Не прошло и нескольких часов после смерти Грина, как шерлокианцы уже обсуждали эту загадку. В чате кто-то под ником "Инспектор" писал: "Самоудушение с помощью гарроты ничем не отличается от попытки задушить самого себя голыми руками". Многие вспоминали проклятие, как будто объяснить происшествие можно было только ссылкой на вмешательство сверхъестественных сил. Гибсон протянул мне еще одну вырезку - из британского таблоида с броским заголовком: "Проклятие Конан Дойля поразило специалиста по Шерлоку Холмсуʼ.
- Что вы на это скажете? - спросил меня Гибсон.
- Пока я ни в чем не уверен, - признался я.
Затем мы снова перебрали все улики. Я спросил Гибсона, известно ли ему, кому принадлежат номера телефонов, которые Грин оставил на хранение у своей сестры. Он покачал головой.
- Следствие этим тоже не занималось, - сказал он.
- А голос американца на автоответчике? - настаивал я. - Известно ли, кто это был?
- К несчастью, ничего не известно. По-моему, это наиболее странная и наиболее важная деталь. Возможно, эту запись сделал сам Ричард. Но зачем? Что он пытался таким образом нам сообщить? А если на автоответчике запись голоса убийцы, то зачем убийце это понадобилось?
Затем я спросил Гибсона, не страдал ли Грин каким-либо психическим расстройством.
- В жизни с ним ничего подобного не было, - решительно отмел мое предположение Гибсон. - Более уравновешенного человека я не знал.
Он добавил, что при расследовании Присцилла Уэст засвидетельствовала: ее брат никогда не жаловался на депрессию. Лечащий врач Грина прислал свой отчет, в котором сообщал, что на протяжении десяти лет Грин вообще к нему не обращался.
- И последний вопрос, - подытожил я. - Что-нибудь из квартиры пропало?
- Мы не обнаружили никакой пропажи. У Ричарда была собрана ценная коллекция книг, посвященных Конан Дойлю и Шерлоку Холмсу, и все, насколько мы могли убедиться, оказались на месте.
Провожая меня на станцию, Гибсон попросил:
- Пожалуйста, не бросайте это дело. Полиция, насколько я понимаю, не сумеет наказать убийцу бедного Ричарда. - И Гибсон завершил беседу знакомым наставлением: - Как говорит Шерлок Холмс, если вы исключите невозможное, то, что останется, как бы невероятно оно ни было, и будет правдой.
Некоторые сведения о Ричарде Грине установить было нетрудно, но это были обстоятельства его жизни, а не смерти. Ричард родился 10 июля 1953 года. Он был младшим из троих детей Роджера Ланселина Грина, детского писателя, знаменитого своими переложениями Гомеровых мифов, а также легенд о короле Артуре. Роджер Ланселин был близким другом Клайва Льюиса и Толкина; Ричард вырос под Ливерпулем, в поместье, которое принадлежало его предкам с 1093 года.
Натаниэль Готорн, американский консул в Ливерпуле в середине XIX века, однажды посетил это имение и описал его в своих записных книжках:
Мы проехали по длинной дороге и оказались на подстриженной лужайке в тени высоких деревьев перед парадным подъездом Поултон-холла. Этому строению около трехсот или даже четырехсот лет… Удивительная старая лестница, очень величественная, с витыми перилами, напомнила мне резиденцию губернатора в Бостоне. Гостиная вполне современная: в меру позолоты, со вкусом подобранные обои, беломраморный камин и богатая мебель - все производит скорее впечатление новизны, чем древности.
"К тому времени, как Ричард появился на свет, - рассказывал мне один из его родственников, - семейство Грин, как нередко случается в Англии, владело большим замком, но пребывало в бедности. Шторы были ветхие, ковры протерлись до дыр, сквозняки гуляли по коридорам".
У Грина, вспоминали друзья, лицо было бледное, слегка одутловатое; после несчастного случая в детстве он окривел и всегда носил темные очки. Один из друзей Грина говорил мне, что он и взрослым выглядел как "юный Пан" - "пухлое лицо херувимчика и постоянная усмешка, - казалось, и сочувственная, и саркастическая одновременно. Постоянно казалось, будто он скрывает от всех какой-то маленький занятный секрет". Очень застенчивый, нелюдимый, но одаренный строгим логическим умом и цепкой памятью, юный Ричард Грин проводил часы в огромной отцовской библиотеке, разглядывая и читая старые издания детских книг. В одиннадцать лет он подпал под неотразимое обаяние Шерлока Холмса.
Шерлок Холмс - не первый великий сыщик в литературе, честь зваться первым принадлежит инспектору Огюсту Дюпену, которого создал Эдгар Аллан По. Однако герой Конан Дойля оказался самым привлекательным персонажем нового жанра, который По называл "логическими рассказами".
Привлекательности Холмса отнюдь не мешало то, что он был лишен нормальных человеческих качеств и представлял собой своего рода живую вычислительную машину. Холмс - убежденный холостяк. В одном из разговоров с Ватсоном он говорит о себе: "Я - один сплошной мозг, все остальное - не более чем придаток". Один из критиков охарактеризовал его как "ищейку, охотника, помесь бладхаунда, пойнтера и бульдога".
Этот исключительно рациональный ум не был приспособлен к тому, чтобы сочувствовать своим несчастным, отчаявшимся клиентам. Вообще о внутренней жизни этого персонажа Конан Дойля мы знаем только то, что она целиком была подчинена его работе, мыслительному процессу. Иными словами, перед нами - идеал детектива, супергерой Викторианской эпохи.
Юный Ричард прочел подряд все рассказы, затем принялся их перечитывать. Его строгий, логический ум нашел в "дедуктивном методе" Холмса образец для подражания. "Всякая жизнь - это огромная цепь причин и следствий, - рассуждает Холмс в первом же рассказе. - И природу ее мы можем познать по одному звену". Иными словами, Конан Дойль с самого начала определяет принцип, которого его герой придерживается практически во всех рассказах Шерлокианы.
Вот в гостиную Холмса входит новый клиент. И детектив немедленно поражает посетителя, определяя некоторые важные обстоятельства его жизни по одежде или поведению. Так, в рассказе "Установление личности" он понял, что клиентка - близорукая машинистка, сразу заметив потертости на ее рукавах, а на переносице - следы зажимов от пенсне.
Клиент излагает загадочные, необъяснимые обстоятельства, и, как любит говорит Холмс, "охота начинается". Обнаружив лежащие, казалось бы, на поверхности, но видимые и понятные только ему улики, Холмс неизменно делает неожиданный, удивительный по своей кажущейся очевидности вывод - по его словам, "элементарный". Однако "элементарный" только для него самого - Ватсона, несколько простоватого наблюдателя и рассказчика, это всегда обескураживает. Так, в "Союзе рыжих" Холмс объясняет ему, как он догадался, что помощник ростовщика роет подземный ход, чтобы ограбить банк: "Я вспомнил о страсти помощника к фотографии и о том, что он пользуется этой страстью, чтобы лазить зачем-то в погреб. Погреб! - восклицает Холмс и добавляет: - Мне нужно было видеть его колени. Вы могли бы и сами заметить, как они у него были грязны, помяты, протерты. Они свидетельствовали о многих часах, проведенных за рытьем подкопа. Оставалось только выяснить, куда он вел свой подкоп. Я свернул за угол, увидел вывеску Городского и Пригородного банка и понял, что задача решена".
Не строить теорий, пока не располагаешь данными, не полагаться на общее впечатление, но сосредоточиться на деталях и, наконец, отдавать себе отчет в том, что порой нет ничего более обманчивого, чем очевидность, - таковы главные заветы Холмса. Грин, следуя им, учился наблюдать и замечать, в то время как остальные смотрели, но не видели. Он заучил правила Холмса, как катехизис.
С тринадцати лет Грин принялся таскать на темный чердак Поултон-холла различные вещи с местных распродаж. На чердаке было помещение, именуемое "камерой мученика", где якобы водились привидения. Готорн пишет, что там будто бы "томилась в заключении некая дама, замученная за веру". Тем не менее мальчишка бесстрашно лазил на чердак, таская туда скупленное старье, и в конце концов превратил его в своеобразный музей: там появились трубки и персидская туфля, набитая табаком, какие-то неоплаченные квитанции, приколотые к каминной доске ножом, коробочка с таблетками и надписью "Яд!", гильзы. На стенах Грин нарисовал следы от пуль. "Я боялся, стены не выдержат, если я в самом деле начну по ним палить", - рассказывал он впоследствии. Кроме того, там было чучело змеи, старый медный микроскоп и многое другое. На дверях Грин повесил табличку: "Бейкер-стрит".
Основываясь на новеллах Конан Дойля, Грин воссоздал квартиру Холмса и Ватсона с такой точностью, что в его домашний музей наведывались фанаты Шерлока Холмса с других концов Англии. Местный репортер описал в заметке то необычное чувство, которое охватило его, когда он поднялся на семнадцать ступеней - ровно столько было в доме Шерлока Холмса на Бейкер-стрит - и услышал магнитофонную запись, воспроизводящую звуки Лондона Викторианской эпохи - скрип колес кэбов, цоканье лошадиных копыт по камням мостовой и так далее.
Грин сделался самым юным за всю историю этой организации членом "Лондонского общества Шерлока Холмса". Участники общества порой наряжались в костюмы "своей" эпохи - брюки с завышенной талией, цилиндры.
Хотя к тому времени с момента публикации первого рассказа о Шерлоке Холмсе миновал едва ли не целый век, этот литературный персонаж, как никакой другой, сделался фигурой культовой, можно даже сказать, объектом религиозного поклонения. С самого начала он вызвал столь пылкую любовь читателей, что в этом, по мнению одного из биографов Конан Дойля, виделось "нечто мистическое".
После появления Шерлока Холмса в 1887 году на страницах ежегодника "Битонс Кристмас" - издания, предпочитающего беллетристику несколько сенсационного свойства, его стали воспринимать не как литературный вымысел, но как воплощение веры во всемогущество Науки. Холмс вошел в массовое сознание в тот самый момент, когда в Англии организовывалась современная полицейская служба, когда медицина сулила вот-вот покончить с большинством болезней, а индустриализация - с бедностью. Это был супергерой, живое доказательство торжества сил разума над хаосом, нищетой и насилием современной жизни.
Но детство Грина пришлось на те времена, когда науку уже свергли с пьедестала - такие "религии", как нацизм, коммунизм и фашизм, слишком наглядно показали, что достижения науки и техники могут служить адским целям. Однако чем более иррациональным и безумным казался мир, тем большую потребность он, как ни странно, ощущал в Шерлоке Холмсе. Из символа новой эры Шерлок Холмс превратился в ностальгический персонаж "волшебной сказки" - так однажды высказался сам Грин.
В ту пору его популярность превзошла даже славу, какую он снискал при жизни самого автора: о нем сняли двести шестьдесят фильмов, двадцать пять телесериалов и шоу; поставили балет, сочинили комикс, а число радиопостановок превысило шесть сотен. Под эгидой Шерлока Холмса создавались сувенирные магазины, открывались отели, организовывались туристические маршруты, выпускались почтовые марки и даже организовывались шерлокианские круизы по океану.
Эдгар Смит, одно время занимавший пост вице-президента "Дженерал моторе" и ставший первым издателем "Бейкер-стрит джорнел", где публикуются посвященные Конан Дойлю исследования, в 1946 году писал в эссе "За что мы любим Шерлока Холмса":
Мы видим в нем идеальное воплощение нашей потребности покарать зло и несправедливость, которыми полон мир. Он - Галахад и Сократ, с ним наше скучное существование наполняется упоительными приключениями, а наш ограниченный ум начинает воспринимать спокойную, взвешенную логику. Шерлок Холмс - это успех человека после всех его провалов, отважный побег из темницы, где мы томимся.
Но у этого "литературного" побега была одна особенность: многие люди воспринимали Холмса как реального человека. Томас Элиот отметил как-то: "Величайшая загадка Холмса заключается в том, что, говоря о нем, мы неизбежно поддаемся иллюзии его реального существования". Грин рассуждал примерно так же: "Шерлок Холмс - реальная личность… он прожил больше отведенного обычному человеку срока, и он постоянно омолаживается".
Попав в "Лондонское общество Шерлока Холмса", Грин приобщился к "великой игре", которой шерлокианцы предавались на протяжении десятилетий. В основе игры лежал постулат, что подлинным автором рассказов о Шерлоке является не Конан Дойль, а доктор Ватсон, добросовестный хроникер приключений великого сыщика. Однажды, на собрании "Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит" (к этому избранному обществу Грин тоже примкнул), неопытный гость имел неосторожность упомянуть Конан Дойля как создателя Холмса. В ответ разъяренный член общества неистово завопил: "Холмс - не персонаж! Холмс - человек! Великий человек!"
Грину объяснили: если уж зайдет разговор о Конан Дойле, именовать его следует только как "литературного агента Ватсона" и никак иначе. Соблюдать правила игры было не так-то просто, ибо четыре повести и пятьдесят шесть рассказов, входящих в "Священное Писание" или "Канон" (называйте их так, и шерлокианцы признают в вас своего!), были написаны поспешно и порой небрежно, а потому в них много нестыковок, каких в реальной жизни быть не может.
Например, в одном рассказе говорится, что Ватсон был ранен в Афганистане пулей в плечо, а в другом он жалуется на боли в ноге - последствия ранения.
Члены общества ставили перед собой задачу разрешить все противоречия с помощью той безупречной логики, правилам которой научил их любимый герой. Всевозможные текстологические исследования уже вылились в особый раздел некой паранауки - Шерлокиану: ее адепты высчитывали число жен Ватсона (по разным версиям, от одной до пяти), спорили о том, где учился Шерлок Холмс - в Оксфорде или Кембридже. Грин как-то раз привел слова основателя "Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит": "Никогда еще столь многие не писали столь много для столь немногих".
Закончив в 1975 году Оксфорд, Грин занялся более солидными научными исследованиями. Он осознал, что из всех загадок "Священного Писания" о Шерлоке Холмсе самая главная все же связана с человеком, которого эти рассказы давно затмили, - с их автором, а именно с самим Конан Дойлем. И Грин решил заняться составлением его первой исчерпывающей библиографии. Он охотился за каждым текстом, когда-либо написанным Конан Дойлем, его интересовало все: памфлеты, пьесы, стихи, некрологи, песни, неопубликованные рукописи, письма издателям. Он всюду ходил с пластиковым пакетом вместо кейса и упорно отыскивал интересующие его документы.
В разгар этой охоты Грин узнал, что подобным делом увлечен и Джон Гибсон. Они встретились и договорились о сотрудничестве. В результате в 1983 году издательством Оксфордского университета был опубликован том с предисловием Грэма Грина. Объем этого издания составлял более семисот страниц, и в нем были перечислены и прокомментированы чуть ли не все тексты, написанные рукой Конан Дойля, причем указывался даже сорт бумаги и тип переплета.
Завершив работу над библиографией, Гибсон продолжал, как и прежде, служить в государственном департаменте недвижимости, а Грин к тому времени получил свою долю наследства (семья все же рассталась с большей частью принадлежавших ей земель) и решил, отталкиваясь от уже сделанного, приступить к созданию биографии Конан Дойля.
Создание биографии весьма похоже на работу детектива: Грин старался воссоздать каждое событие в жизни Конан Дойля, как будто воссоздавал картину преступления. В 1980-е годы Грин отправился по следам Конан Дойля, начиная с бедного района Эдинбурга, где тот родился 22 мая 1859 года. Он посетил места, где Конан Дойль рос, воспитываемый набожной матерью и несколько мечтательным отцом. Отец Конан Дойля, кстати, создал одно из первых изображений Шерлока Холмса - в момент, когда детектив обнаруживает труп. Этот рисунок появился на обложке бумажного издания "Этюда в багровых тонах". Грин также собирал сведения, характеризующие интеллектуальное развитие своего "объекта". Он выяснил, в частности, что, занимаясь медициной в Эдинбургском университете, Конан Дойль подпал под влияние рационалистов, в первую очередь Оливера Уэнделла Холмса (чья фамилия досталась бессмертному сыщику). Тогда-то будущий писатель порвал с католицизмом, решительно заявив: "Я никогда ничего не приму на веру без доказательств".
В начале 1980-х Грин опубликовал предисловие к полному собранию сочинений Конан Дойля, выпущенному издательством "Пингвин". Впоследствии он сам помог собрать свои, опубликованные в разных изданиях тексты. Написанные в академическом стиле, они снискали Грину популярность за пределами шерлокианской субкультуры. Одно из эссе, объемом более ста страниц, представляло собой краткую биографию Конан Дойля; в другом Грин подробнее останавливается на рассказе "История разыскиваемого человека". Этот рассказ был найден в сундуке через десять с лишним лет после смерти автора. Вдова и сыновья Конан Дойля продавали его как последнюю неопубликованную новеллу о Шерлоке Холмсе, однако некоторые критики усомнились, что рассказ - подлинник, и даже обвинили в мошенничестве двух сыновей Конан Дойля, которым, мол, понадобились деньги на их чересчур роскошную жизнь.
Грин, однако, убедительно доказал, что, хотя рассказ не принадлежал перу Конан Дойля, не была эта публикация и злонамеренным мошенничеством: рассказ написал архитектор Артур Уитакер и послал его писателю в надежде на сотрудничество.
Ученые восхищались работами Грина, находя их "ошеломляющими", "несравненными" и даже "достойными самого Холмса". Однако сам Грин этим не удовлетворялся и хотел рыть глубже, чтобы завершить долгожданную биографию.
Иен Пирс, также автор "таинственных" рассказов, сравнивал Конан Дойля с психоаналитиком: он, мол, разлагает на атомы тайную, скрытую за словами и жестами жизнь своих клиентов. В 1987 году в рецензии на опубликованную в 1924 году автобиографию Конан Дойля "Воспоминания и приключения" Грин отмечает: "Складывается впечатление, что Конан Дойль, человек добрый и располагающий к себе, испытывал страх перед откровенностью. Он раскрывает свою жизнь, но не самого себя".
Чтобы добраться до "внутреннего человека", Грин обратился к фактам, о которых Конан Дойль умалчивает или старается обойти их стороной. Наиболее существенной казалась судьба его отца: Дойль-старший, эпилептик и запойный пьяница, угодил в сумасшедший дом. Но чем глубже Грин погружался в тему, тем отчетливее проступали в ней "дыры". Он ведь хотел не просто набросать ряд эпизодов из жизни Конан Дойля, он хотел знать о нем абсолютно все. В ранней своей таинственной повести "Хирург с Гастеровых болот" Конан Дойль начал было рассказывать о том, как сын запирает сошедшего с ума отца в клетку, однако этот эпизод так и остался в черновике. Не означало ли это, что Конан Дойль сам отправил отца в психбольницу? А маниакальная страсть Холмса к логике - не реакция ли на безумие Дойля-старшего? А на что намекает Конан Дойль в своем глубоко личностном стихотворении "Закрытая комната", когда утверждает, что у него "есть мысли, высказать которые нельзя"?