Стало быть, судите сами о его досаде, когда Одноклассник вызванивает его в нешуточной тревоге и просит прибыть к нему немедленно и привезти с собой несчастного Фугаса. Мартленд отвечает: да, разумеется, буду у вас через несколько минут, вот только э-э трудновато будет доставить мистера э-э Глоуга в данный момент. По приезде ему показывают - в совершенной потере рассудка - крайне тревожное письмо. Даже Мартленд, чей вкус несет на себе несколько пятнышек, пугается бумаги, на которой оно написано: имитация пергамента с краями сколь неровными, столь и позолоченными, на верху страницы - богато вытисненный липовый герб, а внизу - многокрасочный вид заката в пустыне. Адрес, выписанный древлеанглийскими буквицами: "Rancho de los Siete Dolores de la Virgen, штат Нью-Мексико". Короче говоря, письмо - от моего очень доброго клиента Милтона Крампфа.
И в нем говорится - заметьте, сам я это послание и в глаза не видел, предлагаю вам лишь парафраз Мартлендова отчета, - что мистер Крампф буквально преклоняется перед выдающимся Одноклассником и желает основать клуб его поклонников (!) с тем, чтобы распространять малоизвестные биографические материалы о вышеупомянутом Однокласснике среди сенаторов, конгрессменов, британских парламентариев и "Пари-Матч". (Этот последний - согласитесь, ужас.) Далее оно гласит, что на автора сего вышел некий мистер Тубус Глотк: он готов поучаствовать в начинании иллюстрированными воспоминаниями о "ваших взаимных школьных деньках в Кембридже". Кроме того, он рассуждает, как бы им троим где-нибудь встретиться и посмотреть, не получится ли придумать что-нибудь к их взаимной выгоде. Иными словами, "клубничка". Застенчивая и неуклюжая - быть может, но все всяких сомнений - она. (Таким образом, к сему моменту уже два члена труппы съехали с катушек, и лишь я один остался здравым и ответственным. Мне кажется.)
Мартленд сделал в своей повести паузу, и я не стал его торопить: ибо это очень плохие новости - если миллионер сходит с ума, страдают люди беднее его. Я так озаботился, что, не подумав, дал Мартленду выпить. Роковая ошибка - ему полагалось нервничать и дальше. А так, стоило ему насосаться старым знакомым соком, он преисполнился было самоуверенности, и фигура его снова приняла обычную, раздражающе помпезную осанку. Как же его, надо полагать, презирали собратья по офицерскому корпусу, наблюдая, как он угрозами и лизанием задниц всползает по ступеням карьерной лестницы. Но вместе с тем не следовало забывать, что он опасен - и гораздо умнее, нежели выглядит или говорит.
- Мартленд, - сказал я через некоторое время, - вы сказали, что ваши наймиты выследили меня сегодня утром до Спинозы?
- Именно. - Бодро, чересчур бодро. Он явно снова ощутил в себе силы.
- Джок, мистер Мартленд рассказывает мне выдумки. Шлепни его, пожалуйста.
Джок продрейфовал из сумрака, нежно освободил Мартленда от бремени стакана, склонился и милостиво уставился ему в лицо. Мартленд вытаращился на него в ответ, широко распахнув глаза и даже слегка приоткрыв рот. Это ошибка - открытый рот. Огромная лапа Джока описала в воздухе полукруг и хлопнула Мартленда по щеке, отдавшись звонким эхом выстрела.
Мартленд спланировал над подлокотником софы и остановился только у деревянной стенной панели. Некоторое время посидел там; его крохотные глазки сочились слезами ненависти и страха. Рот его, теперь закрытый, корчился - полагаю, он считал зубы.
- Сдается мне, с моей стороны, быть может, это глупо, - сказал я. - То есть убить вас - достаточно безопасно, это как бы свяжет все концы навсегда, не так ли, а просто-напросто делать вам больно - от такого в вас только разыграется мстительность.
Я дал ему некоторое время подумать, осознать все мерзкие подтексты.
Он подумал. Осознал. И наконец выжал из себя тошнотворную ухмылку - зверское зрелище, скажу я вам, - встал и сел снова.
- Я не стану держать на вас зла, Чарли. Осмелюсь сказать, вы считаете, что я заслужил небольшой порки за сегодняшнее утро. Вы по-прежнему не в себе, я имею в виду.
- В ваших словах что-то есть, - искренне признал я, ибо в его словах что-то было. - У меня сегодня состоялся длинный день, наполненный хандрой и увечьями. Если я немедленно не лягу, вероятнее всего, я вынесу крайне ошибочное суждение. Спокойной ночи.
С этими словами я вымелся прочь из комнаты. Рот Мартленда снова открылся, когда я закрывал дверь.
Краткая восхитительная сессия под теплым душем, пробежка дентальным средством вокруг старых бастионов слоновой кости, дуновение детской присыпки "Джонсонз" тут и там, нырок под одеяло - и я снова сам себе голова. Идиотский отход Крампфа от сценария тревожил меня, возможно, сильнее, чем покушение на мою собственную жизнь, но я чувствовал: нет ничего такого, о чем с большей выгодой я не смогу потревожиться завтра, кое, как широко известно, просто новый день.
Я выполоскал из сознания все заботы несколькими страницами Фёрбэнка и бережно и любовно отплыл в страну грез. Сон для меня - не просто отключка: это весьма позитивное блаженство, кое следует вкушать с наслаждением и знанием дела. То была хорошая ночь; сон нежил меня, словно знакомая пикантная любовница, у которой в запасе всегда есть новое удовольствие, коим можно удивить пресытившегося возлюбленного.
Волдырям моим тоже было значительно лучше.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Семь утра на солнечных часах,
Склон холма в жемчужинах росы...
"Пиппа проходит"
Я восславил Джока веселой песней, едва он пробудил меня, но души в декларацию не вложил. На самом деле утро настало в десять, как обычно, и Аппер-Брук-стрит была попросту мокра. День скрипел на зубах, моросил и лип к телу, а небо несло в себе цвет мышиного помета. Пиппа осталась бы в постели, и ни одна сонная улитка в здравом уме не стала бы всползать ни на какой терн. Моя чашка чаю, обыкновенно струящаяся, как нежный дождик с небес, на вкус была - что клюка стервятника. У канарейки, похоже, случился запор, и она одарила меня угрюмым взором, а не привычной строфой-другой песенки.
- Мистер Мартленд внизу, мистер Чарли. Ждет уже полчаса.
Я зарычал и натянул на голову шелковую простыню, забуриваясь обратно в маточное тепло, где никто не может сделать вам больно.
- Посмотрели б вы на его рыло, куда я его стукнул, - любо-дорого, честно. Всех цветов.
Это меня проняло. День может предложить, по крайней мере, хоть что-то. Вопреки здравому смыслу я поднялся.
Полоскание, полдекседрина, кусочек тоста с анчоусами и халат от Шарве - все это в указанном порядке - и я был готов к любому количеству мартлендов.
- Веди меня к этому своему Мартленду, - распорядился я.
Должен признать - он действительно выглядел очень славно; и прелесть его была не только в роскошных осенних оттенках распухшего рыла - меня заворожила игра выражений, сменявших на означенном рыле друг друга. Можете составить собственный список - у меня к такому сейчас душа не лежит. Самым значительным выражением для нашего повествования, однако, было последнее: нечто вроде застенчивого фальшивого панибратства, проникнутого тщательно отмеренной долей кривизны, вроде пары капель вустерского соуса в тарелке густой подливки.
Он вспрыгнул на ноги и зашагал ко мне - пресловутым рылом вперед, вытянув руку навстречу крепкому мужскому пожатию.
- Снова друзья, Чарли? - пробормотал он.
Настал мой черед отвесить челюсть - меня прошибло потом замешательства и стыда за этого человека. Ну, то есть. Я исторг нечто вроде неприветливого клекота, и, похоже, Мартленд им удовлетворился, ибо отпустил мою руку и с удобством расположился на софе. Чтобы скрыть замешательство, я приказал Джоку приготовить нам кофе.
Его мы ждали в молчании - более или менее. Мартленд попробовал разыграть гамбит с погодой - он из тех людей, кто всегда знает, когда с насеста над Исландией поднимется новая клиновидная депрессия. Я любезно объяснил, что пока не изопью своего утреннего кофе, из меня плохой ценитель метеорологии.
(Каковы корни этой странной британской одержимости погодой? Как могут взрослые мужчины, строители Империи, всерьез обсуждать, идет дождь или нет, шел ли он и какова вероятность, что пойдет? Вы можете вообразить самых пустоголовых парижан, венцев или берлинцев за столь вздорной болтовней? "Ils sont fous ces Bretons", утверждает Обеликс, и он прав. Полагаю, на самом деле это лишь еще одно проявление фантазий англичанина о почве. Даже самый урбанистичный горожанин в сердце своем - самый что ни на есть крестьянский йомен и втайне мечтает о кожаных гамашах и дробовике.)
Прибыв, кофе (как же трудно писать без абсолютного аблатива) некоторое время был цивильно заглатываем нами, передававшими друг другу сахар, сливки и прочее, время от времени лучисто и неискренне друг другу улыбаясь. Затем я это дело прекратил.
- Вы собирались мне сообщить, как узнали, что я у Спинозы, - сказал я.
- Чарли, ну почему вас так завораживает именно эта деталька?
В самом деле - очень хороший вопрос, но как раз на него я не имел намерений отвечать. Я безучастно посмотрел на Мартленда.
- О, ну вообще-то все довольно просто. Так вышло, что нам было известно: у Спинозы есть... скорее было... около четверти миллиона грязных фунтовых банкнот с Великого ограбления поезда. Он заплатил за них чистыми пятерками и получил 175 фунтов за цент. Жулик проклятый. Ну и мы знали: скоро ему придется их сбрасывать, поэтому мы наняли некоего молокососа, который работает в одной из галерей "Двора каменщика", чтобы присматривал за Спинозой. И любая э-э... интересная личность, которая к нему заглядывает, - мы сразу узнаем о ней по "уоки-токи" нашего молокососа.
- Вот как, - промолвил я. - Именно такой сюжет я называю захватывающим. А как насчет визитеров до открытия галерей?
- А, ну да - что ж, здесь нам, конечно, пришлось рисковать. То есть у нас просто нет средств на все эти слежки сменным методом. Стоит целое состояние.
Поверив ему, я мысленно вздохнул с облегчением. Мне в голову пришло еще одно.
- Мартленд, а ваш стукач - часом не карапуз по имени Перс, работает в "Галерее О'Флагерти"?
- Вообще-то да, по-моему, он.
- Так и думал, - сказал я.
Я навострил ухо: за дверью переминался Джок, сопел носом, делал себе мысленные заметки, если их уместно так назвать. Нет сомнений - мне стало гораздо легче, стоило узнать, что подкуплен только Перс; если бы со мной в уличную шлюшку вздумал играть сам мистер Спиноза, все бы провалилось. Да еще и с каким треском. Должно быть, я позволил своему лицу несколько расслабиться, ибо поймал Мартленда на том, что он любознательно на меня смотрит. Так не годится. Сменить тему.
- Ну что ж, - от всей души возопил я. - Так о чем мы договорились? Где все те богатства Востока, которые вы мне навязывали вчера? "Больше того - даже полцарства" - я полагаю, так формулировалась сумма?
- Ох, ну в самом деле, Чарли, вчера было вчера, не так ли? То есть мы оба несколько переутомились, правда? Вы же не станете мне это припоминать...
- Окно на месте, - просто ответил я, - а также Джок. И про себя могу сказать, что переутомлен по-прежнему: никто прежде не пытался хладнокровно меня убить.
- Но в этот раз я принял очевидные меры предосторожности, верно? - сказал он, похлопав себя по заднему карману. Что подсказало мне: его пистолет если где-то и на нем, то, разумеется, под мышкой.
- Давайте сыграем в игру, Мартленд. Если вы успеете достать эту штуку прежде, чем Джок вас стукнет по голове, получаете кокос.
- Ой, бросьте, Чарли, хватит петуха гонять. Я вполне готов предложить вам существенные э... привилегии и э... уступки, если вы подыграете в этом деле на нашей стороне. Вам чертовски хорошо известно, что я в дерьме, и если мне не удастся вас завербовать, этот ужасный старик в Министерстве внутренних дел опять взвоет, желая вашей крови. Что вас устроит? Я уверен, вас не интересуют те деньги, что может предложить мой департамент.
- Думаю, я бы предпочел бешеную собачку.
- Господи, Чарли, неужели нельзя посерьезнее?
- Нет, в самом деле - борзую. Серебристую такую, знаете?
- Но не хотите же вы сказать, что желаете стать королевским дипломатическим курьером? Бога ради, зачем вам? И что заставляет вас думать, будто мне удастся об этом договориться?
Я ответил:
- Во-первых, да, желаю. Во-вторых, не суйтесь не в свое дело. В-третьих, вам удастся, если придется. Кроме того, еще мне нужен дипломатический паспорт и привилегия доставить мешок с диппочтой в посольство в Вашингтоне.
Он откинулся на спинку - всезнающе и расслабленно:
- И что скорее всего будет находиться в мешке? Или это тоже не мое дело?
- Вообще-то - "роллс-ройс". В мешок он, конечно, не поместится, но весь будет увешан дипломатическими пломбами. То же самое.
Выглядел Мартленд суровым, встревоженным: недопришпоренный разум яростно проворачивался вхолостую - его "дё шво" пытались осилить такой угол наклона.
- Чарли, если он будет набит наркотиками, ответ - нет, повторяю - нет. Если это грязные фунтовые банкноты в разумных количествах, я могу постараться что-то сделать, но после, думаю, защищать вас мне уже не удастся.
- Ни то, ни другое, - твердо ответил я. - Даю слово чести.
Я посмотрел ему в глаза искренне и ровно, дабы он не сомневался, что я лгу. (Эти бумажки с Поезда придется вскоре поменять, не так ли?) В ответ он тоже окинул меня взором, как надежного товарища, затем аккуратно свел вместе кончики всех десяти пальцев, разглядывая их со скромной гордостью, будто совершил что-то умное. Он думал изо всех сил, и ему было безразлично, видно это кому-нибудь или нет.
- Что ж, полагаю, в таком разрезе можно что-нибудь придумать, - наконец ответил он. - Вы, разумеется, понимаете, что степень сотрудничества, которая от вас ожидается, будет пропорциональна сложности обеспечения того, что вы для себя просите?
- О да, - солнечно ответил я. - Вы захотите, чтобы я убил мистера Крампфа, не так ли?
- Именно так. Как вы догадались?
- Это же ясно: с Фугасом теперь э-э... покончено, а потому Крампфа в живых оставлять ну никак нельзя, зная то, что знает он, правда? И могу добавить, что пережить это мне будет трудновато: так уж вышло, что он - мой неплохой клиент.
- Да, я знаю.
- Я и не сомневался, что уже должны. Иначе я бы, вероятно, об этом и речи не заводил, ха ха.
- Ха ха.
- Как бы там ни было, на такого богатого парня, как Крампф, надавить невозможно - получится только убить. Кроме того, ясно, что я могу подобраться к нему очень близко, а нанимая для этого меня, вы, по вашим оценкам, сэкономите себе целое состояние. Более того: с вашей точки зрения, никто не сравнится со мной в одноразовости, и через меня едва ли можно выйти на какое-либо официальное агентство. И наконец: если я сработаю грубо и сяду на электрический стул, вы убьете и Крампфа, и меня одним желчным камешком.
- Ну, кое-что из этого - более или менее правда, - признал Мартленд.
- Да, - сказал я.
Затем я сел за свой глупенький французский письменный столик - это его остроумный делец назвал "малёр-дю-жур", поскольку сильно за него переплатил, - и составил список того, что мне нужно от Мартленда. Довольно длинный. Пока Мартленд читал, лицо его темнело, но он все выдержал, как настоящий маленький мужчина, и тщательно сложил бумажку себе в бумажник. Я заметил, что наплечной кобуры у него все-таки нет, но то по-любому была не первая моя ошибка за весь день.
Кофе к этому времени уже остыл и превратился в гадость, поэтому я любезно вылил Мартленду в чашку все, что осталось. Полагаю, он не заметил. После этого, сказав пару дружеских банальностей, он откланялся; в какой-то миг я испугался, что он опять захочет пожать мне руку.
- Джок, - сказал я. - Я отправляюсь обратно в постель. Будь так любезен - принеси мне все лондонские телефонные книги, полный шейкер коктейлей - любых, пусть они будут сюрпризом, - и несколько сэндвичей с кресс-салатом и мягким белым хлебом.
Постель - единственное место, годное для продолжительного телефонирования. Кроме того, она изумительно предназначена для чтения, спанья и слушания канареек. Она - не очень хорошее место для секса: секс должен происходить в креслах, или в ванных, или на лужайках, которые только что причесали, но давно не стригли, или на песчаных пляжах, если так вышло, что вы обрезаны. Если вы слишком устаете, чтобы заниматься сексом где-либо, кроме постели, вероятно, вы все равно слишком устаете, и вам нужно экономно расходовать свою мужскую силу. Женщины, как правило, - большие сторонницы секса в постели, поскольку им есть что прятать - неважные фигуры (обычно), и есть что греть - холодные ноги (всегда). С мальчиками, разумеется, все иначе. Но вы это, вероятно, и так знаете. Я не должен впадать в дидактизм.
Через час я восстал, обернул свою персону в тяжелый габардин и трикотажную "рогожку" и спустился в кухню, чтобы предоставить канарейке еще один шанс отнестись ко мне воспитанно. Она была более чем - песенкой едва не порвала свои крохотные кишки, клянясь, что все еще будет хорошо. Ее заверения я принял сдержанно.
Призвав пальто и шляпу, я затопотал вниз - по субботам я лифтом никогда не пользуюсь, это мой день активных упражнений. (Нет, наверх я, естественно, езжу.)
Из своей берлоги появилась консьержка и что-то принялась мне тараторить; я заставил ее умолкнуть, поднеся палец к губам и значительно подняв брови. Способ никогда меня не подводит. Она уползла, гримасничая и строя мне рожи.