Я немного вздремнул, проснулся значительно умиротворенным и остаток дня с пользой провел наедине с моей ультрафиолетовой машиной и восковым карандашом, размечая участки перекраски ("усиления", как мы называем это в нашем ремесле) роскошного панно, принадлежащего кисти - ну, более-менее кисти - Аллунно ди Амико ди Сандро. (Дай бог здоровья Беренсону, я всегда говорю.) После чего набросал несколько пассажей своей работы для "Берлингтон Мэгэзин", в которой я докажу - раз и навсегда, - что мадонна Тайяра в музее Ашмола в действительности написана Джорджоне, что бы там ни утверждал этот ужасный Беренсон.
На обед у нас были свиные отбивные с почками внутри, жареный картофель и пиво. Я всегда отправляю Джока с кувшином за разливным и заставляю при этом надевать кепку. У пива после этого вкус лучше, а Джоку, похоже, без разницы. Девочке привратника они, изволите ли видеть, не наливают.
После обеда приехала миссис Спон, вооруженная изобилием образцов канители, кистей и кретонов на чехлы для подушек и прочего, а также с розовой противомоскитной сеткой для ширм вокруг моей кровати. Касаемо сетки пришлось явить твердость - должен признать, она была очень мила, однако я настоял, что мальчику больше подобает голубая. Я хочу сказать, у меня, конечно, имеется причуда-другая, но я же не извращенец, Христа ради, разве нет? - спросил у нее я.
Она уже начала чуточку сердиться, когда явился Мартленд и замаячил в дверном проеме, будто проблема загрязнения окружающей среды. В позе для него бесспорно застенчивой, но отчетливо угрожающей для остальных.
Нехотя они признали, что шапочно знакомы. Миссис Спон метнулась к окну. Мне известно множество людей, способных метаться, и миссис Спон из них последняя. Повисло эдакое липкое молчание - как раз того сорта, что я предпочитаю. Наконец Мартленд прошептал:
- Быть может, вам лучше попросить старушенцию покинуть нас, - и шепот его был уж чересчур театрален.
Миссис Спон набросилась на него и его От-чи-та-ла. Я слыхал о ее талантах в этой области, но ни разу не выпадала мне честь слышать, как она отмыкает свою лексическую сокровищницу. Эмоциональное пиршество, высокая литература: Мартленд зримо увял. Никто не сравнится с утонченно образованной трижды разведенной дамой во владении вербальным хлыстом. "Бородавка на заднице налогоплательщика", "юный содержанец инспектора дорожного движения" и "полковник Уигг для нищих" - вот лишь несколько преподнесенных ею любезностей, но воистину их было больше, гораздо больше. Наконец она унеслась, оставив по себе облако "Рагаццы" и очень симпатичных эпитетов. На ней был костюм с замшевыми бриджами, но можно поклясться - минуя Мартленда, она влекла за собой двенадцатифутовый трен из парчи.
- Ну и ну! - воскликнул он, когда она скрылась из виду.
- Да, - удовлетворенно подтвердил я.
- М-да. Что ж, Чарли, послушайте - вообще-то я пришел, чтобы сообщить вам, как жаль мне и как стыдно, что между нами такое произошло.
Я смерил его своим фирменным ледяным взглядом. Тем, что побольше, экономичного размера.
- Я имею в виду, - продолжал он, - что вам отвратительно досталось, и мне кажется, следует все вам объяснить. Мне хочется ввести вас в картину - что даст вам некоторое преимущество, должен признать, - и э... попросить у вас э... помощи.
"Иди ты!" - подумал я.
- Садитесь, - бесстрастно произнес я. - Сам я предпочитаю стоять - по причинам, кои вскоре станут вам понятны. Я определенно намерен выслушать ваши объяснения и извинения; что, же до всего остального, обещать ничего не могу.
- Хорошо, - ответил он. Немного помялся, как тот, кто рассчитывает, что сейчас ему предложат выпить, и полагает, что вы забыли оказать ему такую честь. Осознав, что сегодня у него явно Вечер Воздержания, Мартленд продолжил: - Вы знаете, почему сегодня утром застрелили Спинозу?
- Ни малейшего, - со скукой в голосе ответил я, хотя весь день в мозгу у меня циркулировало множество версий. Неверных, впрочем.
- Выстрелы предназначались вам, Чарли.
Сердце мое безответственно затрепетало в грудной клетке. Подмышки увлажнились и похолодели, и мне захотелось в уборную.
То есть электрические батареи и так далее - это одно, в пределах разумного, само собой, но если вас кто-то желает прикончить, навсегда, - эту мысль разум принять отказывается; ему такую мысль хочется выблевать. Обычные люди просто не располагают ментальными или эмоциональными клише, что помогут им справиться с подобным известием.
- И как же вы можете быть настолько в этом уверены? - через мгновение-другое вопросил я.
- Ну, если говорить до конца откровенно, Морис полагал, что подстрелил именно вас. Поскольку именно вас и намеревался подстрелить.
- Морис? - переспросил я. - Морис? В смысле - ваш Морис? И зачем же только ему это могло понадобиться?
- Ну, вообще-то я как бы ему велел.
Тут в конце концов сел и я.
Из теней у двери плавно выделилась необработанная масса Джока, подплыла и упокоилась за моим креслом. В кои-то веки дышал он носом и на выдохе жалобно присвистывал.
- Звонили,сэр?
Джок в самом деле превосходен. То есть, вообразите - сказать такое. Что за такт, что за "савуарфэр", что за опора молодому хозяину в момент стресса. Мне сразу стало значительно лучше.
- Джок, - произнес я. - У тебя случайно не при себе латунный кастет? Через минуту-другую я могу попросить тебя ударить мистера Мартленда.
На самом деле Джок, разумеется, не ответил - он способен распознать риторический вопрос на слух. Но я почувствовал, как он ощупывает свой задний карман - "мою кошелку", как он его называет, - где шесть унций искусно вылепленной латуни поселились в уюте и вони еще в те времена, когда Джок работал в Хокстоне самым младшим малолетним преступником.
Мартленд же энергично и нетерпеливо качал головой:
- Все это совершенно не обязательно, совершенно. Постарайтесь понять, Чарли.
- Постарайтесь мне объяснить, - ответил я. Мрачно, как человек, мучимый болями в заду.
Мартленд подавил то, что я принял за вздох.
- Tout comprendre, c'est tout pardonner, - сказал он.
- Послушайте, вот это мило!
- Чарли, да я полночи рассказывал этому кровожадному старому маньяку в Министерстве внутренних дел о том, как мы вчера с вами поболтали.
"Поболтали" - это хорошо.
- И когда я сообщил ему, сколько всего вам известно об этом деле, - продолжал Мартленд, - ничто уже не могло его разубедить, что с вами должно покончить навсегда. "С крайним предубеждением" - вот как он выразился, глупый паскудник. Начитался триллеров за чаем, должно быть.
- Нет, - любезно поправил я. - В триллеры это еще не попало, только в "Санди Таймс". Это жаргон ЦРУ. Должно быть, он читал досье "зеленых беретов".
- Это как угодно, - продолжал Мартленд. - Это как угодно... - Очевидно, ему пришелся по вкусу сей округлый речевой оборот. - Это как угодно, только я старался осведомить его, что мы пока не знаем, что знаете вы и, что самое важное, откуда вы это узнали; а посему безумием было бы ликвидировать вас на этой стадии. Э-э, разумеется, на любой стадии, но такого я сказать, разумеется, не мог, правда? В общем, я пробовал убедить его передать дело на рассмотрение министру, но он ответил,что министр к этому времени уже наверняка пьян, а сам он недостаточно упрочен в своем положении, чтобы безнаказанно тревожить его в такое время, да и в любом случае... В любом случае, мне пришлось последовать общему правилу, поэтому сегодня утром я счел наилучшим отрядить на задание Мориса - он мальчик импульсивный, - и предоставить вам честный шанс на выживание, понимаете? И, Чарли, я крайне, крайне доволен, что он подстрелил не того парня.
- Да, - подтвердил я.
Но мне стало любопытно, откуда он узнал, что утром я буду у мистера Спинозы.
- А откуда вы узнали, что утром я буду у мистера Спинозы? - как бы между прочим поинтересовался я.
- Так ведь Морис за вами следил, Чарли. - Распахнув глаза, точно это само собой разумеется.
"Чертов лжец", - подумал я.
- Понимаю, - сказал я.
Я извинился и вышел под предлогом того, что мне нужно переодеться во что-нибудь поудобнее, как в таких случаях говорят распутницы. Что-нибудь поудобнее было изумительно вульгарным смокингом из синего бархата, в который миссис Спон некогда собственноручно вшила целую паутину хитроумно расположенной тесьмы, поддерживающей довольно ненадежный древний револьвер шулера с колесных пароходов - с золотыми накладками, калибром где-то около .28. У меня осталось всего одиннадцать допотопных патронов шпилечного воспламенения и я серьезно сомневался в их полезности, не говоря уже о безопасности. Они, однако, не предназначались для чьего-нибудь убийства - просто я сам должен был почувствовать себя молодым, крутым и умелым. Люди, у которых пистолеты для убийства других людей, хранят их в коробках или ящиках; а если вы носите пистолет на себе, то это просто для того, чтобы увереннее держаться в седле. Я прополоскал рот зубным эликсиром, заново смазал вазелином волдыри и легким галопом вернулся в гостиную - гордый, насколько позволяло мне седло с высокой лукой.
За креслом Мартленда я помедлил и задумался, насколько не нравится мне его затылок. Нет, не складки тевтонского жира, кои топорщились свиной щетиной, ничего подобного, отнюдь; лишь аккуратное и ненавистное самодовольство, ничем не подкрепленная, однако неуязвимая наглость. Как у женщины-журналистки, ну ей-богу. Я решил, что могу позволить себе роскошь утраты самообладания - это впишется в ту картину, которую я желал бы нарисовать. А потому я вытащил револьверчик и ввинтил его дулом в левое слуховое отверстие Мартленда. Тот сидел по-настоящему тихо - с нервами у него никаких неполадок не имелось, - и говорил жалобно:
- Ради всего святого, поосторожнее с этой штукой, Чарли, патроны шпилечного воспламенения весьма и весьма нестойки.
Я повинтил еще немного; от этого становилось лучше моим волдырям. Как это на него похоже - совать нос в мое разрешение на огнестрельное оружие.
- Джок, - бодро сказал я, - сейчас мы дефенестрируем мистера Мартленда.
Глаза Джока зажглись:
- Я принесу бритву, мистер Чарли.
- Нет-нет, Джок, не то слово. Я имею в виду, что мы сейчас выкинем его из окна. Из окна твоей спальни, я думаю. Да, а сначала мы его разденем и скажем, что он с тобой заигрывал, а потом выпрыгнул сам в неистовстве отвергнутой любви.
- Послушайте, Чарли, нет, в самом деле, какая гнилая и грязная мысль. То есть подумайте о моей жене.
- Я никогда не думаю о женах полицейских - их красота сводит меня с ума, как вино. Как бы то ни было, оттенок содомии заставит вашего министра прихлопнуть все это дело Уведомлением Д, а это нам обоим полезно.
Джок уже выводил его из комнаты посредством "Пойдем-Со-Мной-Тихонько" - приема, который предполагает болезненное участие мизинца жертвы. Джок выучился этому от медсестры душевно-оздоровительного заведения. Там тоже работают умелые парни.
Джокова спальня, как водится, буквально разрывалась от того, что в "Дабл-Ю.1" сходит за свежий воздух, - вещество потоком вливалось в широко распахнутое окно. (И почему только люди строят дома, чтобы не впускать в них климат, а затем дырявят стены, чтобы все-таки его впустить? Никогда не пойму.)
- Покажи мистеру Мартленду, какие в этом районе шипастые ограды, Джок, - противно сказал я. (Вы и представить себе не можете, каким противным оказывается мой голос, если я прилагаю усилия. Некогда я служил адъютантом - в настоящей Гвардии.) Джок высунул Мартленда и придержал, чтобы тот смог насладиться зрелищем, затем приступил к раздеванию. Мартленд стоял, не оказывая сопротивления, и в уголке рта у него трепетала сомнительная улыбка, пока Джок не начал расстегивать на нем ремень. После чего Мартленд заговорил - и поспешно.
Вся тяжесть песенки его сводилась к тому, что - если только удастся разубедить меня в необходимости
продолжения выбранного мною курса действий, - он обо всем договорится, и я получу:
(i) несказанные богатства Востока,
(ii) его неувядающее уважение и почет, и
(iii) судебный иммунитет для меня и моих близких, да-да, вплоть до третьего и четвертого колен. Вот в этом месте я навострил уши. (О как же хотелось мне действительно уметь шевелить ушами, а вам? Казначей моего колледжа умел.)
- Странным образом вы меня заинтересовали, - сказал я. - Оставь его в покое на минутку, Джок, ибо сейчас он нам Расскажет Все.
Мы его больше и пальцем не тронули - не умолкал он по собственной воле. Не нужно быть трусом, чтобы не любить падений с тридцати футов на шипастые ограды, особенно в голом виде. Уверен, на его месте я бы тоже проболтался.
История до сего момента была такова, а именно: Фугас Глоуг с необычайным отсутствием изящества влез этой "клубничкой" непосредственно в ухо своему старому Однокласснику - второй половине участников скетча "Приходящие к соглашению особи мужского пола", - отправив ему 35-миллиметровый контактный фотоотпечаток неприличного снимка. (Это никоим образом не входило в оговоренный план и раздражало до невероятия. Полагаю, ему до зарезу потребовались деньги на карманные расходы; бедняжка, попросил бы у меня.) Ныне весьма августейший одноклассник, живущий в постоянном ужасе перед Сестрой своей жены и другими Родственниками, решил все же расстаться с разумной суммой, о которой встал вопрос, но также пригласил помощника комиссара столичной полиции на ужин, и за портвейном раскинул осторожные щупальца, как то: "А что ваши парни сейчас делают с шантажистами, - а, Фредди?" - и так далее. Помощник комиссара, видевший некий неопубликованный материал по Однокласснику в сейфе редактора газеты, отпрянул, как испуганный жеребец. Решив, что знать о таком ему крайне непозволительно, он - возможно, из мести - сообщил Однокласснику имя и номер старины Мартленда. "Просто на случай, если кого-нибудь из ваших знакомых начнут донимать, сэр, ха ха".
После чего Одноклассничек приглашает на ужин Мартленда и предоставляет ему все новости, годные для печатной страницы. Мартленд отвечает: "Предоставьте это нам, сэр, мы привыкли иметь дело с паскудниками такого пошиба", - и принимается действовать.
На следующий день Фугаса навещает некий конюший и, благородно похмыкивая в усы командира эскадрона, вручает ему портфель-дипломат, набитый большими и грубыми на ощупь десятифунтовыми банкнотами. Пять минут спустя туда же галопом врывается Мартленд со своими гауляйтерами и уволакивает несчастного Фугаса в злополучную Сельскую больницу. Там Глоуг сводит краткое знакомство с автомобильным аккумулятором, после которого значительно мягчает и снова приходит в себя с уставным стаканом скотча под носом. Только сделан Глоуг из матерьяла попрочнее моего; так часто бывает с обычными гомосеками.
- Пфу! - говорит он вздорно - а может, и "Фи!". - Уберите от меня эту гадость. У вас что, нет шартреза? И напрасно думаете, что вы меня пугаете: я обожаю, когда меня мутузят такие большие и волосатые дорогуши.
И он это доказывает на деле, и показывает им. Всех тошнит.
А у Мартленда инструкция - лишь вколотить в Фугаса страх божий и удостовериться, что эта фотографическая неприятность прекратится немедля. В приказе ему особо подчеркнули: не напирать, - и ничего особо возмутительного не рассказали, но по природе своей, а также из привычки, развившейся за долгое время, Мартленд любопытен; кроме того, у него выработался довольно нездоровый ужас перед гомиками. И он решает добраться до самых глубин этой загадки (возможно, не самое удачное тут выражение) и вынудить Фугаса Рассказать Все.
- Очень хорошо, - мрачно говорит он. - От вот этого вам станет больно по-настоящему.
- Вы всё обещаете, - жеманится Фугас.
Поэтому на сей раз его обрабатывают так, что боль добивает до самого основания диафрагмы, - такой даже Фугас вряд ли способен насладиться. Придя в сознание, он очень сердит, но также испуган, что утратит свою привлекательность, а потому рассказывает Мартленду, что в лице достопочтенного Чарли Маккабрея у него имеется очень мощная страховка, и лучше бы им поостеречься, так что вот. После чего накрепко затыкается, и Мартленд, теперь уже в ярости, обрабатывает его еще разок: до того момента подобная обработка резервировалась исключительно для китайских "кротов". Ко всеобщему смятению, Фугас падает замертво. Сердчишко дохленькое, понимаете.
Ну что, на войне, как говорится, и похуже бывает, да и Фугас вообще-то никому на самом деле не нравился, кроме, наверное, пары-другой гвардейцев из Челсийских бараков, но Мартленд - не тот человек, который ценит милости, не означенные в договоре. Все это дело оставляет в нем осадок совершеннейшей неудовлетворенности, и в особенности - потому, что он до сих пор не разобрался, что же все это значит.