Часть вторая
ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО
1
Москва, 1973 год, начало сентября
Два молодых парня в потертых джинсах и белых теннисках шагали по Университетскому проспекту. Один был невысокий, темноволосый, с орлиным носом и черными глазами. Другой - полная его противоположность - долговязый, светловолосый, улыбчивый.
Навстречу им, громко цокая по асфальту каблучками, шла девушка. Поравнявшись с девушкой, долговязый и светловолосый сделал изящный реверанс, схватил девушку за ремешок сумки и весело произнес:
- Девушка, разрешите с вами познакомиться?
Блондинка рассерженно сдвинула брови, окинула фигуру белобрысого сердитым взглядом и сказала со злостью в голосе:
- Я на улице не знакомлюсь.
- Предпочитаете, чтоб мы встретились в подъезде? - немедленно отреагировал белобрысый.
Блондинка вырвала у него из руки сумку и гневно воскликнула:
- Кретин!
Мгновение спустя она вновь зацокала по асфальту каблучками. Молодые люди проводили ее взглядами и вздохнули.
- Чучело ты, Лобанов, - сказал черноволосый, с ухмылкой глядя на белобрысого. - Кто же так знакомится?
- Да ладно тебе, Лева, - махнул рукой белобрысый. - Знакомлюсь, как умею. И вообще, эта фифа не для нас. Ей небось рестораны подавай, а у меня в кармане с прошлого понедельника червонец не валялся.
- Куда ж ты девал заработанную штуку? - удивился Лева, вскинув черные густые брови.
- Куда-куда… - смущенно пробормотал белобрысый Лобанов. - На таких вот и девал…
Лева Шаховской нахмурился и осуждающе покачал головой:
- Ох, Леха, Леха… Не быть тебе космонавтом. Тебя ж пусти на борт корабля - ты там такой бордель устроишь, что звездам станет стыдно.
Алексей Лобанов лишь хмыкнул в ответ. Говорить об этом ему было неприятно. Два месяца назад он сам сгоношил друзей и однокурсников поехать на заработки по подмосковным деревням. Заручившись поддержкой профкома, сколотил студенческий отряд, назвав его "Университетский проспект". (Название придумал мудрый Шаховской. "С таким названием, - заметил он, - обозвать нас калымщиками ни у кого язык не повернется".)
Лева Шаховской принял в образовании стройотряда самое деятельное участие. Во-первых, ему нужны были деньги (Лобанов никогда не знал, зачем Шаховскому деньги - закордонные шмотки себе он почти не покупал, девчонок в кафе-мороженое не водил, о машине не мечтал), во-вторых (и это Алексею Лобанову было понятно), Леве нравилось быть в гуще событий, в гуще (как сказали бы империалисты) финансовых потоков, откуда бы они ни шли и в чей бы карман ни стекали.
Самому Алексею Лобанову тоже нужны были деньги, но ввязался он в это дело не из-за бабок. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось распоряжаться, отдавать указания и наблюдать за тем, как эти указания выполняются. Двигаться по комсомольской линии получалось плохо - слишком сильна была конкуренция на факультете. И тогда у него появилась эта идея со стройотрядом. Лобанов себя чувствовал почти что "вожаком комсомольской стройки", хотя, по совести говоря, дело это было весьма шкурное и меркантильное.
Пробив заказы от председателей подмосковных колхозов (ох, сколько водки пришлось ему выпить и сколько душещипательных монологов выслушать), Алексей выбил своим ребятам ставку по пятьсот рублей в месяц. Себе - в два раза больше (о чем никто, кроме Левы Шаховского, ставка которого равнялась 800 рублей, не знал).
Лобанов вставил в рот сигарету и захлопал себя по карманам.
- Черт, опять спички посеял, - проворчал он. - Лева, у тебя наверняка есть…
Шаховской достал их кармана маленькую изящную зажигалку, сделанную в виде дамского револьвера, поднес ее к лицу приятеля и крутанул колесико. Лобанов закурил сигарету, и голубоватый язычок пламени исчез так же быстро, как появился.
- Хорошая игрушка, - похвалил Лобанов. - Где взял?
- У одного кренделя на реферат по политэкономии выменял.
Лобанов кивнул, выпустил облачко дыма и со смехом покосился на Шаховского.
- Слушай, Лева, я всегда удивлялся: вот ты вроде бы не куришь и никогда не курил, так?
- Так.
- Но в кармане у тебя всегда есть зажигалка. Зачем?
Шаховской улыбнулся:
- Два ответа, Алексей. Во-первых, это удобно: легко завязать знакомство с девушкой или войти в контакт с нужным человеком. Во-вторых, и это самое главное, мне нравятся зажигалки. Я их коллекционирую. Одни коллекционируют марки, другие - этикетки, третьи - как ты, девушек, ну а я… - Шаховской поднял револьвер и, крутанув колесико, высек из него пламя. - …Зажигалки.
- Ох, смотри, не доведет тебя до добра эта коллекция.
- Почему?
- Погоришь, - со смехом ответил Лобанов. - Кстати, Лева, ты уже сдал контру по философии?
- Нет еще.
- Дашь полюбопытствовать?
- Ради бога. Только не передувай слово в слово.
- Обижаешь…
Некоторое время они шли молча. День был теплый, но не жаркий. На сочных зеленых листьях лип лежала пыль. Со смотровой площадки, куда они вышли, открывался волшебный вид на Москву, город, о котором еще четыре года назад Лобанову и мечтать-то было страшно.
Молодые люди, облокотившись на каменные перила, стали смотреть на расстилающийся перед ними город.
Алексей достал из кармана пачку "Родопи", взял у Шаховского "револьвер" и закурил. Пока он раскуривал сигарету, Лева Шаховской стоял рядом с ним и внимательно его разглядывал.
- Слышь, Алексей? - негромко произнес он.
Лобанов помахал рукой, отгоняя дым от лица.
- Чего?
- Я хочу вернуться к нашему разговору.
- Какому разговору?
- К тому, который прервало это небесное создание.
Лобанов задумался, как бы соображая, о чем идет речь. Затем улыбнулся:
- А, ты про это… А чего тут говорить - ты прав, конечно. С жизнью нужно что-то делать. Мне и самому не очень-то светит перспектива осесть на кафедре и читать лекции желторотым придуркам.
- И получать за это копейки, - добавил Лева.
- Ну, скажем, это-то как раз и не обязательно. Можно ведь устроиться нормально. Ну, знаешь, командировки за границу, всякие там симпозиумы, конференции. Тогда и на кафедре можно неплохо жить.
- Так-то оно так, - задумчиво сказала Лева. - Но, сам знаешь, это не для наших чернорабочих кровей. - Перехватив удивленный взгляд Лобанова, он поспешно поправился: - Я имел в виду твою кровь. Про мою не стоит и говорить.
- Это точно, - усмехнулся Лобанов.
Лева сделал вид, что не заметил этой усмешки. Его отец двадцать лет проработал бухгалтером на трикотажном-предприятии. Причина увольнения звучала туманно, но злые языки поговаривали, что отец Левы - Иосиф Александрович Шаховской не поделил с директором предприятия левую прибыль. Дело удалось замять, но должности Шаховской-старший лишился.
- Н-да… - продолжил Лобанов, пуская сизые облачка дыма. - Вот Мотьке Кожухову есть где разгуляться. У него папик до пенсии был замдекана. Везет же людям! - Алексей прищурился и выпустил колечко дыма. - А у моего образование - три класса и коридоры, - добавил он.
- У моего на пару коридоров больше, но это ничего не меняет, - холодно заметил Лева. Он отвернулся от приятеля и, близоруко сощурившись, посмотрел вдаль.
- Красивый город, - выдохнул Лева.
- Да, - согласился Алексей, - большой.
- И большие дела можно делать, - добавил Лева.
Алексей посмотрел на Шаховского. Взгляд того был задумчивым.
- Что ты имеешь в виду? - тихо спросил Алексей.
- В принципе для успешной карьеры нам нужно немногое, - спокойно ответил Лева. - Держаться друг за друга. Как масоны, помнишь? Когда человек один - ему приходится туго. А вот если он член какой-нибудь организации… - Лева замолчал и заговорщицки улыбнулся: - Понимаешь, о чем я?
- Про партию, что ли? - так же тихо произнес Алексей.
Лева чуть заметно качнул головой.
- Партию, конечно, тоже не стоит сбрасывать со счетов. Но я тебе о другом толкую. Представь себе организацию молодых интеллектуалов. Типа пушкинских лицеистов, помнишь? Один пробился наверх - потянул за собой другого, а тот - третьего. Этаким путем мы такую кашу заварим, в такие сферы проберемся, что держись!
- Что-то вроде ордена? - приподнял брови Лобанов.
- Скорее - братства.
Алексей посмотрел на приятеля, стараясь понять, не шутит ли тот. Но Шаховской, похоже, и не думал шутить.
- Интересная идея, - заметил Лобанов. - Но с чего-то нужно начать. С чего?
- Все просто, - ответил Лева. И, понизив голос, добавил: - "Университетский проспект".
- Черт… - Лобанов стряхнул пепел на асфальт. - А ведь и правда. Честно говоря, мне и самому приходило в голову что-то подобное, но, признаюсь, Лева, ты соображаешь гораздо быстрее меня.
- Не соображаю, а формулирую.
- Пусть так, - согласился Лобанов.
- У тебя в строительном отряде двенадцать человек, - продолжил Лева. - Ребята неглупые, и все с разных факультетов. Обзвони их, договорись о встрече. Только не со всеми сразу. А то не братство, а базар какой-то получится.
- Это можно. - Лобанов одобрительно улыбнулся и хлопнул приятеля по плечу. - Сегодня же этим и займусь. Ты сам-то вступишь?
Шаховской пристально, нё мигая посмотрел в глаза Алексею:
- А ты что, уже почувствовал себя вожаком? - тихо спросил он.
- А почему бы и нет? - улыбнулся Лобанов.-
Кадры решают все. А кадры - в моих руках.
Лева хмыкнул, затем отвернулся от приятеля и вновь уставился вдаль, словно созерцал призрачную, но вполне достижимую перспективу, которую сулило им это дело.
- Ладно, председатель, - негромко произнес он, - записывай меня в свой колхоз.
Лобанов снова хлопнул Леву по плечу и дружелюбно рассмеялся.
2
Собрались вечером в тихой квартирке студента-филолога Матвея Кожухова. Родители Матвея уехали на выходные к бабушке, в Питер. Младшую сестренку Матвея они прихватили с собой, а сам Мотя (так его иронично называли друзья) остался дома, сославшись на подготовку к контрольной.
Вечер был по-летнему теплый. Окно было широко распахнуто, и где-то за окном стрекотал сверчок.
Матвей, раскрасневшийся, возбужденный (стакан портвейна не прошел для него даром), ударил ладонью по столу и горячо воскликнул:
- Что со страной делают, а! Мандельштама приходится читать из-под полы, как будто он был преступником! Куда это годится?
- Тише, Мотя, тише, - урезонил своего младшего товарища Лева Шаховской. Он сидел за столом и поглядывал на приятелей исподлобья небольшими черными глазами. Он тоже пил портвейн, но взгляд его был абсолютно трезвым. - Не в стихах дело, - так же негромко продолжил Лева. - Хотя, конечно, человек в демократической стране волен читать то, что ему хочется.
- Об этом я и говорю! - с прежней горячностью воскликнул Кожухов. - Надо все менять! Все!
В углу комнаты раздалось тихое, недовольное покашливание. Матвей, Лева, Алексей и еще трое ребят, как по команде, повернули головы в сторону этого покашливания.
- Что? - быстро спросил Матвей упитанного парня, сидящего в кресле-качалке. - Ты не согласен, Тони?
Антон Кусков (для друзей - просто Тони) улыбнулся плоскими губами. Улыбка у него была нагловатой и насмешливой, словно он давно уже разгадал все тайны мироздания, но сообщать о них другим людям не считал нужным.
- Я не разделяю твоей точки зрения в том, что касается конкретных вещей, но я согласен с нею в целом, - изрек Тони. - Советскому Союзу здорово досталось. Ленин перестал быть вождем, он превратился в картинку на червонце. Ленинский принцип движения оброс болотной тиной.
- Красиво говоришь, Тони! - заметил на это Лобанов. - Тебе бы на митингах выступать.
- А он и выступает, - со всегдашней своей горячностью пояснил Матвей. - Тони - комсорг нашего факультета.
- Для комсорга твои мысли слишком радикальны, - тихо проговорил Лева Шаховской. И добавил после паузы: - Смотри, как бы тебя не заложили. В органах полно стукачей.
Плоские губы Тони раздвинулись в улыбке.
- Стукачи есть в любом обществе, даже в тайном, - сказал он.
- Ты думаешь, фарцовщики для нас лучше стукачей? - спросил его Лева Шаховской.
- Я считаю, что все это пустая затея. Нас вычислят через две, максимум, через три недели. По этапу мы, конечно, не пойдем, времена не те, но по жопе от деканата получим. И это в лучшем случае.
- Ребята! - горячо вмешался в разговор нетрезвый Матвей Кожухов. - Не надо ссориться! Мы все разные, но у всех нас одна цель - помочь стране и помочь друг другу!
- Я знаю множество людей, для которых это две разные цели, - заметил Антон Кусков. - Причем абсолютно не соприкасающиеся друг с другом.
- Поэтому я и пригласил сюда только избранных, - сурово сказал Лобанов.
И тут заговорил невысокий худощавый паренек, сидевший на подоконнике с дымящейся сигареткой в тонких, длинных пальцах. Звали его Гоша Полянин.
- А вам не кажется, друзья, что в ваших словах слишком много пафоса? - спросил Гоша. - Ленин перестал быть вождем! Мандельштама не издают! Думаете, на Западе все так уж хорошо?
- Прикрой окно, - быстро приказал ему Лобанов. - Если кто-нибудь услышит, о чем мы здесь говорим, нам не поздоровится.
Гоша махнул рукой:
- Да ладно тебе нагнетать. Мы ведь не строй менять собираемся.
Лобанов встал со стула, подошел к окну и столкнул тощего Полянина с подоконника. Затем плотно прикрыл створки, повернулся к Гоше Полянину и мрачно на него посмотрел.
- Еще раз так сделаешь - хлебало начищу, понял? - спокойно сказал он.
Тонкие губы Полянина побелели, но он тут же взял себя в руки, состроил насмешливую мину и иронично поинтересовался:
- На каком основании?
- На том основании, что вы избрали меня главой братства, - твердо произнес Лобанов.
- Ах, какие громкие слова! - засмеялся Полянин. Неожиданно он осекся, опасливо покосился на крепко сжатые кулаки Лобанова и заговорил примирительно: - Ладно, ладно. Не будем горячиться, Алексей. Я просто выражал свою точку зрения - только и всего. Честно говоря, все, что мы делаем, напоминает мне какой-то детский сад. Кубики-игрушки.
Стул напряженно скрипнул под Левой Шаховским.
- Знаешь, в чем твоя главная проблема, Гоша? - спросил Лева, глядя на Полянина своими черными и абсолютно непроницаемыми глазами.
- Ну и в чем же?
- В том, что ты не умеешь смотреть в перспективу. Это мы сейчас играем в кубики, потому что в руках у нас, кроме этих кубиков, ничего нет. Но придет время, и у нас появятся игрушки посерьезнее.
- Лева прав, ребята! - горячо поддержал его Матвей Кожухов. - Но как мы сохраним верность друг другу, если среди нас с первого же дня начинаются дрязги? - Поскольку никто не ответил, Матвей продолжил: - У меня предложение! Давайте… - Щеки его покраснели еще больше. - Давайте дадим друг другу клятву!
Гоша Полянин вмял окурок в пепельницу.
- Еще скажи - на Воробьевых горах, как Герцен с Огаревым, - насмешливо сказал он.
Но лица остальных ребят остались серьезными.
- А почему бы и нет? - спокойно возразил Лобанов. - Что плохого в клятве? Даже врачи дают клятву Гиппократа. А солдаты присягают своей Родине. Чем мы хуже? Или у нас цель не такая благая?
- Черт, да я же не про это, - поморщился Полянин. - Я просто не люблю сантиментов. С каждым годом люди становятся все сентиментальнее и сентиментальнее. Попомните мое слово - лет через тридцать на Воробьевых горах даже урки будут клясться друг другу в вечной дружбе.
- Ну, это ты загнул, - улыбнулся Матвей Кожухов. - Тони, а ты чего молчишь? Скажи ему.
- А что сказать, - пожал толстыми плечами Тони. - Тут ведь, по-моему, и так все ясно. В плане грядущих перспектив наше братство сулит большие выгоды. Допустим, стану я партийным боссом, а Лева захочет по научным делам отчалить за границу. Я обеспечу ему беспрепятственный выезд, а он мне из загранкомандировки привезет модные джинсы с блямбой. Чем не взаимная выгода? Но это все на уровне шуток, а если говорить серьезно… - Он вновь пожал плечами. - Я не против клятвы. Это сообщает действию некоторую торжественность.
- Давайте скорее ее придумаем! - воскликнул Матвей.
- И правда - давайте! - передразнивая восторженный тон Матвея, воскликнул Полянин. - Сколько можно тянуть! Мне не терпится ее произнести!
Остальные, однако, и на этот раз остались серьезными.
- Не слушай его, - сказал нахохлившемуся Матвею Лева Шаховской. - Лучше принеси лист бумаги и ручку.
Матвей, бросив на Полянина испепеляющий взгляд, подошел к стеллажу, взял с полки тоненькую ученическую тетрадку, авторучку и положил все это перед Шаховским.
- Вот, - сказал он. - Можно начинать придумывать.
Новоиспеченные члены общества "Университетский проспект" сгрудились вокруг стола.
Вскоре клятва была готова.