно, чтобы я взорвала что-то?
Я обалдел. Увидав мое замешательство, она рассмеялась:
- Тогда зачем я маскировалась?! Ничего взрывать не будем?
- Не будем.
- А воровать?
- И воровать не будем.
- С вами скучно. Знаете, мы на сцене только и делаем, что убиваем, обманываем. И, честно говоря, хочется в жизни никого не убивать и ничего не воровать.
- А любить? - спросил я.
- О да, это лучше делать в жизни.
Потом она снова спросила тихо:
- У вас ко мне какая-нибудь профессиональная просьба.
- Нет. Я просто предложил начальству возобновить с вами дружеские связи. Просто встречи - и ничего больше. Для встреч выделили меня.
- И правильно сделали, что вас. Заезжайте ко мне. Если нет спектакля, то вечером я всегда дома.
Она протянула мне визитку. На обратной стороне был нарисован план, по которому можно найти ее виллу.
- А теперь до свиданья. Мне еще надо успеть сегодня убить пару римских легионеров.
И легко поднявшись со стула, она ушла.
Поистине: "Уже не молода, но все еще прелестна".
39. Листьев
Оставалось еще одно дело. Я набрал номер, который долго запоминал в Москве. Подошла женщина.
- Синьора Игельвертора, пожалуйста.
Синьор подошел тут же.
- Вы оставили машину с зажженными фарами. Игельвертор поблагодарил, я повесил трубку. Если Игельвертор понял пароль - а в этом я не сомневался - он будет ждать меня в отеле "Бельведер". О встрече с этим человеком начальники не узнают.
На самом деле настоящая фамилия Игельвертора - Листьев, и он бывший мой коллега. Ни я, ни мои друзья не сомневались, что виноват был тогдашний резидент. Банальная в принципе история: жена в Москве, а тут авария, вроде бы ничего серьезного, но от резидента не скроешь, машина помята. И еще оказалось, ехал он из ресторана, понятное дело, навеселе, и не один, а с секретаршей торгпредства, и в третьем часу ночи. Резиденту бы не раздувать, Листьев - не новичок, двадцать лет стажа, второй человек в резидентуре, а он - послу, тот - в партком; словом, начали "дело". И Листьев "ушел". Ребята из отдела, как водится, "осудили", а жене помогали, чем могли. Более того, Листьев давал деньги в Риме кому-нибудь из бывших своих коллег, те их тратили, а по приезду в Москву возвращали жене в рублях.
Я вошел в отель, поднялся на лифте на девятый этаж, потом по лестнице спустился на восьмой. Листьев уже стоял у лифта и улыбался:
- Привет, Женя.
- Привет. Как ты тут?
- Нормально.
"Совершенно не изменился, - удивился я. - Ни сединки. Красится, что ли!"
Мы поднялись на десятый этаж, чинно продефилировали по коридору и нырнули в узкую комнатенку, где тихонько постукивал автомат для льда. Здесь можно говорить.
- Как там, в отечестве?
- Сам знаешь.
- Знаю. Газеты читать противно. Что нового в конторе?
- Все по-старому. О тебе была пара публикаций.
- Знаю, не забываете.
- На, письмо от жены, - я вынул из кармана небольшой листок. - Ответ писать будешь?
- Сначала прочту, - Листьев пробежал глазами письмо. - Нет, не буду. На той неделе вышла оказия, исписал страниц пять.
Он положил письмо в карман:
- Все жду, когда отечественная демократия дорастет до того, что жену выпустят.
- По бабам бегать надоело?
- По бабам и при жене можно. Одному скучно. А тут инфляция.
- Только не говори, что уж очень нуждаешься.
- Особо не разбежишься. На уровне среднего класса. Очень среднего.
- А мы у себя дома все ниже низшего и с каждым днем всё ниже.
- Сами виноваты. Как Колосов?
- На месте.
- Все такой же шутник?
- Такой же. Тут он ушутил мне одно дело. Кстати… Ты знал Топалова?
- Типографа?
- Да.
- Знал.
- И что он за человек? В двух словах.
- Художественная натура. Глуп.
- Мог он убежать с нашими деньгами?
- То есть он был в цепочке? - уточнил Листьев. - Взял деньги и смылся?
- Что-то подобное.
- Вряд ли. Он трус. Хотя… Теперь такое время. Но вряд ли. А сам как? Не собираешься?
- Что?
- Смыться. Я вчера вечером видел фильм про Везувий.
- Он взял в руки пару ледышек, попробовал жонглировать, не получилось. - Жил бы ты, к примеру, под Везувием, и тебя предупредили бы, что вулкан вот-вот начнет извергаться и всем крышка. Что бы ты выбрал? Чтобы тебя пепел задушил, но через пару тысяч лет тебя бы откопали, ты бы стал экспонатом, и на тебя глазели бы экскурсанты? Или смылся бы и прожил спокойно с десяток годков, безо всякого вклада в мировую историю? Вопрос? Вопрос. Вот ты спросил, как я? Нормально. И ностальгия не мучает. Березки во сне не вижу. У меня от этой ностальгии средство есть. Прекрасное, доложу я тебе. Держу дома портрет Горбачева. Самый лучший антиностальгин. Посмотрю на портрет - ностальгию как рукой сняло.
Он снова взял ледышки, снова попытался жонглировать, снова не получилось.
- Не умеешь, - прокомментировал я.
- Раньше умел. Слушай, я прямо расстроился. Неужели даже Типограф сбежал? Как кошки перед наводнением. Инстинкт, что ли.
Я вспомнил Кузякина.
- Никакого инстинкта у кошек нет. Их просто кто-то вовремя предупреждает.
* * *
В номер я вернулся в шесть.
В восемь сбежал вниз по ступенькам площади Испании, перекусил в маленьком кафе - здесь они называются "tavola calda". Вернулся в отель, посмотрел телевизор и лег спать.
40. Последний день
Последний день в Риме. Что я узнал за три дня? Ничего существенного. По указанию начальства я должен был встретиться с тремя агентами. Одного из них, Типографа, уже почти три месяца нет в живых. С Крокодилом я встретился. Оставался Мишель.
В посольство я отправился пешком.
Суббота. В посольстве пусто. Я на это рассчитывал. Поднялся в резидентуру и начал сочинять телеграмму. Сочинял долго. Но к обеду кончил.
Пообедав в центре, вернулся на площадь Испании, пошел по улице Маргутта.
Я люблю эту улицу. Когда бываю в Риме, всегда сюда забегаю. Интересно, как на художественной выставке: картины, безделушки якобы двухсотлетней давности.
Я остановился у торговца "античным" товаром. Две одинаковые картинки на дереве, одна значится шестнадцатым веком, другая аж пятнадцатым. И цены разные. Та, что постарше, дороже.
- Почему у тебя цены разные? - спросил я торговца.
- Ведь тебе, чтобы сделать и ту, и другую, нужно одинаковое время.
- Ошибаетесь, синьор, вещь постарше делать труднее. Надо подстарить дерево, проверить краски. Все это требует времени и умения. Главное, работа с деревом.
- Скажи, а раньше кейсы из дерева делали? Говорят, есть очень твердые породы.
Торговец не задумался:
- Нет, кейсы никогда из дерева не делали. И никогда не будут.
- Почему?
- А потому что дерево горит, как может быть известно любезному синьору.
Я вернулся в отель, посмотрел на часы: ровно два. До поезда еще почти десять часов. Зря не поехал прямым рейсом: и без пересадок, и не спать в вагоне.
Стоп! Еще не поздно. Я рассчитался с отелем, вызвал такси и в три был в Термини. Сдал билет на вечерний поезд и купил на дневной. Предупредить Кики я не смогу. Ничего страшного, переночую в Сан Ремо, а утром встречусь с ней, как договорились.
41. Сан Ремо
Поезд хоть был и не спальный, но заснул я сразу. Проснулся, купил в баре "панини", выпил чашку кофе. Поезд должен был прийти в Сан Ремо в 22.56. В 22.50 он плавно подкатил к освещенному вокзалу. "Молодцы", - подумал я. Однако высокая оценка итальянских железнодорожников оказалась преждевременной: это только Генуя, а до Сан Ремо еще три часа.
В Сан Ремо мы приехали в два часа ночи. На площади перед вокзалом стоял один "Фиат" с флажком "такси", но шофера внутри не было. Прождав минут десять, я понял, что надо идти пешком, и зашагал в направлении отеля "Бельведер". Через полчаса быстрого шага я уже был в отеле, где меня не ждали, но номер нашли быстро.
* * *
Когда я проснулся и посмотрел на часы, то ужаснулся: пять минут одиннадцатого. Кики ждет меня у "Аристона" уже почти полчаса.
Через пять минут я был около знаменитого кинотеатра и сразу увидел Кики: армейского типа гимнастерка цвета хаки и короткие красные штанишки, которые было бы правильнее назвать трусами, удивительно гармонировали с ее веселым личиком и большими глазами.
- Что говорит американка, когда к ней опаздывают на свидание? - я решил ее упредить.
- Американка не удивляется, она знает, какие пробки на дорогах, и спросит, все ли в порядке с машиной. Немка уверена, что его вызвал начальник, о котором он говорил в прошлый раз и который обещал повышение по службе. У итальянки нет часов, она ориентируется по часам на площади, а они отстают. Поэтому она не поняла, что он опоздал.
- А француженка?
- Француженка сама опаздывает.
- Как ты добралась?
- Я приехала вчера поздно вечером. Переночевала в гостинице.
- В какой?
- Самой ближайшей. В "Бельведере". Это дорогая гостиница, но ты оплатишь.
- В Бельведере? В каком номере?
- В двадцать шестом. А что?
- А то, что я ночевал в номере двадцать восемь. Рядом.
А вот это настоящее совпадение!
- Твое счастье, что ты не пошел к соседке, а то бы получил по физиономии. Ты завтракал?
- Нет.
После обеда она потащила меня в Аристон. Быть в Сан Ремо и не посетить Аристон, где проходят знаменитые фестивали?! А до Монпелье всего четыре часа!
- Фильмы все по-итальянски. Ты понимаешь по-итальянски?
- Нет. Но это неважно.
После кино мы добрались до ее новой машины. Прекрасная "Рено Регата". И в путь.
- Как дела в Онфлере? Тебя не допрашивали в связи со смертью Топалова?
- А я тут при чем?
- Что говорили по поводу его смерти?
- Разборка между торговцами наркотиками. Сначала Вальтер убил Топалова, потом сам врезался в витрину магазина, разбился насмерть. Все очень просто.
Действительно, очень просто.
- К тебе не было вопросов по в поводу новой машины?
- Были, но и тут все ясно. Подарил любовник. Какой-то мрачный тип выспрашивал у Табуретки, чем ты занимался в Онфлере, и она сказала правду. "Чем он занимался, когда не спал с моей художницей, не знаю. Но свободного времени она оставляла ему немного".
- Поверили?
- Но ведь это правда.
Границу проехали, не заметив. Поужинали около Марселя. В Монпелье добрались к десяти часам утра.