- Это у тебя наступает период переосмысления жизни. Поверь мне, он скоро пройдет. Все устаканится. Ешь побольше витаминов, чаще бывай на свежем воздухе и читай Толстого.
- Может, мне лучше сменить работу? - съязвил Турецкий.
- Не поможет. Как сказал кто-то из великих, не мы выбираем работу, а она нас. Толковая, между прочим, мысль. Кстати, ты еще не встречался с Кротовым?
- Сегодня встречусь… - Александр Борисович поднял руку и глянул на часы: - Через час и десять минут я должен быть у него.
Меркулов улыбнулся:
- Забавный персонаж. Родиться бы ему лет на сорок раньше, стал бы Штирлицем. Кстати, Александр Борисович, по поводу этой записки, которую извлекли из тела Богачева… Пленка на самом деле есть. Я понял это по тому, как напряглось лицо у… - Меркулов замялся.
- У человека, с которым ты разговаривал? - подсказал Турецкий.
- Именно. Однако, когда я спросил его, что это за пленка, он заявил, что ничего об этом не знает.
- Вероятно, эта информация тоже не подлежит разглашению?
- Вероятно. А насчет буковок… ну, помнишь - Дем…ев… Да…лов… В общем, мне официально заявили, что людей с похожими фамилиями в ФСБ нет. Правда, полчаса спустя, обратившись за консультацией к другому представителю ФСБ, я узнал, что в службе работает некий Владимир Дементьев. Как тебе такие словесные фокусы?
- Как в детсадовском цирке. Когда малыш-фокусник хочет обмануть взрослых дядь и теть, а в итоге обманывает сам себя.
- Вот именно. Забавно, Саня, но чем мрачнее у тебя физиономия, тем тоньше чувство юмора.
- Защитная реакция организма против невзгод, - объяснил Турецкий. - А вообще, где тонко, там и рвется. Где сейчас этот Дементьев?
- В Москве. - Меркулов выдвинул ящик стола, вынул из него листок бумаги и бросил на стол: - Вот его телефон. Майор ФСБ Владимир Алексеевич Дементьев. Только звони быстрее, пока этого архаровца и впрямь не услали по делам службы куда-нибудь в Гондурас.
- О'кей, как говорит молодежь. От тебя можно?
- Валяй.
Турецкий протянул руку и снял телефонную трубку. Быстро набрал номер.
- Здравствуйте. Могу я поговорить с Владимиром Алексеевичем Дементьевым?.. Во сколько?.. Нет, девушка. Меня это не устроит… Да, передайте ему, чтобы перезвонил следователю Генеральной прокуратуры Александру Борисовичу Турецкому. Записали?.. Отлично. Нет, не Елецкому, а Турецкому. Турция… Да. Телефон простой. - Турецкий дважды продиктовал номер своего телефона. - Я попробую про-звониться ему на мобильник. Спасибо.
Он нажал пальцами на рычаг и вопросительно посмотрел на Меркулова.
- Давай, - разрешил тот.
Турецкий положил перед собой листок бумаги и набрал номер сотового телефона майора Дементьева. Долго держал трубку у уха, затем протянул руку, чтобы нажать отбой, но вдруг остановился.
- Алло! - почти крикнул он в трубку. - Владимир Алексеевич?.. Здравствуйте. Вас беспокоит следователь Генпрокуратуры Александр Борисович Турецкий. У меня к вам важный разговор… Что?.. Я понимаю, и все же вам придется меня выслушать. Дело вот в чем. Нам стало известно, что вы охраняли главного редактора "Российских известий" Матвея Ивановича Кожухова. Как раз в день его убийства… Нет… Нет. Это не важно. Мы обязаны это знать, а из каких источников - это уже наше дело. Так вот, сами понимаете, что у нас накопилось огромное количество вопросов, на которые вы обязаны дать вразумительные ответы… Да… Да, вполне устроит… Вам объяснить, как добраться?.. Знаете? Ну и отлично. В таком случае жду вас в пять часов. До свидания.
Турецкий положил трубку на рычаг и повернулся к Меркулову.
- В пять часов майор Дементьев будет у меня.
По губам Меркулова пробежала легкая усмешка.
- Если, конечно, в полпятого его не отошлют в Гондурас ловить саранчу, - иронически заметил он.
16
Александр Борисович Турецкий уважал ребят из агентства "Глория". Сева, Филя, Демидыч - несмотря на то, что все они были боевыми офицерами и каждый из них понюхал столько пороху, что хватило бы на целую дивизию новобранцев, ребята не кичились своими подвигами, а о "горячих точках", в которых им довелось побывать, вспоминали неохотно. А когда кто-то брался, вспоминая их боевое прошлое, отвешивать им комплименты, они морщились, как от зубной боли, и говорили тихими, усталыми голосами: "Просто повезло" или "Так уж получилось".
Сотрудник агентства "Глория" Алексей Петрович Кротов, к которому направлялся Турецкий, отличался от ребят-оперативников. Он был своеобразной вещью в себе. Всегда подчеркнуто элегантен, тактичен и вежлив, он никогда не позволял себе фамильярностей, и даже глава, агентства Денис Грязнов обращался к нему исключительно на "вы".
Бывший майор КГБ и подполковник ГРУ Алексей Петрович Кротов, он же Крот, добывал информацию по своим собственным каналам, распространяться о которых он страшно не любил. Некоторые считали его высокомерным, но Турецкий знал, что это не так. Кротов был высокомерен и подчеркнуто холоден в общении с чужими, не знакомыми ему людьми. Однако стоило ему встретить старого друга, как он полностью менялся. Хотя и тут он не позволял себе лишнего.
Турецкий припарковался на Арбате, в Оболенском переулке. Здесь, в старинном доме, ставшем после ремонта элитным, и проводил свои свободные от работы часы сыщик-ас, сотрудник детективно-охранного агентства "Глория", специалист по агентурной работе Алексей Петрович Кротов.
Турецкий поставил машину на сигнализацию, вошел в подъезд и поднялся на лифте на седьмой этаж.
Перед тем как нажать на кнопку звонка, Турецкий достал из кармана расческу и причесался. Он знал, что всегда подтянутый и аккуратный Кротов не выносит в людях разгильдяйства и пренебрежения своей внешностью. Слабость, в общем, простительная. Конечно, Кротов был странным человеком. Ни внешность старого разведчика, ни его манера вести себя не содействовали возникновению особо доверительных отношений. Кротов сознательно дистанцировался от товарищей, очертив свою личную жизнь "демаркационной линией", переступать через которую не дозволялось никому. Турецкий, привыкший соблюдать чужие правила (тем более когда играешь на чужой территории), понимал старого приятеля и уважал его принципы.
Дверь открылась, и Алексей Петрович Кротов с вежливой улыбкой отошел в сторону, впуская гостя в прихожую. Он был одет в белую льняную рубашку и бежевые летние брюки, сделанные из легкой, почти невесомой ткани. Как всегда тщательно выбрит и аккуратно причесан. Ни дать ни взять - английский джентльмен. Должно быть, именно так бы выглядел Шерлок Холмс, существуй он на самом деле.
- Рад вас видеть, Александр Борисович.
- Взаимно, - кивнул Турецкий. - Вы один?
- Да. Мои укатили на дачу. Я бы и сам не прочь, терпеть не могу летней Москвы: пыль, жара… Да только служба превыше всего. Пойдемте в мой кабинет. Там у меня прохладно.
Турецкий и Кротов прошли в кабинет. Здесь действительно было намного прохладнее, чем в других комнатах. У дивана стоял журнальный столик, а на столике - бутылка коньяку, две рюмки, банка шпротов, вазочка с фруктами и пепельница.
- Присаживайтесь, - пригласил гостя Кротов.
Они уселись в кресла. Кротов наполнил рюмки коньяком.
- За встречу? - сказал он.
- За встречу, согласился Турецкий.
Они подняли рюмки и выпили. Пожевали шпроты и фрукты. Кротов взял со стола пачку "Парламента", вынул сигарету, откинулся на спинку кресла и закурил, жмурясь от удовольствия.
- Ну что ж, - проговорил он своим сочным, ясным баритоном, - теперь можно и поговорить. После разговора с вами я навел кое-какие справки. Это оказалось гораздо сложнее, чем я думал. В деле замешаны очень крупные фигуры.
- Это я уже понял, - кивнул Турецкий. - Эти крупные фигуры требуют от нас быстрого расследования, но сами же ставят нам палки в колеса.
Кротов усмехнулся:
- Вы ведь знаете, Александр Борисович, как играют в такие игры. Ведомство вроде бы одно, а интересы у сотрудников разные. Тем более накануне выборов.
- Это точно. Жаль только, что из-за несходства их интересов могут полететь наши головы.
- Ну… - Алексей Петрович пожал плечами. - Так было всегда. Эти ребята не любят обжигаться, они предпочитают ворошить пламя чужими руками. Уж кто-кто, а мы с вами это отлично знаем. - Кротов взял в руки бутылку коньяку. - Еще по одной?
- Вы пейте, а я пока воздержусь. Мой рабочий день еще не окончен.
- Да, конечно.
Кротов наполнил свою рюмку наполовину и поставил бутылку на столик. Затем взял рюмку и, отсалютовав ею Турецкому, опрокинул коньяк себе в рот.
- Итак… - продолжил он, зажевав коньяк долькой лимона. - Получить ответы на ваши вопросы было довольно сложно, но кое-что мне все же узнать удалось. Во-первых, Матвея Кожухова убили не из-за коммерческих разборок. Он владел важной информацией. Речь идет о магнитофонной пленке с записью какого-то важного разговора. Или - разговоров. Очень важные чины из правительства заинтересованы в том, чтобы добыть эту запись. Однако, насколько я понял, никто не знает, где она.
Кротов бросил на белый хлеб пару шпротин и вновь наполнил свою рюмку.
- Теперь о буквах из предсмертной записки Богачева. Люди с похожими фамилиями действительно работают в ФСБ. Первый - майор Владимир Алексеевич Дементьев, второй - подполковник Егор Осипович Данилов. Дементьев и Данилов. Вполне подходят, правда?
- Правда.
Турецкий усмехнулся. "Вот тебе и официальные запросы. Ай да Кротов. Поделился бы источниками информации, мы бы уже половину всех заказных убийств раскрыли". Однако свои источники информации Кротов не раскрывал никогда, никому и ни при каких условиях. "Это мой хлеб", - любил говаривать он. По сути, так оно и было.
- Вы знакомы с этими офицерами? - поинтересовался Турецкий.
- С подполковником Даниловым я когда-то вместе работал. Тогда это был честный и упертый малый. И еще - чрезвычайно тщеславный. - Кротов пожал плечами: - Впрочем, мы давно не виделись. А вы ведь знаете, как меняет людей жизнь.
- А Дементьев?
Кротов покачал головой:
- С этим я не знаком. Видел его мельком пару лет назад. Он тогда был совсем мальчишкой. Этакая длинноногая белобрысая орясина с рыбьими глазами.
- Белобрысая? - насторожился Турецкий.
- Ну да. Белый, как одуванчик по весне. - Кротов внимательно посмотрел на Турецкого: - А что, это описание вам кого-то напоминает?
- Да так, - уклончиво ответил Турецкий.
Кротов улыбнулся:
- Я вижу, ваше ведомство тоже умеет хранить свои секреты.
- К сожалению, не так успешно, как хотелось бы, - заметил на это Турецкий. - Это все, что вам удалось узнать?
- Увы. - Кротов посмотрел на пустую рюмку Турецкого и улыбнулся: - Не передумали? Насчет коньяка?
Турецкий подумал и кивнул:
- Чуть-чуть можно.
Они выпили еще по рюмке. Затем Турецкий поблагодарил Кротова за полученную информацию и поднялся с кресла.
В прихожей они крепко пожали друг другу руки.
- Если появится новая информация, немедленно вам сообщу, - заверил важняка Кротов.
- Буду ждать, - кивнул Турецкий и, еще раз поблагодарив бывшего разведчика, переступил порог квартиры.
17
Майор ФСБ Владимир Алексеевич Дементьев сидел в машине, припаркованной возле ювелирного магазина, положив руки на руль и задумчиво нахмурившись. У него было худощавое, чуть вытянутое лицо, блекло-голубые глаза и ежик светлых, почти белых волос, за необычный цвет которых в управлении его называли Альбиносом.
Тонкие губы Деменыъева плотно сжаты. Взгляд был холодным, ни капли тревоги. Он сидел так уже пять минут, неподвижный, как каменный сфинкс на питерской набережной.
Звонок Турецкого не напугал Владимира. Он знал, что рано или поздно его вычислят, но нисколько об этом не тревожился. Контора не сдает своих людей. Улик против него никаких, все на уровне догадок, а догадки - вещь субъективная, их, как говорится, к делу не пришьешь.
Неприятно было другое: во-первых, Владимир терпеть не мог отвечать на вопросы, в этом было что-то унизительное, словно ты оправдываешься перед противником, который заведомо сильнее тебя. А в том, что Турецкий был хоть в чем-то сильнее его, Дементьев сильно сомневался. Однако придется покорно сидеть на стуле, напускать на себя равнодушный вид и отвечать. Иначе никак.
Владимир Дементьев был очень самолюбивым человеком. Ему было небезразлично мнение окружающих (дурная черта, но избавиться от нее никак не получалось, поэтому Владимир принял ее "как данность"). Он никогда и никому не позволял смеяться над собой. Пять лет назад один парень из центрального аппарата попробовал: "Слушай, ты такой белобрысый… давай я буду звать тебя солнышко!., ха-ха!" Через пару дней юморист пришел на работу с новыми зубами. С тех пор никто из коллег не позволял себе отпускать шутки на его, Владимира Дементьева, счет.
С детства Владимир привык во всем быть лучшим. Математика, бег, стрельба - на олимпиадах и соревнованиях ему не было равных. Он и в ФСБ пришел лишь потому, что это был прекрасный способ подчеркнуть свою исключительность, он как бы вошел в круг посвященных, избранных, до которых простым обывателям было как до луны пешком.
Служилось Дементьеву хорошо. Он был обязателен, пунктуален, свято чтил субординацию, никогда не допускал ошибок, избегал любопытства. К своим тридцати Владимир Дементьев получил майорские погоны и не собирался на этом останавливаться. О нет, он не хватал звезд с небес. Он знал, что главное в жизни - поставить перед собой цель, а добираться до цели нужно не бездумными рывками, рассчитывая лишь на везение и собственную удаль, а упорно и ровно - в этой установке была надежность.
Все изменилось три года назад… Как-то раз, проезжая по долгу службы мимо площади трех вокзалов, он вдруг увидел возле обочины молоденькую девушку с двумя огромными сумками. Девушка была хрупкой и большеглазой. Сумки лежали у ее ног, как две огромные собаки, и она смотрела на них сердитым, недовольным взглядом, как будто они чем-то обидели ее.
Владимир притормозил возле девушки и предложил ей свою помощь. Через полгода они поженились.
Рите было двадцать лет. Она только что провалилась на экзаменах в театральный институт, но нисколько не унывала по этому поводу и была преисполнена решимости осуществить свою мечту на будущий год. Она хотела стать знаменитой и покорить весь мир. До покорения мира было, конечно, еще далековато, но сердце Владимира Рита покорила с первого взгляда. Впервые в жизни он проявил слабость, влюбившись в нее, как мальчишка. Последующие месяцы и годы лишь укрепили эту любовь. Владимир прикипел к Рите сердцем, он и представить теперь не мог, как жил до встречи с ней.
Все бы было хорошо, но с некоторых пор Дементьев вдруг стал замечать, что Рита охладела к нему. Это проявлялось в мелочах. Каждый вечер, ложась в постель, Рита ласкала его и нежно шептала ему на ухо, что он "самый лучший". И вдруг эта чарующая фраза, ради которой Дементьев был готов перевернуть мир, куда-то улетучилась. "Неужели я перестал быть для нее самым лучшим?" - думал он, вначале с юмором, но затем все серьезней и серьезней, так как мысль эта - не высказанная вслух - вдруг начала находить подтверждение и в ежедневной жизни четы Дементьевых.
- Влад, я не хочу идти в театр с Черновыми.
- Почему?
- Не хочу, и все.
- Но мы ведь обещали, что пойдем. Они будут нас ждать: Малышка, ты себя плохо чувствуешь?
- Да, плохо. Разве женщина может чувствовать себя хорошо, если ей нечего надеть?
- Но разве тебе нечего надеть?
- А разве ты сам не видишь? На прошлой неделе Чернов купил своей жене норковую шубу. Хорошо же я буду смотреться не ее фоне в своем задрипанном пальтишке.
- Между прочим, это задрипанное пальтишко обошлось мне в триста баксов. К тому же мы совсем недавно его купили.
- Год назад, - холодно сказала Рита. И тут же с иронией добавила: - Бедняжка! Для тебя это был такой удар, что ты до сих пор не можешь оправиться.
В тот вечер они все же пошли в театр. Но лучше бы не ходили. Весь вечер Рита была подчеркнуто холодна с Дементьевым, зато Косте Чернову, давнишнему другу и коллеге Владимира, она оказывала повышенные знаки внимания. Она весело хохотала над его шутками, восхищалась меткими характеристиками, которые он давал общим знакомым. Чернов цвел и пах от удовольствия, чего нельзя было сказать о его жене, Вике Черновой, которая одаривала Риту такими свирепыми взглядами, что даже Владимиру становилось неуютно.
- Что это все значило? - спросил он Риту, когда они пришли домой.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты обиделась на меня из-за того, что я не купил тебе норковую шубу?.
- Что ты, дорогой. Это все равно что обидеться на калеку за то, что у него нет ног.
- Что за идиотское сравнение?
- Ну почему же идиотское? У калеки никогда не вырастут ноги. С этим нужно смириться. - Она язвительно улыбнулась: - У одних ноги есть, у других - нет. Такова жизнь.
- Ты слишком много выпила в баре, - угрюмо сказал Владимир.
- Правда? Ну что ж, если тебе так приятнее думать, то…
- Рита! - осадил он жену.
Она невинно захлопала ресницами:
- Что, дорогой?
- Черт! Если ты так хочешь, я куплю тебе эту дурацкую шубу. - Глаза Риты вспыхнули. - Правда, в последующие несколько месяцев нам с тобой придется потуже затянуть пояса, - добавил Дементьев.
Рита засмеялась:
- Вот напугал! Да я уже два года хожу с затянутым поясом! Хожу и смотрю, как твои сослуживцы разъезжают по городу в "мерседесах" и "ауди", как они ужинают в дорогих ресторанах и как они поплевывают на твою белобрысую голову! Да ты с твоим апломбом и в подметки им не годишься! Ты просто жалкий, тупой неудачник, которого все обходят! Ты…
Рита наткнулась на мертвенно-блеклый, пылающий ледяным огнем взгляд Владимира и осеклась.
- Ладно, - с тихой усмешкой произнесла она. - О чем с тобой вообще можно говорить? Я пошла спать… И, пожалуйста, не приставай ко мне сегодня. Мне завтра рано вставать.
С тех пор в их отношениях что-то безнадежно испортилось. Мысли о Рите не покидали белобрысую голову Дементьева ни днем ни ночью. Они саднили в его сердце тупой занозой. Он постоянно замечал, с каким восторгом смотрит Рита на его более удачливых коллег и с какой лютой завистью смотрит она на их жен.
Рита обожала ходить в гости, она обожала театры и вечеринки, была без ума от ночных клубов. Однажды, выпив лишнего, она вдруг выскочила из-за столика, полезла в самый круг танцующих и стала буквально вешаться на молодых парней, которые с восторженным, похотливым хохотом хватали ее за талию, за задницу, за грудь.
В тот вечер Дементьев впервые ее ударил. Он сделал это уже дома (после того, как два парня из того "рокового круга" отправились в больницу со сломанными ребрами, челюстями и ключицами).
На следующий день неизвестный доброжелатель написал рапорт, в котором подробно, во всех деталях описал моральный облик сотрудника ФСБ Владимира Алексеевича Дементьева. Последствия могли быть самыми страшными, если бы не достойный послужной список Владимира и его незапятнанная репутация.
Это были неприятные, отвратительные дни - на работе ему приходилось оправдываться и объясняться (что в понятии Владимира было равнозначно унижению), а дома ждали холодный взгляд, полное безмолвие и ледяная постель.