Эней не стал ждать.
- Это Иоганн - я говорил вам о нем. Иоганн, имею честь представить тебе Николая Кузанского.
Я склонил голову в полупоклоне, готовясь к неприятным вопросам о моем прошлом.
- Вы умеете писать?
- Он знает латынь лучше Цицерона, - не замолкал Эней. - Знаете, какие были его первые слова, когда он выудил меня из реки? Он сказал…
- Возьмите перо и напишите, что я продиктую. - Николай отодвинул стул от стола и встал.
Почти не глядя, он взял кубок и отхлебнул его содержимое. Я не видел, проглотил ли он при этом муху. Сев за его стол, я заточил одно из перьев ножом, потом сделал тонкий надрез на кончике. Руки у меня так дрожали, что я чуть не разрезал его пополам.
Николай обошел стол и встал спиной ко мне, по-прежнему не отрывая глаз от иконы.
- Поскольку Бог есть совершенная форма, в которой объединены все различия и примирены все противоречия, разнообразие форм не может существовать в нем.
Он ждал, когда я напишу. В его молчании была такая глубина, что даже Эней не раскрывал рта. Кроме скрежета моего пера, в комнате не было слышно других звуков. На щеках у меня выступили капельки пота от напряжения - я пытался вспомнить, как образовывать слова. Я, считай, десять лет не держал пера в руках. Да и вспоминая сказанное им, я чувствовал себя слепцом на незнакомой дороге. Абсолютно. Слова окружали меня, как туман.
Не успел я положить перо, как Николай обошел меня и, взяв лист бумаги, прочитал:
- Поскольку Бог есть совершенная форма, в которой все различия различны и противоречия объединены, он не может существовать. - Он отбросил бумагу в сторону. - Вы знаете, в чем смысл моих слов?
Я отрицательно покачал головой. Я весь пылал. Мне хотелось одного - оказаться снова на своей реке, почувствовать, как холодные потоки омывают меня.
- Смысл их в том, что Бог есть гармония всех вещей. А потому в Боге не может быть разнообразия… и конечно, никакого разнообразия не должно быть, когда мы пишем о Боге. Разнообразие ведет к ошибке, а ошибка - к греху. - Он повернулся к Энею. - Мне нужен человек, который записывал бы мои слова так, словно я своим языком пишу на бумаге.
Эней посмотрел на него с удрученным видом. Но он был не из тех людей, кто легко сдается.
- На небесах есть святые, которые будут ловить ваши слова. А Иоганн просто давно не держал пера в руках. И потом, ваш интеллект подавляет его. Позвольте ему попробовать еще раз.
Николай снова повернулся к иконе. Даже не посмотрев, готов ли я, он начал:
- Господи, увидеть Тебя означает любовь; и Твой взгляд следит за мной с большого расстояния и никогда не отклоняется, как и Твоя любовь. А поскольку Твоя любовь всегда со мной - Ты, чья любовь есть не что иное, как Ты сам, который любит меня, - то и Ты всегда со мной. Ты никогда не оставляешь меня, Господи, но охраняешь на каждом повороте с самой нежной заботой.
Он мог бы и продолжать, но мое перо остановилось. Оно замерло, забывшись, над незаконченным предложением, а по моему лицу хлынули слезы. Я чувствовал себя дураком - хуже чем дураком, но ничего не мог с собой поделать. Слова Николая были как удар молота, сотрясшего стены, которые я воздвиг вокруг моей души. Отзвуки этого удара отдались во всем теле, поколебали камни в фундаменте моего "я". Я чувствовал себя обнаженным перед Господом.
Стоявший в углу комнаты Эней поглядывал на меня удивленно, но не рассерженно. Эмоции Николая понять было труднее. Да, он был страстен в своей вере, но боролся с низменными чувствами. Я видел потрясение в его глазах, его попытку найти адекватный ответ. В конечном счете он предпочел скрыть свои чувства за действием - взял листок со стола и быстро прочел написанное. Читать там особо было нечего. Я ждал, что он сейчас снова выкинет его, а вместе с листком - и меня.
Он нахмурился.
- Уже лучше. Далеко от идеала - в третьей строке вы сделали ошибку в слове amandus, - но явно лучше. Из вас может выйти толк.
Я поднял на него взгляд. В моих увлаженных глазах засветилась надежда.
- Я возьму вас на неделю. Если ваша работа меня устроит, то оставлю на все время, пока будет длиться собор.
Эней хлопнул в ладоши.
- Я вам говорил - он вас не разочарует.
И вот таким образом я - вор, лжец и смутьян - стал работать у одного из святейших людей, какие жили на земле.
Я думаю, это было не лучшее время для церковников, участвующих в работе собора. Амбиций у них хватало, и многие из них, включая Энея, хотели ни больше ни меньше как полного подчинения папства решениям собора. Но эта цель оставалась недостижимой. Они встречались в комитетах и обсуждали резолюции; они передавали эти резолюции на утверждение общего собрания, которое, в свою очередь, отправляло бумаги Папе. В ту осень там курсировало столько курьеров в одну и другую сторону, что они, вероятно, проложили новый проход в Альпах. Но я не видел ничего, могущего изменить мои первые впечатления от Базеля, а были они такими: в этом городе слишком много нищих и недостаточно богатых людей, которые могли бы разбавить эту нищету.
Но мне было все равно. Николай предложил мне работу на время проведения собора, и я был бы счастлив, продлись он хоть до Судного дня. Я был доволен своей судьбой, пусть и не очень завидной. Ежедневно приходил я в кабинет Николая и прилежно записывал все, что он диктовал. Каждый вечер я возвращался в мою комнату, читал и молился. Время от времени, но не часто встречался с Энеем в таверне. Он был человек очень занятой и, служа своим амбициям, постоянно торопился по делам. Я с удовольствием выслушивал его рассказы и не завидовал его успехам. Мною овладело ощущение безмятежности, словно тот великий прилив, который швырнул меня в мир, схлынул.
Ни шатко ни валко собор продлился всю зиму. В реке появились каменно твердые льдины; однажды морозным утром я увидел, как одна из глыб ударила в барку с углем и расколола ее на две части. В кабинете Николая мне приходилось заворачивать руки в тряпье, чтобы из холодных пальцев не выпадало перо. Мой наниматель, казалось, никогда не замечал холода. День за днем он стоял, глядя на икону, и единственной его уступкой зиме стал меховой палантин на сутане.
- В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Ты знаешь, с чего нарушился порядок вещей, Иоганн?
По мере того как он привыкал ко мне, его лекции приобретали характер разговора - он использовал меня в качестве оселка, на котором оттачивал свои мысли. И я в качестве оселка не мог понять всю замысловатую работу, которая делалась на мне, но я служил моей цели.
- С грехопадения? Со змия в Эдеме?
- Несомненно, что для человечества так оно и есть. Но грех Адама состоял в непослушании, а не в невежестве. - Он подошел к окну, холодный зимний свет резко очертил его силуэт. - Мир, когда он был еще молод, претерпел сильнейшее потрясение в Вавилоне. А когда люди перестали понимать друг друга, как они могли понимать Слово?
- Я думал, что Вавилонская башня была оскорблением Господу.
- Она приблизила ее строителей к Господу. Тот грех, за который Господь наказал, есть не амбиции, а чрезмерные амбиции. А теперь посмотри, как распространяется это наследство. Каков первый плод той ереси, что проповедуют гуситы и виклифиты?
Я молчал. Молчание тоже было частью моей работы.
- Они проповедуют, что и саму Библию нужно разделить - перевести ее на английский, или чешский, или немецкий, или любой другой язык, который им нравится. Представь себе ошибки, горькую путаницу и споры, которые возникнут в результате. - Он выглянул из окна, посмотрел на шпиль церкви, где проводились общие заседания собора. - Господь знает, нам и без того хватает споров.
Он снова повернулся к иконе.
- Бог - это совершенство. Я уже тебе говорил, что в нем не может быть разнообразия. Так почему же мы терпимо относимся к разнообразию в церкви? Мы даже литургию не можем общую согласовать. В каждой епархии свои правила, каждая епархия пыжится, чтобы превзойти в пышности соседнюю. Они думают, будто таким образом завоюют большую благосклонность Господа, тогда как на самом деле только раскалывают церковь.
Мое перо по-прежнему витало над листом бумаги, роняло чернильные кляксы.
- Записать это?
Он вздохнул.
- Нет. Запиши вот что: "Мы должны делать скидку на слабости человеческие до тех пор, пока это не будет мешать вечному спасению".
В полдень он отпустил меня пообедать. В тот день я договорился о встрече с Энеем - мы с ним не виделись две недели - и потому поспешил по улицам к таверне под вывеской танцующего медведя. Это было многолюдное, веселое заведение в подвале под складом материи неподалеку от реки. От сводчатых потолков эхом отдавались звуки смеха и песен, в очаге на вертеле жарили поросенка. Жир капал в огонь, превращаясь в дым.
Я прошел по всем комнатам в поисках Энея, но его нигде не было. Он часто опаздывал, хотя никто на него за это не обижался. Я купил кружку пива и уселся на край скамейки. Большая часть стола была занята группой купцов из Штрасбурга: они кивнули мне, а потом просто не обращали на меня внимания. Один взгляд на мою одежду сказал им, что у меня нет ничего выгодного на продажу.
В ожидании Энея я разглядывал публику. Несколько человек были мне знакомы - священник из Лиона, два брата-итальянца, которые продавали бумагу, в несметных количествах потребляемую моим нанимателем, - но ни с кем из них говорить мне не хотелось. В подвале было тепло, а в пиво были подмешаны мед и травы.
Потом я увидел его. Он сидел на скамье в двух столах от меня, без энтузиазма участвуя в разговоре с компанией ювелиров. В одной руке он держал кружку пива, в другой - здоровенную свиную котлету. Его губы в свете свечей лоснились от жира, отечные глаза обшаривали помещение с подозрительным недовольством, которое ничуть не уменьшилось за десять лет, прошедших с тех пор, как он колотил меня в мастерской. Герхард.
Мне нужно было сразу же отвернуться и надеяться, что он меня не заметит, но потрясение оказалось слишком сильным, и я не мог оторвать от него взгляд. Я мог только глазеть на него, как кролик на удава. Жидкие его волосы еще больше поредели, а на голове появился лоскут красной кожи, похожий на нарыв. На спине у него образовался горб, наверное из-за многих лет, которые он провел, склоняясь перед топкой. Но это явно был он. И если я мог его узнать, то и он меня наверняка тоже.
Наши глаза встретились. Я проклял себя за то, что сбрил бороду, за которой вполне мог бы оставаться неузнаваемым. Я прикоснулся к зеркальцу у себя в сумке, уповая на то, что десятилетия страданий, возможно, сильно состарили мое лицо и он меня не узнает. Но Эней постарался вернуть меня к жизни. Я с глупым видом смотрел, как удивление на лице Герхарда сменяется недоумением, которое постепенно переходит в уверенность. И торжество.
Он оттолкнул скамейку и поднялся. Я посмотрел в камин, на истекающего жиром поросенка на вертеле. Я знал, что сделают со мной, если Герхард сообщит о моем преступлении.
Перед Герхардом прошла девица с подносом, уставленным кружками, ему пришлось податься назад, и в этот момент я принял решение. Я вскочил со своего места и бросился к лестнице, не думая о том, что этим привлекаю к себе внимание. Мне на руку стрельнула капля жира, когда я пробегал мимо вертела, но больше всего я сейчас боялся столкнуться с Энеем. Мне невыносима была одна мысль о том, что он узнает, какому человеку помог.
Я выбежал на улицу и припустил по узкому проулку в направлении к собору. Добежав до рыночной площади, нырнул за будку кожевника и, запутывая следы, побежал в обратном направлении вдоль узкого ряда лавок к реке. Здесь почти никого не было. Если Герхард бежал за мной, то увидеть меня здесь ему не составило бы труда.
Я выбежал на пристань ниже моста. Лишь немногие отваживались в это время года пускаться в плавание по реке, но, к моему несказанному облегчению, у пристани я увидел небольшую барку, капитан которой как раз в этот момент отчаливал. Я остановился на краю пристани.
- Вы куда направляетесь? - крикнул я ему.
- В Ахен, а оттуда в Париж.
Ответил мне не капитан, а один из пассажиров. На нем был короткий походный плащ с капюшоном, в руках - длинный посох, хотя если он на этой барке отправлялся в Ахен, то ему несколько недель не пришлось бы сделать ни шага. Вокруг него на носу стояла небольшая группа мужчин и женщин, все одеты по-походному.
Я нервно бросил взгляд через плечо. Может быть, Герхард в этот самый момент уже сообщает стражникам, какого рода преступник обосновался в их городе.
- Могу я присоединиться к вам?
Путешественник после нескольких секунд совещания со своими спутниками посмотрел на капитана, который в ответ пожал плечами.
- Если у тебя есть два серебряных пенни, чтобы вложить в стоимость путешествия.
Я сбежал по ступенькам и прыгнул на борт. Потом вытащил из кошелька две монетки - большую часть моего богатства. У меня с собой даже шляпы не было.
Хозяин барки с любопытством посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он отшвартовался и багром оттолкнул барку от пристани. Наконец течение подхватило суденышко, и мы поплыли. Я уселся на носу спиной к городу и ни разу не оглянулся.
XVII
Королевство Искьярд
Гостиница стояла на обдуваемом всеми ветрами холме над большой рекой, высокая и перекошенная, как кривые деревья вокруг нее. Вывеска, свисавшая с конька, раскачивалась на ветру, словно веревка на виселице. Издали на фоне заходящего солнца хорошо были видны очертания четырех замков Хранителей, стороживших царство с наступлением темноты. Одинокий Странник ускорил шаг, помогая себе посохом. Он не хотел оставаться под открытым небом с наступлением темноты, когда выходили на охоту варги.
Он поднялся по ступенькам и вошел в гостиницу, предварительно оглядев помещение из-под капюшона плаща. Свечи горели слабо, а огонь в камине не мог рассеять мрак. Три мечника, так и не снявшие доспехов, сидели за столом, пили медовуху из рогов и хвастались своими подвигами. В углу перешептывались и пересчитывали монетки два купца, один из них - карлик. Больше здесь никого не было, если не считать барменши в блузе с глубоким вырезом. Девушка вышла из-за стойки и приблизилась к нему.
- Приветствую тебя, незнакомец, чего ты желаешь?
- Я ищу Урзреда Некроманта.
Выражение ее лица не изменилось, но голос зазвучал почтительно.
- Урзред в своих покоях наверху. Но имей в виду, незнакомец, у него свирепая стража.
Странник кивнул. Он направился к винтовой лестнице в конце зала и стал подниматься, минуя узкие зарешеченные окна, покрытые паутиной, потом прошел через перекошенную дверь в темный коридор. Из окон на пол струился лунный свет, а в дальнем конце коридора перед еще одной дверью висела переливающаяся и потрескивающая синяя ткань.
Странник шагнул к ней, потом остановился. Не звук ли какой донесся до него?
- Ни-йарг!
Из тени на него бросилась какая-то фигура. Странник успел увидеть нос крючком и громадные клыки, меч, сверкнувший в лунном свете. Но Странник был героем тысячи битв в этой земле. Он шагнул в сторону и выставил свой посох, как копье, направив его прямо в нападающего. Гоблин оказался отброшен назад, потерял равновесие, а Странник шагнул вперед, размахнулся посохом и двумя быстрыми ударами добил его.
- Кто смеет вторгаться в покои Некроманта? - раздался голос из ниоткуда, отдаваясь в ушах Странника.
Нити света в конце коридора подрагивали, как струны арфы.
- Николас Странник. - Он задрал рукав своего плаща, показывая знак братства, выжженный у него на запястье. - Именем Фаранга, пропусти меня.
Мерцающие щупальца убрались. Дверь бесшумно распахнулась. Странник вошел внутрь.
Он оказался в сумеречном каменном помещении, освещенном только лунными лучами и двумя вделанными в стену керосиновыми светильниками. Потолок был так высок, что балки, на которых висели летучие мыши, были почти не видны. По углам стояли всевозможные магические и алхимические устройства - сифоны, емкости, кувшины с драконьим ядом и гривой единорога. А за каменным столом, глядя на незваного гостя, сидел старик с пронзительным взглядом, в серой накидке. Его длинные белые волосы были схвачены серебряным обручем. Урзред Некромант.
- Николас Странник. Много лун ты не пересекал пределов этих земель.
- Извини, - сказал Ник. - Я был немного занят.
Лицо Урзреда оставалось непроницаемым, но Ник знал, что тот не терпит панибратства.
- Слушай, прости, но у меня нет времени на формальности. Мне нужно с тобой поговорить.
- Так почему тогда просто не позвонил? Тут ведь тебе не онлайн-чат.
- Не хотел, чтобы меня отследили.
Урзред вздохнул.
- Ты на почве своей работы становишься параноиком.
- Вчера убили парня, с которым мы на пару снимали квартиру.
Сказать это аватару было не так-то просто - искать признаки потрясения или сочувствия в лице, созданном цифровым способом, и не увидеть ничего. Глаза старика смотрели без всякого выражения.
- Черт возьми, старина, мне очень жаль. - Напыщенно англизированный голос Урзреда исчез, его заменил средиземноморский говор, который где-то в Чикаго принадлежал компьютерному фанату по имени Рэндал. - И как это случилось?
Ник рассказал, начав с послания от Джиллиан. Добавил то, что ему удалось узнать про карту.
- Если она настоящая, то чего-то стоит. Но возможно, это просто подделка.
- Хочешь, чтобы я проверил?
- Будь добр.
Странник, забредший в дом Некроманта, засунул руку в карман и выудил что-то похожее на гигантскую жемчужину - стеклянный шар, наполненный клубящимся цветным туманом. Он протянул его Урзреду, который поставил его на стеллаж у стены рядом с другими похожими сферами. Где-то на пуле серверов в Орегоне или Китае файл скопировался с аккаунта Ника на аккаунт Рэндала.
- Ну, я просмотрю.
Аватар Рэндала замер, когда Ник ушел в офлайн. Несколько секунд спустя Некромант начал что-то вроде бега на месте с верчением рук - этакая разновидность скринсейвера в человеческом обличье. Странно, подумал Ник, ведь хотя на экране ничего не изменилось, одно только знание того, что Рэндал больше не смотрит с этого искусственно воссозданного лица, порождает ощущение одиночества в этой воображаемой комнате. Даже еще более странно, потому что он никогда не видел Рэндала во плоти.