Глава девятая. На берегу Средиземного моря
42. Мишель
В Монпелье остановились в отеле "Меркур", переночевали на сей раз в одном номере.
После завтрака гуляли по новому кварталу Антигона, построенному, как сказано в проспекте, в греческом стиле. Мне трудно представить себе, какими были улицы в древних Афинах, но то, что там не было автомобильного движения, мы поняли сразу. Уж на что Кики проворно разбирается в мудреных парижских дорожных знаках, но здесь она дважды заезжала на тротуар, один раз оказалась на горке, откуда не было спуска, пришлось ехать задом, два раза заезжала на трамвайные линии. И каждый раз местные жители сохраняли полное спокойствие, пассажиры остановившихся из-за нас трамваев не только бесстрастно ждали, но и улыбались. И я не удивлялся. Олимпийское спокойствие - это очень по-древнегречески.
Придя в номер, Кики плюхнулась на кровать:
- Всё. Сегодня ни в какой Сет я не поеду.
- И не надо. Сегодня понедельник. Рестораны могут быть закрыты. Сегодня у нас семейный день.
- Семейный день - это прекрасно. В древней Греции в гостиницах вряд ли были автоматы по продаже воды, поэтому ты спустишься вниз, найдешь магазин и купишь пару бутылок виттеля.
К счастью, автомат по продаже оказался около регистрации.
Остаток дня мы провели в Монпелье, а на следующий день утром отправились в Сет, где я должен был встретиться с Мишелем.
Добрались до Сета за час. Быстро нашли набережную и поразились десятком, если не больше, рыбных ресторанчиков.
Мы вошли в первый с нехитрым названием "Terre et mer", что означало "Земля и море".
Я спросил, будет ли сегодня Мишель.
- Будет. Часа через два.
- А где он сейчас?
Официант долго не размышлял:
- Ищите в "Le bonheur du pecheur".
- "Le Pecheur" с шапкой над "e"?
Ибо по-французски "Pecheur" - это рыбак, а "Pecheur"
- грешник. Поэтому без знака над "е" название ресторана можно истолковать и как "Счастье рыбака", и как "Счастье грешника".
- Какая разница! У них в прошлом году был повар по фамилии Смит. Говорил, что француз, но "Merlan еп colere" (мерлан в гневе) делал так, что мерлану было от чего прийти в гнев.
В "Счастье рыбака" мы действительно нашли Мишеля. Сначала услышали, потом увидели. Он сидел на стуле с гитарой в руках и пел "Hecatombe" Брассенса.
* * *
Мишеля я знал лет двадцать. Род его занятий определить было трудно: он то продавал что-то, то устраивал выставки, то организовывал путешествия. У него было одно неоспоримое и крайне ценное для нас достоинство. Он знал "весь Париж". Во время войны он был в сопротивлении, какое-то время состоял в компартии. После венгерских событий из компартии вышел. С нами работал охотно, я бы даже сказал, с увлечением. "Очень уж я не люблю богатых", - объяснял он свою помощь нам.
Последние годы мы использовали его для продажи ценностей, в основном необработанных камней. Иногда золота. Но наркотики - никогда. Зелье он сам не употреблял и боялся всего, что связано с ним.
Увидав меня, он подмигнул. Я подождал, пока он закончит песню. Подошел.
- Еще две песни - и я буду свободен.
Пел он Брассенса. Да и что еще можно петь в Сете, в городе, где жил и похоронен Жорж Брассенс, где воздух пропитан его песнями и морем. Мишель постригся под Брассенса, отпустил усы, держал гитару как Брассенс. Должен признаться, пел он здорово.
Мы с Кики сели за маленький столик. Закончив петь, Мишель подошел к нам.
- Ну как?
- Просто здорово, - я говорил искренне. - Ты давно здесь?
- Почти полтора года.
- Давно не видел Топалова?
- Давно. И не сожалею.
- А как давно?
- Да года полтора, не меньше. Как сюда перебрался, его не встречал. И это прекрасно.
- Почему?
- Понимаешь, Эжен, он в последние годы, по-моему, связался с наркотиками. Ты знаешь, я с дурью никогда не связывался. Наркотики - это и вредно, и опасно. Прекрасная мадмуазель со мной согласна? - взглянул он на Кики.
Кики согласилась, а он продолжил:
- Но наркотики меня однажды спасли. Да-да! Один субъект написал на меня донос, будто я не очень честно принимаю ставки на скачки - это в принципе было правдой - и что я помогаю некоторым дамам скрывать секреты от их мужей, что тоже не ложь. Но он еще написал, будто я сбываю наркотики. Это его погубило. Комиссар семнадцатого округа Луи-Жак Эммануэль - представляешь, с такой фамилией живет всю жизнь с одной женой!
- сказал: "Мишеля я знаю уже десять лет, он никогда не будет заниматься наркотиками, а посему это пасквиль, и рассматривать его я не буду".
- Что ты знаешь про Топалова?
- Я тебе сказал, что последние полтора года его не видел. Ну, а в прошлом… Не волнуйся, Эжен, не расскажу даже под пыткой.
- Как твое мнение, если Топалову надо будет продать необработанные камни, к кому он обратится?
- Ах, вот в чем дело! Я не знаю. Раз он связался с наркотиками, у него должны быть новые приятели. Вычеркни его из своих друзей, Эжен. А если он камни взял и деньги не отдал, спиши в убыток.
Наверное, он прав.
- Еще есть вопросы?
Больше вопросов у меня не было.
- Тебе правда понравилось, как я пою Брассенса?
- Правда.
- А ведь я хорошо знал Жоржа. Подумать только, его уже нет почти десять лет! Как летит время! После войны мы дружили. Именно Жорж подсказал мне идею с отгадыванием пола младенцев. Я на этом прилично заработал. Мы жили на эти деньги почти год.
- Что за идея? - вежливо поинтересовался я.
- Я предсказывал пол младенцев за восемь месяцев до рождения. Тогда еще медицина не доросла до того, чтобы узнавать пол ребенка до появления на свет. Мой метод был прост. Я раздавал родителям анкету. Те должны были указать дату зачатия, ответить на вопросы антропологического, медицинского и интимного характера, вложить в конверт всего десять франков и послать в клинику. Условия честные. Если пол отгадан - деньги наши. Если нет - деньги возвращаются.
- Ну и в чем секрет? - удивился я.
- Я всем без исключения писал: у вас родится мальчик. По статистике мальчиков и девочек рождается приблизительно поровну. Таким образом, в пятидесяти процентах правильный ответ обеспечен.
- А как же с другими?
- Они на радостях или забывали про меня, или стеснялись требовать назад такую мизерную сумму. Ну, а если просили, я посылал мамаше розу, поздравлял отца с рождением очень красивой девочки, будущей матери, и спрашивал, в какой банк перевести деньги. После этого только порядочная свинья требовала вернуть десять франков назад.
- Я бы точно не потребовала, - вздохнула Кики.
- И как все кончилось?
- Не как, а где. В полиции. Я им объяснял, что моя идея приводит к повышению рождаемости в нашей стране, что это важная государственная задача…
- И в результате?
- Отсидел год. Кстати. Один из моих, если так можно выразиться, клиентов содержит отличный ресторан недалеко отсюда. Я ему предсказал троих мальчиков. Троих мальчиков! Рекомендую заглянуть. "Дикая утка". Буйабес у него лучше, чем в Марселе на Бельгийской набережной.
Всё. Больше ничего я не узнаю. Можно ехать в Марсель, послать депешу из генконсульства и потом за деньгами в Браззавиль.
А Мишель продолжал:
- Знаешь, кого я вчера видел в этом ресторане?
- Кого?
- Марата.
Я насторожился:
- Какого Марата?
- Из вашего ЦК.
- Кузякина?
- Я просто удивляюсь, как человек может жить с такой труднопроизносимой фамилией.
- Где этот ресторан?
- На полпути отсюда до Монпелье. Мне сказали, он там бывает каждый вечер. С какими-то типами. И дамы при них.
- Ты их знаешь?
- Я знаю весь Париж. Знаю Лазурный берег. Этих я не знаю.
Он повернулся к Кики:
- Вы пьете кленовый сироп?
- Нет, - удивилась она.
- А вам и не надо. У вас замечательная фигура, а тебе, Эжен, пора начать. Ты не пьешь кленовый сироп, потому что не знаешь метода канадского профессора Джуделя-Джонсона. Он доказал, что кленовый сироп сжимает скелет человека. Многие женщины стесняются широких плеч, больших ступней, высокого роста. Если пить кленовый сироп, то женщины смогут стать более миниатюрными, более женственными. Я продавал этот сироп…
- И чем все кончилось на этот раз?
- Не чем, а где. В полиции. Сначала представитель канадской компании, с которой я заключил договор о распространении кленового сиропа во Франции, сообщил мне, что расторгает договор и порекомендовал двадцать пять лет не появляться в Канаде.
- Почему двадцать пять?
- Это срок давности за подобного рода нарушения в Канаде. Ну, а во Франции…
- Что во Франции?
- Отсидел год. Ты никогда не пробовал петь, Эжен?
- Нет.
- Ты с твоей прелестной спутницей мог бы петь под Стон и Шарден. У меня есть знакомый в Нанте, он все устроит.
Я обещал подумать. Потом мы попрощались и ушли.
- "L’awentura, c’est la vie que je mène avec toi (Вся жизнь с тобой - сплошная авантюра), - по дороге к машине пела Кики припев известной песни Стон и Шарден. А потом сказала: - И точно с тобой сплошные авантюры.
Сели в машину. Кики включила зажигание:
- Ты знаешь, что скажет американка, когда ее познакомят с такими людьми, как Мишель? Она объявит, что это очень деловой человек и у него есть чему поучиться. Немка сразу побежит в полицию. А итальянка обрадуется: надо выдать за него двоюродную тетку Джильду, она тоже очень веселая, через год она выйдет из тюрьмы, тогда и познакомим.
- А француженка?
- Скажет матери: ты знаешь, мама, меня, наверное, скоро посадят.
43. Кузякин
Поворот Кики не прозевала. Машина нырнула в зелень кустов и оказалась на извилистой дороге, бегущей вдоль моря. Кики затормозила у двухэтажного дома с горящей рекламой "Дикая утка".
- Нам столик с видом на море.
Метр, широкоплечий атлет - такие бывают на обложках мужских журналов - развел руками:
- Очень жаль, мадемуазель, что вы не позвонили заранее. Сегодня у нас много посетителей.
И показал на столик в центре зала:
- Могу вам предложить этот.
Кики повернулась к мне:
- Как?
Я хотел уже сказать "да", но в этот момент обратил внимание на шумную компанию у окна. В центре восседал субъект с огромными усами. А рядом с ним - не кто иной, как Кузякин, собственной персоной.
- Женька! Какими судьбами?
Кузякин выскочил из-за стола, подбежал ко мне, расцеловал:
- Как я рад тебя видеть! Я тебя так люблю, старина! Садись к нам. Вместе с дамой. Это мой лучший друг Женька!
- Я тоже рад тебя видеть, Марат.
Кузякин подозвал метра:
- Еще два стула.
Меня и Кики усадили между Кузякиным и человеком с усами. Кузякин схватил бутылку виски:
- Давайте выпьем! За Женьку. За его даму.
Я тем временем рассматривал компанию: восемь человек - кроме Кузякина и человека с усами еще трое мужчин и три женщины. Мужчины - в годах, с сединой, при галстуках, женщины - молодые и на удивление одинаковые, светлые от яркой блондинки до каштановой, с одной и той же прической "маленький паж": челка и прямые волосы, подровненные по линейке у плеч. "Явно на один вкус", - подумал я.
В разговор вступила одна из "маленьких пажей", она начала рассказывать, как собиралась в этом году поехать на две недели в Москву, но передумала.
Кузякин перешел на русский:
- Пойдем свежим воздухом подышим.
Вышли на террасу.
- Красотища-то какая! - Кузякин взял меня за пуговицу. - Баба у тебя, скажу я, класс. Завидую, старикашка, и радуюсь. Молодчина. Как зовут?
- Кики.
- Отличная девка. Бедра - предел совершенства. А губы, губы! Сам-то как?
- Нормально.
- Как дела?
- Не очень.
- Как прошлый раз съездил? Хотя знаю. Наш шеф просил вашего шефа тебя отблагодарить.
- До меня это не дошло, - огрызнулся я.
- Понял.
- А я не понял. Я ничего не понял! Не понял, зачем ездил. Не понял, какому американцу предназначался этот Гоголь!
Кузякин смотрел на меня широко открытыми глазами:
- При чем тут американец? Какой американец?
- Американский журналист, который интересуется Гоголем.
- Ты открывал статуэтку?
- Да.
- Ну?
- Нашел там записки.
- Чьи?
- Немца.
- Какого?
- Того, кто передал эту статуэтку Пичугину.
- Первый раз слышу. Там должны были лежать пакеты с порошками.
- Но немец…
- Брось ты этого немца. Не бери в голову. Все это - вчерашний день, старина. Паст перфектум, давно забытое прошлое. Товара у него больше нет.
- Какого товара?
Видя, что я ничего не понимаю, Кузякин обнял меня.
- Видишь ли, Женя, немец этот - нацист страшный, петля по нему плачет. Сидит себе в Намибии. Как его наши нашли, не знаю. Знаю только, что он в каком-то концлагере санитаром был. А там изобрели особый наркотик. Понюхаешь этого порошка - и все выложишь как на духу. Ты скажешь, что вам он нужен больше, чем нам. И ошибешься. Ко всему прочему это наркотик. И не простой. Я по наркоте не большой специалист, но, говорят, этот особенный, сильнее героина. И главное, его легко синтезировать. Понимаешь, наркотик сильнее героина, и его легко синтезировать. Тот, кто научится его производить, закроет все каналы героина. Пользоваться будут только им. Ты представляешь, какие деньжищи?! Ну и мои шефы решили его заполучить. Маленький образец у них есть, они захотели побольше.
- А почему не через нас?
- Ну да, обычно через вас. Но вы теперь совсем не те. Даже кейсы теряете. Мои начальники решили, что все сделают сами. Знаешь, почему? Не хотят делиться с вашими. И попали в лужу. Нельзя в одиночку. Надо было вместе. Но ты ведь ничего не знал! Наркотик упустили. И теперь надо его искать. Вот эти ребята, с кем я сижу, - мерзавцы. Бандиты. Они обещали меня вывести на человека, который забрал у тебя наркотики. Ведь забрал?
- Не отказываюсь.
- Знаешь, как немцы назвали свой наркотик? "Фельдмаршал".
Его слова про кейс задели меня. Он тоже знает про кейс. Это уже не утечка информации, это слив.
- Что ты знаешь про кейс?
- То, что его увели. А кто увел, выяснить должен ты. Понимаешь, старик, твой кейс и мой "фельдмаршал" повязаны между собой. Ты найдешь кейс, найдешь и "фельдмаршала". Я найду "фельдмаршала", найду и кейс.
Интересно, знает ли он, что Топалова убили? Знает ли он про Плеко? Но спрашивать не буду. Все равно правду не скажет, только дам лишнюю информацию.
- Ты думаешь выйти на "фельдмаршала" через типов, с которыми ужинаешь?
- Надеюсь.
Он хлопнул меня по плечу:
- Когда назад?
- Через неделю.
- Не торопишься?
- Начальство велит.
- Честно скажу, в вашем ведомстве верю одному тебе. Мы с тобой, старик, столько на своих плечах перетаскали - и всё на вторых ролях. Всё - мальчики.
- Что верно, то верно, - согласился я.
- Слушай, - он посмотрел мне в глаза, - а что если тебе… Прости - прощай, и рвануть. Раньше тех, кто не возвращался, называли "невозвращенец", а теперь, тех, кто возвращается, называют "извращенец".
- Легко сказать! А на что жить? Статейки писать и на трамвае ездить?
- Правильно рассуждаешь. Правильно. Потому что в курсе дела. Местные, они поболтают, а красивой жизни не создадут. А красивая жизнь - это самое главное. Здесь я тебе, старикашка, помогу. Как другу. Я тебя люблю.
- Надо подумать. Сразу как-то трудно.
А он продолжал свое:
- Сейчас важно не проморгать. И плотно держаться стаей. Стаей, старикашка, стаей. Только решай скорее. А не то тебя опять кто-нибудь пошлет за Гоголем.
Глава десятая. Париж останется Парижем
44. Мами
- Знаешь такого Плеко? - спросил я за ужином Кики.
- Слышала о нем.
- Как его найти?
- Спроси у Мотнекки, как найти Капулетти. В жисть не скажут. Я знала Вальтера. Очень порядочный был парень. А он с Плеко был не в друзьях. Так что и я с Плеко не в друзьях.
- А как найти Лиду?
- Очень легко. Ее сейчас бесплатно кормят.
- И сколько лет ее будут бесплатно кормить?
- Три года. За сбыт наркотиков меньше не получится. Мне был нужен Плеко. Это мой последний шанс.
- Куда теперь? - спросила Кики.
- Завтра утром в Париж.
- За день доедем?
- Если будем меняться.
* * *
В Париж въехали поздно вечером.
- Куда теперь? - спросила Кики.
- Отель "Опал", слышала про такой?
- Нет, их в Париже тысячи.
- Улица Тронше. Где это?
- Где-то около Мадлен.
Отель нашли быстро, с парковкой повезло. На улице Кастеллан рядом с "Опалом" как будто нас ждало свободное место. Кики шустро втиснула свою "Регату" между двумя "Пежо", и мы пешком отправились в отель.
- У нас ремонт. Но номер на втором этаже предложить можем. Он без ванной, но с душем.
Поднялись в номер.
- Я должна завтра уезжать, ты знаешь. Завтра днем показ.
- Знаю.
Кики выложила квитанции за бензин, за отель.
- Возмести.
- Наличными можно?
- Когда американке предлагают наличные, она понимает, что он боится, как бы жена не обнаружила ее имя в его чековой книжке. Когда предлагают наличные немке, она требует добавку в пять процентов. Итальянка уверена, что это фальшивые деньги и утром посылает младшего брата к зеленщику: проверить, возьмет ли он их.
- А француженка?
- Француженка смиренно берет.
* * *
На следующий день утром Кики проводила меня до метро. Надо было прощаться.
- До встречи, Кики.
- Сегодня у меня весь день выставка. А завтра… Судя по тому, что ты интересуешься Лидой и Плеко, завтра или послезавтра ты мне позвонишь. Учти, в десять каждый день я у Высокой табуретки.
- Я в метро.
- А я к машине. Вчера так удачно запарковала, жалко уезжать.