– И вообще.… Если в смолу понемногу добавлять толчёный древесный уголь, то он будет придавать этой смеси необходимую пластичность и устойчивость. Смола не потечёт никуда, нагреваясь под солнечными лучами. Такую штуку отлично использовать, когда лодку в необитаемых местах проконопатить срочно приходится…
– Откуда ты всё это знаешь?
– В детстве мои друзья мечтали быть космонавтами, шофёрами, пожарными или милиционерами. Я ж с пелёнок желал стать обязательно графом Монте-Кристо. В крайнем случае – Робинзоном. Читал разные умные книжки, готовился…. Впрочем, стоп.
Капитан Глеб Никитин один раз за последние дни уже насладился своим обострившимся слухом.
– Кажется, к нам едут гости…. Боевая тревога, сынок. Но без паники.
Сашка вскочил, растерянно уронил из рук в огонь банку с питьём.
– Говорю же, не дёргайся. И не шуми.
В пронзительно морозном воздухе до них доносилось еле различимое урчание медленного автомобиля. Где он двигался, было не совсем понятно.
– Кажется, недавно свернул с просёлка на лесную дорогу…. Будет ехать к нашему обрыву.
Глеб и Сашка переглянулись.
– Это он?
– А кому другому эти дебри в такой мороз понадобились? И зачем?
– Чего делаем?
– Мирно жарим колбасу и думаем о ситуации. Тихо! Слышишь?
– Не-а….
– И я тоже ничего не слышу.
Глеб привстал, нахмурился.
– Остановился где-то рядом, полкилометра, не больше….
В минуты страшного ожидания каждый из них по-разному, по-своему, но одинаково пронзительно ощутил, как удивительно красиво шумят вверху сосны, как кричат где-то совсем рядом с ними маленькие птицы, как шуршит красными углями уже ставший привычным за эти дни огонь костра.
Грохнул выстрел.
Сашка упал на снег без команды, капитан Глеб рванулся с приготовленным ножом в близкий густой ельник.
Бежать пришлось недолго.
Тёмная тень, то большая, то незначительная в заснеженных кустах, мелькая иногда впереди него в полосах предвечернего неверного света, быстро исчезала в зарослях.
– Стой! Стой, сволочь!
Глеб задохнулся на бегу морозным воздухом, больно ударился коленом о незаметный под снегом еловый корень.
– Стой…
Сердце грохотало под курткой, рот забила откуда-то внезапно взявшаяся противная слюна.
Зарокотал совсем близко двигатель, мощный чёрный автомобиль взревел глушителем. С разворота включились, пересекли ярким светом сумрак подлеска мощные штатные фары и прожекторная люстра на крыше кабины.
Машина рванулась с места по просеке.
Показалось, что прошло всего лишь несколько мгновений, – и никаких технических звуков вокруг Глеба не стало слышно.
Вынужденно пришлось немного посидеть под сосной.
Пять минут – а думалось уже легко, и даже дышалось теперь гораздо лучше.
"Кто это был? И зачем он появился здесь? Стоп, а где же мой Сашка…".
По обратном пути, скорым шагом возвращаясь к костру и к сыну, капитан Глеб Никитин всё-таки остановился у дерева, из-за которого стрелял незнакомец.
Натоптано было немного, человек стоял здесь недолго.
Огонь их костра был, конечно, с этого места виден, но никак не траекторией, пригодной для прицельного выстрела.
"Тогда зачем? Испугать?".
Следы мужские. Обувь новая, специальная, но особо по камням не ношенная…
"Парень хочет казаться охотником".
В снегу, под ногами Глеба, блеснул латунью патрон. Не пустая, стреляная гильза, а именно целый патрон, чёрный с металлическим донышком.
"Вдобавок он ещё и раззява…".
Задумчиво покачав в ладони находку, капитан Глеб решительно направился в сторону костра.
Там сын.
"А здесь – картечь".
Костёр горел мирно.
– Эй, ты где? Живой? Сы-ын, вылезай, отбой воздушной тревоги!
Сашка послушно вылез.
Поднялся с колен, со снега, почти выполз из-за подножия ближней толстой сосны. Комбинезон на животе от долгого лежания мокрый, пальцы на руках без сброшенных впопыхах рукавиц – тонкие и мокро-красные.
– Здравствуйте, сын.
– Привет, а кто это был?
– Мужичок один приезжал к нам в гости. На броневичке…
– А где он сейчас?
– Уехал.
– Это тот, который Вадима…?
– Возможно. Короче, ты жив, здоров, а я – спокоен. Пока бегал за неуловимым мужичком по местным-то лесам, увидал рябину с кучей ягод. Пойду, пособираю.
– Я с тобой.
– Конечно. Без тебя мне такую добычу не унести.
Не столько за ягодами, сколько продышаться, помолчать вдвоём, перевести дух, тщательно подумать.
Но и чёрных, засохших прямо в гроздьях на ветках, рябиновых крупинок Глеб с Сашкой собрали в этот раз столько, что возвращались к костру, радостно обсуждая только почему-то ранее не замеченное ими изобильное дерево.
– Сейчас я буду угощать тебя рябиной на кипятке. Очень полезно и даже совсем недорого, по нынешним-то временам.
Но и к выстрелу они всё равно вернулись разговорами быстро.
– А он не приедет ещё раз? С оружием же, подкрадётся ночью…. Как спать будем, по очереди?
– Очередь нам не поможет, в любом случае. Да и стрелок этот не вернётся.
– Почему ты так думаешь?
Капитан Глеб задумчиво поболтал ножом ягодную взвесь в своей банке.
– Судя по имеющемуся времени суток и по торопливости мужичка-снайпера, он рассчитывал чрезвычайно быстро провернуть свою презентацию, чтобы обязательно успеть на машине на вечерний грузовой паром. Он же не мы – ночевать в сугробе ему здесь явно неприятно….
Тем более что цель, по его мнению, достигнута, – он приехал нас сильно испугать, и считает, что это ему удалось. Испугал ведь он нас с тобой, а?
– Нет, только немного встревожил.
– Ну, не сын, а человек-отвага! Горжусь. Ладно, пока мы с тобой всё равно не спим, да и света в лесу ещё хватает – пошли дровишек потаскаем. Пригодятся.
Мёртвая рябина, заваренная в своём большом количестве, горчила. Но с небольшими добавками отдельных брусничин, крошек засохшей малины и прутиков смородины, была очень даже хороша.
– Почему ты сам в своей банке ножом эту смесь болтаешь, а меня отговаривал?
– Правильно, поначалу-то у нас в рационе только шиповник был, а он, то есть семена его, сильно колючие, жёсткие, ты горло бы себе запросто мог попортить. А сейчас у нас пошли ягодки помягче, поразваристей, их нужно часто помешивать, взмучивать, да и кушать эту гущу с удовольствием, а не только пить отдельную вкусную водичку.
Сашка хмыкнул, попробовав.
– Действительно…
Дрова в свой спокойный вечерний костёр отец и сын подбрасывали по очереди.
Солнце уже давно проткнуло дальний лес своим последним багровым лучом и в беспамятстве упало за неровные заросли на горизонте.
Темнело.
– А мужичок-то наш дурак, дурак…
Сашка, вздрогнув от неожиданности, остро взглянул на отца.
– На потерянном патроне явно будут отпечатки. Его, не его, неважно…. Это, во-первых. В местных охотничьих магазинах тоже легко смогут определить, где и когда продавался такой приметный боеприпас. А по роскошной осветительной аппаратуре, установленной на его внедорожнике, машину явно запомнит кто-нибудь из экипажа парома. Номер и дату рейса мы знаем. Это, во-вторых…
– И что это нам даст?
– Нам? Ничего. Разве что следствию…
Капитан Глеб, остыв от текущих забот и переживаний, уже думал о следующем дне и в очередной раз удобно приспосабливал на короткой рогатой ветке свой рыболовный крючок.
– А почему ты в поход белые носки надел? Специально? Для рыбалки?
– Ну, некоторое предусмотрительность, конечно, в этом поступке имелась…. Но, в целом, это правило.
– Какое?
– Моё, личное. Белые носки – только со спортивной обувью, чёрные – исключительно с деловыми костюмами или на земляные работы.
– Круто.
– Прежде всего – гигиена. Ну, и самодисциплина, конечно.
Говорить уже ни о чём не хотелось.
Отупляющая усталость, слабость и тихий звон в ушах мешали каждому из них, и отцу, и сыну, придумывать какие-то новые, необязательные, посторонние в эти минуты слова.
Только о том, что было перед глазами.
Сашка, надев на два длинных прутика промокшие за день варежки, задумчиво сушил их, удобно устроившись лежать у края костра.
– Ты знаешь, почему они так называются?
– Кто?
– Не кто, а что. Твои варежки.
– Варил их кто в древности, что ли?
– Поверхностное мнение, но весьма технологичное.
Капитан Глеб, не вставая с циновки, каблуком своего мощного ботинка отодвинул тёплый камень с сохнувшими желудями подальше от сильного в этом месте оранжевого огня.
– Я думаю, что это производное от слова "варяжки". Может какой-то элемент скандинавской зимней одежды по-русски так поначалу назывался, может детишки-викинги такие вязаные штучки поначалу носили, а нашим поморам понравилось…. Ласково и точно. Я так думаю.
– Интересно.
– С языком вообще интересно общаться. Такие вещи иногда в голову забавные приходят…. Приходили, особенно на ночных вахтах. Вот, например, как думаешь, откуда произошло слово "шпана"?
– Ну, не знаю….
– До определённого времени и я не знал, не задумывался, а потом как кольнуло…. Английское написание страны Испании помнишь, не забыл?
– Конечно, помню.
– Уверен, что такое слово от наших моряков пошло, ещё со времён Станюковича, Ушакова, Крузенштерна. Часто ведь тогда, в первых-то заграничных, да кругосветных рейсах нашим российским матросам, бывшим крестьянам, которые от природы ребята кровь с молоком, косая сажень и прочие реквизиты, приходилось встречаться в иноземных кабаках с драчливыми, наглыми иностранными матросами; большинство из тех были испанцы, почти владыки морей, мелкие, горячие, с ножами.
Вот и пошло – с насмешкой, неуважительно – "шпана", вроде как драчуны, задиры, бытовые разбойники. У Грина я потом прочитал – "шпанка", в этом же смысле. Потом ещё где-то попалось медицинское, тоже очень старое, – "шпанская муха". Может, пиявки какие-нибудь испанские в виду имелись?
Лежать не хотелось – кружилась голова, в глазах начинали метаться красные круги; от долгого сидения ослабевали ноги, встать так резко, как привык, уже не получалось.
Капитан Глеб Никитин всё же заставлял себя изредка подниматься, ходить понемногу вокруг костра, насмешливо объясняя Сашке, что, мол, он так проявляет свою бдительность, сторожит их совместный покой, что старенький он уже, что спинка у него нехорошо болит….
– Перечитывая в середине своей жизни книги, особенно полюбившиеся и запомнившиеся ещё в детстве, я иногда смутно сомневался, а иногда и разочаровывался. Совсем не такое было впечатление от узнавания прежних героев, событий, историй. Наверно, я ожидал от прочно любимых мною книг чего-то большего. Но потом сосредоточился на чтении других изданий этих же самых книг, на стилях разных переводчиков. И было чудо! Действительно, давно и подробно знакомые книги одного и того же автора становились разными, повторно прочитанные мной в другом издании или переведённые иными людьми. Некоторые хорошие книги я по этим причинам даже невзлюбил.
– А сколько книг за всю жизнь ты вообще прочитал?
– Не считал, наверно несколько тысяч. Может, десять. Помню, в детстве "Лунный камень" проглатывал разом, за два вечера, а в юности – "В августе сорок четвёртого" – за одну ночную вахту, когда в порту у причала стояли.
– Вообще, море и книги, совмещённые в одно время и в одной точке пространства, это очень удивительное явление. Ты можешь представить, каким смыслом, тайным знанием и значением наполнялся для меня "Моонзуд" Пикуля, когда я читал его именно в Моонзунде!
Его крейсера погибали точно в тех же координатах, в которых в эти минуты шёл наш старенький учебный кораблик; морские офицеры, имена которых были напечатаны ясно и четко на определённой странице ощущаемой мной в руке вполне реальной, тяжёлой, тёплой, книги, тонули именно под той волной, которая качала в этот момент в этом проливе и меня….
Дрожь по всему телу!
Наверно, отец был убедителен.
Сашка задумался, лёг на спину, рассматривая высокое тёмное небо. Звёзды проявились и звенели острыми холодными крупинками почему-то только на востоке.
Молча полетел в зените пульсирующий огонёк самолёта.
– Это в Данию, вечерний рейс.
Капитан Глеб Никитин смотрел в ту же самую точку небесного пространства.
– А ты откуда знаешь?
– Летал на нём. В Копенгаген. Два раза…
Потом, после совсем уж вечернего совместного кофепития, Сашка ещё раз потревожил отца вопросами о выстреле.
– Представь, придумали они испугать один раз, завтра захотят ещё, потом ещё…. А вдруг в кого из нас попадут нечаянно? Или чаянно?
– Этот человек рассчитывает на нашу вполне определённую ответную реакцию. Он ждёт, что утром мы с тобой выскочим из леса, как два описавшихся от ужаса зайчика из шляпы жестокого фокусника, прижмём ушки и изо-всех сил поскачем в сторону справедливого прокурорского реагирования…
А мы – не выскочим. А он – окажется в страшном недоумении. Его варианты ужасно неприятно запутываются! Я на его месте, не заметив нас завтра в городе, решил бы, что мы с тобой уже порознь….
– Как это?
– Ну, что я вроде как задушил тебя за постоянное непослушание или ты меня отравил некачественной мясной подливкой…. Короче, что здесь у нас с тобой полная клиника и непонимание. Здоровые люди ведь так после обстрела не поступают, а?
– Согласен с тобой. Особенно насчёт мясной подливки.
Они ведь решили ждать – и ждали.
Всего.
Завтрашнего утра, теплого солнца, прочного льда на заливе, неразумных птичек, непременно запутающихся на рассвете в их силках; ждали своих нечаянных сил, терпения, невероятно радостных новостей, доброго спасения, еды…
Лежать лицом вверх было легче всего, руки сложены на груди – так теплее.
– Я долго думал, целые годы, и поэтому могу точно сказать, что друзей у меня нет. Это правильно и взвешенно. Один мальчишка, одноклассник, встреченный как-то через много, очень много лет, признался, да и то не мне, а моей маме, твоей бабушке, что мы с ним – разные.
Он прав – я и есть разный по отношению к почти всем людям. Это не хорошо и не плохо. Это просто факт.
Сначала я просто не хотел бы быть незаметным в толпе, существовать всю жизнь в роли одного из многих; потом прочитал, что толпа не бывает гениальной – это удел единиц.
Страшная и неправильная для думающего человека вещь – масса. Это множество людей без особых достоинств, это – средние, заурядные люди.
Философы утверждали, что человек массы – это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного; кто чувствует, что он точь в точь, как все остальные, и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как и все.
И опять – вынужденно тонкий в эти непростые дни слух капитана Глеба Никитина его не подвёл. Под лесной темнотой, в тишине ночного костра, отвернувшись к корягам старого пня, озабоченный только ему ведомой важной причиной, тихо плакал его замечательный сын.
– Ты не заметил, что по ночам становится как-то понемногу прохладней? Зима, что ли, на дворе?
– Я к утру колочусь на своей лежанке так, что окрестные дятлы скоро от зависти сдохнут.
– Тогда спокойной ночи, сын.
– И тебе спокойной ночи, папа.
Алчность
– И ещё один вопрос к вам, Кирилл Валентинович….
Старший из собеседников аккуратно промокнул губы льняной салфеткой и в очередной раз взглянул на него приятными карими глазами.
– По вашему мнению, кроме того количества рекламных мест, которым "Новый Альбион" оперирует в настоящее время, есть ли ещё реальный резерв для установки в городе новых щитов? Какой дополнительный объём можно принимать в расчёт? Двести, триста мест? Или…?
Не всякий услышавший, как тщательно этот невысокий, со вкусом одетый мужчина выбирал и проговаривал обычные слова, мог догадаться, что он заикается. За короткими точными фразами следовали вполне уместные паузы, в трудных местах он умело улыбался, помогал себе лёгкими взмахами пальцев.
Заставить человека немедленно говорить, подловив его на аппетите, не давая ему возможности как следует прожевать вкусную пищу, – элемент высшего пилотажа переговоров. Ожидая ответа Кирилла, старший снисходительно улыбался.
– В городе – нет…
Кирилл раскраснелся от еды, отдышался, вытер салфеткой пот со лба.
– В самом городе значимого резерва нет. Это точно. А вот когда сейчас решения по прибрежной зоне будут принимать – там, действительно, мест на триста можно будет рассчитывать.
Его спутники переглянулись.
– Ещё нужно учитывать порт, развитие его инфраструктуры. В этом районе много чего возможно сделать. Во втором квартале текущего года к нам от грузооператоров, от стивидорных компаний пошло много заказов. В порт сейчас приходят структуры крупные, значимые, вот они формируют свои рекламные бюджеты на длительные сроки, на перспективу. Платят дисциплинированно. С ними приятно иметь дело.
– И, всё-таки, город – это же основное рекламное пространство. С кем, на ваш взгляд, можно ещё поработать, чтобы иметь возможность предлагать клиентам полный пакет?
– Ну, монополист на уличные перетяжки в городе – трамвайное депо. Размещение рекламных конструкций на столбах, то есть на осветительных опорах, – это "Горсвет", но они в нашем деле полные профаны, работают спустя рукава. С этими договориться будет очень просто.
– Да брось ты, Кира, лечить нас тут! Прописные истины городишь, по ушам дяденькам ездишь?! Ты лучше поподробней о главных конкурентах сказку какую-нибудь хорошую нам расскажи. Ну, есть у тебя что свеженькое на эту тему?
Молодой парень, развалившийся в кресле напротив Кирилла, неожиданно заговорив, даже не взглянул на своего старшего коллегу.
В самом начале их совместного обеда Кирилл с любопытством наблюдал, как его московский ровесник делал заказ. Пробежавшись по страницам меню, тот выбрал для себя салат из тигровых креветок с папайей, дикую азиатскую спаржу и утиную грудку с грибами. Попридержав за руку хорошенькую официантку, потребовал ещё принести суп из шоколада, клубники и маракуйи.
– Как, в вашем городе людям не предлагают шоколадный суп?! Это же просто ужас, катастрофа какая-то. Послушай, Леонидыч, куда нас в этот раз занесло? Едем отсюда, срочно. Здесь люди голодают, я не могу так больше жить…
Вместе с ним и с Леонидычем натужно посмеялся над милой шуткой и Кирилл.
Потом официантка бросилась спрашивать у директора ресторана о наличии у них шампанского "Князь Меттерних".
Парень слушал их беседу и лениво ковырялся крупной очищенной креветкой в розетке с мёдом.
– Расплатишься?
Заметив растерянный взгляд Кирилла, он противно засмеялся.